Федор Михайлович Достоевский. Идиот

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Биография ф. М. Достоевского федор Михайлович Достоевский, 97.64kb.
• Конспект урока по литературе в 10 классе по теме: «Федор Михайлович Достоевский», 90.15kb.
• Лекция 22. Фёдор Михайлович Достоевский. Схождение, 106.72kb.
• Федор Достоевский, основные даты жизни и творчества, 195.93kb.
• Класс: 11 Зачёт №2 «Творчество Ф. М. Достоевского» Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881), 134.81kb.
• Федор Михайлович Достоевский Том Повести и рассказ, 6193.25kb.
• Фёдор Михайлович Достоевский. «Белые ночи». Лев Николаевич Толстой. «Юность», «Севастопольские, 59.52kb.
• Ф. М. Достоевский      Федор Михайлович Достоевский принадлежит к той сравнительно, 164.34kb.
• Федор Михайлович Достоевский, 6340.59kb.
• Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание Версия 00 от 28 мая 1998, 7064.95kb.

II.

Ипполит уже пять дней как переселился в дом Птицына. Это случилось

как-то натурально, без особых слов и без всякой размолвки между ним и

князем; они не только не поссорились, но, с виду, как будто даже расстались

друзьями. Гаврила Ардалионович, так враждебный к Ипполиту на тогдашнем

вечере, сам пришел навестить его, уже на третий, впрочем, день после

происшествия, вероятно, руководимый какою-нибудь внезапною мыслью. Почему-то

и Рогожин стал тоже приходить к больному. Князю в первое время казалось, что

даже и лучше будет для "бедного мальчика", если он переселится из его дома.

Но и во время своего переселения Ипполит уже выражался, что он переселяется

к Птицыну, "который так добр, что дает ему угол", и ни разу, точно нарочно,

не выразился, что переезжает к Гане, хотя Ганя-то и настоял, чтоб его

приняли в дом. Ганя это тогда же заметил и обидчиво заключил в свое сердце.

Он был прав, говоря сестре, что больной поправился, Действительно,

Ипполиту было несколько лучше прежнего, что заметно было с первого на него

взгляда. Он вошел в комнату не торопясь, позади всех, с насмешливою и

недоброю улыбкой. Нина Александровна вошла очень испуганная. (Она сильно

переменилась в эти полгода, похудела; выдав замуж дочь и переехав к ней

жить, она почти перестала вмешиваться наружно в дела своих детей.) Коля был

озабочен и как бы в недоумении; он многого не понимал в "сумасшествии

генерала", как он выражался, конечно, не зная основных причин этой новой

сумятицы в доме. Но ему ясно было, что отец до того уже вздорит, ежечасно и

повсеместно, и до того вдруг переменился, что как будто совсем стал не тот

человек, как прежде. Беспокоило его тоже, что старик в последние три дня

совсем даже перестал пить. Он знал, что он разошелся и даже поссорился с

Лебедевым и с князем. Коля только что воротился домой с полуштофом водки,

который приобрел на собственные деньги.

- Право, мамаша, - уверял он еще наверху Нину Александровну, - право,

лучше пусть выпьет. Вот уже три дня как не прикасался; тоска, стало быть.

Право, лучше; я ему и в долговое носил...

Генерал растворил дверь наотлет и стал на пороге, как бы дрожа от

негодования.

- Милостивый государь! - закричал он громовым голосом Птицыну: - если

вы действительно решились пожертвовать молокососу и атеисту почтенным

стариком, отцом вашим, то-есть по крайней мере отцом жены вашей, заслуженным

у государя своего, то нога моя, с сего же часу, перестанет быть в доме

вашем. Избирайте, сударь, избирайте немедленно: или я, или этот... винт! Да,

винт! Я сказал нечаянно, но это - винт! Потому что он винтом сверлит мою

душу, и безо всякого уважения... винтом!

- Не штопор ли? - вставил Ипполит.

- Нет, не штопор, ибо я пред тобой генерал, а не бутылка. Я знаки имею,

знаки отличия... а ты шиш имеешь. Или он, или я! Решайте, сударь, сейчас же,

сей же час! - крикнул он опять в исступлении Птицыну. Тут Коля подставил ему

стул, и он опустился на него почти в изнеможении.

- Право бы, вам лучше... заснуть, - пробормотал было ошеломленный

Птицын.

- Он же еще и угрожает! - проговорил сестре вполголоса Ганя.

- Заснуть! - крикнул генерал: - я не пьян, милостивый государь, и вы

меня оскорбляете. Я вижу, - продолжал он, вставая опять, - я вижу, что здесь

все против меня, все и все, Довольно! Я ухожу... Но знайте, милостивый

государь, знайте...

Ему не дали договорить и усадили опять; стали упрашивать успокоиться.

Ганя в ярости ушел в угол. Нина Александровна трепетала и плакала.

- Да что я сделал ему? На что он жалуется? - вскричал Ипполит, скаля

зубы.

- А разве не сделали? заметила вдруг Нина Александровна; - уж вам-то

особенно стыдно и... бесчеловечно старика мучить... да еще на вашем месте.

- Во-первых, какое такое мое место, сударыня! Я вас очень уважаю, вас

именно, лично, но...

- Это винт! - кричал генерал: - он сверлит мою душу и сердце! Он хочет,

чтоб я атеизму поверил! Знай, молокосос, что еще ты не родился, а я уже был

осыпан почестями; а ты только завистливый червь, перерванный надвое, с

кашлем... и умирающий от злобы и от неверия... И зачем тебя Гаврила перевел

сюда? Все на меня, от чужих до родного сына!

- Да полноте, трагедию завел! - крикнул Ганя: - не срамили бы нас по

всему городу, так лучше бы было!

- Как, я срамлю тебя, молокосос! Тебя? Я честь только сделать могу

тебе, а не обесчестить тебя!

Он вскочил, и его уже не могли сдержать; но и Гаврила Ардалионович,

видимо, прорвался.

- Туда же о чести! - крикнул он злобно.

- Что ты сказал? - загремел генерал, бледнея и шагнув к нему шаг.

- А то, что мне стоит только рот открыть, чтобы... - завопил вдруг Ганя

и не договорил. Оба стояли друг пред другом, не в меру потрясенные, особенно

Ганя.

- Ганя, что ты? - крикнула Нина Александровна, бросаясь останавливать

сына.

- Экой вздор со всех сторон! - отрезала в негодовании Варя: - полноте,

мамаша, - схватила она ее.

- Только для матери и щажу, - трагически произнес Ганя.

- Говори! - ревел генерал в совершенном исступлении: - говори, под

страхом отцовского проклятия... говори!

- Ну вот, так я испугался вашего проклятия! И кто в том виноват, что вы

восьмой день как помешанный? Восьмой день, видите, я по числам знаю...

Смотрите, не доведите меня до черты; все скажу... Вы зачем к Епанчиным вчера

потащились? Еще стариком называется, седые волосы, отец семейства! Хорош!

- Молчи, Ганька! - закричал Коля: - молчи, дурак!

- Да чем я-то, я-то чем его оскорбил? - настаивал Ипполит, но все

как-будто тем же насмешливым тоном. - Зачем он меня винтом называет, вы

слышали? Сам ко мне пристал; пришел сейчас и заговорил о каком-то капитане

Еропегове. Я вовсе не желаю вашей компании, генерал; избегал и прежде, сами

знаете. Что мне за дело до капитана Еропегова, согласитесь сами? Я не для

капитана Еропегова сюда переехал. Я только выразил ему вслух мое мнение,

что, может, этого капитана Еропегова совсем никогда не существовало. Он и

поднял дым коромыслом.

- Без сомнения, не существовало! - отрезал Ганя.

Но генерал стоял как ошеломленный и только бессмысленно озирался

кругом. Слова сына поразили его своею чрезвычайною откровенностью. В первое

мгновение он не мог даже и слов найти. И наконец только, когда Ипполит

расхохотался на ответ Гани и прокричал: "Ну, вот, слышали, собственный ваш

сын тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было", - старик

проболтал, совсем сбившись:

- Капитона Еропегова, а не капитана... Капитона... подполковник в

отставке, Еропегов... Капитон.

- Да и Капитона не было! - совсем уж разозлился Ганя.

- По... почему не было? - пробормотал генерал, и краска бросилась ему в

лицо.

- Да полноте! - унимали Птицын и Варя.

- Молчи, Ганька! - крикнул опять Коля.

Но заступничество как бы опамятовало и генерала.

- Как не было? Почему не существовало? - грозно вскинулся он на сына.

- Так, потому что не было. Не было да и только, да совсем и не может

быть! Вот вам. Отстаньте, говорю вам.

- И это сын... это мой родной сын, которого я... о боже! Еропегова,

Ерошки Еропегова не было!

- Ну, вот, то Ерошки, то Капитошки! - ввернул Ипполит.

- Капитошки, сударь, Капитошки, а не Ерошки! Капитон, Капитан

Алексеевич, то бишь, Капитон... подполковник... в отставке... женился на

Марье... на Марье Петровне Су... Су... друг и товарищ... Сутуговой... с

самого даже юнкерства. Я за него пролил... я заслонил... убит. Капитошки

Еропегова не было! Не существовало!

Генерал кричал в азарте, но так, что можно было подумать, что дело шло

об одном, а крик шел о другом. Правда, в другое время он, конечно, вынес бы

что-нибудь и гораздо пообиднее известия о совершенном небытии Капитона

Еропегова, покричал бы, затеял бы историю, вышел бы из себя, но все-таки в

конце концов удалился бы к себе на верх спать. Но теперь, по чрезвычайной

странности сердца человеческого, случилось так, что именно подобная обида,

как сомнение в Еропегове, и должна была переполнить чашу. Старик побагровел,

поднял руки и прокричал:

- Довольно! Проклятие мое... прочь из этого дома! Николай, неси мой

сак, иду... прочь!

Он вышел, торопясь и в чрезвычайном гневе. За ним бросились Нина

Александровна, Коля и Птицын.

- Ну что ты наделал теперь! - сказала Варя брату: - он опять, пожалуй,

туда потащится. Сраму-то, сраму-то!

- А не воруй! - крикнул Ганя, чуть не захлебываясь от злости; вдруг

взгляд его встретился с Ипполитом; Ганя чуть не затрясся. - А вам,

милостивый государь, - крикнул он, - следовало бы помнить, что вы все-таки в

чужом доме и... пользуетесь гостеприимством, а не раздражать старика,

который, очевидно, с ума сошел...

Ипполита тоже как-будто передернуло, но он мигом сдержал себя.

- Я не совсем с вами согласен, что ваш папаша с ума сошел, - спокойно

ответил он; - мне кажется напротив, что ему ума даже прибыло за последнее

время, ей богу; вы не верите? Такой стал осторожный, мнительный, все-то

выведывает, каждое слово взвешивает... Об этом Капитошке он со мной ведь с

целью заговорил; представьте, он хотел навести меня на...

- Э, чорт ли мне в том, на что он хотел вас навести! Прошу вас не

хитрить и не вилять со мной, сударь! - взвизгнул Ганя: - если вы тоже знаете

настоящую причину, почему старик в таком состоянии (а вы так у меня шпионили

в эти пять дней, что наверно знаете), то вам вовсе бы не следовало

раздражать... несчастного и мучить мою мать преувеличением дела, потому что

все это дело вздор, одна только пьяная история, больше ничего, ничем даже не

доказанная,, и я вот во столечко ее не ценю... Но вам надо язвить и

шпионить, потому что вы... вы...

- Винт, - усмехнулся Ипполит.

- Потому что вы дрянь, полчаса мучили людей, думая испугать их, что

застрелитесь вашим незаряженным пистолетом, с которым вы так постыдно

сбрендили, манкированный самоубийца, разлившаяся жолчь... на двух ногах. Я

вам гостеприимство дал, вы потолстели, кашлять перестали, и вы же платите...

- Два слова только, позвольте-с; я у Варвары Ардалионовны, а не у вас;

вы мне не давали никакого гостеприимства, и я даже думаю, что вы сами

пользуетесь гостеприимством господина Птицына. Четыре дня тому я просил мою

мать отыскать в Павловске для меня квартиру и самой переехать, потому что я,

действительно, чувствую себя здесь легче, хотя вовсе не потолстел и все-таки

кашляю. Мать уведомила меня вчера вечером, что квартира готова, а я спешу

вас уведомить с своей стороны, что, отблагодарив вашу маменьку и сестрицу,

сегодня же переезжаю к себе, о чем и решил еще вчера вечером. Извините, я

вас прервал; вам, кажется, хотелось еще много сказать.

- О, если так... - задрожал Ганя.

- А если так, то позвольте мне сесть, - прибавил Ипполит, преспокойно

усаживаясь на стуле, на котором сидел генерал, - я ведь все-таки болен; ну,

теперь готов вас слушать, тем более, что это последний наш разговор и даже,

может быть, последняя встреча.

Гане вдруг стало совестно.

- Поверьте, что я не унижусь до счетов с вами, - сказал он, - и если

вы...

- Напрасно вы так свысока, - прервал Ипполит; - я, с своей стороны, еще

в первый день переезда моего сюда, дал себе слово не отказать себе в

удовольствии отчеканить вам все и совершенно откровеннейшим образом, когда

мы будем прощаться. Я намерен это исполнить именно теперь, после вас,

разумеется.

- А я прошу вас оставить эту комнату.

- Лучше говорите, ведь будете раскаиваться, что не высказались.

- Перестаньте, Ипполит; все это ужасно стыдно; сделайте одолжение,

перестаньте! - сказала Варя.

- Разве только для дамы, - рассмеялся Ипполит, вставая. - Извольте,

Варвара Ардалионовна, для вас я готов сократить, но только сократить, потому

что некоторое объяснение между мной и вашим братцем стало совершенно

необходимым, а я ни за что не решусь уйти, оставив недоумения.

- Просто-за-просто, вы сплетник, - вскричал Ганя, - оттого и не

решаетесь без сплетен уйти!

- Вот видите, - хладнокровно заметил Ипполит, - вы уж и не удержались.

Право, будете раскаиваться, что не высказались. Еще раз уступаю вам слово. Я

подожду.

Гаврила Ардалионович молчал и смотрел презрительно.

- Не хотите. Выдержать характер намерены, - воля ваша. С своей стороны,

буду краток по возможности. Два или три раза услышал я сегодня упрек в

гостеприимстве; это несправедливо. Приглашая меня к себе, вы сами меня

ловили в сети; вы рассчитывали, что я хочу отмстить князю. Вы услышали к

тому же, что Аглая Ивановна изъявила ко мне участие и прочла мою исповедь.

Рассчитывая почему-то, что я весь так и передамся в ваши интересы, вы

надеялись, что, может быть, найдете во мне подмогу. Я не объясняюсь

подробнее! С вашей стороны тоже не требую ни признания, ни подтверждения;

довольно того, что я вас оставляю с вашею совестью, и что мы отлично

понимаем теперь друг друга.

- Но вы бог знает что из самого обыкновенного дела делаете! - вскричала

Варя.

- Я сказал тебе: "сплетник и мальчишка", - промолвил Ганя.

- Позвольте, Варвара Ардалионовна, я продолжаю. Князя я, конечно, не

могу ни любить, ни уважать; но это человек решительно добрый, хотя и...

смешной. Но ненавидеть мне его было бы совершенно не за что; я не подал виду

вашему братцу, когда он сам подстрекал меня против князя; я именно

рассчитывал посмеяться при развязке. Я знал, что ваш брат мне проговорится и

промахнется в высшей степени. Так и случилось... Я готов теперь пощадить

его, но единственно из уважения к вам, Варвара Ардалионовна. Но разъяснив

вам, что меня не так-то легко поймать на удочку, я разъясню вам и то, почему

мне так хотелось поставить вашего братца пред собой в дураки. Знайте, что я

исполнил это из ненависти, сознаюсь откровенно. Умирая (потому что я

все-таки умру, хоть и потолстел, как вы уверяете), умирая, я почувствовал,

что уйду в рай несравненно спокойнее, если успею одурачить хоть одного

представителя того бесчисленного сорта людей, который преследовал меня всю

мою жизнь, который я ненавидел всю мою жизнь, и которого таким выпуклым

изображением служит многоуважаемый брат ваш. Ненавижу я вас, Гаврила

Ардалионович, единственно за то, - вам это, может быть, покажется

удивительным, - единственно за то, что вы тип и воплощение, олицетворение и

верх самой наглой, самой самодовольной, самой пошлой и гадкой ординарности!

Вы ординарность напыщенная, ординарность не сомневающаяся и олимпически

успокоенная; вы рутина из рутин! Ни малейшей собственной идеи не суждено

воплотиться ни в уме, ни в сердце вашем никогда. Но вы завистливы

бесконечно; вы твердо убеждены, что вы величайший гений, но сомнение

все-таки посещает вас иногда в черные минуты, и вы злитесь и завидуете. О, у

вас есть еще черные точки на горизонте; они пройдут, когда вы поглупеете

окончательно, что недалеко; но все-таки вам предстоит длинный и

разнообразный путь, не скажу веселый, и этому рад. Во-первых, предрекаю вам,

что вы не достигнете известной особы...

- Ну, это невыносимо! - вскричала Варя. - Кончите ли вы, противная

злючка?

Ганя побледнел, дрожал и молчал. Ипполит остановился, пристально и с

наслаждением посмотрел на него, перевел свои глаза на Варю, усмехнулся,

поклонился и вышел, не прибавив более ни единого слова.

Гаврила Ардалионович справедливо мог бы пожаловаться на судьбу и

неудачу. Некоторое время Варя не решалась заговорить с ним, даже не

взглянула на него, когда он шагал мимо нее крупными шагами; наконец, он

отошел к окну и стал к ней спиной. Варя думала о русской пословице: "палка о

двух концах". Наверху опять послышался шум.

- Идешь? - обернулся к ней вдруг Ганя, заслышав, что она встает с

места. - Подожди; посмотри-ка это.

Он подошел и кинул пред нею на стул маленькую бумажку, сложенную в виде

маленькой записочки.

- Господи! - вскричала Варя и всплеснула руками. В записке было ровно

семь строк:

"Гаврила Ардалионович! Убедившись в вашем добром расположении ко мне,

решаюсь спросить вашего совета в одном важном для меня деле. Я желала бы

встретить вас завтра, ровно в семь часов утра, на зеленой скамейке. Это

недалеко от нашей дачи. Варвара Ардалионовна, которая непременно должна

сопровождать вас, очень хорошо знает это место. А. Е."

- Поди, считайся с ней после этого! - развела руками Варвара

Ардалионовна.

Как ни хотелось пофанфаронить в эту минуту Гане, но не мог же он не

выказать своего торжества, да еще после таких унизительных предреканий

Ипполита. Самодовольная улыбка откровенно засияла на его лице, да и Варя

сама вся просветлела от радости.

- И это в тот самый день, когда у них объявляют о помолвке! Поди,

считайся с ней после этого!

- Как ты думаешь, о чем она завтра говорить собирается? - спросил Ганя.

- Это все равно, главное, видеться пожелала после шести месяцев в

первый раз. Слушай же меня, Ганя: что бы там ни было, как бы ни обернулось,

знай, что это важно! Слишком это важно! Не фанфаронь опять, не дай опять

промаха, но и не струсь, смотри! Могла ли она не раскусить, зачем я полгода

таскалась туда? И представь: ни слова мне не сказала сегодня, виду не

подала. Я ведь и зашла-то к ним контрабандой, старуха не знала, что я сижу,

а то, пожалуй, и прогнала бы. На риск для тебя ходила, во что бы ни стало

узнать...

Опять крик и шум послышались сверху; несколько человек сходили с

лестницы.

- Ни за что теперь этого не допускать! - вскричала Варя впопыхах и

испуганная: - чтоб и тени скандала не было! Ступай, прощения проси!

Но отец семейства был уже на улице. Коля тащил за ним сак. Нина

Александровна стояла на крыльце и плакала; она хотела-было бежать за ним, но

Птицын удержал ее.

- Вы только еще более поджигаете его этим, - говорил он ей, - некуда

ему идти, чрез полчаса его опять приведут, я с Колей уже говорил; дайте

подурачиться.

- Что куражитесь-то, куда пойдете-то! - закричал Ганя из окна: - и

идти-то вам некуда!

- Воротитесь, папаша! - крикнула Варя. - Соседи слышат. Генерал

остановился, обернулся, простер свою руку и воскликнул:

- Проклятие мое дому сему!

- И непременно на театральный тон! - пробормотал Ганя, со стуком

запирая окно.

Соседи действительно слушали. Варя побежала из комнаты.

Когда Варя вышла, Ганя взял со стола записку, поцеловал ее, прищелкнул

языком и сделал антраша.