Национальные интересы России и роль Урала как форпоста европейской цивилизации в Азии

Вид материала

Документы

Содержание Общий интерес Урал — это ворота для Европы в Азию и ворота для Азии в Европу.

Подобный материал:

• С. Ю. Чапчиков, к ю. н. Структура современных национальных интересов россии, 197.72kb.
• Античность культурная база европейской цивилизации, 144.33kb.
• Рабочей программы учебной дисциплины истоки европейской цивилизации уровень основной, 61.85kb.
• Курс лекций проф. Уколовой для магистратуры «формирование европейской цивилизации, 10.5kb.
• Расширение нато и национальные интересы россии, 156.64kb.
• Роль и место россии в мировом сообществе: национальные интересы, перспективы развития, 287.92kb.
• Формирование у студентов комплексного представления о культурном своеобразии России,, 1165.95kb.
• Формирование у студентов комплексного представления о культурном своеобразии России,, 1561.35kb.
• Г. Казань 28-29 февраля 2012 г проводит II международную научно-практическую конференцию, 85.09kb.
• «современные проблемы безопасности жизнедеятельности: теория и практика», 84.09kb.

В. А. Дубовцев

Национальные интересы России и роль Урала как форпоста
европейской цивилизации в Азии

Уже несколько лет на страницах отечественных журналов развертывается дискуссия о национальных интересах России. Общей платформы так и не найдено. Сама категория «национальные интересы» стала не способом объединения интеллектуальных и политических сил, а еще одним фронтом идеологических размежеваний.

Как отмечает П. Е. Кандель: «Хотя обращение России к национально­государственным интересам было вполне естественным, в этом новомодно­архаичном дискурсе обнаружилось немало парадоксального. Как то всегда бывает при пользовании многозначной и от природы двойственной (объективно­субъективной) категорией, сама ее трактовка, акцентирование тех или иных сторон говорят о пользователе не меньше, чем его предмет. Термин, изначально экономизированный и утилитарно­прагматический, обрел на российской почве ярко выраженную идеологическую и подчеркнуто «антикорыстную» заданность, предельно культуроцентристскую трактовку: национальный интерес зачастую приравнивали к национальному идеалу. Понятие, обычно предназначенное для ориентации страны во внешнем мире, в российском случае стало орудием жесткой внутриполитической поляризации»¹.

Данная политическая поляризация и соответствующее идеологическое размежевание имеют вполне понятные социальные корни. Речь идет об известном разрыве между уровнем жизни, установками, ценностями и интересами правящего слоя, в центре и во многих регионах монополизировавшего власть и собственность, и незавидной долей основной части населения страны.

В. Б. Пастухов фиксирует данное противоречие таким образом: «Российское общество интересуют в первую очередь темпы изменений, а бюрократию — возможность сохранения контроля за процессом преобразований. Так называемый национальный интерес России состоит в том, чтобы ускорить темп социальных преобразований, позволяющих совершить технологическую модернизацию. Так называемый государственный интерес сводится по преимуществу к тому, чтобы в процессе изменений постоянно сохранять «преемственность курса», т. е. оставлять для государственной бюрократии возможность держать руку на общественном пульсе»².

Ю. Е. Федоров считает, что для некоторых групп бюрократии выгодно даже осложнение отношений с внешним миром и определенная изоляция России. «Такая логика отвечает также интересам части государственной бюрократии, озабоченной тем, что осуществление рыночных и демократических реформ, втягивание России в мировую экономику самим ходом событий сделает соответствующие части государственного аппарата общественно избыточными. Эти группы скорее заинтересованы в изоляции России от окружающего мира и в конфронтации с ним, чем во вхождении страны в мировую экономическую систему и в ассоциации с «сообществом демократии». Чем сложнее положение страны на международной арене, тем легче обосновать необходимость усиления государственного контроля над экономикой, ограничения экономической и политической свободы»³.

Многие авторы считают, что в сложившейся внутренней социально­экономической и политической ситуации национальные интересы вообще установить невозможно, не говоря уж о том, чтобы их сообща реализовывать⁴.

Более перспективные идеи предлагает Н. С. Розов, рассматривающий национальные интересы и стратегии развития России с точки зрения необходимости преодоления т.н. циклов российской истории. В данном контексте внутреннее социальное и идеологическое размежевание оказываются не досадными вдруг случившимися неприятностями, но закономерным выражением того самого внутреннего механизма, который уже на протяжении нескольких сотен лет порождает российские циклы. Рассмотрим аргументацию Н. С. Розова более детально, тем более что в данной перспективе, как будет видно в дальнейшем изложении, высвечивается весьма нетривиальная и заманчивая роль Уральского региона.

Н. С. Розов указывает на крайнюю степень неуверенности и неустойчивости самоидентификации граждан России в отношении европейства как один из ключевых компонентов механизма циклов. «Либо мы — почти что европейцы, должны дотянуться до Европы (западнический выбор свободы и демократии), либо чувствуем с досадой, что Европа нас в свою семью никогда не примет. Но тогда нам это и не нужно (!), поскольку Россия — сама является самостоятельной цивилизацией — культурно­историческим типом, Евразией и проч. — со своим собственным историческим путем (таков антизападнический выбор порядка и «сильной руки»)»⁵.

Не менее неустойчивой оказывается и геополитическая самоидентификация. В одном варианте имеет религиозную, идеологическую и нравственно­метафизическую подоплеку: «Россия — вождь славянства, православия, коммунизма, антизападного фронта обиженных и оскорбленных. Россия — светлый островок среди царства тьмы, предмет вожделений сил мирового зла». В другом — не менее известное самоуничижение: «Россия — тюрьма народов, жандарм Европы, коммунистический оккупант. Нас никто не любит, но нам никто и не нужен»⁶.

У России только два союзника: русская армия и русский флот. Во взаимоотношении народа и государства обнаруживается «державнический узел», который раскрывается как «крайне противоречивое, двойственное отношение подданных и граждан России к своему государству, в зависимости от того, находятся они вне него (точнее — ПОД ним), полностью зависят от государства (казенный люд — они же «бюджетники», пенсионеры), или вошли во власть и отождествляют себя с государством»⁷.

Постараемся прояснить, как в данном контексте могут быть сформулированы национальные интересы.

В. Б. Пастухов предлагает следующий принцип. « Общий интерес России состоит в том, чтобы вписаться в новое мировое разделение труда в качестве не донора, а спонсора (с учетом того различия, что последний добровольно отдает излишки, а у донора зачастую отбирают необходимое, не спрашивая)»⁸.

А. В. Мальгин уточняет внешнеполитическую идентичность России в перспективе многополярности. «Современный мир многополярен. Более того, он дает возможность целому ряду стран претендовать на расширение секторов и региональных пространств, где они могли бы через какое­то время стать полюсами. Несомненно, такие перспективы есть и у нашей страны, но для этого России предстоит осуществить поиск своей международной идентичности, понимаемой как совокупность внешнеполитических ресурсов, интересов и представлений о путях их реализации. На данный момент внешнеполитическую идентичность России можно сформулировать следующим образом: Россия — ведущая региональная держава евро­азиатского пространства, обладающая значительными возможностями глобального влияния на мировую систему, в первую очередь за счет наличия ядерного и институционального факторов»⁹.

Попробуем соединить идею «спонсорства» В. Б. Пастухова, идею А. В. Мальгина о направленности России на создание своих пространств для утверждения в них в качестве ведущего «полюса» и идею Н. С. Розова о преодолении внутреннего механизма, порождающего болезненные циклы российской истории.

Н. С. Розов пишет о значимости вовлечения страны в солидарное партнерское сообщество, занимающееся общей деятельностью, в которой усилия дают видимые всем плоды и отдачу. «России вместе с Европой (Западом?) нужно найти такую общую деятельность, которая позволила бы России избавиться от метаний, реализовать свой потенциал, завоевать тем самым престиж, не поступаясь исконными святынями»¹⁰. Российская территория при таком взгляде становится главным плацдармом для европейско­российской цивилизаторской роли. Очевидно, что сам плацдарм должен получить более высокое развитие (плотность дорог и коммуникаций, производственные цепочки, сеть научно­технологических центров, налаженные рыночные и финансовые институты) для последующей экспансии вовне. Урал, Сибирь и Дальний Восток должны стать первым центром внимания для цивилизаторской европейско­российской активности¹¹. «Цивилизаторская миссия — это всегда большие затраты с отсроченной отдачей. На первом этапе для азиатской части России отдача состоит в индустриализации и новой волне заселения этих территорий. На втором этапе, для прилежащих азиатской части России стран отдача состоит в расширении зоны развитой инфраструктуры, образованного населения, стабильности и благополучия, что, в свою очередь, означает рост новых потребительских рынков для товаров, услуг и культурной продукции России и Европы, снижение нежелательной иммиграции»¹².

Итак, речь идет о том, чтобы одновременно: смягчить, нейтрализовать геокультурные и геополитические трения России с Европой, укрепив тем самым идентичность российского европейства, через большую, рассчитанную на большую перспективу совместную цивилизаторскую миссию — вначале в азиатской части России, затем — в Центральной и Северо­Восточной Азии; сократить социальную поляризацию и идеологическое размежевание в самом российском обществе опять же через включение всех слоев в общее благое дело — обустройство своей земли, окультуривание ее, превращение ее в комфортное место для жизни, в образец для подражания, в плацдарм для дальнейшего цивилизаторского продвижения; причем в качестве образцов берутся европейские стандарты (немецкие, французские, английские, итальянские, шведские и т. д.), что полностью соответствует многовековым традициям развития российской культуры и цивилизации; превращать при этом Россию в один из полюсов престижа и влияния, особенно для стран Азии, но не противопоставляя себя Западу, а становясь одним из относительно равноправных партнеров цивилизованного сообщества, дочерних по отношению к христианским, античным нововременным европейским ценностям и традициям (наряду с современной Европой таковыми являются Северная Америка, Австралия и Новая Зеландия, Бразилия, Чили, Мексика как наиболее развитые страны Латинской Америки).

Какая же роль при этом выпадает Уралу? Оказывается, Уральский регион обладает целым рядом признаков, которые позволяют считать эту роль одной из наиболее ключевых в разрабатываемой общей стратегии.

Во­первых, чисто географически Уральский хребет является крайней восточной оконечностью Большой Европы, наиболее выраженной и очевидной сухопутной границей между главными частями континента Евразии. Разумеется, за пределами Урала российские города, особенно крупные, носят столь же европейский характер (Новосибирск или Омск — никак не менее европейские города, чем Пермь или Пенза). Однако остается неустранимой символическая граница европейства на Урале, что вполне позволяет ему претендовать на роль инициатора и начального плацдарма миссии российско­европейского цивилизаторского продвижения в азиатскую часть России и в Центральную Азию.

Во­вторых, Урал является одним из старейших и наиболее развитых индустриальных регионов России. Урал — это целый конгломерат гигантских промышленных центров: Екатеринбург, Челябинск, Магнитогорск, Пермь, Уфа с достаточно близко расположенными Тюменью, Курганом, Оренбургом и частой сетью меньших индустриальных городов с собственной давней и славной историей. Пожалуй, подобного региона в России больше не найти, а по давности истории и совокупной мощи он может поспорить с ведущими промышленными регионами Германии, Северной Италии и Великобритании. Урал следует считать давно и достаточно успешно индустриализованной частью России, однако, строго говоря, по­европейски цивилизованными можно считать только специально ухоженные центры крупнейших уральских мегаполисов. Большой разрыв между этими сторонами можно и нужно воспринимать как вызов. Потенциал есть и европейские, российские образцы тоже есть. Нужны только воля, консолидация интересов и организация.

В­третьих, при всей своей индустриализованности Урал до сих пор остается краем богатой таежной природы с туристическим и рекреативным потенциалом, который в лучшем случае используется на 3 — 5%. Урал (наряду с Алтаем и Байкалом) является исключительно перспективной зоной развития туристического бизнеса как для россиян, так и для европейцев. Старинные заводы­музеи и местные кустарные ремесла должны обрести новый подъем и вторую жизнь именно в этом контексте.

В­четвертых, богатые традиции высшего образования в уральских центрах, особенно, горного и технического, могут быть использованы для привлечения зарубежного студенчества, а эта форма является одной из главных в современных цивилизаторских стратегиях.

В­пятых, интеграция с Европой в общем деле цивилизаторской миссии в Азии должна дать новый импульс богатым и оригинальным традициям художественной, гуманитарной, интеллектуальной культуры Урала (достаточно указать на высокий уровень развития театрального искусства и философии в Екатеринбурге). Включение Урала в плотные и разнообразные сети европейских фестивалей и обменов внесет в них свежую творческую струю и превратит Урал в плацдарм дальнейшей экспансии высокой российской и европейской гуманитарной культуры в Азию.

Наконец, последнее (но не последнее, а, скорее, первое по значимости) — это мы, уральцы. Есть особые черты представителей множества народов и народностей, которые осели на уральской земле. Как рыба не видит воды, в которой плавает, так и мы обычно не отдаем себе отчет в особенности свойств уральского характера. Тема настолько важна, что на ней следует остановиться поподробнее. Прежде всего, мы любим свою уральскую землю, не собираемся отсюда уезжать и с великой радостью приложим силы для ее обустройства. Уральцы — очень терпимый народ. Настоящий уралец не смотрит на разрез глаз или форму носа, а смотрит, что ты за человек — умеешь ли работать, держишь ли слово, не подведешь ли в трудную минуту и т. д. Урал всегда был смешением народов, и терпимость, и доброжелательность к инородцам и иноверцам здесь появились гораздо раньше, чем мы узнали латинский эквивалент — «толерантность». Поэтому быть мостом, точнее, пунктом встречи Европы и Азии для уральцев не в диковину, а вполне нормальное и естественное дело. Уральцы любопытны, легко осваивают новое, может быть, это связано с особенной бажовской землей вокруг нас, полной самоцветов, скал, пещер, тайн, красот и неожиданностей. Уралец восприимчив и к новым способам литья и ковки, и к новым компьютерным технологиям, и к новым философским идеям, и к новым формам менеджмента. Нельзя не сказать и об особой уральской энергетике, об особом «заряде», который есть и в здешней земле и в здешних людях. В целом, можно смело заявить, что главная ценность Урала — это уральский народ, а это позволяет смотреть на возможность реализации самых смелых стратегий с определенным оптимизмом.

В заключение попытаюсь дать эскизные предварительные наметки, что практически может означать идея ­превращения Урала в плацдарм российско­европейской цивилизаторской миссии в Азии.

Первое — создание в ведущих уральских центрах организационной, юридической и коммуникационной инфраструктуры для бизнеса на уровне европейских стандартов. Приехавшие сюда немец или француз, снявшие офисы для ведения бизнеса, должны оказаться в привычной общеевропейской среде. Это, между прочим, касается не только быстроты связи, транспортировки грузов, договорной культуры, удобства и надежности банковских услуг, но также защиты собственности и честной, независимой от исполнительной власти, судебной системы.

Второе — дороги и коммуникации на всем Урале, опять же по европейским стандартам: автобаны, развязки, обводные шоссе, оптоволоконные кабели, газификация городов и сел и проч. Разумеется, здесь встает гора проблем с финансами, рабочей силой и т. д., но, вообще говоря, при достаточной политической воле центральной и региональной власти, при умении заинтересовать в сотрудничестве тех же немцев и французов, при поддержке местных промышленных гигантов и местного населения все эти проблемы оказываются разрешимыми.

Третье — самое сложное, творческое, но и многообещающее направление усилий, которое можно назвать «трансконтинентальной разведкой». Речь идет о систематическом поиске таких интересов европейских фирм в Азии, и таких интересов сибирских, казахских, центрально­азиатских и северо­китайских фирм в Большой Европе, которые могли бы реализовываться с помощью промежуточных вспомогательных пунктов на Урале.

Лозунг весьма прост: Урал — это ворота для Европы в Азию и ворота для Азии в Европу. Практически же речь идет о направленности на предоставление максимально благоприятных условий для представительств а) европейских фирм, имеющих интересы в Азии (например, сбыт высокотехнологичной продукции или закупка сырья) и таких же благоприятных условий для б) представительств азиатских фирм, имеющих интересы в Европе (например, в продаже ширпотреба и того же сырья). Воплощается же все это в строительстве офисных центров («Сити»), транспортных терминалов, новых международных аэропортов, современных складских помещений, а также в непременном сопутствующем подъеме страховых компаний, юридических фирм, бирж и банков.

В эпоху глобализации стать таким центром международных транзакций — уже весьма завидная роль. Однако Урал вполне может рассчитывать на большее, чем быть трансконтинентальным «проходным двором». Давняя и богатая промышленная инфраструктура, технически грамотное население Урала позволяют рассчитывать на планомерное строительство здесь дочерних (прежде всего, европейских) предприятий, рассчитанных на сибирские и центрально­азиатские рынки. Конечно, по многим типам товаров конкурировать с Китаем, поднявшим свою экономику именно таким способом, трудно или даже безнадежно, но в сфере высокотехнологичной продукции и в союзе с Объединенной Европой можно и нужно бороться с могучим американо­китайским тандемом.

Четвертое — открытие филиалов европейских университетов и инженерных школ в уральских вузах для привлечения на коммерческой основе как российских, так и зарубежных учащихся (например, из Казахстана и других стран Центральной Азии). Здесь сыграют роль большой научный потенциал Уральского отделения РАН и богатый опыт высшего университетского и технического образования.

Пятое — в перспективе Урал может стать промежуточным пунктом, плацдармом для Москвы, Петербурга и европейских столиц, открывающих европейские и российские культурные центры в странах Азии, использовать свое центральное положение для проведения ежегодных встреч, симпозиумов, конференций, театральных, музыкальных и кино­конкурсов и т. п. Коммерция и технология не должны заслонять эти, казалось бы, неприбыльные, даже затратные сферы, поскольку в долговременной перспективе именно центры геокультурного престижа оказываются самыми успешными, привлекательными и процветающими.

Итак, от удручающих замечаний о неоформленности и противоречивости национальных интересов России мы довольно плавно перешли на вполне маниловские эмпиреи, могущие соперничать с «Нью­Васюками» незабвенного О. Бендера.

Оправданием может послужить известная морская поговорка: для того, кто не знает, куда плыть, не бывает попутного ветра. Аналогия проста. Наш парус — это могучий потенциал Уральского региона, потенциал уральцев, их энергии, ума и смекалки. Очерченные выше маниловские дали, хоть и далеки, но могут служить примерным ориентиром для выбора пути в густом тумане нашего времени и тревожном океане нахлынувшей глобализации.