Григорий Белых и Алексей Пантелеев. Республика шкид

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 17 18 19 20 21 22 23 24 ... 30

ворвался в класс.

- Ребята! - заорал он, давясь от смеха. - Ребятки! Янкеля девчонка

спрашивает. Невеста.

Класс ахнул.

- Врешь! - крикнул Цыган.

- Врешь, - пролепетал сидевший в углу Янкель, невольно задрожав от

нехорошего предчувствия.

- Вру? - завопил Горбушка. - Я вру? Ах мать честная! Хряй скорее!..

Янкель поднялся и, едва передвигая онемевшие ноги, двинулся к дверям. А

за ним с ревом и гиканьем сорвался весь класс.

- Амуры крутит! - ревел Цыган, гогоча. - Печки-лавочки! А ну поглядим-ка,

что за невеста!

Орущее, свистящее, ревущее кольцо, в котором, как в хороводе, двигался

онемевший от ужаса Янкель ввалилось в прихожую. Тут Янкель и увидел Тоню

Маркони.

Она стояла, прижавшись к дверям, и испуганно озиралась по сторонам,

окруженная пляшущими, поющими, кривляющимися шкидцами. Горбушка дергал ее за

рукав и кричал:

- Вон он, вон он, твой Гриха!

Тоня бросилась к Янкелю как к защитнику. Янкель, взяв ее руку, беспомощно

огляделся, ища выхода из адского хоровода.

- Янкель с невестой! Янкель с невестой! - кричали ребята, танцуя вокруг

несчастной парочки.

- Через почему такое вас двое? - пел петухом Воробей в самое ухо Янкелю.

- Дю-у-у! - вдруг грохнул весь хоровод. Тоня, взвизгнув, зажала уши. У

Янкеля потемнело в глазах. Нагнув голову, он, как бык, ринулся вперед, таща

за собой Тоню.

- Дю-у-у! - стонало, ревело и плясало вокруг многоликое чудовище. Янкель

пробился к дверям, вытолкнул Тоню па лестницу и выскочил сам. Кто-то

напоследок треснул его по шее, кто-то сунул ногой в зад, и он как стрела

понесся вниз.

Тоня стояла внизу на площадке. Губы ее вздрагивали. Она стыдилась

взглянуть на Янкеля.

Янкель, почесывая затылок, бессвязно бормотал о том, что ребята пошутили,

что это у них такой обычай, а самому было и стыдно и досадно за себя, за

Тоню, за ребят.

Разговор так и не наладился. Тоня скоро ушла.

Две недели вся школа преследовала Янкеля. Его вышучивали, над ним

смеялись, издевались и - больше всего - негодовали. Шкидец - и дружит с

девчонкой. И смех и позор. Позор на всю школу.

Янкель, осыпаемый градом насмешек, уже жалел, что позволил себе дружить с

девчонкой.

"Дурак, баба, нюня!" - ругал он себя, с ужасом вспоминая прошлое, но в

глубине осталась какая-то жалость к Тоне.

Многое передумал Янкель за это время и наконец принял твердое решение,

как и подобало настоящему шкидцу.

Через две недели Тоня снова пришла в Шкиду. Она осталась на дворе и

попросила вызвать Гришу Черных.

Янкель не вышел к ней, но выслал Мамочку.

- Вам Гришу? - спросил, усмехаясь, Мамочка. - Ну, так Гриша велел вам

убираться к матери на легком катере. Шлет вам привет Нарвский совет,

Путиловский завод и сторож у ворот, Богомоловская улица, петух да курица,

поп Ермошка и я немножко!

Мамочка декламировал до тех пор, пока сгорбившаяся спина девочки не

скрылась за воротами.

Вернувшись в класс, он доложил:

- Готово... На легком катере.

- Молодец Янкель! - восхищались ребята. - Как отбрил.

Янкель улыбался, хотя радости от подвига не чувствовал. Честь Шкиды была

восстановлена, но на душе у Янкеля остался какой-то мутный и грязный осадок.

А вот теперь, через два года, Янкель снова вспомнил Тоню.

На его глазах ломались традиции доброго старого времени. То, что тогда

было позором, теперь считалось подвигом. Теперь все бредили, все

рассказывали о своих подругах, и тот, у кого ее не было, был самый

несчастный и презираемый всеми.

"За что же я ее тогда?" - с горечью думал Янкель, и едкая обида на ребят

разъедала сердце. Ведь это из-за них он прогнал Тоню, а теперь они сами

делали то же, и никто не смеялся над ними.

Янкель ходил мрачный и неразговорчивый. Думы о Тоне не выходили из

головы, и с каждым днем сильнее росло желание увидеть ее, пойти к ней.

Однажды Янкель открыл свою тайну Косте Финкельштейну.

Костя выслушал его и, щуря темные подслеповатые глаза, важно сказал:

- По-моему, тебе надо сходить к ней.

- Ты думаешь? - обрадовался Янкель.

- Я думаю, - сказал Костя.

* * *

Наступал вечер. Шкидцы торопливо чистились, наряжались, нацепляли на

грудь жетоны и один за другим убегали на улицу, каждый к своему заветному

уголку.

Только Костя не торопился. Он доставал из парты томик любимого Гейне,

засовывал в карман оставшийся от обеда кусок хлеба и уходил.

Косте еще не довелось мучиться, ожидая любимую где-нибудь в условном

месте, около аптеки или у ларька табтреста. Костино сердце дремало и

безмятежно отстукивало секунды его жизни.

Костя любил только Гейне и сквер у Калинкина моста.

Скверик был маленький, грязноватый, куцый, обнесенный жидкой железной

решеткой, но Косте он почему-то нравился.

Каждый день Костя забирался сюда. Здесь, в стороне от шумной улицы,

усевшись поудобнее на скамье, он доставал хлебную горбушку, раскрывал томик

стихов и углублялся в чтение.

Стоило только Костиным глазам скользнуть по первым строчкам, как все

окружающее мгновенно исчезало куда-то и вставал новый, невиданный мир,

играющий яркими цветами и красками.

Костя поднимал голову и, глядя на темнеющую за решеткой Фонтанку,

вдохновенно декламировал:

Воздух свеж, кругом темнеет,

И спокойно Рейн бежит,

И вечерний отблеск солнца

Гор вершины золотит...

Костя поднимал голову и в экстазе глядел, любовался серенькой Фонтанкой,

которая в его глазах была уже не Фонтанка, а тихий широкий Рейн, лениво

играющий изумрудными волнами, за которыми чудились очертания гор и...

На скале высокой села

Дева - чудная краса,

В золотой одежде, чешет

Золотые волоса...

Костя жадно глядел вдаль, стараясь разглядеть в тумане эту скалу, и искал

глазами Лорелею, златокудрую и прекрасную. Искал долго и упорно, затаив

дыхание.

Но Лорелеи не было. На набережной слышался грохот телег, ругались

извозчики.

Тогда Костя уныло опускал голову, чувствуя, как тоска заползает в сердце,

и снова читал. И опять загорался, ерзал, начинал громко выкрикивать фразы,

перевертывая страницы дрожащими от возбуждения пальцами, и снова впивался

глазами в серую туманную даль.

И вдруг однажды увидел Лорелею.

Она шла от Калинкина моста прямо к скверику, где сидел Костя. Легкий

ветерок трепал ее пышные золотистые волосы, и они вспыхивали яркими

искорками в свете заходящего солнца.

Правда, на Лорелее была обыкновенная короткая юбка и беленькая блузка, но

Костя ничего не видел, кроме золотой короны на голове. Костя по причине

плохого зрения не мог даже разглядеть ее лица.

Он сидел неподвижный, с засунутым в рот куском хлеба, и с замиранием

сердца следил за светловолосой незнакомкой. Она медленно прошла до конца

сквера, так же медленно вернулась и села против Кости, положив ногу на ногу.

Придушенный вздох вырвался из Костиной груди. Он бессильно отвалился на

спинку скамьи, не переставая таращить глаза на златокудрую девушку.

Да, вихрем проносилось в Костином мозгу, Лорелея! Именно такой он и

представлял ее... Эти чудные волосы, эта пышная корона, окружающая

прекрасное, царственное лицо...

Что лицо прекрасно, Костя не сомневался, хотя, сощурившись, видел перед

собой только мутный блин.

Забыв о книге, Костя сидел, не спуская глаз с незнакомки, и слушал, как

сердце колотилось в груди. Несколько раз он с усилием отводил взгляд,

пытаясь сосредоточиться на стихах, но напрасно. Через минуту он снова глядел

на нее, а мысли неслись бурным потоком, перескакивая одна через другую.

- Что делать? - бормотал возбужденный Костя. - Как поступить?

Он не может так уйти. Он должен подойти к ней и сказать...

"Что сказать?" - в двадцатый раз с досадой спрашивал он себя.

Прошло полчаса, а Костя все сидел, метал огненные взгляды в сторону

незнакомки и обдумывал, как лучше заговорить с ней.

- Лорелея, - шептал он умиленно, - я иду к тебе, Лорелея...

Но Лорелея вдруг встала, отряхнула платье и, неторопливо шагая, вышла из

сквера.

Сразу померкла радость. Стало скучно и холодно. В сквер ввалилась

компания пьяных, распевавших во все горло:

На банане я сижу,

Чум-чара-чура-ра...

Костя захлопнул книжку, поднялся и уныло заковылял к выходу...

На следующий день Костя был угрюм и рассеян. На уроках сидел задумчивый,

вперив глаза вдаль. Слушал невнимательно, что-то бормоча себе под нос, а на

русском языке, когда дядя Дима спросил, какое произведение является

наилучшим в творчестве Сейфуллиной, Костя рассеянно сказал:

- Лорелея.

- Лорелея? - переспросил дядя Дима.

Все захохотали. Костя сконфузился.

- Я сказал "Виринея", - поправился он.

- Это он Гейне зачитался! - закричали ребята.

Но едва кончились уроки, Костя ожил. Схватив книжку, он первый выскочил

из класса. Ребята еще только начинали чиститься, а Костя уже шагал по

Старо-Петергофскому проспекту.

Вот и мост. Костя добежал до сквера, беспокойно оглядывая скамьи, и вдруг

радостно задрожал.

"Здесь, - чуть не закричал он, увидев огненную шапку. - Она пришла,

Лорелея пришла!"

Он ринулся к скверу. Бухнувшись на свою скамью, в безмолвном восторге

уставился он на Лорелею. Умилялся, восторгался, готов был кричать от

радости.

Пришла! Она заметила его. Какое чудесное, безмолвное свидание!

Но напрасно убеждал он себя подойти к незнакомке. Проклятая робость

сковала все члены.

Опять битых полчаса просидел Костя. Уже стемнело, а он все сидел как

приклеенный, чуть не плача с досады.

И опять так же внезапно Лорелея встала и пошла к выходу.

Еще не зная, что будет делать, он вскочил. Вдруг что-то белое выпало из

рук незнакомки.

Платок!

Сердце Кости екнуло. Перед глазами вихрем пронеслись прекрасные сцены:

пажи, рыцари, дамы, оброненный платок...

Костя кинулся к белевшему на дороге комочку, быстро схватил и развернул

его.

Это была обертка от карамели. На бумажке танцевала рыжая женщина, и внизу

было написано: "Баядерка".

Поздно ночью, ворочаясь в кровати, Костя меланхолично шептал:

Что бы значило такое,

Что душа моя грустна?

Потом достал из кармана брюк бумажку, тщательно разгладил ее и долго

рассматривал рыжую баядерку. Ему казалось, что это не конфетная обертка, а

портрет самой незнакомки.

Осторожно, чтобы не смять, он положил бумажку под подушку и, счастливо

улыбаясь, заснул.

На другой день Костя снова был в сквере. И еще раз был. И еще...

Незнакомка всегда словно ожидала его. А он, протосковав на скамье целый

вечер, уходил домой, так и не решаясь заговорить с ней.

Уроками он совсем перестал интересоваться, писал стихи или мечтал. Даже к

Гейне охладел.

Шкидцы ссорились, расходились, заводили новые любовные интрижки, а

странный Костин роман, казалось, еще только начинал разворачиваться.

* * *

Костя вошел в сквер. Костя сел на свое место против Лорелеи и, раскрыв

для приличия книгу, стал довольно смело поглядывать на незнакомку.

Он уже привык к ней. Сегодня он твердо решил заговорить с ней и тогда...

Но к чему заглядывать в будущее?

Костя захлопнул книжку и решительно поднялся. Он уже шагнул к Лорелее,

мысленно подготовляя фразу, которая сразу бы открыла ей его намерения. Он не

хулиган и не намерен нанести ей какое-либо оскорбление.

Но тут Костя остановился.

Широкоплечий парень в полосатой майке, покачиваясь, подошел к

незнакомке...

- Ну, цаца! - расслышал Костя грубый окрик, за которым последовало

продолжительное и замысловатое ругательство.

Костя похолодел. Он слышал, как тихо вскрикнула Лорелея. Он уже ясно

слышал грубую перебранку, глухой голос парня и выкрики незнакомки, причем

голос незнакомки оказался не таким серебристым, каким он представлялся

Косте.

Костя еще не знал, как поступить, и стоял в нерешительности, как вдруг

парень, выругавшись, замахнулся на незнакомку.

- А-а-а! Убивают! - закричала девушка.

- Стой! - заорал Костя, прыгнув к парню и хватая его за руку. - Ни с

места!

Парень отступил на шаг, стараясь вырваться, но Костя продолжал его

держать и, повышая голос, кричал:

- Как ты смеешь! Негодяй!

Собралась толпа любопытных. Парень испуганно оглядывался по сторонам.

Костя, торжествующий, обернулся к Лорелее.

- Не бойтесь! - сказал он, но тут же голос его осекся. Костя в безмолвном

ужасе попятился. Он впервые увидел близко Лорелею, о которой так пламенно

мечтал долгими бессонными ночами. Но что это за Лорелея! На него глянуло

тупое раскрасневшееся лицо, изрытое оспой и окруженное рыжими растрепанными

волосами. В довершение всего от этой особы исходил густой запах спирта.

Костя стоял окоченев, не в силах выдавать ни слова, а вокруг беспокойно

спрашивали:

- Что? Что случилось?

- Да вот, - говорил, оправившись, парень, - я с бабой стою тихонько,

разговариваю, а он драться лезет...

- Неправда, граждане, - наконец выговорил Костя.

- Как неправда? - вдруг взвизгнула Лорелея и, прижавшись к парню,

закричала, указывая на Костю: - Он, хулюган черномазый. Мы разговаривали, а

он...

- За это морды бьют, - сказал кто-то.

- Я заступиться хотел! - выкрикнул Костя.

- Я вот покажу тебе, как заступаться! - гаркнул парень, осмелев и

наступая на Костю. - Я тебе дам, понт паршивый!

- И правильно будет, - поддакнул опять кто-то. - Учить таких...

Костя беспомощно огляделся и, видя угрожающие лица, направился к выходу.

- Вали, вали! - кричали вслед. - Поторапливайся!

Костя не торопясь, понурившись брел к дому...

* * *

Несколько дней Янкель думал о Тоне, и, чем дальше, тем больше он

убеждался: Костя прав.

"Надо сходить", - решил он наконец. К тому же и тоска одолела. До смерти

захотелось увидеть черноглазую девочку.

И Янкель пошел.

Распределитель помещался недалеко от Шкиды, на Курляндской улице.

Трехэтажное здание окружал небольшой садик.

Перед калиткой Янкель остановился, чувствуя, как замирает сердце. Во

дворе несколько девочек в серых казенных платьях играли в лапту.

"А может, ее нет здесь? Перевели куда-нибудь?" - подумал Янкель не то

тревожно, не то радостно и, толкнув калитку, вошел в сад.

- Ай, мальчишка! - вскричала одна из девочек. Они бросили игру и

остановились, издалека разглядывая его.

- Ты зачем здесь? - крикнула другая, курносая, воинственно размахивая

лаптой.

Янкель перевел дух и сказал:

- Мне надо Тоню, Тоню Маркони.

- Тосю? - разом выкрикнули девчонки и побежали к лестнице, крича: - Тося,

Тося, выходи! К тебе пижончик.

Янкель стоял ни жив ни мертв. В эту минуту он уже раскаивался, что

пришел, и понял, что затеял безнадежное дело. Оробев, он взглянул было на

калитку, но знакомый голос пригвоздил его к месту.

- Что вы орете? Как не стыдно! - услышал он и сразу узнал голос Тони.

Девочки примолкли и расступились. Янкель увидел ее, выросшую и изменившуюся.

Тоня подходила к нему.

Вот она остановилась, оглядела Янкеля с головы до ног, удивленно подняла

брови. Она не узнала Гришки.

- Вам что? - строго спросила она.

Янкель растерялся окончательно. Все обращения, которые он придумывал по

дороге, словно от толчка выскочили из головы.

- Здравствуй, Тоня, - пролепетал он. - Не узнаешь?

Девочка минуту пристально смотрела на Янкеля, и вдруг яркий румянец залил

ее лицо.

"Узнала", - радостно подумал Янкель.

- Тоня! - заговорил он вдохновенно. - Тоня, а ведь я не забыл своей

клятвы... Ты видишь...

Тоня молчала, только лицо ее странно подергивалось, будто она готова была

расплакаться. Янкель запнулся на минуту и сбился...

- А ты... ты помнишь клятву? - смутившись, спросил он.

Тоня минуту помолчала, словно раздумывая, потом, качнув головой, тихо

сказала:

- Нет, я ничего не помню...

- Ну да, - недоверчиво протянул Янкель. - А как по ночам болтали, не

помнишь?

- Нет...

- А про папу своего американца-изобретателя тоже не...

Внезапно Янкель замолчал и с испугом поглядел на Тоню. Девочка стояла

бледная, кусая губы, и с ненавистью смотрела на него. Казалось, сейчас она

закричит, затопает, обругает его.

- Тося! - позвал чей-то тонкий голос. - Открой библиотеку...

- Сейчас! - крикнула Тоня, и, когда снова повернулась к Янкелю, лицо ее

было уже спокойно.

- Слушайте, - сказала она тихо. - Убирайтесь вон отсюда.

- Убираться? - спросил Янкель. - Отсюда?

Улыбка еще блуждала на его физиономии, когда он ошалело повторял:

- Значит, совсем?.. Убираться?

- Да, совершенно.

- Окончательно?

Янкель очутился за калиткой.

- А клятва? - дрогнувшим голосом спросил он, подняв глаза на Тоню. И на

секунду что-то хорошее мелькнуло на ее лице, но тотчас же исчезло.

- Поздно вспомнил, - сказала она тихо. - Все кончено.

- Совсем?

- Навсегда.

Янкель уныло вздохнул.

- Ламца-дрица! - сказал он с грустью, потом плюнул на носок сапога и тихо

заковылял прочь,

* * *

Янкель медленно шел, раздумывая о случившемся. У школы его окликнула

знакомая торговка конфетами.

- Гришенька, - кричала девчонка. - Хочешь конфетов?

- Давай, - сказал Янкель и, не глядя, протянул руку.

Эта девчонка уже давно заигрывала с ним, но Янкель не обращал на нее

внимания.

Девчонка выбирала конфеты, а сама поглядывала на Янкеля и тараторила не

переставая.

Янкель не слушал ее. Внезапно новая мысль осенила его.

- Хорошо! - сказал он. - Пусть отвергает, мы не заплачем.

Он быстро взглянул на девчонку и спросил:

- Хочешь, гулять с тобой буду?

Девчонка зарделась.

- Да ведь если нравлюсь...

- Неважно, - сказал Янкель. - Завтра в семь. - И пошел в школу.

- Кобчик вешается! - крикнул Мамочка, едва Янкель показался в дверях.

- Где???

- В уборной. Закрылся, кричит, никого не подпускает...

Янкель побежал наверх. Оттуда доносился отчаянный шум. Когда они вбежали

в класс, там происходила свалка. Ребята вытащили Костю из уборной. Он

брыкался и кричал, чтобы его отпустили. Потом вырвался и полез в окно. Его

держали, а он, отбиваясь, исступленно вопил:

- Пустите, не могу!

- Костя, ангелок, успокойся.

- Не успокоюсь!..

Долго болтались Костины ноги над Старо-Петергофским проспектом, но все же

ребята одолели его и втащили обратно.

Костя притих, лишь изредка хватался за голову и скрипел зубами.

Поздно вечером Янкель и Костя сидели в зале.

- Плюнь на все, - утешал Янкель, - девчонок много. Я вон себе такую

цыпочку подцепил, конфетками угощает.

Янкель вынул горсть конфет. Костя протянул было руку, но тотчас отдернул.

На карамели плясала рыжая баядерка.

- Не ем сладкого, - сказал он, морщась. Потом, поглядев на Янкеля,

спросил:

- А ты был у своей?

- Я? - удивился Янкель, - У кого это? Уж не у той ли, о которой

рассказывал?

- Ну да, у той...

- Вот чудак! - захохотал Янкель. - Вот чудак! Очень мне надо шляться ко

всякой. Не такой я дурак.

А немного помолчав, грустно добавил:

- Ну их... Женщины, ты знаешь, вообще какие-то... непостоянные...

* * *

Весна делала свое дело. В стенах Шкиды буйствовала беспокойная гостья -

Blog

Григорий Белых и Алексей Пантелеев. Республика шкид