К. Н. Леонтьев, И. И. Фудель, Л. А

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• А. Н. Леонтьев Психофизиологическая проблема и ее решение, 385.35kb.
• А. А. Леонтьев (председатель), Д. А. Леонтьев, В. В. Петухов, Ю. К. Стрелков,, 2031.5kb.
• Источник: приан ру; Дата: 25. 07. 2007, 1194.96kb.
• А. Н. Леонтьев Избранные психологические произведения, 6931kb.
• Д. А. Леонтьев Феномен свободы: от воли к автономии личности, 266.73kb.
• Константин Николаевич Леонтьев Авторское право. Вводный курс Авторское право. Вводный, 2049.75kb.
• К. Н. Леонтьев проделал длительную и сложную идейную эволюцию. Вмолодости он считал, 195.43kb.
• Д. А. Леонтьев Теория личности А. Ф. Лазурского: от наклонностей к отношениям, 233.15kb.
• Леонтьев Д. А. Методика изучения ценностных ориентации. М.: "Смысл", 1992., 192.25kb.
• A rel="nofollow" href=", 1934.75kb.

Мокшин

Геннадий Николаевич

(Воронеж)


К.Н. Леонтьев, И.И. Фудель, Л.А. Тихомиров о проблеме

сближения образованного общества с народом


В истории общественной мысли пореформенной России вопрос о путях сближения образованного общества с народом особую актуальность приобретает с середины 1870-х гг. После неудачного «хождения в народ», предпринятого радикально настроенной молодежью, не только в революционном подполье, но и на страницах легальной печати начинаются споры о том, «что лучше – мы или народ?», «народу за нами или мы за ним?». По признанию Ф.М. Достоевского, теперь об этом заговорили все, «кто хоть капельку не лишен мысли в голове и заботы по общему делу в сердце» ¹.

В полемике о взаимоотношениях интеллигенции с народом тон, как правило, задавали противники развития России по пути, проторенному западной Европой (М.Н. Катков, А.С. Суворин, И.С. Аксаков и др.). Однако «мыслящая» молодежь с гораздо большим желанием и воодушевлением читала радикально-народнические «Отечественные записки», «Дело» и «Слово», чем консервативную печать, призывавшую интеллигенцию учиться у неграмотного мужика его «правде жизни», православной вере и христианскому смирению.

Марксистская историография традиционно интерпретировала доводы идеологов консерватизма против революционно-просветительской деятельности так называемой «прогрессивной» русской интеллигенции как проявление их реакционности и обскурантизма. Поэтому в исторической литературе критика взглядов либерально-демократической интеллигенции по интересующей нас проблематике ее постоянными оппонентами из «охранительного» лагеря до недавнего времени практически не анализировалась ².

В данной статье мы рассмотрим, как относились к разрабатываемой в народнической и либеральной публицистике идее сближения интеллигенции с народом К.Н. Леонтьев, И.И. Фудель и Л.А. Тихомиров. В трудах этих достаточно известных представителей русской консервативной мысли последней трети ХIХ в. исследуемая нами проблематика получила наиболее полное отражение.

Итак, должна ли интеллигенция вести народ за собой (к общественным идеалам, заимствованным ею с Запада) или понимание задач русской жизни надо брать у самого народа? С этим вопросом в 1881 г. обратился к публике Константин Леонтьев в брошюре «Как следует понимать сближение с народом?». Ее появлению предшествовали многочисленные статьи на эту тему в народнической «Неделе», «Русском богатстве», «Мысли» Л.Е. Оболенского и т.д.³ Особенно подробно о возможных путях «слияния» образованного общества с народом писала либеральная газета «Отголоски». По мнению анонимного автора одной из ее статей (Е.П. Карновича ?), это сближение могло стать реальностью только на почве их совместной общественной деятельности в созданных реформами Александра II земских и городских учреждениях. Но о слиянии «верой и духом», о чем твердили славянофилы и народники, не могло быть и речи ⁴.

К. Леонтьев с подобной позицией категорически не согласен. Раскол интеллигенции с народом настолько глубок, что всякое практическое сближение между ними принесет один только вред. «Пускай, – пишет он, - в среде этой «интеллигенции» есть прекрасные и гуманные люди, пусть мы сами принадлежим к ней», но «с точки зрения государственной надо… радоваться, что народ «интеллигенцию» не любит, что она ему не нравится» ⁵. Непопулярность интеллигенции в народной среде Леонтьев объясняет ее стремлением привить русскому простолюдину чуждые ему антихристианские идеи и идеалы. И он призывает правительство укрепить стену привилегий, отделяющую народ от «русских европейцев», чтобы они не смогли переделать его в «нечто себе подобное». Россия, если хочет жить, должна стать сословнее Европы и на «вопли о социальной неправде не смотреть» ⁶.

Причины такой откровенно вызывающей постановки вопроса для мыслителя, который сам себя «реакционером» не считал, видимо, следует искать в оценке К. Леонтьевым возможных последствий совершаемых в стране буржуазных преобразований. В отличие от сторонников «либерально-эгалитарного» прогресса Леонтьев в идеалы всеобщего равенства и свободы не верил. «Род наших пороков таков, что свобода нам вредна и равноправная легальность у нас едва ли привьется». Кроме того, даже мирная «революция сверху» могла привести к не мирным движениям снизу (крестьянским волнениям и бунтам), как, например, в начале 1860-х гг., что при соответствующих обстоятельствах грозило крушением российской государственности ⁷.

Свои выводы о недопустимости дальнейшего сближения России и Европы К.Н. Леонтьев подкрепляет оригинальной критикой современных ему учений об общечеловеческом прогрессе. Идея прогресса или «улучшения жизни для всех», по убеждению публициста, есть «выдумка нашего времени» – ложный продукт демократического разрушения старых европейских обществ. Настоящий прогресс - это «постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему», а не просто движение вперед. Капитализм есть антитеза процесса развития, поскольку он ведет к всемирной однородности цивилизации, к упрощению социальной структуры и восстановлению первобытного равенства в борьбе за существование. Уравнивая общество во имя прав и благоденствия, человечество лишь приготовляет почву для какого-то нового рода «организованной муки» ⁸.

Идее либерально-демократического прогресса К. Леонтьев противопоставляет прогресс консервативный, церковно-православный, т.е. основанный на традиционных нравственных ценностях христианства. Горе, неравенство положений, обиды, жестокость, по мнению Леонтьева, «нравственно полезны». Благодаря им в людях проявляется милосердие, доброта, справедливость, самоотвержение. Поборов зло, человечество убило бы всякую мораль, в развитии которой таился главный источник подлинного христианского прогресса ⁹.

Возвращаясь к поставленному Ф.М. Достоевским вопросу, «чем русский народ лучше и выше интеллигенции», К.Н. Леонтьев дает на него свой ответ: тем, что в прогресс не верит (т.е. в прогресс благоденственный и вечный). «Он, когда ему случается подумать о чем-нибудь другом, кроме хозяйства, податей и водки, - думает, что «все мы под Богом», и «все от Бога!». Счастливо и не совсем еще дряхло то государство, где сильна еще вера во Христа и уважение к властям и где «народные толпы еще могут терпеливо выносить неравноправность строя» ¹⁰. В России, читаем мы в одном из частных писем Леонтьева, вся суть вреда и пользы не в богобоязненном крестьянстве, а «в образованных людях нашего великорусского столичного общества». Они, первыми вступившие на путь эгалитарного прогресса, угрожают расшатать устои русского государства ¹¹.

Спасение России, по Леонтьеву, в свержении умственного ига Европы и поиске путей подражания мужику. Дело теперь не в дальнейшем уравнении прав сословий и «не в земском каком-нибудь или вообще деловом сближении высших слоев общества с низшими; не в воспитательном, наконец, воздействии русских европейцев на их еще не испорченных культурно «меньших братий»; спасение наше не в практическом, а в идеальном сближении с простолюдином нашим». Но не к смешению или слиянию с народом призывал К. Леонтьев русскую интеллигенцию, а к сходству с ним в основах, к развитому восстановлению его идеалов «верных и самобытных, но загрубелых… и потому и нам недостаточно ясных» ¹². Идеал Леонтьева для ближайшего будущего России – суровые нравственные законы, смягченные личным христианством и тонкой образованностью высших классов ¹³.

Таким образом, общественная программа К.Н. Леонтьева обличает в нем одного из идеологов, как он сам пишет, «великого исправительного движения 80-х годов» ¹⁴. Она предлагала интеллигенции отказаться от своего прежнего умственного багажа, т.е. от идеи дальнейшей демократизации страны, и возвратиться на путь самобытного исторического развития («культурного русизма»).

Исследователи творческого наследия Константина Леонтьева называют его одним из самых глубоких и оригинальных умов пореформенной России, вторым нашим Чаадаевым, к сожалению, не понятым и неоцененным своими современниками ¹⁵. Но иначе и быть не могло. Мышление Леонтьева, писал о нем Сергей Фудель, имея весьма много ценного в своей негативной части, в своей критике современного прогресса, было в своей положительной части какой-то «дорогой в никуда». «Истина его мышления – в констатации конца европейской мещанской демократии и цивилизации, но, оставив эту истину в одиночестве, не найдя от нее путей в историческое будущее человека, он из самой этой истины сделал какой-то тупик и мышления, и жизни» ¹⁶.

Среди единомышленников и немногочисленных личных друзей К. Леонтьева выделяются фигуры священника Иосифа Фуделя и известного всей России «революционера и ренегата» Льва Тихомирова.

Религиозный публицист И.И. Фудель приобрел известность в 1888 г. брошюрой «Письма о современной молодежи и направлениях общественной мысли», в которой он призвал молодую русскую интеллигенцию привыкать «мыслить по-русски», «смотреть на мир с точки зрения русского народа», т.е. вернуться в лоно православия. К.Н. Леонтьев, получивший ее в подарок от автора, писал из Оптиной Пустыни, что книжка Фуделя «очень симпатична, но содержит ли он сам посты? Слушается ли Церкви? Если нет... то Боже избави нас от таких народных учителей» ¹⁷. Под влиянием Леонтьева Фудель, недавний выпускник юридического факультета Московского университета, становится священником.

Вся брошюра И.И. Фуделя проникнута критикой образованного слоя за его отрыв от народа. «Наша интеллигенция, - пишет он, - привыкла «служить», т. е. работать на определенном месте с определенным вознаграждением – не зная никакого риска работы... Мы привыкли видеть в Университетском дипломе нечто, дающее нам полное право на безбедное, а, пожалуй, и праздное существование; в этом отношении мы еще баричи, «крепостники» интеллигентного труда… Мы все желаем быть бюрократией, т.е. частями государственного механизма, и боимся стать членами живого организма в живом единении с трудящимся классом» ¹⁸.

С отменой крепостного права в высшие учебные заведения нахлынули разночинцы и в скором времени в России появился свой «умственный пролетариат», так называемые «лишние люди», а точнее неудачники, не знающие, куда приложить полученные знания. Эти, по выражению Фуделя, «культурные отбросы» годами сидели в Петербурге и Москве в ожидании какого-либо «места» и жалования. Для них лучше было голодать и плакаться на свою судьбу, чем вернуться обратно в провинцию. Целые деревни «мрут без всякой врачебной помощи, повитухи кладут в гроб родильниц, кустари из сил выбиваются в борьбе с капиталом, в горьком сознании, что некому их уму-разуму научить, сельскими школами заведуют пропившиеся недоучки и т.д… Разверните любую газету, и вас поразит та масса дела в провинции, которая неотложно требует к себе людей знания...» ¹⁹. Но интеллигентная молодежь мечтала не о «смиренном труде» для народа, а о доходных местах и хорошей карьере. Иначе зачем же ей тогда было учиться?

Причина образования «лишних людей», по мнению И. Фуделя, лежала не в той или другой постановке учебного дела, а в нравственных устоях самого общества, страдавшего страшной болезнью. Ее главные симптомы: эгоистическая борьба, сталкивание с лестницы, страх за свою шкуру, погоня за роскошью, положением, деньгами. «Корень зла… в нас самих», в той системе общественного воспитания, которая с детства отрывает человека от родной почвы (народа) и делает его барином, т.е. человеком, воспитанным на понятиях «чуждой» западной культуры, в духе религиозного скептицизма ²⁰.

Для избавления от этой «гнусной» болезни русское общество должно было обновиться. Прежде всего, по Фуделю, следовало изменить «характер нашего мышления», отказаться от верхоглядства, которое «делает нас приспешниками Запада», переломить привычку русской интеллигенции мыслить абстрактно, вне условий времени и пространства. Затем надо было обновить «характер нашего образования», приноровив его к основам православного миросозерцания русского народа. Наконец, нравственное обновление русской жизни требовало от общества перебороть его «праздные» привычки и «алчные» стремления и думать только о честном, кропотливом труде на пользу народную ²¹. «Наша самостоятельная жизнь», т.е. такая форма жизни, которая незнакома Западу, начинается там, где начинается служение народу на началах его жизни и духа ²². Этот вывод И.И. Фудель заимствовал у К.Д. Кавелина и Л.Н. Толстого.

В своей брошюре Иосиф Фудель обращается не только к современной молодежи, но и к той части «прогрессивной» русской интеллигенции, которая понимала необходимость преодоления своего разрыва с народом. Речь идет об идеологах правого крыла легального народничества И.И. Каблиц-Юзове и Л.Е. Оболенском. В 80-е гг. народническая «Неделя» и «Русское богатство» Л. Оболенского тоже призывали образованную молодежь идти в деревню, чтобы избавить народ от ужасающей нищеты и невежества ²³. Однако И. Фудель, видимо, не случайно называет представителей «почвенно-славянофильского» народничества ²⁴ лженародниками, злоупотребившими именем народа, его желаниями и надеждами в угоду своей излюбленной социальной доктрины.

По утверждению Каблица-Юзова, истинные народники - это те, кто подняли знамя удовлетворения народных нужд средствами, указанными народной мыслью ²⁵. Но каким путем, спрашивает Фудель, они узнали, о чем думает и чего хочет русский народ. Об этом Каблиц и Оболенский предпочитали помалкивать, т.к. практическая программа народников была выработана «по последнему научному рецепту Запада». Видя, что общинные порядки русского крестьянства близко подходят под их собственный идеал общественного прогресса, они примкнули к народу и теперь пытались выдать свое стремление к изменению существующего экономического строя за неотложное желание самих народных масс. «Ну, предположите хоть на минуту, - пишет И. Фудель, - что весь узел современной народной жизни, а отсюда и нашей общественной – заключается не в экономическом вопросе, а в духовно-нравственном, религиозном вопросе; предположите это, говорю я, и вы ясно увидите, что народническое направление теряет тогда под собою всякую почву, а стало быть, и всякое значение» ²⁶.

Таким образом, И. Фудель оставлял народолюбивой русской молодежи только один путь служения народу и помощи ему – это путь «православного народничества», путь просвещения народной мысли светом познания Веры, развития и укрепления в нем сознательного отношения к религиозным истинам и к Церкви, путь «развития личности в разуме Христовом». Только на этой православной почве, по мысли публициста, «возможно подлинное слияние интеллигенции с народом» ²⁷.

К критике русской интеллигенции, «чуждой» духовной жизни своего народа, И.И. Фудель обращался и позже, когда стал сотрудником «Русского обозрения». Так в 10 номере этого журнала за 1895 г. он поместил статью, посвященную одной нашумевшей тогда «школьной истории» (закрытию духовным ведомством школ грамотности А.А. Штевен в Арзамасском уезде по причине их «противуцерковного» характера). В просветительской деятельности этой сельской учительницы Фудель нашел прекрасный образчик устарелого «интеллигентного» отношения к мужику и народному вопросу. По этому взгляду «мы – интеллигенция – носители знания и света и обязаны делиться этими знаниями с мужиком и вносить как можно более света в темную народную среду». Для этого существовал даже специальный термин «отдать долг народу». В 70-х годах, продолжает Фудель, эта теория была очень популярна, но опыт жизни и здравый смысл «заставил лучших народников (очевидно, имеются в виду Ф.М. Достоевский и И.С. Аксаков – Г.М.) сознаться, что надо нам самим учиться у народа, а не его учить» ²⁸.

В отличие от К. Леонтьева Фудель не причислял себя к интеллигенции. Ему претили «полуневежество», «доктринерская гордость мысли» и, главное, полное несоответствие мнений интеллигенции с мировоззрением народа. «Главное зло в том, что интеллигенция вот уже более 30 лет старается переделать народ на свой лад и вытравить из народа то, что мешает этой переделке». В этом, с точки зрения И. Фуделя, и заключались все отношения интеллигенции к народу и «источник многих пагубных явлений в русской жизни» ²⁹.

В настоящее время И.И. Фудель как общественный мыслитель и публицист практически забыт. Отчасти это объясняется тем, что в своей литературной деятельности (а это примерно 250 статей и брошюр) он избегал политических тем, посвятив свое творчество проблеме религиозно-культурного развития личности и общества ³⁰.

Для понимания сущности феномена русской интеллигенции особый интерес представляет идейное наследие Льва Тихомирова. В молодости он принадлежал к главным теоретикам «Народной воли» и, следовательно, о том, что хочет и к чему стремится «мыслящий пролетариат» России знал из первых рук. И, видимо, не случайно, перейдя на монархические позиции, Тихомиров первым делом обратился к критике представлений русской интеллигенции о себе и своей «особой» социальной роли ³¹.

Что такое русская интеллигенция: общественный класс или все же особая бесклассовая внесословная сила, призванная защищать общенародные интересы, как утверждали ее защитники на страницах либерально-демократической печати? Об этом Л.А. Тихомиров очень подробно писал в журнале «Русское обозрение» 1890-х гг. (а до этого, еще будучи революционером, в журнале «Дело»). Интеллигенцию он определяет, как часть образованного класса, объединенную идеями «известного направления». Это все те же «господа Гольцевы, Оболенские, Милюковы» и им подобные, кто стремились к радикальному перевороту русской жизни (мирному или насильственному – безразлично), к коренному изменению ее исторических основ. Русская интеллигенция считала себя «лучшей частью страны», которая одна знала, в чем состоят подлинные интересы народа, и потому желала всех учить и просвещать. Д. Толстой, М. Катков, Ф. Достоевский, Н. Данилевский, И. Аксаков и сам Л. Тихомиров из этого списка «все знающих и понимающих», разумеется, должны быть вычеркнуты как реакционеры ³².

Чего же конкретно добивалась русская интеллигенция? По убеждению Тихомирова, не только ее крайние элементы (революционеры), но даже и умеренные (либералы) в конечном счете требовали от «строящей силы» (монархии) одного, чтобы она «устранила самою себя» и «отдала Россию им» ³³.

В своих многочисленных брошюрах и статьях, посвященных русскому народничеству 1870-х – начала 1880-х гг. Л. Тихомиров особо подчеркивал, что главной причиной революционного движения в России явилось «возмущение против действительной жизни во имя абсолютного идеала» (анархии и коммунизма). Революционные народники были уверены, что живут «в начале какого-то полного переворота всех социальных отношений», что они «авангард неизбежного общего движения, революции» и потому радикальная интеллигенция – огромная сила. Печальна, замечает публицист, судьба поколения 70-х годов, так мало создавшего, так безжалостно уложившего все силы в «какое-то черное пустое место» ³⁴.

В 80-90-е годы ХIХ в. фанатичная вера народников в крестьянскую революцию постепенно сошла на нет, но сущность новейшего (легального) народничества от этого не изменилась. В статье «Что такое народничество» Л.А. Тихомиров пишет, что его новые теоретики (В. Воронцов, Л. Оболенский, А. Фаресов и др.) по-прежнему клали в основу самобытного развития России «совершенную фантазию» о золотом веке коммунистического равенства и свободы. Они твердо верили, что народ не учится у интеллигенции (ее пониманию жизни) только по неимению досуга. Главная ошибка народников, по Тихомирову, заключалась в том, что они отрицали наличие у русского мужика национальных интересов. Народники стремились привить народу европейское «научное» миросозерцание, когда он сам и свой «интерес», и свою «самодеятельность» (о развитии которой мечтала интеллигенция) во всех сферах жизни ставил в связь с «ненаучным» религиозным миросозерцанием. Кто хочет идти с народом, заключает публицист, «ему приходится немедленно принять основы его мировоззрения нравственные и политические, из которых вырастает целый «национальный» строй» ³⁵.

Ту же тенденцию – присвоить интеллигенции роль воспитателя и руководителя народа, Л. Тихомиров обнаруживает и у либералов (например, у сотрудников журнала «Русская мысль»). В отличие от народников они не отрицали необходимость развития в народе национального сознания, но его главным творцом считали все ту же якобы бесклассовую русскую интеллигенцию. Поэтому буржуазные по своей природе идеалы либералов Тихомиров считал такими же лживыми и неосуществимыми, как и социалистические идеалы народников ³⁶.

В ходе полемики с «Русской мыслью» середины 1890-х гг. о социальной природе отечественной интеллигенции Л.А. Тихомиров приходит к очень важному для ее консервативных критиков выводу. Идеалы и практические стремления русской интеллигенции носят не общечеловеческий, а узкоклассовый характер. Рухнувший в 1861 г. крепостной строй породил многочисленный слой разночинцев, для которых ничто не обещало столько «мест», влияния, доходов, легкого труда на счет массы народа, как именно идеалы интеллигенции. Строй, осуществление которого составляло объединительную идею «прогрессивной» русской интеллигенции, был очень выгоден для нее. Точнее (здесь Тихомиров делает необходимую оговорку) он выгоден для будущего класса интеллигенции, собирающегося управлять нацией, дезорганизованной «передовыми» идеями ³⁷.

Стремление интеллигенции «своротить» Россию с исторического пути развития Л.А. Тихомиров определяет как один из симптомов нездорового состояния всего русского образованного класса. Название его болезни – космополитизм, т.е., как пишет публицист, способность любить только «Россию будущего», в которой «от русского не осталось и следа» ³⁸. По историческим условиям своего возникновения образованный слой был очень оторван от национального типа и потому не мог глубоко понимать реальные потребности народа. Получив европейское воспитание и образование, этот слой «вздумал пересоздать нацию по собственному классовому типу», ошибочно приняв его за общечеловеческий. По мнению Тихомирова, «такая задача есть, по существу, абсурд». Она принесла бы гибель стране, если бы была осуществима. К счастью русских консерваторов, планы радикальной интеллигенции объединить Россию под своим господством разбивались о крепкие национальные основы - самодержавие и «православную философию» народа ³⁹.

Однако «больная, выдохшаяся», по словам Тихомирова, интеллигенция продолжала «разлагать» страну, страшно затрудняя разрешение ее национальной задачи. Следовательно, сохранял свою актуальность вопрос, «что делать нашей интеллигенции?». По этому ключевому вопросу русской общественной мысли Л.А. Тихомиров занимал следующую позицию. Если интеллигенция не хотела оставаться «источником пертурбаций» в жизни страны, она должна была стать «слоевой» частью нации. Не сливаться в особое сословие, чтобы направлять невежественные массы к неведомым целям, а жить в каждом социальном слое в тесной связи с его духовными и материальными интересами. Только этим путем интеллигенция сможет быть выразителем русского национального сознания. Истинное же назначение образованного класса - отдавать свои знания, свою специальную привычку к технике мысли, к анализу, к обобщению на работу национальную. Он должен повышать качество национальной работы на всех ее проявлениях, освещать жизнь, опыт, интересы всех социальных слоев и способствовать приведению их к единству. По мысли Тихомирова, это и означало «примкнуть к России, честно служа ее задачам (а не своим), ее целям (а не своим)» ⁴⁰.

Особо важное значение Л. Тихомиров придавал выяснению роли интеллигенции в отношении народа. Она, пишет публицист, вообще, может быть для него не командующей, а только вспомогательной. Интеллигенция должна не приписывать трудящимся массам ту или иную линию поведения, но более всего заботиться о пробуждении в них самостоятельной работы мысли, доставляя для этого необходимые знания. При этом интеллигенция может формулировать то, что народ имеет как историческое содержание, как чувство, как стремление. Но «научить народ целям жизни, содержанию жизни, идеалам – о нет! Нация это вырабатывает сама». С этими идеалами, созданными «тысячелетним подвигом жизни миллионов народа», и должна была сообразовываться деятельность образованного слоя ⁴¹.

Как и И. Фудель, свои надежды на будущее возрождение России Л. Тихомиров связывал с молодежью. По просьбе одного революционера он обратился к ней «с товарищеским увещанием» – учиться и готовиться к самостоятельной жизни, а не бросаться преждевременно в политику. По мнению Тихомирова, учителя, которые гнали 20-летних к гражданской деятельности, уверяя, что именно молодежь может двинуть Россию вперед, или глупцы, или шарлатаны. Они обрекали своих последователей быть слепым орудием агитаторов, «холопами» чуждого просвещения. Поэтому публицист еще и еще раз пытался убедить молодое поколение, что «дело, достойное молодежи, способное прославить, а не обесславить родину, состоит в том, чтобы направить свое будущее свободное творчество… на создание того, чем Россия до сих пор обладает так мало: русского образованного класса, действующего сознательно в направлении русских идеалов» ⁴².

В целом взгляды Л.А. Тихомирова по проблеме взаимоотношений образованного общества с народом были близки к позиции К.Н. Леонтьева и И.И. Фуделя ⁴³. Все они обвиняли русскую интеллигенцию в излишнем увлечении абстрактными теориями прогресса, в утрате национального самосознания и соответственно в полном непонимании своего общественного предназначения. Все призывали интеллигенцию «вернуться домой, к народу» и употребить свои силы и знания на укрепление «исторических основ» русской цивилизации (надклассовой монархии, как подлинного выразителя «воли народа» и истинного христианства в лице русской православной церкви).

Никто из рассмотренных нами идеологов консерватизма не сомневался в своей правоте, и надо признать, что последующее развитие России подтвердило тот «диагноз» (космополитизм, атеизм и материализм), который они поставили «душевной болезни» радикальной русской интеллигенции. Россия была страной запоздалого капитализма. Потребность в национальном объединении (вследствие начавшегося распада сословного общества) реализовывалась в ней не через создание национального рынка и национального капитализма (как это было на Западе), а через чисто духовную сферу, через поиски национального «духа», идеи и т.д. Историческое призвание русской интеллигенции, как особой социально-духовной силы, не связанной непосредственно с интересами какого-либо сословия или класса, как раз и состояло в том, чтобы выработать такой комплекс идей и представлений, который должен был способствовать складыванию национального самосознания русского народа. Но оторванная от традиционных ценностей русской православно-народной культуры интеллигенция стать духовным вождем своего народа, естественно, не смогла ⁴⁴.

Есть, однако, у консервативных критиков «пороков» либерально-демократической русской интеллигенции и нечто такое, с чем трудно согласиться. Прежде всего, это их попытки умалить значение воспитательной или точнее культурно-просветительской функции интеллигенции на том основании, что русскому народу чужды европейская цивилизация, идеи и нравственные формы жизни. Это их стремление свести роль образованного класса в общественной жизни страны к исправному выполнению своих профессиональных обязанностей, т.е. совершенно уйти из политики. Наконец, это желание убедить молодежь в некой злонамеренности «прогрессивной» русской интеллигенции. Будто бы она и есть худший и опаснейший враг народа, главная причина всех его несчастий.

Сегодня многие историки русского консерватизма искренно недоумевают: почему самые умные и талантливые представители этого лагеря, предсказавшие все ужасы грядущей русской революции, построение в России «казарменного» или «полуфеодального» социализма и торжество эгалитарной (массовой) культуры не были вовремя услышаны своими современниками. На наш взгляд, все дело в той программе общественных преобразований, которую отстаивали отечественные охранители, почвенники и поздние славянофилы. Суть ее сводится к одному: «подморозить хоть немного Россию, чтобы она не «гнила» ⁴⁵, изолировать страну от остального, динамично развивающегося мира (на манер Китая или Японии нового времени). И хотя сформулировал эту программу такой «нетипичный консерватор» как Константин Леонтьев, кто из представителей «здорового» русского консерватизма поспешил ему возразить? И разве такая программа была необходима стране догоняющей модернизации, народ которой, чем больше просвещался и приобщался к достижениям общечеловеческой культуры и цивилизации, тем все более и более требовал перемен в своей собственной общественной и духовной жизни.