А. Митрофанов «Тайный визит профессора Воланда накануне перестройки». М. Русь. 1998. 320с

Вид материалаРассказ
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   16
В пору, когда настроение вообще упало до нуля, произошла историческая встреча с Томасом в магазине. Томас Бюргер работал секретарем директора департамента переводов, куда входила и служба русских письменных переводов. Мужчина под пятьдесят, высокий, чуть сутулый, с благородным лицом и мягкими, кошачьими манерами. Обычно за повадками кошки скрывается звериный нрав, но за Томасом гадостей не числилось. Вел себя он исключительно вежливо, предупредительно, за спиной не наушничал. Добрый человек, да и все. По своему солидному облику он тянул на генерального секретаря ООН, а на самом деле - микроскопический чиновник, чуть выше статусом, чем машинистка. Он собирал данные, рассылал документы, следил за сроками. Была у Томаса одна деталь в биографии - в малолетстве он жил в Москве с отцом - знаменитым австрийским коммунистом. Отец работал в Коминтерне. Еще рассказывали, что Томас неудачно женился, потом, естественно, развелся и с тех пор свободен. Вот, собственно, все, что Леша слышал о Томасе. Правда, важный штрих - Бюргер знал несколько языков, в том числе сносно говорил по-русски.

Тармаков стоял у полки с напитками и выбирал что-нибудь повкусней и подешевле. Томас проезжал мимо с полной коляской.
  • Алекс, попробуйте ликер "Моцарт". Это очень редкий ликер, -
    сказал Томас, глядя на батареи бутылок с красивыми этикетками.
    Только не увлекайтесь. Завтра утром придет срочный документ на
    перевод. Голова должна быть чистой, - Томас заулыбался.
  • Опять резолюции? - спросил Тармаков.
  • Как всегда. Ничего нового. Но резолюции переводить просто. Это
    ведь не правила по эксплуатации реакторов. Тогда бы
    порекомендовал купить водку.

Они рассмеялись. Разговор сам собой перекинулся на водку. Сие происходило в России, на даче "крупного руководителя": по неопытности малого Томаса вывернуло наизнанку. Взрослых это развеселило. Отец проявил сдержанность и спокойствие, зато дома задал настоящий разбор. Отец, по словам Томаса, умел быть гневным.

Они вместе вышли из магазина. Томас бросил продукты в багажник машины и вдруг, подумав, спросил:

- Правда, что собираются закрыть Большой театр на ремонт?
Леша засмеялся. Про Большой театр вообще и про ремонт в

частности он ничего не знал.

- Не в курсе...вероятно. Надо посмотреть газеты.

- В Москве можно поселиться только из-за Большого,
мечтательно и искренне сказал Томас. Его глаза увлажнились. По
крайней мере так казалось.

- В Вене тоже знаменитый театр.

- О, конечно, конечно... Венский театр - это гениально. Не представляю, как бы я жил в другом городе. Умер бы сразу. Я ведь бываю в опере через день.

- А я вот ни разу там не был, - ввернул Тармаков. -Как? - воскликнул Томас. - Не верю! Жить в этом городе и не

ходить в оперу!

Леша уже пожалел, что проболтался.

- Билеты трудно достать. И цены пока не по моему карману.

-О, майн готт, цены... Что такое цены? Почему ты не сказал раньше? Если ты любишь оперу, я помогу попасть на самый лучший спектакль. Хочешь?

- Конечно.

Томас с восторгом хлопнул Лешу по плечу.

- В понедельник "Бал-маскарад". Премьера... Будет петь Паваротти.
Поедем вместе. Я тебя проведу. Правда, ложу не обещаю. Но все

увидишь.

До понедельника Леша прикидывал, идти ли в оперу. Не выйдет ли ему боком контакт с Томасом? В принципе Бюргер полусвой. Он часто ходит в советское посольство, посол с ним здоровается за руку. В Союзе у Бюргера толпы друзей. Тем не менее...Кто-то случайно заметит и пойдут разговоры. С другой стороны, Леша слышал, что Бюргер умудряется целые делегации проводить в оперу бесплатно. И наши часто просят его насчет театра. Но просьбы официальных лиц -одно, а самостоятельный подход - иное. Может, проинформировать начальство во избежание неприятностей? Но эту мысль Тармаков сразу отогнал. Инициатива наказуема... Скажут: что это он суетится? Оперу очень полюбил? Какой культурный...

Леша решил от приглашения отказаться. Придумал отговорку, простую, но надежную: мол, приболела жена. Но когда Томас, энергичный и сияющий, зашел в понедельник, Леша не посмел отказаться. Язык почему-то не повернулся. Стеснение захватило.

Прошли они в оперу без билетов. Томас хлопнул билетера по плечу, бросил несколько фраз. Все дело. Почти как в Прокопьевском кино, где служил кассиром родственник Леши. Дружное семейство Тармаковых обычно удовлетворяло свои культурные запросы бесплатно. В отличие от Прокопьевска, правда, в Венском театре места достались стоячие, дешевые, где-то на самом верху. (Родственник-кассир выделял своим самые лучшие места.)

Публика в тот день поражала и раздражала одновременно. Женщины в дорогих платьях, которые дорого пахли и искрились бриллиантами, мужчины при бабочках и смокингах... Ходят не спеша, независимо. Попивают шампанское, улыбаются друг другу. Что им не улыбаться? Им не надо экономить, они не знают, что такое долги, над ними нет начальников, они не добиваются характеристики, они политически неграмотны и морально неустойчивы, они имеют склонность к спиртному, не умеют хранить государственные и служебные тайны, потому как эти тайны на хрен им не нужны... Чувство классовой непримиримости у Тармакова обострились до предела. Он искренне понимал героев Красной Пресни. Он уже был готов идти на баррикады с булыжником в руках.

Премьера действительно получилась шикарная. Декорации, костюмы, голоса - все на высочайшем уровне. В антрактах выходили с Томасом на балкон, дышали свежим воздухом, обозревали панораму вечернего города. Томас безостановочно говорил. Комментировал то, что происходило на сцене, рассказывал о певцах. Под одной крышей в этот вечер собрались звезды из разных стран, в том числе и соотечественница - Людмила Шевчук. Леша никогда прежде не слышал этого имени. Ему стало стыдно за свою серость. Что делать? В Прокопьевске нет оперы, до Москвы далеко, а по телевизору показывают Архипову или Образцову.

Спустились в буфет. Зал сверкал люстрами ненынешних времен, за паркет можно смело давать Ленинскую премию.

Томас еле успевал поворачиваться, пожимать руки, восклицать. Казалось, что он пел сегодня заглавную партию, и все его поздравляют. Леша чувствовал себя несколько растерянно. Отойти от Бюргера было неудобно, идти с ним рядом - привлекать внимание, что совершенно не нужно. А Бюргер словно назло стал представлять его как своего советского коллегу. "О-о-о, - произносили гладко выбритые дяди и оголенные тети после такого представления и с интересом разглядывали Тармакова. А Леша нервничал. Попросить Бюргера обойтись без рекламы? Но ведь обидится. После колебаний Леша шепнул Томасу, что, мол, о его скромной личности можно вообще не говорить.

- Ты боишься? - заржал Томас. - В оперу не ходят агенты КГБ. |
Тармаков покраснел. Идиот... И шутки у него идиотские...

Впрочем, надо реагировать достойно. Неизвестно, кому Бюргер будет докладывать об этом разговоре. Не исключено, что соответствующий товарищ в советском посольстве завтра будет в курсе или... в американском посольстве, но уже господин... Черт дернул пойти сюда.

- Причем тут КГБ? Зачем говорить глупости? - без лишней
вежливости выпалил Алексей.

Томас не обиделся.

- Ладно, Алекс, не волнуйся.

Но не волноваться уже было трудно. Оставшееся время Алексей не слышал знаменитых голосов. Он слушал свой внутренний голос. Кто такой Томас? Зачем он пригласил его? Случайно ли он остановился в магазине? Леша старался припомнить детали. Бюргер всегда приветливо к нему относился. Впрочем, он ко всем относился

приветливо. Несколько раз он хотел вызвать на разговор: однажды,

полгода назад в лифте - что-то спрашивал про Ленинград, затем - в

русском клубе при международных организациях во время коктейля

Вертелся рядом, травил анекдоты. Как-то в парке после обеда пристал

С рассказами об обществе против изготовления слоновой кости. До

слоновой ли кости обыкновенному советскому сотруднику? Леша

тогда посочувствовал слонам и убежал поскорее.

Как расценивать эти эпизодики? Никак или же... Леша хорошо помнил беседу с Михаилом Ивановичем однажды на подмосковной даче. Дочки самого носились по лесу, заползали в очередной малинник и с визгом уничтожали дары леса. Михаил Иванович и Леша брели за ними следом, болтая о том, о сем. Самым извилистым образом разговор повернулся к теме назначения в Вену, дипломатической работе вообще.

- Международные дела, - заметил Михаил Иванович, - так или иначе связаны со специальными целями и специальными службами. Это всегда чемодан с двойным дном. Это всегда борьба теней. Тысячи людей-наших,не наших-будут тебе улыбаться, и ты не будешь до конца жизни знать, зачем они это делают, каково их главное занятие в жизни. У меня был приятель, ученый, который писал книги, ездил в бесчисленные командировки, работал в ООН. Тихий по характеру, мы с ним чаи гоняли... Да, и только на его похоронах я понял, что книги для него - увлечение, не профессия.

Леша посмотрел на Михаила Ивановича. Тот был такой же, как обычно, домашний, расслабленный. Но в тот момент он не казался добрым дядей и примерным отцом. Он по привычке улыбался, но глаза не улыбались. По Леши пронесся холодок. Леша хорошо запомнил это ощущение.

После спектакля тихо скрыться не удалось. Томас потащил за кулисы. Причем в буквальном смысле - схватил за руку и повел по бесчисленным лестницам, кивая бесчисленным служителям. Наконец Добрались до коридора, где мелькали артисты. Группа оперных болельщиков растеклась вдоль стены. Ждали героев... По коридору проследовал пожилой мужчина со старой, но молодящейся женщиной под руку. Что-то знакомое у него лицо... Ба... Да это же президент Австрии. На портретах он лучше. Надо же... Президент запросто прохаживается, и, самое интересное, никому до него нет дела. Ни суеты, ни беготни вокруг. Интересно, если б советский президент гулял по Большому... Леша усмехнулся над этим своим предположением.

-Послушай, - шепнул Тармаков Томасу, - сейчас прошел...

- Да-да, - оборвал Томас и продолжил со злостью: - Он сюда часто шляется. Сидел бы лучше дома... Что он понимает в искусстве.

Бюргер еще пробормотал что-то на немецком, видать, не сильно хвалебное.

Наконец появился Паваротти. Раскованный, тучный, с довольным лицом. Говорят, что это чуть ли не лучший голос мира. Поклонники затрепетали. Он шел по-царски в своем сценическом костюме. Улыбался, кивал, небрежно пожимал руки. Приветливо кивнул Томасу, видно, активистов знает. Дав прогулку по коридору, знаменитый свернул в комнату, уселся за стол и золотым фломастером стал подмахивать автографы. Люди выстроились змейкой, спокойно, без истерики, по очереди подходили. И здесь организованно. Что значит Европа! Томас тоже встал в ожидании, он хотел подписать фото. Леша вынужден был поддержать компанию. Так, совершенно без желания, Тармаков заимел автограф великого. Листок бумаги до сих пор хранится в книжном шкафу и о многом напоминает. Собственно, с того дня все началось...

Наступил момент, когда надо было поблагодарить Томаса и улизнуть. Но опять - в который раз за вечер - не получилось. Томас потащил в кафе напротив, где поклонники накрыли столы для артистов. Паваротти, не переодеваясь, по улице, в окружении восхищенной публики поплыл первым. Выпить-закусить, судя по всему, он любит. Прохожие оборачивались, аплодировали. Исключительно мило. И даже никто не выматерился в бога душу мать. Некому возле Венского театра материться. Беда...

Удивительное дело - Алексей выпил несколько бокалов холодного красного вина и настроение резко улучшилось. Уже не хотелось бежать, в голову не лезли тревожные мысли. Будь что будет... В конце концов, ни одна разведка мира его еще не купила, ни одного секрета он не продал. Пьет с артистами? Ну и что... Попал случайно, отказаться неудобно. Мало ли что можно наплести. Когда после красного вина пошел джин, Леша уже травил анекдоты - что-то про старых евреев и женщин, чьи мужья в командировках. Томас ржал и переводил на немецкий своим знакомым. Те, кстати, были ребята не из обиженных судьбой. Юрист с положением, врач, профессор-филолог, родственник композитора Вагнера. На поверхности всех их объединял интерес к опере. Но Тармаков заметил, что,помимо оперы они обсуждают массу других тем, обмениваются деловой информацией, договариваются о взаимоуслугах. Своего рода клуб-Алексей не знал настолько язык, чтобы ухватить детали, но ключевые слова расшифровал. Скажем,"оперщики" решили в следующем месяце полететь в Нью-Йорк, в "Метрополитен", на очередную премьеру-Будет петь сам Доминго. А ближайшим летом они мечтали податься в Союз, в Грузию, в гости к грузинскому басу. Бас выступал с огромным успехом в Вене, ребята успели с ним познакомиться и подружиться. Тот, естественно, пообещал настоящий шашлык и настоящее вино.

Теперь они ждали лета с надеждой. У Алексея какой-то лохматый тип

виду не чиновник, скорее, великий поэт - настойчиво просил

похлопотать об ускорении визы. Томас, видно, наплел, что русский -

важная птица, дабы обосновать появление в теплом кругу поклонников нового лица.

Подвыпивший Тармаков в отличие от трезвого вопросов и просьб не боялся. Хотите визу, постараемся помочь. Жалко что ли... Любопытно, как вытянутся физиономии посольских начальников, если мелкий клерк Алексей Тармаков начнет хлопотать о визе для непонятных австрийских бездельников, которым стукнуло в голову поразвлечься в Грузии. Такие хлопоты могли бы закончиться сумасшедшим домом. Но наивным людям, привыкшим кататься за океан, чтобы еще раз послушать Доминго, этого не объяснишь. И бог с ними, пусть пребывают в неведении.

Мероприятие закончилось глубоко за полночь. По территории поселка советских сотрудников Тармаков шел тихо-тихо, стараясь дышать по возможности реже. Пока шел, пропала веселость и действие шампанского притупилось. Он брал себя в руки. Он осознавал, что идет сейчас босыми ногами по битому стеклу, ибо, если кто-то увидит его крадущегося ночью домой, будет... понятно, что будет. Кажется, все тихо, граждане мирно спят. Он открыл своим ключом. Зоя глядела безумными глазами. Что-то сказала. Но он не слушал, мгновенно завалился спать.

Следующую неделю Тармаков провел в напряжении. Внимательно наблюдал за окружающими. Появилось ли нечто новое в их отношениях к нему? Как реагирует начальник? Если к Дмитрию Сергеевичу поступила какая-либо информация, он бы по-другому разговаривал. Впрочем,не обязательно.

Томас вел себя тактично. Не панибратствовал, не хлопал по плечу, мол, помнишь, дружище, как мы с тобой ходили на премьеру. Леша больше всего опасался, что Бюргер в чьем-то присутствии проговорится. Но тот, как и раньше, был вежлив, лишнего не болтал.

олько здоровался теплее и смотрел с нескрываемым восторгом. Почему восторг? Леша чувствовал на себе этот счастливый взгляд

Томаса. Что он в самом деле? Или просто отсутствует привычка к

нормальным глазам, в которых нет ненависти, зависти или подозрительности?

Неделю спустя Леша окончательно решил, что страхи напрасны. За

Всеми не уследишь - это раз, во-вторых, ничего плохого и опасного он не сделал, в компанию артистов в кафе попал случайно. Когда

Тармаков краем уха услышал, что Томас обещал провести бесплатно в театр жену Дмитрия Сергеевича вместе с женой представителя "Аэрофлота", он успокоился окончательно. А потом вышло неожиданное: Дмитрий Сергеевич попросил его сопроводить дам в оперу. "Купишь им пирожные, деньги отдам," - улыбался шеф. Насчет денег - чистая шутка, деньги шеф не отдавал никогда. О его жадности ходили легенды. Он даже машину не брал, хотя ему положен бензин за счет представительства, предпочитал ездить "на подчиненных". Как правило, самый слабый, зависимый сотрудник возил на работу, с работы и за покупками. Когда собирали деньги на какие-то нужды, Дмитрия Сергеевича обходили, поскольку знали, что просьбы с финансовыми последствиями вызывали у него сложные чувства, Культпоход в оперу предполагает затраты - свою жену можно приструнить, но чужая ведь непременно захочет в перерыве перекусить и промочить горло, зараза! - и Дмитрий Сергеевич решил послать кого-то из ребят. К тому же баб надо после спектакля развести по домам, нужна машина, а он сам не за рулем.

Леша честно выполнил свой долг. Женщины остались довольны, Послушали оперу, поели тартинки с ветчиной и сыром. От шампанского интеллигентно отказались - вошли в положение младшего чина, для которого угощать шампанским в буфете Венской оперы накладно. Самое большое счастье обеспечил Томас посадил их в ложу. Такие местечки стоят много-много шиллингов, но Томас не взял ни одного шиллинга. Жены обалдели, однако постарались изобразить аристократичность, доказать, что они достойны сидеть в ложе. Вытягивались шеи, строились чуть-чуть презрительные гримасы. В перерыве дамы раскурили по длинной черной сигарете, что, видно по мысли, должно бы окончательно решить вопрос в пользу принадлежности к элите. "Колхозницы, -думал про себя Тармаков. - Как такие дуры в Европу попадают?" Впрочем, вопрос он себе задавал чисто риторический. Ясно, что дур в Европу привозят дураки...

На следующее утро шеф поблагодарил за сопровождение. Про пирожные не сказал ни слова. Как и ожидалось. Бог с ним, лишь бы не привязывался.

С тех пор Леша стал бывать в опере часто. Он обрел внутреннее спокойствие, уверенность в том, что его не упрекнут в чрезмерной тяге к опере и в контактах с Томасом. Раз шеф сам просил Томаса, и все посольство просит- значит, можно. Тем более с Томасом близких контактов нет. Только на работе и в театре.

И Тармаков расслабился, вошел в плотные слои поклонников Венской оперы. Не потому, что полюбил пение и интриги с заранее известным финалом. Ему было интересно находиться в этом помпезном здании, где навечно поселился праздник. Люстры, ли, декорации все сияло, блестело. Здесь бурлила какая-то жизнь, а дома жизни уже не было.

Зоя не ходила с ним. Однажды лишь напросилась, проспала представление. При выходе умудрилась зацепиться рукавом плаща за ручку,и тонкий материал порвался. Зоя не сдержалась, заплакала. Действительно, случай глупее не придумаешь. Плащ хороший, купили на распродаже в дорогом магазине. Больше Зоя в оперу не просилась. Леша не переживал, на людях с ней он чувствовал себя несвободно, словно стыдился, может из-за того, что сравнение с другими женщинами Зойка проигрывала, и даже не внешностью, а мельчайшими деталями, выдававшими в ней незнатное происхождение. Нечто неуловимо хамское в повадках. За границей, особенно с тех пор, как Леша стал театралом, он остро ощутил деление людей на породы. В России это незаметно. Там все почти одинаковы, похоже, и те, что наверху, и те, что внизу. Давно, когда Тармаков учился в седьмом или восьмом классе, к ним в школу приехал секретарь обкома. К событию готовились заранее - терли полы, вешали плакаты. Учителя кричали, чего-то требовали. Наконец появился он в сопровождении неисчислимой свиты. Обычный человек с красноватым лицом, с брюшком, в галстуке с огромным узлом, в стоптанных ботинках. Чем-то напоминавший Леше отца. Ну чем этот секретарь отличался от тысячи мужиков, которые снуют с сетками по замусоренным улицам Прокопьевска? Ничем. И говорил он просто, как дедушка, который ведет внучка в школу: "Наш школьник обязан хорошо учиться, чтобы потом хорошо работать". Дипломаты, советские дипломаты, населявшие посольство и представительство, тоже не отличались от прокопьевских мужиков. Разве что лучше одеты и пострижены... И луком от них меньше несет. Но, когда напиваются, так же болтают глупости и ругаются матом. Про Шопена и Шопенгауэра советские дипломаты, признаться, ни черта не знают. Как и прокопьевцы. Понятно. Ведь дипломаты сами в прошлом прокопьевцы или их отцы прокопьевцы. Секретарь обкома тоже в малолетстве бегал без штанов, дрался с пьяным соседом. Его мать готовила пирожки и пироги, а по праздникам в их доме пьяные гости пели под гармошку. Все мы одних корней. Те, кто других корней, в незапамятные времена удрали в Париж...

В Вене Тармаков наблюдал людей, которые никогда не бегали без

штанов, никогда не дрались. Они не знают, что такое нечищенные

ботинки и метро. У них особая осанка и на лицах совсем другое. Таких

лиц в Прокопьевске не встретишь. И женщины привлекательны

совсем по-иному. Может, потому, что не стояли часами у плиты и

привыкли носить с собой только сумочку. В обществе этих женщин

Зоя проигрывала однозначно. Зоя не создана для Венского оперного, с ней можно пойти максимум на футбол.

С Томасом у Леши наладились вполне свойские отношения. Томас постоянно крутился в театре. Впечатление создавалось такое, что он в театре жил. Лешу познакомил с теми, от кого зависел вход. Совсем, как в Союзе мелкие служители - билетеры, администраторы-радовались бутылке виски, сигаретам и шоколадкам, находили "господину Алексу" местечко в ложе или подставляли стул. Обязательно улыбались. По-английски они почти не говорили, Леша предпочитал не говорить по-немецки, оставался язык жестов и восклицаний. Так или иначе Тармаков навел мосты дружбы и отныне мог попасть в театр в любое время дня и ночи, не заглядывая в кассы.

Постепенно при участии Томаса Леша освоился и в кругу оперных болельщиков. Со многими здоровался за руку, с другими обменивался при встрече кивками. В основном завсегдатаи - солидные мужчины, интеллектуалы, бизнесмены. Попадались и студенты. Мелькали одни и те же личики восторженных девочек и дам постарше, но Томас с ними почти не общался. Томас предпочитал мужчин. Создавалось впечатление, что помимо искренней тяги к опере, он имеет корыстный интерес, крутит какие-то дела. Часто Бюргер брал за локоть некое лицо из числа своих знакомых, отводил в сторону, они секретничали. Леша несколько раз, поймав Томаса на таких сценах, снова забеспокоился - не пахнет ли от интеллигентного клерка и театрала дерьмом, не затянут ли походы в оперу в историю, которая закончится сибирскими лагерями. С другой стороны, Томас постоянно вертится среди советскими даже Дмитрий Сергеевич, тип во всех отношениях осторожный, обращается к нему с просьбами. Может, он работает на нас, в смысле на Союз, и находиться недалеко от него выгодно и почетно? Не поймешь... Одно ясно: Томас непрост...

Венский театр расцветил второй год командировки. Но, чем ближе отпуск, тем больше Тармакова заедал вопрос: что дальше? Что произойдет после Вены? Сколько еще Вена продлится? В начале лета произошли события, которые дали самый неожиданный ответ на эти вопросы.

Началось как всегда со стечения обстоятельств. Алексей был в опере. Давали "Тоску". После спектакля он в числе первых выскочил на улицу. Леше жутко хотелось есть. Днем не успел пообедать -бросили на перевод срочные бумаги - утром два бутербродика с чаем. Раньше по утрам Зойка готовила горячее - кашу, либо даже жарила картошку, потом она решила не доставлять себе лишние хлопоты, и Леша перешел на бутерброды, соленые орешки и какие-нибудь кукурузные хлопья - чушь, в общем, если уходишь на целый день.

Леша побежал к ближайшей будке перехватить хот-дог – горячую сосиску с хлебом и непременным соусом - и чуть не сбил с ног Томаса, который направлялся к своей машине.

-Алекс, куда ты так спешишь? - спросил Бюргер. - Не хочешь с нами поужинать? Мы заказали ужин в китайском ресторане.

Томас был не один, рядом с ним стоял худой, бесцветный арнишка. В другой момент Леша поблагодарил бы за приглашение и отказался. Однако, тогда он умирал, и слово "ужин" прозвучало спасительно. Через десять минут они сидели за столом, еще через десять минут Леша боролся с голодом при помощи креветок или чего-то там еще... Пили хорошее вино. Томас раскраснелся, разболтался. Вспоминал Москву, рассказал истории из своего необычного детства. Например, о том, как он,совсем малыш, ехал в лифте с лидером компартии одной из стран. В будущем этот человек стал всемирно известным деятелем, тридцать лет возглавлял государство и даже жил на своем персональном острове. Но это в будущем, а тогда в лифте лидер держал в руках гроздь винограда. Одному дьяволу известно, где он нашел виноград зимой. И ребенку не дал ни одной виноградинки. Томас запомнил это на всю жизнь. "Я не верил ни одному его слову, меня тошнило от его снимков. Когда Сталин начал против него кампанию, я искренне радовался", - говорил Бюргер, и было заметно, что он до сих пор испытывал негодование.

Леша слушал увлеченно. Среди его знакомых лидеров партий не наблюдалось. Забавно ощущать, что у человека, который сидит рядом и преспокойно пьет вино, какие-то личные счеты с лидерами...

После очередного бокала Тармаков впал в пьяное блаженство. Он тянул одну за другой сигареты, смеялся, хлопал по плечу спутника Томаса, который все время молчал. Собственно, ему трудно было участвовать в разговоре, потому что Томас в основном шпарил на русском, лишь иногда сбиваясь на английский и немецкий, а парень, судя по реакции, английский знал плохо, а русский вообще не понимал. Роль немого свидетеля ему, видно, не нравилась, и он выражал свое отношение к происходящему кислой миной. Но Томас не обращал внимания, разглагольствовал дальше. И помимо прочего, сказал такую странноватую фразу, кивнув в сторону парнишки и перейдя на полутон: "Кажется, он нас ревнует". Леша не понял. Из всей болтовни Бюргера эта фраза сразу отложилась в мозгу. Что он имел в виду? Кто такой парень? Таинственный Томас... Старые страхи эпять полезли Леше в голову. Подведут под монастырь эти ужины в китайских ресторанах.

Закончился вечер славно. Хорошо подогретые, сытые и довольные,

они выползли на свежий воздух. Томасу еще собрали кое-что из еды в

пакетик. Расплатились каждый за себя. Леша прикинул – получилось не так дорого. Парень почти ничего не платил, поскольку почтиничего не ел.