Федор Михайлович Достоевский. Идиот

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Биография ф. М. Достоевского федор Михайлович Достоевский, 97.64kb.
• Конспект урока по литературе в 10 классе по теме: «Федор Михайлович Достоевский», 90.15kb.
• Лекция 22. Фёдор Михайлович Достоевский. Схождение, 106.72kb.
• Федор Достоевский, основные даты жизни и творчества, 195.93kb.
• Класс: 11 Зачёт №2 «Творчество Ф. М. Достоевского» Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881), 134.81kb.
• Федор Михайлович Достоевский Том Повести и рассказ, 6193.25kb.
• Фёдор Михайлович Достоевский. «Белые ночи». Лев Николаевич Толстой. «Юность», «Севастопольские, 59.52kb.
• Ф. М. Достоевский      Федор Михайлович Достоевский принадлежит к той сравнительно, 164.34kb.
• Федор Михайлович Достоевский, 6340.59kb.
• Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание Версия 00 от 28 мая 1998, 7064.95kb.

IX.

Войдя в свой дом, Лизавета Прокофьевна остановилась в первой же

комнате; дальше она идти не могла и опустилась на кушетку, совсем

обессиленная, позабыв даже пригласить князя садиться. Это была довольно

большая зала, с круглым столом посредине, с камином, со множеством цветов на

этажерках у окон, и с другою стеклянною дверью в сад, в задней стене. Тотчас

же вошли Аделаида и Александра, вопросительно и с недоумением смотря на

князя и на мать.

Девицы обыкновенно вставали на даче около девяти часов; одна Аглая, в

последние два-три дня, повадилась вставать несколько раньше и выходила

гулять в сад, но все-таки не в семь часов, а в восемь или даже попозже.

Лизавета Прокофьевна, действительно не спавшая ночь от разных своих тревог,

поднялась около восьми часов, нарочно с тем чтобы встретить в саду Аглаю,

предполагая, что та уже встала; но ни в саду, ни в спальне ее не нашла. Тут

она встревожилась окончательно и разбудила дочерей. От служанки узнали, что

Аглая Ивановна еще в седьмом часу вышла в парк. Девицы усмехнулись новой

фантазии их фантастической сестрицы и заметили мамаше, что Аглая, пожалуй,

еще рассердится, если та пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она

сидит теперь с книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад

говорила, и за которую чуть не поссорилась с князем Щ., потому что тот не

нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного. Застав свидание и

слыша странные слова дочери, Лизавета Прокофьевна была ужасно испугана, по

многим причинам; но приведя теперь с собой князя, струсила, что начала дело:

"почему ж Аглая не могла бы встретиться и разговориться с князем в парке,

даже, наконец, если б это было и наперед условленное у них свидание?"

- Не подумайте, батюшка-князь, - скрепилась она, наконец, - что я вас

допрашивать сюда притащила... Я, голубчик, после вчерашнего вечера, может, и

встречаться-то с тобой долго не пожелала бы...

Она было немного осеклась.

- Но все-таки вам бы очень хотелось узнать, как мы встретились сегодня

с Аглаей Ивановной? - весьма спокойно докончил князь.

- Ну, что ж, и хотелось! - вспыхнула тотчас же Лизавета Прокофьевна. -

Не струшу и прямых слов. Потому что никого не обижаю и никого не желала

обидеть...

- Помилуйте, и без обиды натурально хочется узнать; вы мать. Мы сошлись

сегодня с Аглаей Ивановной у зеленой скамейки ровно в семь часов утра,

вследствие ее вчерашнего приглашения. Она дала мне знать вчера вечером

запиской, что ей надо видеть меня и говорить со мной о важном деле. Мы

свиделись и проговорили целый час о делах, собственно одной Аглаи Ивановны

касающихся; вот и все.

- Конечно, все, батюшка, и без всякого сомнения все, - с достоинством

произнесла Лизавета Прокофьевна.

- Прекрасно, князь! - сказала Аглая, вдруг входя в комнату: - благодарю

вас от всего сердца, что сочли и меня неспособною унизиться здесь до лжи.

Довольно с вас, maman, или еще намерены допрашивать?

- Ты знаешь, что мне пред тобой краснеть еще ни в чем до сих пор не

приходилось... хотя ты, может, и рада бы была тому, - назидательно ответила

Лизавета Прокофьевна. - Прощайте, князь, простите и меня, что обеспокоила. И

надеюсь, вы останетесь уверены в неизменном моем к вам уважении.

Князь тотчас же откланялся на обе стороны и молча вышел. Александра и

Аделаида усмехнулись и пошептались о чем-то промеж собой. Лизавета

Прокофьевна строго на них поглядела.

- Мы только тому, maman, - засмеялась Аделаида, - что князь так чудесно

раскланялся: иной раз совсем мешок, а тут вдруг как... как Евгений Павлыч.

- Деликатности и достоинству само сердце учит, а не танцмейстер, -

сентенциозно заключила Лизавета Прокофьевна и прошла к себе на верх, даже и

не поглядев на Аглаю.

Когда князь воротился к себе, уже около девяти часов, то застал на

террасе Веру Лукьяновну и служанку. Они вместе прибирали и подметали после

вчерашнего беспорядка.

- Слава богу, успели покончить до приходу! - радостно сказала Вера.

- Здравствуйте; у меня немного голова кружится; я плохо спал; я бы

заснул.

- Здесь на террасе, как вчера? Хорошо. Я скажу всем, чтобы вас не

будили. Папаша ушел куда-то.

Служанка вышла; Вера отправилась было за ней, но воротилась и

озабоченно подошла к князю.

- Князь, пожалейте этого... несчастного; не прогоняйте его сегодня.

- Ни за что не прогоню; как он сам хочет.

- Он ничего теперь не сделает и... не будьте с ним строги.

- О, нет, зачем же?

- И... не смейтесь над ним; вот это самое главное.

- О, отнюдь нет!

- Глупа я, что такому человеку, как вы, говорю об этом, - закраснелась

Вера. - А хоть вы и устали, - засмеялась она, полуобернувшись, чтоб уйти, -

а у вас такие славные глаза в эту минуту... счастливые.

- Неужто счастливые? - с живостью спросил князь, и радостно рассмеялся.

Но Вера, простодушная и нецеремонная, как мальчик, вдруг что-то

сконфузилась, покраснела еще больше и, продолжая смеяться, торопливо вышла

из комнаты.

"Какая... славная..." подумал князь, и тотчас забыл о ней. Он зашел в

угол террасы, где была кушетка и пред нею столик, сел, закрыл руками лицо и

просидел минут десять; вдруг торопливо и тревожно опустил в боковой карман

руку и вынул три письма.

Но опять отворилась дверь, и вошел Коля. Князь точно обрадовался, что

пришлось положить назад в карман письма и удалить минуту.

- Ну, происшествие! - сказал Коля, усаживаясь на кушетке и прямо

подходя к предмету, как и все ему подобные. - Как вы теперь смотрите на

Ипполита? Без уважения?

- Почему же... но, Коля, я устал... При том же об этом слишком грустно

опять начинать... Что он, однако?

- Спит и еще два часа проспит. Понимаю; вы дома не спали, ходили в

парке... конечно, волнение... еще бы!

- Почему вы знаете, что я ходил в парке и дома не спал?

- Вера сейчас говорила. Уговаривала не входить; я не утерпел, на

минутку. Я эти два часа продежурил у постели; теперь Костю Лебедева посадил

на очередь. Бурдовский отправился. Так ложитесь же, князь; спокойной... ну,

спокойного дня! Только, знаете, я поражен!

- Конечно... все это...

- Нет, князь, нет; я поражен "Исповедью". Главное тем местом, где он

говорит о провидении и о будущей жизни. Там есть одна ги-гант-ская мысль!

Князь ласково посмотрел на Колю, который, конечно, затем и зашел, чтобы

поскорей поговорить про гигантскую мысль.

- Но главное, главное не в одной мысли, а во всей обстановке! Напиши

это Вольтер, Руссо, Прудон, я прочту, замечу, но не поражусь до такой

степени. Но человек, который знает наверно, что ему остается десять минут, и

говорит так, - ведь это гордо! Ведь это высшая независимость собственного

достоинства, ведь это значит бравировать прямо... Нет, это гигантская сила

духа! И после этого утверждать, что он нарочно не положил капсюля, - это

низко и неестественно! А знаете, ведь он обманул вчера, схитрил: я вовсе

никогда с ним сак не укладывал и никакого пистолета не видал; он сам все

укладывал, так что он меня вдруг с толку сбил. Вера говорит, что вы

оставляете его здесь; клянусь, что не будет опасности, тем более, что мы все

при нем безотлучно.

- А кто из вас там был ночью?

- Я, Костя Лебедев, Бурдовский; Келлер побыл немного, а потом перешел

спать к Лебедеву, потому что у нас не на чем было лечь. Фердыщенко тоже спал

у Лебедева, в семь часов ушел. Генерал всегда у Лебедева, теперь тоже

ушел... Лебедев, может быть, к вам придет сейчас; он, не знаю зачем, вас

искал, два раза спрашивал. Пускать его или не пускать, коли вы спать ляжете?

Я тоже спать иду. Ах, да, сказал бы я вам одну вещь; удивил меня давеча

генерал, Бурдовский разбудил меня в седьмом часу на дежурство: почти даже в

шесть; я на минутку вышел, встречаю вдруг генерала и до того еще хмельного,

что меня не узнал; стоит предо мной как столб; так и накинулся на меня, как

очнулся: "что, дескать, больной? Я шел узнать про больного..." Я

отрапортовал, ну - то, се. "Это все хорошо, говорит, но я главное шел, затем

и встал, чтобы тебя предупредить; я имею основание предполагать, что при

господине Фердыщенке нельзя всего говорить и... надо удерживаться".

Понимаете, князь?

- Неужто? Впрочем... для нас все равно.

- Да, без сомнения, все равно, мы не масоны! Так что я даже подивился,

что генерал нарочно шел меня из-за этого ночью будить.

- Фердыщенко ушел, вы говорите?

- В семь часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал, что идет

доночевывать к Вилкину, - пьяница такой есть один, Вилкин. Ну, иду! А вот и

Лукьян Тимофеич... Князь хочет спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!

- Единственно на минуту, многоуважаемый князь, по некоторому

значительному в моих глазах делу, - натянуто и каким-то проникнутым тоном,

вполголоса проговорил вошедший Лебедев, и с важностию поклонился. Он только

что воротился и даже к себе не успел зайти, так что и шляпу еще держал в

руках. Лицо его было озабоченное и с особенным, необыкновенным оттенком

собственного достоинства. Князь пригласил его садиться.

- Вы меня два раза спрашивали? Вы, может быть, все беспокоитесь насчет

вчерашнего...

- Насчет этого вчерашнего мальчика, предполагаете вы, князь? О, нет-с;

вчера мои мысли были в беспорядке... но сегодня я уже не предполагаю

контрекарировать хотя бы в чем-нибудь ваши предположения.

- Контрека... как вы сказали?

- Я сказал: контрекарировать; слово французское, как и множество других

слов, вошедших в состав русского языка; но особенно не стою за него.

- Что это вы сегодня, Лебедев, такой важный и чинный и говорите как по

складам, - усмехнулся князь.

- Николай Ардалионович! - чуть не умиленным голосом обратился Лебедев к

Коле: - имея сообщить князю о деле, касающемся собственно...

- Ну да, разумеется, разумеется, не мое дело! До свидания, князь! -

тотчас же удалился Коля.

- Люблю ребенка за понятливость, - произнес Лебедев, смотря ему вслед,

- мальчик прыткий, хотя и назойливый. Чрезвычайное несчастие испытал я,

многоуважаемый князь, вчера вечером или сегодня на рассвете... еще колеблюсь

означить точное время.

- Что такое?

- Пропажа четырехсот рублей из бокового кармана, многоуважаемый князь,

окрестили! - прибавил Лебедев с кислою усмешкой.

- Вы потеряли четыреста рублей? Это жаль.

- И особенно бедному, благородно живущему своим трудом человеку.

- Конечно, конечно; как так?

- Вследствие вина-с. Я к вам, как к провидению, многоуважаемый князь.

Сумму четырехсот рублей серебром получил я вчера в пять часов пополудни от

одного должника, и с поездом воротился сюда. Бумажник имел в кармане.

Переменив вицмундир на сюртук, переложил деньги в сюртук, имея в виду

держать при себе, рассчитывая вечером же выдать их по одной просьбе...

ожидая поверенного.

- Кстати, Лукьян Тимофеич, правда, что вы в газетах публиковались, что

даете деньги под золотые и серебряные вещи?

- Чрез поверенного; собственного имени моего не означено, ниже адреса.

Имея ничтожный капитал и в видах приращения фамилии, согласитесь сами, что

честный процент...

- Ну да, ну да; я только чтоб осведомиться; извините, что прервал.

- Поверенный не явился. Тем временем привезли несчастного; я уже был в

форсированном расположении пообедав; зашли эти гости, выпили... чаю, и... я

повеселел к моей пагубе. Когда же, уже поздно, вошел этот Келлер и возвестил

о вашем торжественном дне и о распоряжении насчет шампанского, то я, дорогой

и многоуважаемый князь, имея сердце (что вы уже, вероятно, заметили, ибо я

заслуживаю), имея сердце, не скажу чувствительное, но благодарное, чем и

горжусь, - я, для пущей торжественности изготовляемой встречи и во ожидании

лично поздравить вас, вздумал пойти переменить старую рухлядь мою на снятый

мною по возвращении моем виц-мундир, что и исполнил, как, вероятно, князь,

вы и заметили, видя меня в виц-мундире весь вечер. Переменяя одежду, забыл в

сюртуке бумажник... Подлинно, когда бог восхощет наказать, то прежде всего

восхитит разум. И только сегодня, уже в половине восьмого, пробудясь,

вскочил как полоумный, схватился первым делом за сюртук, - один пустой

карман! Бумажника и след простыл.

- Ах, это неприятно!

- Именно неприятно; и вы с истинным тактом нашли сейчас надлежащее

выражение, - не без коварства прибавил Лебедев.

- Как же, однако... - затревожился князь, задумываясь, - ведь это

серьезно.

- Именно серьезно - еще другое отысканное вами слово, князь, для

обозначения...

- Ах, полноте, Лукьян Тимофеич, что тут отыскивать? важность не в

словах... Полагаете вы, что вы могли в пьяном виде выронить из кармана?

- Мог. Все возможно в пьяном виде, как вы с искренностью выразились,

многоуважаемый князь! Но прошу рассудить-с: если я вытрусил бумажник из

кармана, переменяя сюртук, то вытрушенный предмет должен был лежать тут же

на полу. Где же этот предмет-с?

- Не заложили ли вы куда-нибудь в ящик, в стол?

- Все переискал, везде перерыл, тем более, что никуда не прятал и

никакого ящика не открывал, о чем ясно помню.

- В шкапчике смотрели?

- Первым делом-с, и даже несколько раз уже сегодня... Да и как бы мог я

заложить в шкапчик, истинно уважаемый князь?

- Признаюсь, Лебедев, это меня тревожит. Стало быть, кто-нибудь нашел

на полу?

- Или из кармана похитил! Две альтернативы-с.

- Меня это очень тревожит, потому что кто именно... Вот вопрос!

- Без всякого сомнения, в этом главный вопрос; вы удивительно точно

находите слова и мысли и определяете положения, сиятельнейший князь.

- Ах, Лукьян Тимофеич, оставьте насмешки, тут...

- Насмешки! - вскричал Лебедев, всплеснув руками.

- Ну-ну-ну, хорошо, я ведь не сержусь; тут совсем другое... Я за людей

боюсь. Кого вы подозреваете?

- Вопрос труднейший и... сложнейший! Служанку подозревать не могу: она

в своей кухне сидела. Детей родных тоже...

- Еще бы.

- Стало быть, кто-нибудь из гостей-с.

- Но возможно ли это?

- Совершенно и в высшей степени невозможно, но непременно так должно

быть. Согласен однако же допустить и даже убежден, что если была покража, то

совершилась не вечером, когда все были в сборе, а уже ночью или даже под

утро, кем-нибудь из заночевавших.

- Ах, боже мой!

- Бурдовского и Николая Ардалионовича я естественно исключаю; они и не

входили ко мне-с.

- Еще бы, да если бы даже и входили! Кто у вас ночевал?

- Считая со мной ночевало нас четверо, в двух смежных комнатах: я,

генерал, Келлер и господин Фердыщенко. Один, стало быть, из нас четверых-с!

- Из трех, то-есть; но кто же?

- Я причел и себя для справедливости и для порядку; но согласитесь,

князь, что я обокрасть себя сам не мог, хотя подобные случаи и бывали на

свете...

- Ах, Лебедев, как это скучно! - нетерпеливо вскричал князь, - к делу,

чего вы тянете!..

- Остаются, стало быть, трое-с, и во-первых, господин Келлер, человек

непостоянный, человек пьяный и в некоторых случаях либерал, то-есть насчет

кармана-с; в остальном же с наклонностями, так сказать, более

древне-рыцарскими, чем либеральными. Он заночевал сначала здесь, в комнате

больного, и уже ночью лишь перебрался к нам, под предлогом, что на голом

полу жестко спать.

- Вы подозреваете его?

- Подозревал-с. Когда я в восьмом часу утра вскочил как полоумный и

хватил себя по лбу рукой, то тотчас же разбудил генерала, спавшего сном

невинности. Приняв в соображение странное исчезновение Фердыщенка, что уже

одно возбудило в нас подозрение, оба мы тотчас же решились обыскать Келлера,

лежавшего как... как... почти подобно гвоздю-с. Обыскали совершенно: в

карманах ни одного сантима, и даже ни одного кармана не дырявого не нашлось.

Носовой платок синий, клетчатый, бумажный, в состоянии неприличном-с. Далее

любовная записка одна, от какой-то горничной, с требованием денег и

угрозами, и клочки известного вам фельетона-с. Генерал решил, что невинен.

Для полнейших сведений мы его самого разбудили, насилу дотолкались; едва

понял в чем дело, разинул рот, вид пьяный, выражение лица нелепое и

невинное, даже глупое, - не он-с!

- Ну, как я рад! - радостно вздохнул князь: - я таки за него боялся!

- Боялись? Стало быть, уже имели основания к тому? - прищурился

Лебедев.

- О, нет, я так, - осекся князь, - я ужасно глупо сказал, что боялся.

Сделайте одолжение, Лебедев, не передавайте никому...

- Князь, князь! Слова ваши в моем сердце... в глубине моего сердца! Там

могила-с!.. - восторженно проговорил Лебедев, прижимая шляпу к сердцу.

- Хорошо, хорошо... Стало быть, Фердыщенко? То-есть, я хочу сказать, вы

подозреваете Фердыщенка?

- Кого же более? - тихо произнес Лебедев, пристально смотря на князя.

- Ну да, разумеется... кого же более... то-есть, опять-таки, какие же

улики?

- Улики есть-с. Во-первых, исчезновение в семь часов или даже в седьмом

часу утра.

- Знаю, мне Коля говорил, что он заходил к нему и сказал, что идет

доночевывать к... забыл к кому, к своему приятелю.

- Вилкину-с. Так, стало быть, Николай Ардалионович говорил уже вам?

- Он ничего не говорил о покраже.

- Он и не знает, ибо я пока держу дело в секрете. Итак, идет к Вилкину;

казалось бы, что мудреного, что пьяный человек идет к такому же, как и он

сам, пьяному человеку, хотя бы даже и чем свет, и безо всякого повода-с? Но

вот здесь-то и след открывается: уходя, он оставляет адрес... Теперь

следите, князь, вопрос: зачем он оставил адрес? Зачем он заходит нарочно к

Николаю Ардалионовичу, делая крюк-с, и передает ему, что, "иду, дескать,

доночевывать к Вилкину". И кто станет интересоваться тем, что он уходит и

даже именно к Вилкину? К чему возвещать? Нет, тут тонкость-с, воровская

тонкость! Это значит: "вот, дескать, нарочно не утаиваю следов моих, какой

же я вор после этого? Разве бы вор возвестил куда он уходит?" Излишняя

заботливость отвести подозрения и, так сказать, стереть свои следы на

песке... Поняли вы меня, многоуважаемый князь?

- Понял, очень хорошо понял, но ведь этого мало?

- Вторая улика-с: след оказывается ложный, а данный адрес неточный. Час

спустя, то-есть в восемь часов, я уже стучался к Вилкину; он тут в Пятой

улице-с, и даже знаком-с. Никакого не оказалось Фердыщенка. Хоть и добился

от служанки, совершенно глухой-с, что назад тому час, действительно, кто-то

стучался и даже довольно сильно, так что и колокольчик сорвал. Но служанка

не отворила, не желая будить господина Вилкина, а, может быть, и сама не

желая подняться. Это бывает-с.

- И тут все ваши улики? Этого мало.

- Князь, но кого же подозревать-с, рассудите? - умилительно заключил

Лебедев, и что-то лукавое проглянуло в его усмешке.

- Осмотрели бы вы еще раз комнаты и в ящиках! - озабоченно произнес

князь после некоторой задумчивости.

- Осматривал-с! - еще умилительнее вздохнул Лебедев.

- Гм!.. и зачем, зачем вам было переменять этот сюртук! - воскликнул

князь, в досаде стукнув по столу.

- Вопрос из одной старинной комедии-с. Но, благодушнейший князь! Вы уже

слишком принимаете к сердцу несчастье мое! Я не стою того. То-есть, я один

не стою того; но вы страдаете и за преступника... за ничтожного господина

Фердыщенка?

- Ну да, да, вы действительно меня озаботили, - рассеянно и с

неудовольствием прервал его князь. - Итак, что же вы намерены делать... если

вы так уверены, что это Фердыщенко?

- Князь, многоуважаемый князь, кто же другой-с? - с возраставшим

умилением извивался Лебедев, - ведь неимение другого на кого помыслить и,

так сказать, совершенная невозможность подозревать кого-либо кроме господина

Фердыщенка, ведь это, так сказать, еще улика против господина Фердыщенка,

уже третья улика! Ибо опять-таки кто же другой? Ведь не господина же

Бурдовского мне заподозрить, хе-хе-хе?

- Ну, вот, вздор какой!

- Не генерала же наконец, хе-хе-хе!

- Что за дичь! - почти сердито проговорил князь, нетерпеливо

поворачиваясь на месте.

- Еще бы не дичь! Хе-хе-хе! И насмешил же меня человек, то-есть

генерал-то-с! Идем мы с ним давеча по горячим следам к Вилкину-с... а надо

вам заметить, что генерал был еще более моего поражен, когда я, после

пропажи, первым делом его разбудил, даже так, что в лице изменился,

покраснел, побледнел, и, наконец, вдруг в такое ожесточенное и благородное

негодование вошел, что я даже и не ожидал такой степени-с. Наиблагороднейший

человек! Лжет он беспрерывно, по слабости, но человек высочайших чувств,

человек при этом малосмысленный-с, внушающий полнейшее доверие своею

невинностью. Я вам уже говорил, многоуважаемый князь, что имею к нему не

только слабость, а даже любовь-с. Вдруг останавливается посредине улицы,

распахивает сюртук, открывает грудь: "Обыскивай меня, говорит, ты Келлера

обыскивал, зачем же ты меня не обыскиваешь? Того требует, говорит,

справедливость!" У самого и руки, и ноги трясутся, даже весь побледнел,

грозный такой. Я засмеялся и говорю: "Слушай, говорю, генерал, если бы кто

другой мне это сказал про тебя, то я бы тут же собственными руками мою

голову снял, положил бы ее на большое блюдо и сам бы поднес ее на блюде всем

сомневающимся: "вот, дескать, видите эту голову, так вот этою собственною

своею головой я за него поручусь, и не только голову, но даже в огонь". Вот

как я, говорю, за тебя ручаться готов!" Тут он бросился мне в объятия, все

среди улицы-с, прослезился, дрожит и так крепко прижал меня к груди, что я

едва даже откашлялся: "ты, говорит, единственный друг, который остался мне в

несчастиях моих!" Чувствительный человек-с! Ну, разумеется, тут же дорогой и

анекдот к случаю рассказал о том, что его тоже будто бы раз, еще в юности,

заподозрили в покраже пятисот тысяч рублей, но что он на другой же день

бросился в пламень горевшего дома и вытащил из огня подозревавшего его графа

и Нину Александровну, еще бывшую в девицах. Граф его обнял, и таким образом

произошел брак его с Ниной Александровной, а на другой же день в пожарных

развалинах нашли и шкатулку с пропавшими деньгами; была она железная,

английского устройства, с секретным замком, и как-то под пол провалилась,

так что никто и не заметил, и только чрез этот пожар отыскалась. Совершенная

ложь-с. Но когда о Нине Александровне заговорил, то даже захныкал.

Благороднейшая особа Нина Александровна, хоть на меня и сердита.

- Вы незнакомы?

- Почти что нет-с, но всею душой желал бы, хотя бы только для того,

чтобы пред нею оправдаться. Нина Александровна в претензии на меня, что я

будто бы развращаю теперь ее супруга пьянством. Но я не только не развращаю,

но скорее укрощаю его; я его, может быть, отвлекаю от компании пагубнейшей.

При том же он мне друг-с, и я, признаюсь вам, теперь уж не оставлю его-с,

то-есть даже так-с: куда он, туда и я, потому что с ним только

чувствительностию одною и возьмешь. Теперь он даже совсем не посещает свою

капитаншу, хотя втайне и рвется к ней, и даже иногда стонет по ней, особенно

каждое утро, вставая и надевая сапоги, не знаю уж почему в это именно время.

Денег у него нет-с, вот беда, а к той без денег явиться никак нельзя-с. Не

просил он денег у вас, многоуважаемый князь?

- Нет, не просил.

- Стыдится. Он было и хотел; даже мне признавался, что хочет вас

беспокоить, но стыдлив-с, так как вы еще недавно его одолжили, и сверх того

полагает, что вы не дадите. Он мне как другу это излил.

- А вы ему денег не даете?

- Князь! Многоуважаемый князь! Не только деньги, но за этого человека

я, так сказать, даже жизнью... нет, впрочем, преувеличивать не хочу, - не

жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь, или даже

кашель, - то ей богу готов буду перенести, если только за очень большую

нужду; ибо считаю его за великого, но погибшего человека! Вот-с; не только

деньги-с!

- Стало быть, деньги даете?

- Н-нет-с; денег я не давал-с, и он сам знает, что я и не дам-с, но

ведь единственно в видах воздержания и исправления его. Теперь увязался со

мной в Петербург; я в Петербург ведь еду-с, чтобы застать господина

Фердыщенка по самым горячим следам, ибо наверно знаю, что он уже там-с.

Генерал мой так и кипит-с; но подозреваю, что в Петербурге улизнет от меня,

чтобы посетить капитаншу. Я, признаюсь, даже нарочно его от себя отпущу, как

мы уже и условились по приезде тотчас же разойтись в разные стороны, чтоб

удобнее изловить господина Фердыщенка. Так вот я его отпущу, а потом вдруг,

как снег на голову, и застану его у капитанши, - собственно, чтоб его

пристыдить, как семейного человека, и как человека вообще говоря.

- Только не делайте шуму, Лебедев, ради бога не делайте шуму, -

вполголоса и в сильном беспокойстве проговорил князь.

- О, нет-с, собственно лишь чтобы пристыдить и посмотреть, какую он

физиономию сделает, - ибо многое можно по физиономии заключить,

многоуважаемый князь, и особенно в таком человеке! Ах, князь! Хоть и велика

моя собственная беда, но не могу даже и теперь не подумать о нем и об

исправлении его нравственности. Чрезвычайная просьба у меня к вам,

многоуважаемый князь, даже признаюсь, затем собственно и пришел-с: с их

домом вы уже знакомы и даже жили у них-с; то если бы вы, благодушнейший

князь, решились мне в этом способствовать, собственно лишь для одного

генерала и для счастия его...

Лебедев даже руки сложил, как бы в мольбе.

- Что же? Как же способствовать? Будьте уверены, что я весьма желаю вас

вполне понять, Лебедев.

- Единственно в сей уверенности я к вам и явился! Чрез Нину

Александровну можно бы подействовать; наблюдая и, так сказать, следя за его

превосходительством постоянно, в недрах собственного его семейства. Я к

несчастию не знаком-с... к тому же тут и Николай Ардалионович, обожающий

вас, так сказать, всеми недрами своей юной души, пожалуй, мог бы помочь...

- Н-нет... Нину Александровну в это дело... Боже сохрани! Да и Колю...

Я, впрочем, вас еще, может быть, и не понимаю, Лебедев.

- Да тут и понимать совсем нечего! - даже привскочил на стуле Лебедев:

- одна, одна чувствительность и нежность - вот все лекарство для нашего

больного. Вы, князь, позволяете мне считать его за больного?

- Это даже показывает вашу деликатность и ум.

- Объясню вам примером, для ясности взятым из практики. Видите какой

это человек-с: тут у него теперь одна слабость к этой капитанше, к которой

без денег ему являться нельзя, и у которой я сегодня намерен накрыть его,

для его же счастия-с; но, положим, что не одна капитанша, а соверши он даже

настоящее преступление, ну, там, бесчестнейший проступок какой-нибудь (хотя

он и вполне неспособен к тому), то и тогда, говорю я, одною благородною, так

сказать, нежностью с ним до всего дойдешь, ибо чувствительнейший человек-с!

Поверьте, что пяти дней не выдержит, сам проговорится, заплачет и во всем

сознается, - и особенно, если действовать ловко и благородно, чрез семейный

и ваш надзор за всеми, так сказать, чертами и стопами его... О,

благодушнейший князь! - вскочил Лебедев, даже в каком-то вдохновении: - я

ведь и не утверждаю, что он наверно... Я, так сказать, всю кровь мою за него

готов хоть сейчас излить, хотя согласитесь, что невоздержание и пьянство, и

капитанша, и все это вместе взятое, могут до всего довести.

- Такой цели я, конечно, всегда готов способствовать, - сказал князь,

вставая, - только признаюсь вам, Лебедев, я в беспокойстве ужасном; скажите,

ведь вы все еще... одним словом, сами же вы говорите, что подозреваете

господина Фердыщенка.

- Да кого же более? Кого же более, искреннейший князь? - опять

умилительно сложил руки Лебедев, умиленно улыбаясь. Князь нахмурился и

поднялся с места.

- Видите, Лукьян Тимофеич, тут страшное дело в ошибке. Этот

Фердыщенко... я бы не желал говорить про него дурного... но этот

Фердыщенко... то-есть, кто знает, может быть, это и он!.. Я хочу сказать,

что, может быть, он и в самом деле способнее к тому, чем... чем другой.

Лебедев навострил глаза и уши.

- Видите, - запутывался и все более и более нахмуривался князь,

расхаживая взад и вперед по комнате и стараясь не взглядывать на Лебедева, -

мне дали знать... мне сказали про господина Фердыщенка, что будто бы он,

кроме всего, такой человек, при котором надо воздерживаться и не говорить

ничего... лишнего, - понимаете? Я к тому, что, может быть, и действительно

он был способнее чем другой... чтобы не ошибиться, - вот в чем главное,

понимаете?

- А кто вам сообщил это про господина Фердыщенка? - так и вскинулся

Лебедев.

- Так, мне шепнули; я, впрочем, сам этому не верю... мне ужасно

досадно, что я принужден был это сообщить, но уверяю вас, я сам этому не

верю... это какой-нибудь вздор... Фу, как я глупо сделал!

- Видите, князь, - весь даже затрясся Лебедев, - это важно, это слишком

важно теперь, то-есть не насчет господина Фердыщенка, а насчет того, как к

вам дошло это известие. (Говоря это, Лебедев бегал вслед за князем взад и

вперед, стараясь ступать с ним в ногу.) - Вот что, князь, и я теперь сообщу:

давеча генерал, когда мы с ним шли к этому Вилкину, после того, как уже он

мне рассказал о пожаре, и, кипя, разумеется, гневом, вдруг начал мне

намекать то же самое про господина Фердыщенка, но так нескладно и неладно,

что я поневоле сделал ему некоторые вопросы, и вследствие того убедился

вполне, что все это известие единственно одно вдохновение его

превосходительства... Собственно, так сказать, из одного благодушия. Ибо он

и лжет единственно потому, что не может сдержать умиления. Теперь изволите

видеть-с: если он солгал, а я в этом уверен, то каким же образом и вы могли

об этом услышать? Поймите, князь, ведь это было в нем вдохновение минуты, -

то кто же, стало быть, вам-то сообщил? Это важно-с, это... это очень важно-с

и... так сказать...

- Мне сказал это сейчас Коля, а ему сказал давеча отец, которого он

встретил в шесть часов, в седьмом, в сенях, когда вышел за чем-то.

И князь рассказал все в подробности.

- Ну вот-с, это что называется след-с! - потирая руки, неслышно смеялся

Лебедев: - так я и думал-с! Это значит, что его превосходительство нарочно

прерывали свой сон невинности, в шестом часу, чтоб идти разбудить любимого

сына и сообщить о чрезвычайной опасности соседства с господином Фердыщенком!

Каков же после того опасный человек господин Фердыщенко, и каково

родительское беспокойство его превосходительства, хе-хе-хе!..

- Послушайте, Лебедев, - смутился князь окончательно, - послушайте,

действуйте тихо! Не делайте шуму! Я вас прошу, Лебедев, я вас умоляю... В

таком случае клянусь, я буду содействовать, но чтобы никто не знал; чтобы

никто не знал!

- Будьте уверены, благодушнейший, искреннейший и благороднейший князь,

- вскричал Лебедев в решительном вдохновении, - будьте уверены, что все сие

умрет в моем благороднейшем сердце! Тихими стопами-с, вместе! Тихими

стопами-с, вместе! Я же всю даже кровь мою... Сиятельнейший князь, я низок и

душой и духом, но спросите всякого даже подлеца, не только низкого человека:

с кем ему лучше дело иметь, с таким ли как он подлецом, или с

наиблагороднейшим человеком как вы, искреннейший князь? Он ответит, что с

наиблагороднейшим человеком, и в том торжество добродетели! До свидания,

многоуважаемый князь! Тихими стопами... тихими стопами и... вместе-с.