Рассказчик берет на себя смелость утверждать, что повесть сия

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 35

почин, и, как известно,

с тем же, лицом, что у меня.

Когда я оправилась от родов, поскольку младенец был обеспечен хорошей

кормилицей и к тому же приближалась зима, пора была думать о возвращении в

Париж. Но к этому времени у меня был собственный выезд и лакеи, и с

разрешения моего господина я позволяла себе время от времени вызывать карету

в Париж, чтобы в ней проехаться по аллеям Тюильри и прочим приятным местам

города {37}. Однажды моему принцу (если мне дозволено его так называть)

захотелось доставить мне развлечение и прокатиться вместе со мной. Дабы

осуществить, свое намерение, и вместе с тем не быть узнанным, он приехал за

мной в карете графа де***, лица весьма влиятельного при дворе; лакеи,

сопровождавшие карету, были одеты в ливреи графа де***, словом, по экипажу

было нельзя догадаться ни о том, кто я такая, ни - кому принадлежу; для

вящей же осторожности принц приказал мне сесть в карету возле дома портного,

куда он имел обыкновение заходить - по амурным ли делам, или еще каким, о

том мне дознаваться не следовало. Я не имела понятия, куда ему было угодно

меня везти, но, усевшись в карете рядом со мною, он сказал, что повелел

своим слугам, сопровождать меня во дворец, чтобы дать мне случай взглянуть

на beau monde {Высший свет (франц.).}. Я сказала, что мне безразлично, куда

ехать, раз он удостаивает меня своего общества. Итак, принц повез меня в

великолепный Медонский дворец, где в то время пребывал дофин {38}, с одним

из домочадцев которого он был на короткой ноге; последний предоставил в наше

распоряжение свое жилище на все то время, что мы там были, а провели мы там

три или четыре дня.

Так случилось, что в это самое время туда из Версаля ненадолго прибыл

король проведать супругу дофина, тогда еще здравствовавшую {39}. Принц из-за

меня все это время жил там инкогнито и, услышав, что король гуляет по саду,

не выходил из дому; однако придворный, у которого мы гостили, собрался со

своей супругой и несколькими своими знакомыми взглянуть на короля. Я тоже

была удостоена чести их сопровождать.

Посмотрев на короля, - тот появился в саду совсем ненадолго - мы

поднялись на просторную террасу с тем, чтобы выйти к парадной лестнице.

Когда мы пересекали залу, глазам моим предстало зрелище, от какого я едва не

лишилась чувств. Не думаю, чтобы на всем свете сыскалась женщина, которая

могла бы сохранить спокойствие в подобных обстоятельствах. По какому-то

случаю во дворце оказался полк лейб гвардии, или, как у них это называется,

Gens d'armes {Жандармы (франц.).}; то ли они несли там дежурство, то ли

ожидался смотр, я не знаю, ибо в делах этого рода я ровно ничего не смыслю;

как бы то ни было, я увидела, что в караульню, обутый в сапоги и при

мундире, как то бывает, когда наши гвардейцы несут дежурство в

Сент-Джеймском дворце {40}, входит мистер ***, мой первый муж, пивовар.

Я не могла обмануться: я проходила мимо него так близко, что едва не

коснулась его подолом и взглянула ему прямо в лицо, правда, прикрыв свое

веером, дабы не быть узнанной. Я-то его узнала тотчас, тем более, что он при

мне с кем-то заговорил, так что я его, можно сказать, узнала, вдвойне.

Несмотря на то, что я была ошеломлена, - а как велико было мое

изумление, догадаться не трудно, - я все же, пройдя два-три шага, обернулась

и, задав какой-то вопрос даме, которая шла рядом, остановилась, как бы для

того, чтобы окинуть взором великолепную залу, караульню и прочее; на самом

же деле мне хотелось как следует разглядеть его мундир, чтобы иметь

возможность навести о нем справки в дальнейшем.

Пока я стаяла, занимая спутницу своими расспросами, он прошел мимо

меня, опять совсем близко, беседуя с человеком, одетым в такой же мундир,

как у него самого; к величайшему моему удовлетворению, - в котором, впрочем,

было мало радости, - я услышала, что он говорит по-английски со своим

товарищем, который, по-видимому, тоже был англичанином {41}.

Между тем я обратилась к своей спутнице еще с одним вопросом.

- Не скажете ли вы мне, сударыня, - спросила я, - кто эти солдаты? Это

личная охрана короля?

- Нет, это конная гвардия, - ответила она. - Должно быть, сегодня

назначили небольшой отряд конногвардейцев сопровождать короля; обычно же у

его величества свои телохранители.

С нами была еще одна дама, и она тоже вступила в разговор.

- Мне кажется, сударыня, вы ошибаетесь, - сказала она. - Я слышала, что

гвардейцы находятся здесь по особому распоряжению, и что кое-кто из них

ожидает приказа выступить походом к берегам Рейна {42}; завтра, однако, они

возвращаются в Орлеан.

Не довольствуясь полученным разъяснением, я нашла способ разведать, к

каким частям принадлежат эти господа, и заодно узнала, что через неделю их

ожидают в Париже.

Два дня спустя мы возвратились в Париж; беседуя с моим господином, я

вскользь упомянула, будто слышала, что через неделю в Париже ожидают

гвардейцев и что мне очень хотелось бы видеть, как они будут дефилировать по

городу. Любезность принца в делах такого рода была всегда такова, что стоило

мне намекнуть на какое-нибудь мое желание, и оно бывало тотчас исполнено. Он

дал повеление своему камердинеру (мне бы следовало его называть отныне

камердинером моей камеристки) разыскать для меня на этот случай дом, откуда

я могла бы видеть, как будут проходить гвардейские полки.

Так как на сей раз принц меня не сопровождал, я позволила себе взять с

собою мою камеристку Эми; мы с ней расположились так, чтобы получше видеть

то, что меня интересовало. Я рассказала Эми, кого я видела, и она жаждала

приобщиться к моему открытию не меньше, чем жаждала я - произвести

дальнейшие наблюдения в ее обществе; что до существа открытия, то Эми была

почти, так же поражена, как и я. Короче говоря, гвардейцы вступили в город,

как и ожидалось, и парад их был поистине блистательным, все в новых

мундирах, при оружии и со знаменами, которые архиепископ Парижский должен

был торжественно благословить. Вся процессия имела весьма праздничный вид, а

так как кони шли шагом, в моем распоряжении было довольно времени для

пристального обозрения всей колонны. И вот, в одном из рядов, привлекших мое

внимание благодаря необычному росту правофлангового {43}, я вновь увидела

своего молодчика, и, должна сказать, он не уступал никому из своих товарищей

ни в осанке, ни в бравости, хоть ему и было далеко до чудовищного роста

упомянутого мной огромного малого, - сей последний, впрочем, как мы узнали,

принадлежал к знатному гасконскому роду и был прозван Великаном Гасконии.

К счастливому для нас стечению обстоятельств присоединилась еще одна

удача - в ту самую минуту, когда интересующий нас отряд поравнялся с моим

окном, в шествии произошла какая-то заминка, и вся колонна остановилась. Это

дало нам возможность как следует разглядеть его вблизи и окончательно

удостовериться в том, что здесь не было ошибки: это был, вне всякого

сомнения, он.

Эми, в силу ряда причин посчитав, что ей можно с меньшим риском, нежели

мне, заняться расспросами, обратилась к своему приятелю, сказав, что ей

хотелось бы разузнать поподробнее о некоем гвардейце, который привлек ее

внимание; дело в том, объяснила она, что она увидела здесь одного

англичанина гарцующим на коне, меж тем как жена его, посчитав, что его нет в

живых, вышла замуж вновь и покинула Англию. Приятель Эми не знал, как ей в

этом помочь. Зато какой-то человек, стоявший с ними рядом, вызвался

разыскать ее англичанина, если только она сообщит имя, и в шутку прибавил,

что этот джентльмен, верно, ее бывший любовник. Эми со смехом отклонила его

предположение, но продолжала свои расспросы с настойчивостью, показавшей ее

собеседнику, что ею движет отнюдь не праздное любопытство. Оставив шутливый

тон, он спросил, в каком отряде она обнаружила своего знакомца. Она

необдуманно назвала ему имя моего мужа, чего ей делать вовсе не следовало:

затем показала пальцем на знамя удаляющегося отряда и сказала, в каком

примерно ряду ехал наш молодчик, но только она не могла назвать имя

капитана, в чьем подчинении он находился. Неутомимая Эми, однако, следуя

советам господина, с которым разговорилась, разыскала нашего красавца.

Оказалось, что он даже не удосужился переменить имя, так как не предполагал,

чтобы его стали здесь разыскивать; словом, как я уже сказала, Эми его

разыскала, смело направилась в расположение его роты, попросила его вызвать,

на что он тотчас к ней вышел.

Думаю, что, увидев Эми, он был поражен не менее, чем я, когда впервые

увидела его в Медоне. Он вздрогнул и побелел как полотно. По мнению Эми,

если бы эта первая встреча произошла где-нибудь в укромном месте, где он мог

ее убить, не опасаясь огласки, он не остановился бы перед подобным

злодеянием.

Итак, как я уже сказала выше, он вздрогнул от изумления.

- Кто вы такая? - спросил он по-английски.

- Сударь, - отвечала она. - Неужели вы меня не узнаете?

- Разумеется, я вас знал, - говорит он. - Я знал вас, когда вы были

живы. Но кто вы теперь: призрак или живой человек - этого я не ведаю.

- Успокойтесь, сударь, - сказала Эми. - Я та самая Эми, что работала у

вас в услужении, и заговорила я с вами без всякого намерения причинить вам

зло. Просто я вчера случайно увидела вас, когда вы ехали среди гвардейцев, и

подумала, что вам, быть может, приятно было бы узнать кое-что о ваших

лондонских знакомых.

- Ну что ж, Эми, - сказал он (к этому времени несколько оправившись от

испуга),- как же они все поживают? Что? Неужели и госпожа ваша здесь?

И между ними произошел следующий разговор.

Эми: Моя госпожа, сударь! Увы! Неужели вы спрашиваете меня о ней?

Бедняжка, вы оставили ее в весьма плачевном состоянии!

Он: Что верно, то верно, Эми. Но я ничего не мог сделать. Мое

собственное положение было достаточно плачевным.

Эми: Верно, сударь. Иначе вы, конечно, не покинули бы ее таким образом.

Ибо, не скрою, оставили вы их в самых отчаянных обстоятельствах.

Он: Как же они жили после моего отъезда?

Эми: Жили, сударь?! О, чрезвычайно худо, смею вас уверить. Да и могло

ли быть иначе?

Он: Да, да,, вы правы. Но скажите мне, Эми, пожалуйста, что же

случилось со всеми ними дальше? Ибо я любил их всей душой и бросил их лишь

оттого, что не вынес мысли о нищете, которая на них надвигалась, а

предотвратить ее было не в моих силах. Что мне было делать?

Эми: Я вас понимаю, сударь. Вот и госпожа ваша говорила, - я это

слышала от нее не раз, - несчастный, верно, мыкается, не меньше моего, где

бы он ни был.

Он: Как? Неужели она полагала, что я жив?

Эми: О да, сударь. Она всегда утверждала, что вы, должно быть, живы,

потому что, если бы вы умерли, сударь, говорила она, то уж наверное бы она

об этом услышала.

Он: Да, да, да. Положение мое было ужасно, иначе я бы ни за что не

уехал.

Эми: Однако, сударь, вы поступили очень жестоко с бедной моей госпожой;

уж как она изводилась - сперва от страха за вас, сударь, а потом - что от

вас нет никаких вестей.

Он: Увы, Эми! Что я мог? Ведь уже к тому времени, как я уехал, дела

наши пришли в полное расстройство, я бы лишь помог им умереть с голоду, если

бы остался. К тому же, мне было невыносимо на все это смотреть.

Эми: Видите ли, сударь, я не могу судить о том, что было прежде; зато я

была печальной свидетельницей всех злоключений моей бедной госпожи все то

время, что я при ней оставалась. Сударь! У вас содрогнулось бы сердце если

бы я вам поведала обо всех ее злоключениях!

(Здесь она рассказала всю мою историю вплоть до того дня, когда приход

взял одного из моих малюток; эта часть ее рассказа, как она заметила, весьма

его расстроила; когда же она рассказала о жестокости его родни, он покачал

головой и отозвался об них с большой горечью.)

Он: Ну, хорошо, Эми. Что же с ней произошло дальше?

Эми: Я не могу вам об том поведать сударь, ибо госпожа моя не дозволила

мне оставаться у нее долее. Она не могла оплачивать мои услуги, сказала она,

ни кормить меня. Я сказала, что согласна служить ей без жалованья, но, как

вы понимаете, сударь, без хлеба не проживешь. Так что мне пришлось, скрепя

сердце, оставить бедную мою госпожу, Впоследствии я слышала, будто

домовладелец отобрал у нее всю ее обстановку и утварь и, видимо, выгнал ее

из дому; во всяком случае, месяц спустя, когда я проходила мимо вашего дома,

он был заколочен; а еще через две недели там уже работали плотники и

обойщики - видно, готовят его для новых жильцов, подумала я. Никто из

соседей, однако, не мог сказать мне, что сделалось с моей бедной госпожой;

единственное, что они знали, это что она была в такой нужде, что чуть ли не

побиралась; и еще - что кое-кто из порядочных людей оказывал ей помощь,

чтобы не дать ей умереть с голоду.

В заключение своего рассказа Эми сообщила, что больше о ее госпоже

никто ничего не слышал, но что ее (то есть, меня) будто видели раза два в

городе, бедно и чрезвычайно убого одетой; как полагали, она зараба тывает

себе на хлеб иглой.

Все это негодница рассказала так искусно, с таким умением и ловкостью,

плача и утирая слезы с такой натуральностью, что он все это принял так, как

ей того требовалось; она даже заметила, что раза два у него самого в глазах

блеснули слезы. Ее рассказ чрезвычайно его растрогал и опечалил, сказал он,

прибавив, что он и сам тогда чуть не умер с горя; кабы не крайность,

повторил он несколько раз, он не покинул бы семью, но он ничем не мог ей

помочь и только был бы свидетелем гибели своих близких от голодной смерти, о

чем ему было слишком тяжело думать, и если бы это случилось при нем, он

непременно пустил бы себе пулю в лоб. Он ведь оставил ей (то есть мне),

продолжал он, все деньги какие у него были, взяв с собою всего лишь 25

фунтов, а это самое меньшее, с чем можно было отправиться искать счастья. Он

был уверен, что его родные, будучи людьми состоятельными, снимут с меня

заботу о несчастных малютках; он и вообразить не мог, что они окажутся

брошенными на общественное призрение. Что же до его жены, рассуждал он, она

еще молода и красива и может еще выйти замуж вторично, и - как он надеялся -

удачнее, чем в первый раз.

Поэтому-то он ей никогда и не писал и не давал о себе весточки: через

какое-то время, полагал он, она вступит в брак и, быть может, вновь

поднимется на ноги. Сам же он твердо решил никогда не заявлять своих прав и

был бы только рад узнать, что она благополучна; по его мнению, следовало бы

издать закон, дозволяющий вступать в брак женщине, если та по прошествии

определенного срока не имеет никаких вестей о своем муже; срок же этот он

положил бы в четыре года {44}, как достаточный для получения известия из

самого отдаленного уголка земли.

На это Эми возразила, что, по ее убеждению, ее госпожа вступила бы в

новый брак лишь в том случае, если бы она узнала об его смерти наверное, из

уст человека, присутствовавшего на его погребении.

- К тому же, - прибавила Эми, - госпожа моя пришла в такое ничтожество,

что ни один благоразумный человек не стал бы о ней и думать - разве

какой-нибудь нищий решил бы обзавестись подругой и вместе клянчить милостыню

на улице.

Убедившись, что ей удалось полностью обмануть гвардейца, Эми затем

рассказала ему о себе - будто некий лакей без средств обманным путем

уговорил ее выйти за него замуж. "Ибо, - сказала она, - он ни больше, ни

меньше, как самый обыкновенный лакей, хоть и выдает себя за камердинера

высокопоставленного вельможи. Вот он и затащил меня сюда, на чужбину, и того

и гляди превратит меня в нищенку".

Здесь Эми снова принимается выть и причитать, да так натурально, что

хоть все это было чистейшее с ее стороны притворство, он полностью ей

поверил, от первого до последнего слова.

- Однако, Эми, - возразил он, - на тебе изрядное платье; никакие

скажешь, что ты стоишь на грани нищеты.

- Да чтобы им всем пусто было! - воскликнула Эми. - Здесь все стараются

обряжаться, как барыни, даже если под платьем у них ничего другого и не

надето. Что до меня, то мне не нужно сундуков, набитых нарядами доверху, -

мне денежки подавай! К тому же, сударь, я еще донашиваю одежонку, что мне

подарили новые хозяева, к которым я тогда перешла от своей госпожи.

Во время этой беседы Эми удалось вызнать у него, каковы его

обстоятельства и средства, обещав ему, со своей стороны, что если ей когда

доведется вновь попасть в Англию и встретить свою старую госпожу, не

выдавать, что видела его живым.

- Но, увы, сударь! - воскликнула она. - Навряд ли мне когда доведется

попасть в Англию вновь, а хоть бы и довелось, то десять тысяч шансов против

одного, что я не повстречаю мою бывшую госпожу - ведь я не знала бы, где и

искать-то ее, в каком конце Англии! Ах нет, - говорит она, - я и ведать не

ведаю, у кого о ней справиться. Если же мне и посчастливилось бы ее

встретить, я сама бы не захотела причинить ей такой вред, рассказав ей о

вашем местопребывании - разве что обстоятельства ее оказались таковы, что

известие это могло послужить на пользу ей, да и вам, сударь, тоже.

После этих ее слов он почувствовал к ней еще большее доверие и говорил

дальше уже без малейшей утайки. Что до его собственных дел, сказал он, то у

него ни малейшей надежды подняться выше того положения, в коем она его

застала сейчас, ибо, не имея во Франции ни друзей ни знакомых, - и, что

хуже, - денег, ему не на что рассчитывать; не далее как неделю назад,

прибавил он, благодаря покровительству некоего жандармского офицера, с

которым у него были приятельские отношения, его чуть не произвели в

лейтенанты, дав ему под начало эскадрон легкой кавалерии; дело стало за

восемью тысячами ливров, кои следовало внести офицеру, исправлявшему эту

должность и получившему разрешение ее продать {45}.

- Но где мне было достать восемь тысяч ливров? - воскликнул он. - Мне,

который ни разу с той поры, как очутился во Франции, и пятисот ливров не

держал в руках?

- Какая жалость, сударь! - воскликнула Эми. - Ведь если бы вам удалось

получить чин, я думаю, вы бы вспомнили мою бедную госпожу и постарались бы

ей немного помочь. Бедняжка, наверное, нуждается в вашей помощи - вот как!

И Эми вновь ударяется в слезы.

- Как досадно, право, - продолжает она, - что вы так бедны, и это в

самую ту пору, когда вам удалось заручиться рекомендацией у приятеля!

- Увы, Эми, это так, - сказал он. - Но что поделаешь, коль ты на

чужбине и не имеешь ни денег, ни связей.

Эми вновь принялась сокрушаться обо мне.

- Ну что ж, - говорит она, - это большая "потеря для моей госпожи, хоть

бедняжка о том и не ведает. Воображаю, как бы она обрадовалась! Ведь вы,

сударь, разумеется, изо всех сил постарались бы ей помочь.

- Разумеется, Эми, - сказал он. - От всей души. Но даже и в нынешнем

моем положении я был бы рад послать ей какую нибудь толику, если бы думал,

что она в ней нуждается, - да только боюсь, как бы ей это не повредило -

узнать, что я жив, - на случай, если она устроила свою жизнь или вышла

замуж.

- Вышла замуж, сударь! - воскликнула Эми. - Увы, кто же взял бы ее за

себя, видя ее бедственное положение?

На этом покуда и окончилась их беседа.

Все это, разумеется, было не более как болтовня и пустые слова с обеих

сторон. Продолжая наводить о нем справки, Эми дозналась, что никто никогда

Blog

Рассказчик берет на себя смелость утверждать, что повесть сия

Содержание