Фихте Иоганн Готлиб (1762-1814) один из виднейших представителей классической немецкой философии. Вкнигу вошли известные работы: «Факты сознания», «Назначение человека», «Наукоучение» идругие книга

Вид материалаКнига

Содержание


Лекция iii
Подобный материал:
1   ...   49   50   51   52   53   54   55   56   57


734


К числу этих вопросов принадлежат в особенности следующие два, без ответа на которые, между прочим, не было бы возможно также основательное естественное право: во-первых, по какому праву называет человек известную часть телесного мира своим телом, каким образом он приходит к тому, что рассматривает это свое тело как принадлежащее своему я, тогда как оно ему прямо противоположно, и, во-вторых, каким образом человек приходит к тому, что принимает и признает кроме себя разумные существа, себе подобные, тогда как подобные существа в его чистом самосознании непосредственно совершенно не даны?


Я сегодня должен установить назначение человека в обществе, и решение этой задачи предполагает ответ на последний вопрос. Обществом я называю отношение разумных существ друг к другу. Понятие общества невозможно без предположения, что действительно кроме нас имеются разумные существа, и без характерных признаков, при помощи коих мы можем их отличить от всех других существ, которые не разумны и потому к обществу не принадлежат. Каким образом мы приходим к этому предположению и каковы эти признаки? Это вопрос, на который я должен прежде всего ответить.


"И то и другое — как существование вне нас разумных существ, подобных нам, так и признаки, отличающие эти существа от существ, лишенных разума, — мы почерпнули из опыта", — так могли бы, конечно, ответить те, кто еще не привык к строгому философскому исследованию; но такой ответ был бы неосновательным и неудовлетворительным, он не был бы совершенно ответом на наш вопрос, но относился бы к совершенно другому. Опыт, на который они могли бы сослаться, имели и эгоисты, которые поэтому все еще недостаточно основательно опровергнуты. Опыт учит нас только тому, что представление о разумных существах вне нас содержится в нашем эмпирическом сознании (empirisches Bewusstsein), и по этому поводу нет спора, и ни один эгоист не отрицал этого. Вопрос заключается в том, отвечает ли этому представлению что-нибудь вне его, имеются ли кроме нас разумные существа, независимо от нашего представления, и хотя бы мы себе этого не представляли, — и об этом нам ничего не может сказать опыт (Erfahrung), поскольку он есть опыт, т. е. система наших представлений.


735


Опыт может в лучшем случае показать, что даны действия, похожие на действия разумных причин, но никогда он не может показать, что их причины действительно существуют как разумные существа в себе, так как существо в себе не есть предмет опыта.


Мы сами впервые вносим подобные существа в опыт, это мы объясняем известный опыт существования разумных существ вне нас. Но по какому праву объясняем мы так? Это право должно быть до его применения точнее доказано, потому что на этом основывается его значимость и она не может быть основана на одном только фактическом применении; и таким образом мы не подвинулись бы ни на один шаг вперед и стояли бы как раз по-прежнему перед вопросом, поставленным нами выше, каким образом мы приходим к тому, что принимаем и признаем разумных существ вне нас?


Теоретическая область философии бесспорно исчерпана основательными исследованиями критиков*; все вопросы, до сих пор оставшиеся без ответа, должны получить ответ на основании практических принципов (замечу здесь в порядке лишь исторического указания). Мы должны попробовать, можем ли мы на поставленный вопрос действительно ответить на основании подобных принципов.


* Имеется в виду «Критика чистого разума» Канта.


Высшее стремление в человеке, согласно последней нашей лекции, есть стремление к тождеству, к полному согласию с самим собой и, чтобы он мог постоянно находиться в согласии с самим собой, к согласованию всего того, что находится вне его, с его необходимыми о том понятиями. Его понятиям не только не должно ни-


736


что противоречить (widersprechen), так чтобы для него вообще было безразлично существование или несуществование соответствующего им объекта, но должно быть также действительно дано нечто им соответствующее. Для всех понятий, лежащих в его я, должно быть дано в не-я соответствующее выражение, противообраз. Так определено его стремление.


В человеке дано также понятие разума и соответствующего разуму действия и мышления, и он непременно хочет реализовать это понятие не только в себе, но и желает видеть его реализованным также и вне себя. В его потребности входит, чтобы разумные существа, ему подобные, были даны вне его.


Он не может создать подобных существ, но он кладет их понятие в основу своего наблюдения над не-я и ожидает, что найдет нечто соответствующее этому понятию. Первое, только отрицательное свойство разумности, тотчас же заявляющее о себе, есть действие согласно понятиям, деятельность согласно целям. То, что носит характер целесообразности, может иметь разумного виновника (Urheber), то, к чему совершенно неприменимо понятие целесообразности, конечно, не имеет разумного виновника. Но этот признак имеет двойное значение. Согласованность многообразия, приводящая его в единство, есть характерная черта целесообразности; но имеется несколько родов этой согласованности, которые могут быть объяснены на основании голых законов природы, как раз не механических, а именно органических; следовательно, мы нуждаемся еще в признаке, чтобы определенно от известного опыта заключить к разумной его причине. Природа (Natur) действует также там, где она действует целесообразно, по необходимым законам; разум всегда действует свободно. Следовательно, согласованность многообразия воедино, достигнутая посредством свободы, была бы самой верной и непреложной характерной чертой разумности в явлении. Спрашивается только, каким образом следует отличать действие, данное в опыте посредством необходимости, от действия, равным образом данного в опыте посредством свободы.


737


Я совершенно не могу вообще непосредственно сознавать свободы вне меня; я даже не могу сознавать свободы во мне или моей собственной свободы, так как свобода в себе есть последнее основание для объяснения всякого сознания и не может поэтому никогда принадлежать к области сознания. Но я могу сознавать то, что при известном определении моего эмпирического я посредством моей воли я не сознаю иной причины, как только эту самую волю; и это несознавание причины можно было бы, конечно, также назвать сознанием свободы, если только предварительно сделать необходимые разъяснения, и мы здесь так и будем это называть. В этом смысле можно сознавать посредством свободы свой собственный поступок.


Если же посредством нашего свободного поступка, сознаваемого нами в указанном смысле, так изменяется способ действия субстанции, данной нам в явлении, что этот способ действия не может быть более объяснен на основании закона, которому он перед тем подчинялся, но только на основании того закона, который мы положили в основу нашего свободного поступка и который противоположен вышеупомянутому закону, то такое измененное определение мы не можем объяснить иначе, как посредством предположения, что причина того действия равным образом разумна и свободна. Отсюда возникает, пользуясь кантовской терминологией, взаимодействие по понятиям (Wechselwirkung nach Begriffen), целесообразная общность (Gemeinschaft), и она-то есть то, что я называю обществом.


Понятие общества теперь полностью определено. К основным стремлениям человека относится желание принять кроме себя разумные существа, ему подобные; их он может принять только при том условии, что вступает с ними в сообщество в вышеопределенном значении слова. Общественное стремление относится поэтому к основным стремлениям человека.


738


Человек предназначен для жизни в обществе; он должен* жить в обществе; он не полный законченный человек и противоречит самому себе, если он живет изолированно.


Вы видите, м.г., как важно общество вообще не смешивать с особым эмпирически обусловленным родом общества, называемым государством. Жизнь в государстве не принадлежит к абсолютным целям человека, что бы ни говорил об этом один очень большой человек**, но она есть средство, имеющее место лишь при определенных условиях, для основания совершенного общества. Государство, как и все человеческие установления, являющиеся голым средством, стремится к своему собственному уничтожению: цель всякого правительства — сделать правительство излишним. Конечно, сейчас еще совершенно не время для этого, — и я не знаю, сколько до тех пор пройдет мириад лет или мириад мириад лет, и здесь речь идет совершенно не о применении в жизни, но об исправлении умозрительного положения, — сейчас не время, но несомненно, что на аpriori*** предначертанном пути рода человеческого имеется такой пункт, когда станут излишними все государственные образования. Это то время, когда вместо силы или хитрости повсюду будет признан как высший судья один только разум. Будет признан, говорю я, потому что еще и тогда люди будут заблуждаться и в заблуждении оскорблять своих ближних, но все они будут обязаны иметь добрую волю дать себя убедить в своем заблуждении и, как только они в этом убедятся, отказаться от него и возместить убытки. До тех пор пока не наступит это время, мы в общем даже не настоящие люди.


* Sollen — Фихте противопоставляет это понятие, означающее этическое долженствование, понятию естественной необходимости — mussen.

** Имеется в виду Кант.

*** до опыта (лат.).


739


В соответствии со сказанным взаимодействие посредством свободы (Wechselwirkung durch Freiheit) — положительный признак общества. Последнее — самоцель, и в соответствии с этим действия совершаются только и просто ради того, чтобы они совершались. Но утверждением, что общество есть своя собственная цель, совершенно не отрицается, что способ воздействия может иметь еще особый закон, который ставит для воздействия еще более определенную цель.


Основное стремление было найти разумные существа, подобные нам, или людей. Понятие человека — идеальное понятие, так как цель человека, поскольку она есть цель, недостижима. Каждый индивидуум имеет свой особый идеал человека вообще; эти идеалы хотя и не различны в смысле содержания, но все-таки отличаются по степеням; каждый оценивает согласно собственному идеалу того, кого он признает за человека. Каждый желает в силу этого основного стремления найти у всякого другого сходство с этим идеалом; он испытывает, он наблюдает его всячески, и если он находит его ниже идеала, то он старается его поднять до него. В этой борьбе духов с духами побеждает всегда высший и лучший человек; таким образом благодаря обществу возникает усовершенствование рода, и тем самым мы также одновременно нашли и назначение всего общества как такового. Если кажется, что высший и лучший человек как будто не имеет влияния на более низкого и неразвитого, то нас обманывает при этом отчасти наше суждение, так как часто мы ожидаем плода немедленно же, прежде чем семя сможет прорасти и развиться, отчасти это происходит потому, что лучший, может быть, стоит на слишком много ступеней выше, чем неразвитый, что они имеют слишком мало общих точек соприкосновения друг с другом, слишком мало могут воздействовать один на другого — обстоятельство, которое задерживает культуру невероятным образом, и средство против него мы в свое время укажем. Но в общем, конечно, побеждает лучший — успокоитель-


740


ное утешение для других людей и истины, когда он наблюдает за открытой войной света с тьмой. Свет, конечно, побеждает в конце концов; разумеется, нельзя определить времени, но это есть уже залог победы, и близкой победы, когда тьма вынуждена вступить в открытую борьбу. Она любит мрак, она уже проиграла, если она вынуждена выйти на свет.


Итак, это результат всего нашего исследования — человек предназначен для общества; к тем навыкам, которые он должен усовершенствовать согласно своему назначению, описанному в предшествующей лекции, относится также и общественность.


Сколько бы это назначение для общества вообще ни вытекало из самой глубины и чистой природы человеческого существа, оно все-таки подчинено как голое стремление высшему закону постоянного согласия с самим собой или нравственному закону и должно быть посредством последнего дальше определено и подведено под твердое правило. И как только мы найдем это правило, найдем мы и назначение человека в обществе, которое является целью нашего настоящего исследования и всех пока имевших место размышлений.


Сначала общественное стремление определяется этим законом абсолютного согласия отрицательно; оно не смеет противоречить самому себе. Это стремление направлено невзаимодействие, взаимноевлияние, взаимное давание (Geben) и получение (Nehmen), взаимное страдание и действие, а не на голую причинность и голую деятельность, по отношению к которой другой должен был бы находиться только в страдательном состоянии. Стремление направлено к тому, чтобы найти свободных разумных существ вне нас и вступить с ними в общение; оно направлено не на субординацию, как в телесном мире, но на координацию. Если не хотят искомым разумным существам вне себя предоставить возможность быть свободными, то рассчитывают только на их теоретическую способность, но не на их свободную практическую разумность; не хотят вступить с


741


ними в сообщество, но желают господствовать над ними, как над более ловкими животными, и тогда ставят свое общественное стремление в противоречие с самим собой. Но что же я говорю: «ставят в противоречие с самим собой»? — его скорее не имеют совершенно — этого более высокого стремления; человечность в таком случае в нас еще не развилась в достаточной мере; мы сами еще стоим на низшей ступени получеловечности или рабства. Мы еще сами не созрели до чувства нашей свободы и самодеятельности, так как в противном случае мы непременно хотели бы видеть вокруг себя подобных нам, т. е. свободных, существ. Мы рабы и хотим держать рабов. Руссо говорит: иной считает себя господином других, будучи более рабом, чем они; он мог бы еще правильнее сказать: всякий, считающий себя господином других, сам раб*. Если он и не всегда действительно является таковым, то у него все же рабская душа, и перед первым попавшимся более сильным, который его поработит, он будет гнусно ползать. Только тот свободен, кто хочет все сделать вокруг себя свободным и действительно делает свободным благодаря известному влиянию, причину которого не всегда замечали. Под его взором мы дышим свободнее, мы чувствуем себя ничем не придавленными, не задержанными, не стиснутыми, мы чувствуем необычайную охоту быть всем и делать все, чего не запрещает уважение к самим себе.


* Эту идею впоследствии более детально разовьет Гегель в «Феноменологии духа».


Человек может пользоваться неразумными вещами как средствами для своих целей, но не разумными существами; он не смеет даже пользоваться ими как средством для их собственных целей; он не смеет на них действовать как на мертвую материю или на животное, чтобы только при их помощи достигнуть своей цели, не считаясь с их свободой. Он не смеет сделать добро-


742


детельным, или мудрым, или счастливым ни одно разумное существо против его воли. Не говоря уже о том, что это усилие было бы тщетным и что никто не может стать добродетельным, или мудрым, или счастливым иначе, как только благодаря своей собственной работе и усилиям, не говоря, следовательно, о том, что это не в силах человека, он даже не должен этого хотеть, хотя бы он это мог или считал, что может, — потому что это несправедливо, и тем самым он попадает в противоречие с самим собой.


Посредством закона полного формального согласия с самим собой общественное стремление определяется также положительно, и таким образом мы получаем настоящее определение человека в обществе. Все индивидуумы, принадлежащие к человеческому роду, отличны друг от друга; только в одном они вполне сходятся: это их последняя цель — совершенство. Совершенство (Vollkommenheit) определено только одним образом, оно вполне равно самому себе. Если бы все люди могли стать совершенными, если бы они могли достигнуть своей высшей и последней цели, то они были бы совершенно равны между собой, они были бы чем-то единым, единственным субъектом. Теперь же каждый в обществе стремится сделать другого более совершенным, по крайней мере по своим понятиям, поднять его до своего идеала, который он имеет о человеке. Следовательно, последняя высшая цель общества — полное согласие и единодушие со всеми возможными его членами. Но так как достижение этой цели, достижение назначения человека вообще предполагает достижение абсолютного совершенства, то это точно так же недостижимо, как и то недостижимо, пока человек не перестанет быть человеком и не станет богом. Полное согласие со всеми индивидуумами есть, следовательно, хотя и последняя цель, но не назначение человека в обществе.


743


Но приближаться и приближаться к этой цели до бесконечности — это он может и это он должен. Это приближение к полному согласию и единодушию со всеми индивидуумами мы можем назвать объединением. Следовательно, объединение, которое должно становиться по сплоченности все более крепким, по объему все более обширным, есть истинное назначение человека в обществе; но так как все люди согласны и могут быть согласными только относительно своего последнего назначения, это объединение возможно только благодаря совершенствованию (Vervollkommnung). Поэтому мы с таким же основанием можем сказать: общее совершенствование, совершенствование самого себя посредством свободно использованного влияния на нас других и совершенствование других путем обратного воздействия на них как на свободных существ — вот наше назначение в обществе.


Чтобы достигнуть этого назначения и постоянно достигать его все больше, для этой цели мы нуждаемся в способности, которая приобретается и повышается только посредством культуры, и именно в способности двоякого рода: способности давать или действовать на других как на свободных существ и восприимчивости, или способности брать пли извлекать наибольшую выгоду из воздействия других на нас. Об обеих мы будем говорить в свое время особо. В особенности надо стремиться сохранить для себя последнюю также и при наличии высокой степени первой способности. В противном случае человек останавливается и благодаря этому идет назад. Редко кто-нибудь бывает таким совершенным, что он не мог бы развиться благодаря всякому другому в каком-нибудь отношении, которое, быть может, кажется ему неважным или им не замечено.


Я знаю мало более возвышенных идей, м.г., чем идея этого всеобщего воздействия всего человеческого рода на самого себя, этой непрекращающейся жизни и стремления, этого усердного соревнования в давании и получении (самое благородное, что может выпасть на долю человека), этого всеобщего сцепления друг с другом бесконечного числа колес, общий двигатель ко-


744


торых — свобода, и прекрасной гармонии, возникающей из этого. Кто бы ты ни был — так может сказать всякий — ты, имеющий только образ человека, ты все-таки член этой великой общины; через какое бы бесконечное число членов ни передавалось воздействие, я все же в силу этого влияю на тебя, и ты в силу этого все же влияешь на меня. Никто из тех, кто только носит на челе своем печать разума, как бы груб ни был ее оттиск, не существует для меня попусту. Но я не знаю тебя и ты не знаешь меня, и как верно то, что мы имеем общее призвание быть добрыми и становиться все лучше, так же несомненно — и пусть пройдут миллионы и биллионы лет, что значит время! — также несомненно придет когда-нибудь время, когда я увлеку с собой и тебя в круг моей деятельности, когда я и тебе буду полезен и смогу принимать от тебя благодеяния, когда также и к твоему сердцу будет привязано мое чудесными узами взаимного давания и получения.


745


ЛЕКЦИЯ III

О РАЗЛИЧИИ СОСЛОВИЙ В ОБЩЕСТВЕ


Назначение человека в себе, как и назначение человека в обществе, выяснено. Ученый только постольку ученый, поскольку он рассматривается в обществе. Поэтому мы могли бы перейти к исследованию того, каково в особенности назначение человека в обществе. Но ученый не только член в обществе, он одновременно и член особого сословия в нем. По крайней мере, говорят о сословии ученых — насколько это правильно или неправильно, будет видно в свое время.


Наше главное исследование, исследование о назначении ученого, предполагает поэтому, кроме двух уже законченных, еще третье исследование очень важного вопроса: откуда происходит различие сословий у людей, или же отчего возникло неравенство среди людей?


Уже без предварительного исследования в самом слове сословие (Stand) слышится, что оно обозначает нечто, не случайно без нашего содействия возникшее, а нечто установленное и устроенное посредством свободного выбора, согласно понятию цели. За неравенство, возникшее случайно, без нашего содействия, физическое неравенство, пусть отвечает природа; неравенство сословий кажется моральным неравенством; по поводу его возникает поэтому совершенно естественно вопрос; по какому праву существуют различные сословия?


746


Очень часто пытались ответить на этот вопрос; исходили из основоположений опыта, рапсодически перечисляли в том порядке, в каком они попадались под руки, некоторые цели, которых можно достигнуть благодаря такому различию, некоторые выгоды, которые могут быть извлечены благодаря этому, но таким образом скорее отвечали на всякий другой вопрос, чем на заданный. Выгода известного установления для того или для другого не доказывает его закономерности (Rechtmasigkeit), и задан был совершенно не исторический, а моральный вопрос о том, какую же цель преследовали этим установлением, — было ли допустимо вводить такое установление, какова бы ни была его цель. На вопрос должен был быть дан ответ на основании чистых и именно практических принципов разума, и, насколько мне известно, даже не было сделано попытки дать такой ответ. Я должен предпослать ему несколько общих положений из наукоучения.


Все законы разума обоснованы в сущности нашего духа (Geistes), но они доходят до эмпирического сознания только благодаря опыту, к которому они применяются, и чем чаще наступает случай их применения, тем теснее они сплетаются с этим сознанием. Так обстоит дело со всеми законами разума; так обстоит дело в частности с практическими, которые имеют в виду не одно голое суждение как теоретическое, но и действенность (Wirksamkeit) вне нас и заявляют о себе сознанию в образе стремлений (Triebe). Основа всех наших стремлений лежит в нашей сущности, но и не больше как основа. Каждое стремление должно быть пробуждено опытом, если оно должно дойти до сознания, и должно быть развито при помощи частного опыта подобного рода, если оно должно стать наклонностью (Neigung) и его удовлетворение — потребностью (Bedurfnis). Но опыт не зависит от нас самих, следовательно, от нас не зависит также пробуждение и развитие наших стремлений вообще.