Рассказчик берет на себя смелость утверждать, что повесть сия

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 18 19 20 21 22 23 24 25 ... 35

образом обдумывала, как отделаться от моего купца.

Должна, однако, сказать, что временами я сама ужасалась собственной

низости. Уважение и искренность, с какою мой купец обращался со мной на

протяжении всего знакомства, и, сверх того, верность, какую он явил мне в

бытность нашу в Париже, да и то, что он спас меня от гибели, - все это,

говорю, стояло у меня перед глазами, и я часто пыталась себя образумить,

напоминая себе о благодарности, какою я ему обязана и указывая на низость,

какою было бы после всех этих обязательств и обещаний с ним порвать.

Но высокое звание, титул принцессы вместе с великолепием, какое они с

собой несли, перевешивали все, и благодарность моя улетучилась, словно тень.

В другой раз я начинала думать о богатстве, хозяйкой которого я

сделалась бы, выйдя за купца; с ним, говорила я себе, я могла прожить, как

принцесса, даже не являясь таковою, ибо он (я уже знала размеры его неудачи)

отнюдь не был ни бедным, ни, тем более, скупым; сложив наши состояния, мы

имели бы три или четыре тысячи фунтов годового дохода, что могло равняться с

доходами иного заморского принца. Но хоть все это так и было, однако слова

ваше высочество и трепет, который они во мне производили, иначе говоря -

гордыня, брали верх над всем, и споры, какие я вела сама с собой,

оканчивались не в пользу купца. Словом, я положила от него отделаться и дать

ему решительный ответ в следующее его посещение, сказав, что некоторые

обстоятельства вынуждают меня неожиданно переменить мои планы. Короче, я

намеревалась просить его больше меня не беспокоить.

Я думаю, что столь грубое мое обращение с ним было следствием

подлинного недуга, ибо состояние, в какое неустанная мысль о моем возможном

величии привела мой дух, в самом деле походило на горячку, и я не отдавала

себе полного отчета в своих поступках.

Впоследствии я дивилась, как я вовсе не сошла с ума, и меня теперь

ничуть не удивляют рассказы о людях, помешавшихся от гордости, мнящих себя

королевами и императрицами, требуя, чтобы слуги преклоняли перед ними колени

и протягивая посетителям руку для поцелуя и все в таком роде. Ибо, если

гордыня не способна свести человека с ума, то уже ничто не может поколебать

его разум.

Впрочем, когда мой купец пришел ко мне в следующий раз, у меня не

хватило духу или жестокости поступить с ним столь невежливо, как я задумала;

и, слава всевышнему, что так получилось, ибо вскоре я получила еще одно

письмо от Эми с известием столь же досадным, сколько неожиданным, что мой

принц (как я его про себя с удовольствием величала), охотясь на кабана, -

жестокая и опасная забава, которой благородные дворяне в Германии часто

предаются, - получил сильное увечье.

Это встревожило меня не на шутку, тем более, что, по словам Эми,

камердинер, который тотчас отправился к своему господину, не был уверен, что

застанет его в живых; однако он (камердинер) обещал тотчас по своем прибытии

послать ей того же нарочного, который привез печальную весть с отчетом о

здоровье своего хозяина и о главном деле; тот же камердинер просил Эми

ожидать его возвращения две недели, так как она еще прежде обещала, на

случай, если он получит распоряжение отправиться на мои розыски в Англию; со

своей стороны, он должен был прислать ей чек на пятьдесят пистолей для

покрытия путевых издержек. И теперь Эми ожидала ответа.

Это было для меня ударом во многих отношениях: во-первых, я пребывала в

неизвестности - жив он или нет, а это меня весьма волновало, уверяю вас; ибо

сердце мое и в самом деле хранило к нему неизъяснимую привязанность, даже

когда у меня не было особой причины принимать в нем участие; но это не все,

ибо, потеряв его, я теряла надежду на утехи и славу, овладевшие моим

воображением.

В таком-то состоянии неизвестности, в какое привело меня письмо Эми,

мне предстояло провести еще две недели, и, осуществи я свой умысел - резко

порвать с купцом, я оказалась бы в поистине плачевном положении; так что,

слава всевышнему, говорю, за то, что в последнюю минуту сердце мое дрогнуло.

Впрочем, я держала себя с купцом уклончиво, придумывая различные

предлоги для того, чтобы не сближаться с ним более, дабы впоследствии

поступить так или иначе - в зависимости от того, как обернется дело. Но что

было досаднее всего, это то, что от Эми не было никаких известий, между тем

как обещанные две недели уже миновали. Наконец, к великому моему удивлению,

в ту самую минуту, когда я в крайнем нетерпении смотрела в окно, выглядывая

почтальона, который обычно приносил чужестранные письма, в ту самую минуту,

говорю, я была приятно удивлена, увидев подъезжающую к воротам нашего дома

карету и выходящую из нее Эми, которая в сопровождении кучера, несущего ее

узлы, направилась к дверям.

Я бросилась вниз, как молния; новости, которые она привезла, однако,

меня обескуражили.

- Что принц? - спросила я. - Жив?

Она же отвечала холодно и небрежно:

- Жив-то жив, сударыня, - сказала она.--Но что с того? Для вас он все

равно, что умер.

С этим она поднялась в мою комнату и между нами начался серьезный

разговор.

Сперва она пространно рассказала, как его ранил кабан на охоте, я каком

он был после этого состоянии, как уже не надеялись, что он выживет, ибо рана

вызвала у него сильную горячку; свой рассказ Эми приправила подробностями,

которые для краткости я здесь опускаю. Долгое время после того как опасность

миновала, он был еще очень слаб; камердинер его оказался человеком слова и

послал курьера назад к Эми с точностью, словно она была королевой. В его

письме содержался подробный отчет о состоянии его господина, о его болезни и

излечении. Что же касалось до меня, то рассказ сводился к тому, что принцем

овладело раскаяние и он дал некий обет в случае выздоровления, так что он

больше обо всем этом не мог думать; тем более, говорил он, что даму его еще

не нашли и, следовательно, его предложение не было ей передано, и он не

нарушил своего благородного слова. Принц, однако, был признателен госпоже

Эми за ее старания и выслал ей пятьдесят пистолей, как если бы она в самом

деле предприняла поездку в Англию по его поручению.

Признаться, поначалу я была ошеломлена и думала, что уже не оправлюсь

от удара. Видя это, Эми (по своему обыкновению) принялась, трещать.

- Господи, сударыня! - воскликнула она. - Велика беда! он, как видите,

попал в лапы попам, и они, верно, имели дерзость наложить на него епитимью

и, быть может, послали его босиком на поклон к какой-нибудь мадонне,

богоматери или, как это у них называется, - Нотрдам, а то и еще куда.

Поэтому он покамест выбросил из головы всякие шашни. Но вот увидите,

сударыня, как только он выполнит веление попов и вырвется из их лап, он

снова начнет грешить, как прежде. Я, так, терпеть не могу все эти

несвоевременные покаяния. Мало ли, что он кается; какое право имеет он

отказываться от доброй жены? Как бы я ни желала видеть вас принцессой и все

прочее, но раз не судьба, не стоит о том и печалиться, вы и без того

довольно богаты, чтобы жить, как принцесса; и, слава богу, можете обойтись

без принца.

Я тем не менее горько плакала и долгое время не могла успокоиться; но

теперь при мне все время была Эми и в конце концов ее веселый нрав и острый

язычок заставили меня забыть мою неудачу.

Я рассказала Эми свою историю с купцом, как он меня разыскивал в то

самое время, когда я прилагала столько усилий найти его; - он в в самом

деле, оказалось, жил на Сент-Лоренс-Патни-лейн. То, что он потерпел

финансовый ущерб, о котором писала Эми, тоже оказалось правдой, и он сам -

еще до того, как я получила это известие от нее, или - во всяком случае до

того, как я дала ему понять, что слышала о том, - откровенно рассказал мне,

что потерял 8000 фунтов стерлингов.

Эми была в восторге. "Ну, что же, сударыня, - сказала она, - стоит ли

вам огорчаться из-за какого-то принца, с которым вам пришлось бы забиться в

германскую глушь и выучить тарабарский язык, именуемый немецким? Нет, нет, -

сказала она, - вам не в пример лучше оставаться здесь. Да господи, сударыня!

- воскликнула она, - ведь вы же богаты как Крез!"

И все-таки еще долгое время я не могла окончательно сказать своей мечте

"прости", - да, та самая я, которая некогда рассчитывала сделаться

любовницей короля, теперь в десять тысяч раз сильнее мечтала о том, чтобы

сделаться женою принца!

Так сильно овладевает нашей душой гордость и честолюбие, что стоит

поддаться, как любая химера кажется нам уже как бы осуществленной в нашем

воображении. Нет ничего нелепее тех шагов, что мы в таких случаях

предпринимаем. Человек, будь то мужчина или женщина, становится подлинным

malade imaginaire {Мнимым больным (франц.).}, и, в зависимости от успеха

или: неуспеха его фантазии {109}, может умереть с горя или сойти с ума от

радости все равно как если бы мечта, зародившаяся в его мозгу, была явью и

воплощение ее - в его руках.

В мрем случае два человека были в состояний вызволить меня из этих

сетей, сотканных моим воображением: с одной стороны Эми, которая, зная о

болезни, не в силах была ее вылечить, и с другой - мой купец, который, не

зная о болезни, нес мне исцеление от нее.

Так, в одно из своих посещений, в ту самую пору, когда я особенно

страдала от своего душевного разлада, мой купец заметил, что я как будто не

совсем здорова, и, как тогда стояла летняя жара, предлагал мне выехать

куда-либо из города, на деревенский воздух; моя болезнь, сказал он, какова

бы она ни была, происходит, по его мнению, от некоего недуга, подтачивающего

мне душу.

Слова его меня поразили.

- Как? - воскликнула я. - Неужели вы полагаете, что я помешалась?

В таком случае вам следовало бы предложить мне переселиться в

сумасшедший дом.

- Ах, что вы, сударыня, - отвечал он. - Я ничего подобного не полагаю,

и уверен, что дело лишь в голове, а мозг не затронут.

Я понимала, разумеется, что он прав, ибо я и в самом деле держала себя

с ним, как помешанная, он же продолжал настаивать на том, чтобы я выехала в

деревню. Но я снова к нему придралась.

- Зачем, интересно, вам понадобилось куда-то меня отсылать? - спросила

я. - В вашей воле избавиться от меня, не вводя ни себя, ни меня в такое

беспокойство.

Он весьма этим оскорбился, говоря, что некогда я была более высокого

мнения об его искренности, и спрашивая, чем он заслужил такое недоверие. Я

упоминаю об этом лишь затем, чтобы показать вам, сколь далеко я зашла в

своих стараниях от него избавиться, иначе говоря, сколь близка я была к

тому, чтобы обнаружить перед ним всю низость, неблагодарность и подлость, на

какие была способна. Впрочем, я убедилась, что в своих шутках зашла слишком

далеко, что еще немного, и, как то было уже раз, совсем его от себя

оттолкну. Поэтому я стала постепенно изменять свое обращение с ним и

вернулась к переговорам о нашем деле.

Некоторое время спустя, когда мы с ним болтали с прежней открытостью и

веселостью, он назвал меня, вкладывая в это слово особенное чувство, своей

принцессою. Это слово задело меня за живое и заставило кровь прилить к моим

щекам. Он, впрочем, не подозревал о причине моего волнения.

- Что вы хотите этим сказать? - спросила я.

- Да ничего, кроме того, что для меня вы - истинная принцесса.

- Хорошо, коли так, - отвечала я. - Если хотите, однако, знать, я и в

самом деле, кабы решилась бросить вас, могла бы сделаться принцессой, а если

уж на то пошло, я и сейчас могу сделаться ею.

- Сделать вас принцессой, - сказал он, - не в моей власти. Но если мы

останемся в Англии, я могу произвести вас в баронессы с превеликою

легкостью; а коли покинем эту страну, то и в графини.

С большим удовлетворением выслушала я эти его слова, ибо гордыня моя,

хоть и ущемленная, все еще оставалась при мне и я подумала про себя, что

такая возможность в какой-то степени возместит мне потерю титула, который

так раззадорил мою фантазию; мне, конечно, не терпелось узнать, что он имел

в виду, однако, я скорее откусила бы язык, чем позволила бы себе

расспрашивать его, так что в тот день этот разговор не имел продолжения.

Когда он ушел, я передала Эми его слова, и ей так же, как и мне, не

терпелось узнать, что он имел в виду. В следующий свой приход он (совершенно

для меня неожиданно) сказал, что в прошлый раз обмолвился ненароком об одной

вещи, не придавая ей серьезного значения; но, рассудив впоследствии, что

вещь сия может иметь для меня некоторый вес и заслужить мне уважение у

людей, среди которых я окажусь, он стал подумывать об этом всерьез.

Я сделала вид, что это меня ничуть не волнует и что, поскольку, как ему

известно, я избрала жизнь уединенную, мне будет безразлично, как называться

- баронессою ли, или графиней, все равно; но, ежели он намерен, как я

выразилась, вытащить меня в свет, быть может, это ему самому будет приятно;

впрочем, прибавила я, мне о сих вещах трудно судить, поскольку я не

представляю себе, как возможно привести его намерение в исполнение.

Он сказал, что - хоть душевное благородство дается человеку лишь

природою и кровью - купить титул можно почти в любой стране. С другой

стороны, прибавил он, титул подчас в самом деле возвышает душу и сообщает

благородство мыслям, в особенности, когда почва для этого подготовлена.

Далее он выразил надежду, что если бы нам и достался титул, мы бы его не

посрамили и носили бы его с должной скромностью, показав, что достойны его

не менее кого-либо другого. Что касается Англии, сказал он, ему для этого

всего-навсего пришлось бы добиться натурализации, а уж как раздобыть титул

баронета, он знает. Если же я намерена жить за морем, то у него есть

племянник, сын его старшего брата, обладающий графским титулом и небольшим

родовым поместьем, которое он не раз предлагал продать своему дядюшке за

тысячу пистолей - сумма незначительная, и, поскольку звание это имелось у

них в роду, он - буде на то мое желание - тотчас же его приобретет.

Последнее, сказала я, мне было больше по душе, но я не желаю, чтобы он

покупал этот титул на свои деньги, и требую, чтобы он взял на это тысячу

пистолей у меня.

- Ну, нет, - сказал он. - Не для того отказался я от тысячи пистолей,

когда я имел больше прав их от вас принять, чтобы дозволить вам тратиться

самой.

- Отказаться-то вы отказались, - возразила я, - но как знать, быть

может, вы в том раскаивались впоследствии?

- Разве я выражал когда сожаление? - спросил он.

- Вы нет, а я - да, - ответила я. - Я часто раскаивалась за вас.

- Я вас не понимаю, - сказал он.

- Ну, как же, - сказала я. - Я жалела, что позволила вам от них

отказаться.

- Хорошо, душа моя, - сказал он. - Об этом мы еще успеем поговорить -

как только вы решите, в какой части света вам угодно поселиться.

И он горячо и пространно говорил о том, как ему большую часть своих

дней довелось провести на чужбине, то и дело меняя место жительства и

испытывая всевозможные превратности судьбы; что и сама и не имела

постоянного места жительства; и что теперь, когда оба мы уже в летах, он

полагает, что и я бы предпочла осесть где-нибудь так, чтобы никуда больше не

переезжать; что до него, он желал бы этого всей душой и настаивает

единственно на том, чтобы выбор сделала я, ибо для него все страны равны,

лишь бы я была с ним.

Я выслушала его слова с великой радостью, во-первых, оттого, что я

твердо решилась уехать отсюда по причине, которую уже упоминала прежде, а

именно из боязни, что о Англии меня кто-нибудь опознает, и вся история с

Роксаной и балами выйдет на свет божий; но, кроме того, в неменьшей степени

меня тронула его готовность предоставить выбор нашего постоянного

местожительства мне; к тому же честолюбие мое торжествовало; я примирилась с

тем, что принцессой мне уже не быть, и радовалась возможности сделаться

графинею.

Все это я пересказала Эми, которая по-прежнему оставалась моим тайным

советником; однако, когда я спросила ее мнения, она меня весьма потешила

своим ответом.

- Который же титул из двух ты советуешь мне избрать, Эми? - спросила я.

- Сделаться ли мне леди, иначе говоря женою английского баронета, или

голландскою графинею?

Эми, как известно, была из тех, что за словом в карман не полезет, и,

зная мое честолюбие почти так же хорошо, как я сама, отвечала без запинки:

- И тот, и другой, сударыня. Который из двух! - воскликнула она,

передразнивая меня. - Почему бы вам не взять оба? Тогда вы и в самом деле,

сударыня, сделаетесь принцессой. Ибо супруга английского баронета и

голландского графа вместе взятые, уж, во всяком случае, равняются одной

германской принцессе!

Все это Эми, разумеется, говорила в шутку, и однако слова ее запали мне

в душу; короче говоря, я решила стать и той и другой, как она говорила, в

чем, как вы увидите из дальнейшего, и преуспела.

Первым делом я дала моему купцу понять, что желаю обосноваться в

Англии, но при условии, что мы не будем жить в Лондоне. Я изобразила дело

так, будто задыхаюсь в городе, но согласна жить в любом другом месте. Затем

я спросила, не годится ли ему какой-либо из портовых наших городов, ибо

знала, что, хоть он и отстал от дел, но не может жить без общения с

коммерсантами. При этом я предложила ему несколько городов на выбор: если

его интересуют торговые дела с Францией, то пусть это будет Дувр либо

Саутгемптон; если же ему хочется быть поближе к Голландии, - то Ипсвич,

Ярмут либо Гулль {110}. Но я нарочно не предлагала ничего определенного.

Единственное, что он должен был понять из моих слов, это что я хотела бы

остаться в Англии.

Однако наступила пора привести наше дело к концу, так что примерно

месяца через полтора мы договорились уже почти обо всем. Среди прочего он

дал мне понять, что загодя примет английское подданство, с тем чтобы, как он

выразился, я была невестой англичанина. С этим было довольно быстро

покончено, ибо в ту пору как раз заседал парламент и, дабы сократить

расходы, несколько иностранцев, желавших натурализоваться, подали общий

билль {111}.

Через три-четыре дня, не более, в продолжение которых я и понятий не

имела, чем он был занят, он преподнес мне красивую сумочку, вышитую бисером,

и, приветствуя меня, как миледи *** (здесь он назвал свою фамилию), вручил

ее мне вместе со своим портретом, обрамленным бриллиантами, и с брошью из

драгоценного камня достоинством в тысячу пистолей; в сумочке же лежал его

патент на звание баронета. На следующее утро мы венчались. Так окончилась та

часть моей жизни, что была посвящена интригам, жизни, исполненной греха и

роскоши; воспоминания о той поре были тем мучительнее, что провела я ее в

самых грубых пороках, и теперь, когда я о них размышляла, огни представали

передо мною во все более черном свете, так что эти мысли омрачали все

радости и благополучие, какими я могла отныне наслаждаться.

Впрочем, в новом моем положении я поначалу радовалась при мысли, что

наконец прекратилась моя преступная жизнь, и чувствовала себя подобно

человеку, возвращающемуся из Индии, который после долгих лет забот и

лишений, благодаря неусыпным трудам и рискуя жизнью, достиг наконец

богатства и прибыл в Лондон со всем своим достоянием, сказав себе, что

никогда и ни за что больше не доверится морской пучине.

Тотчас после венчания мы поехали ко мне (благо церковь была рядом

Blog

Рассказчик берет на себя смелость утверждать, что повесть сия