Geum.ru

Д. М. Дудко (Дм. Баринов) Лицо варвара: в фэнтези, эпосе и истории

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Д.М.Дудко (Дм.Баринов)


Лицо варвара: в фэнтези, эпосе и истории


Всем нам хорошо известны по фэнтезийной и приключенческой литературе образы «благородных варваров» – Конана, Волкодава, Чингачгука, Винету… Естественный, однако, вопрос: насколько эти образы соответствуют реальности? Не являются ли они (как и сами фэнтезийные миры) плодом фантазии цивилизованных людей, недовольных обществом, в котором они живут? Да к тому же не знакомых с реальными варварами. Р.Говард говорил о своем Конане: «Некий механизм моего подсознания соединил в нем основные черты различных боксеров, грабителей, контрабандистов, удачливых нефтедобытчиков, картежников-аферистов и честных тружеников, с которыми я когда-либо сталкивался». Индейцев в этом списке нет, да их и не было в современном автору Техасе.

Вопрос не праздный, поскольку варвары – это не только люди далекого прошлого, но и наши современники. Зачастую вооруженные автоматами и ракетами и владеющие компьютерами. Оговоримся, что речь будет идти о людях позднего первобытного общества. Преимущественно о профессиональных воинах (вождях и дружинниках). В классическом первобытном обществе (стадия «дикости») никакого воинского сословия нет, и сами войны крайне редки и ограничены. По чисто экономическим причинам: прибавочного продукта почти нет, и общество не может позволить здоровым мужикам гоняться друг за другом с копьями вместо того, чтобы охотиться. Заметим также, что слово «варвар» первоначально означало человека иной (не античной) культуры. Социологический смысл за ним закрепился лишь в ХІХ в.

Греки и римляне, казалось бы, хорошо знали варваров, видя их если не в родной среде, то хотя бы среди рабов. Однако в античной литературе мы сталкиваемся сразу с двумя стереотипами варвара. Один – негативный. Варвар – это существо, вовсе лишенное культуры: крайне грубое, агрессивное и жестокое. Варвары понятия не имеют о гостеприимстве, убивают и приносят в жертву чужеземцев. И отучить их от этого может только герой-эллин с большой дубиной и крепким кулаком. Они тупы и ленивы, и потому предназначены быть рабами умных и трудолюбивых эллинов (мнение Аристотеля). Этот стереотип (лежащий у истоков национализма и расизма) восходит к дикарскому представлению о том, что другие племена (особенно враждебные) – не люди, а скорее разновидность демонов.

Другой стереотип – идеализирующий. Любимым героем античных киников был скифский мудрец Анахарсис, противопоставлявший простую и бедную жизнь скифов рабовладельческой цивилизации эллинов. А мифические гипербореи – вообще блаженный народ, не знающий несправедливости, войн, тяжелого труда. (Реальная скифская знать жила просто и бедно разве что в сравнении с греческими богачами, а в «гиперборейских» землях обитали зверобои-сииртя, подобные эскимосам).

Во времена крушения Рима эти два стереотипа столкнулись. Одни позднеримские авторы вопили о кровожадных варварах, уничтожавших будто бы всех и вся. Другие же славили их как освободителей простого народа. В действительности варвары выступали то как наемные каратели, то как союзники местной знати или, действительно, восставших рабов и крестьян.

Оба эти стереотипа часто влияли и на авторов нового времени. «Детей природы» идеализировал не только Руссо, но и путешественники XVIII в. Колонизаторы же, дабы оправдать себя, охотно расписывали дикость и кровожадность туземцев.

Были, однако, и в античные времена авторы, стремившиеся показать варваров объективно. Это, прежде всего, Отец Истории Геродот и Тацит. Последний как римский офицер старался дать соотечественникам правдивую информацию о германцах. И в то же время – поучить развращенных римлян нравственности на примере их врагов.

Но есть еще и эпос, где варвары повествуют сами о себе. Этот жанр – один из истоков фэнтези. Он весьма объективен: своих (даже воспевая) не обеляет, а врагов не очерняет. (Не в пример «цивилизованной» пропаганде). Эпос «реалистичен»: описывает только то, во что способны поверить слушатели (даже если речь идет о чудесах, богах и духах). Этим и отличается былина (сага) от сказки («лживой саги»), тем более от рыцарского романа (средневековой «фэнтези»). Но эпос и «романтичен»: герои наделяются не только сверхвозможностями, но и сверхсильными страстями. Не нужно думать, что все варвары были так же могучи, как Геракл или так же жестоки, как Гудрун-Кримхильда. Нужно также учитывать, что эпос записывался, а зачастую и дорабатывался уже в цивилизованном обществе. Герои «Эдды», саг или ирландского эпоса – еще подлинные варвары, в отличие от благородных рыцарей «Песни о Нибелунгах» или артуровских сказаний.

Каким же предстает лицо варвара в источниках наиболее достоверных, с учетом всего вышесказанного?

Варвар лишь на первый взгляд примитивен. Да, он любит простые и обильные удовольствия: еду, хмельное, женщин. Но в варварском обществе процветают тот же эпос, музыка, танец, изобразительное искусство. И потребляют, а зачастую и создают все эти сокровища культуры те самые «грубые» воины. Знатный скандинав эпохи викингов должен был не только сражаться, но и изготовлять оружие, играть в тавлеи, слагать стихи, знать руны.

Варвар – вовсе не «отморозок», уважающий лишь силу. Он ценит мощь, ловкость, воинскую хитрость. Но превыше всего – храбрость. Чтобы доказать ее, он ввязывается в самый опасный, а то и безнадежный бой. И даже сам усложняет себе задачу. Осетину, например, мало было угнать скот – требовалось еще вызвать погоню и отбиться от нее. Для индейцев прерий почетнее было не убить врага, а ударить его и затем избежать возмездия (мертвый ведь не отплатит!). Кельты шли в бой нагишом, германцы-берсерки – без доспехов.

Варвар жесток. Но это не трусливый садизм любителя гладиаторских боев, «ужастиков» и безнаказанных бомбежек. Скальпы, чаши из черепов, столбы пыток, даже ритуальное людоедство – все это имело целью магически подчинить себе врага, приобрести его качества либо испытать его мужество. Даже истязая пленника, ему порой давали оружие для самозащиты. (Впрочем, каннибализм – привычка сродни наркомании, у некоторых племен превращавшаяся из ритуала в бытовую черту).

В своем племени варвар уважает стариков, защищает женщин и детей. А в чужом, тем более враждебном? Тут обычаи разнились. У индийских нага считалось, что убивать детей и женщин почетнее, чем мужчин – ведь для этого надо ворваться в селение. А викинг даже в ярости нападал лишь на боеспособного мужчину, притом открыто. Обычной практикой было перебить мужчин-воинов, а женщин и детей увести в рабство. И совсем не свойственны варварам войны на истребление (геноцид).

«Рыцарские кодексы», превращающие войну в аристократический спорт, свойственны скорее цивилизации. Но их основы закладывались еще варварами. Здесь понятия, опять-таки, разнились. Но чаще всего недостойным воина считалось убивать женщин и детей, спящих, беззащитных, насиловать, глумиться над чужой верой.

Варвар воинствен и агрессивен. Нападать, ходить в набеги ради добычи – для него не только нормально, но и почетно. Однако защищать свое племя от более сильного врага все же почетнее. Впрочем, грань между обороной и агрессией в таком обществе весьма зыбка.

Варвар алчен – и бескорыстен. Добыча для него – желанная цель набега, свидетельство воинских заслуг. («Дикари», заметим, в отличие от варваров, ради добычи не воюют). Но что с добычей делать? Общество древних индоевропейцев делилось на мудрецов (шаманов и старейшин), воинов и общинников-производителей. Считалось, что быть бедным воином или мудрецом почетнее, чем богатым общинником. И вообще стремление к богатству пристало только общиннику. А воин богатство либо раздаривал, расточал на праздниках типа индейского потлача. Либо, наоборот, не тратил его, а хранил, как Зигфрид и другие владельцы клада Нибелунгов. Или буквально зарывал в землю в качестве клада, жертвоприношения или погребального инвентаря.

Мирного производительного труда воин-варвар не любит и норовит свалить его на женщин, рабов, «третье сословие». Но ведь его дело – охранять их труд. У банту при перекочевке женщина тащит все на себе. А мужчина несет только оружие – чтобы в любой момент пустить его в ход.

Женщина-воительница (обычно молодая и незамужняя) – тот же профессиональный воин. В эпосе она – фигура героическая, а не пародийная. Но дружины «амазонок» - это либо явление позднего матриархата (как в Дагомее), либо следствие нехватки мужчин-воинов при слишком частых войнах.

Варварское общество, не знавшее карательных органов, держалось на трех обычаях: кровной мести, побратимства и гостеприимства. Только они и могли обеспечить безопасность его членов и пришельцев. При этом кровная месть означала ответственность коллективную. (Сталин, выселяя иные народы, как раз эту особенность их психологии и учитывал). Кровожадные варвары, убивающие или приносящие в жертву всех пришельцев – это из области мифов. Просто туземцы, воспринимая всех белых (греков и т.д.) как одно племя, мстили им за дела их соплеменников.

Варвар – не «ницшеанец», сам себе устанавливающий законы, а коллективист, преданный своему роду и его законам. Он мог, однако, и пойти против них. Но это было чревато той же местью или превращением в изгоя. Тогда оставалось либо погибнуть, либо найти себе другой коллектив, либо добиться реабилитации в прежнем. Конан, казалось бы, законченный бродяга-индивидуалист. Но стоит ему стать во главе горского племени, казачьего войска или королевства, как он начинает служить ему самоотверженно, словно родному племени. Варвар горд и свободолюбив, но он умеет подчиняться, и не из трусости или корысти.

Рабство для варвара – нормальное явление, а рабы – часть добычи. Но, если раб не продан, не отпущен за выкуп и не принесен в жертву, он становился членом семьи – неполноправным, вроде «вечного ребенка», но все же не «говорящим орудием». Обходились с рабом сравнительно мягко (реже, наоборот, жестоко) – опять-таки, из-за отсутствия карательных органов.

В варварском обществе постоянно борются за власть сословия воинов и жрецов. Отсюда нелюбовь воина к колдовству, колдунам и жрецам, хорошо подмеченная Говардом. Однако воин-варвар – вовсе не атеист, верящий лишь мечу. Он часто бросает вызов богам и их жрецам. (Отсюда и мифы о богоборцах, змееборцах, победителях ведьм). Но он же вовсю использует воинскую магию, почитает воинских богов. И даже «совмещает профессии», становясь воином-шаманом (Один, вещий Олег, Всеслав Полоцкий и т.д.). Но такое «совместительство» - скорее исключение. Воин и шаман – слишком разные психологические комплексы.

Религиозная нетерпимость варвару чужда, как и стремление навязать свою культуру другим. Он уважает чужую веру и обычаи и довольно легко их перенимает, но не отрекается при этом от своих. Идеология «войны за веру» - порождение цивилизации. Варвары если и усваивают ее, то весьма поверхностно, как освящение привычных набегов.

Речь шла о том, что сами варвары считают нормальным. Что же они осуждали у своих соплеменников? У древних индоевропейцев было понятие «трех грехов воина», соответствующих трем сословиям. Первый грех – измена или неподчинение старейшине-жрецу (царю). Второй – трусость или излишняя жестокость в бою. Третий – обжорство, пьянство или распутство. Нетрудно найти соответствующие примеры в биографии, например, Геракла или скандинавского героя Старкада. Опаснее всего была повышенная агрессивность (особенно у «воина-зверя» типа берсерка), переходившая в «боевое безумие».

Тем не менее варвары больше всех уважали и любили своих воинов-профессионалов. Они втягивали племя в бесконечные войны. Но они же его и защищали – поистине героически.

Как влияет на варвара контакт с цивилизацией? В худшем случае варвар просто развращался, терял всякие моральные устои. Знатные гунны в Китае «развлекались» людоедством (чего у себя на родине не делали). Или же варвар, «очарованный» соблазнами цивилизации, «интегрировался» в нее настолько, что готов был истребить собственное племя. Такие и делали карьеру в рабовладельческих империях. Гот Максимин даже стал императором. А через три года был свергнут и убит римскими аристократами. Так же кончали и некоронованные властители империи – франк Арбогаст, вандал Стилихон. Избежать такой участи удавалось лишь варварским вождям, опиравшимся на войско из своих соплеменников – Алариху, Одоакру, Теодориху. Но это были уже разрушители империи и ее цивилизации. Литературные Конан и Кулл, в отличие от реальных «варваров на троне» не гибнут и не разрушают империю, но небезуспешно ее реформируют. Только потом Валузия и Аквилония все равно гибнут под напором варваров.

Более правдоподобен в этом плане Абу-т-Тайиб из романа Г.Л.Олди «Я возьму сам». Арабский воин и поэт, он чудесным образом становится шахом Кабира (напоминающего сасанидский Иран). Но вольному бедуину не нужна власть деспота, основанная на магической силе. Он поднимает варваров-горцев, берет столицу штурмом и создает эмират Кабир, где власть уже не является магической.

Самым же опасным врагом рабовладельческой цивилизации был варвар, прошедший, подобно Конану и Волкодаву, через рабство и не сломившийся. Именно таковы были Спартак и его соратники.

Как видим, литературный образ варвара по большей части соответствует его подлинному облику. Но все же «фэнтезийный» варвар – это варвар глазами цивилизованного человека. Человека, недовольного, притом справедливо, буржуазной цивилизацией. И потому ищущего у варваров прежде всего достоинства, противоположные ее порокам: культу денег, трусливому эгоизму, лицемерию. Что ж, у варваров есть чему поучиться борцам за лучшее будущее. Другое дело, когда пытаются воскресить худшие черты варварства. Особенно это свойственно нацистам. Только в итоге вместо дружины варваров появляется шайка распоясавшихся обывателей, ищущих себе врага послабее и зверствующих вполне цивилизованно: аккуратно и методично. Настоящий варвар может только презирать таких «воителей» и эрзац-варваров.