А. Митрофанов «Тайный визит профессора Воланда накануне перестройки». М. Русь. 1998. 320с
| Вид материала | Рассказ |
- Тайна Воланда «Ольга и Сергей Бузиновские. Тайна Воланда», 6953.4kb.
- Список литературы по экономике, 98.46kb.
- Институт международного сотрудничества, 168.16kb.
- -, 1668.78kb.
- Сказка в сердце Чехии!!! Туристический бутик «визит», 11.27kb.
- Государственного Федерального Образовательного стандарта Высшего профессионального, 484.02kb.
- Визит делегации Омского госуниверситета им., 21.18kb.
- Тема : Узагальнення з теми „Княжа Русь Україна, 48.74kb.
- Должностная инструкция профессора кафедры фио, 79.26kb.
- Программа визитинг профессора программа лекции и семинарских занятии визитинг-профессора, 76.7kb.
Вволю нахохотавшись, свернули к делам искусства. Моретти лестно отозвался о профессиональных достоинствах Жени, пустился в рассуждения о близости их творческих почерков, единство философии и прочих туманных вещах, о которых любят распространяться служители муз и в которых они, якобы, что-то смыслят. Нонешвили приняла комплименты холодно, как нечто само собой разумеющееся. При всем глубоком уважении к своей персоне, она не выносила хвалу близсидящих в собственный адрес. Хвала письменная, в журнале или письме, особенно от незнакомых, пожалуйста, хвала в ее отсутствие - пожалуйста, но аллилуйя в лицо - нет. Высокоштильность речей тоже раздражала. Тем более, что она скептически относилась к подобным речам из уст артистов, большинство которых не обладают систематическими знаниями. Род занятий делает их эклектиками, собирателями разнородных представлений и мнений, отучает от самостоятельного мышления. Однако хорошо поставленный голос, богатая мимика, электронная память с сотнями чужих идей порой создают эффект аналитического ума. Но это для легковеров, а не для нее. Ведь она сама актриса, звезда, пусть не гений, но талант (к тому же умеет готовить!) и в отличие от других говорит всегда о том, что ей доподлинно известно, что она пережила, осознала и за что готова драться кулаками.
- Я сомневаюсь, что у нас одинаковая философия, - рубанула
Женя, воспользовавшись паузой. - Мы слишком неодинаково
воспитаны.
Антонио не докопался до "второго дна" фразы, понял ее буквально.
- О, да, конечно. Мне рассказывали, что вы представительница
Древних ассирийцев, что вам пришлось трудно начинать. С кафе, с
ночных клубов. Мое начало было, естественно, легче. Я сразу попал
в центр внимания. Но не из-за своих талантов, а из-за имени отца.
Мой отец - крупнейший адвокат, позже политик, депутат
парламента, даже полтора года входил в правительство. Когда он
умер, его хоронила вся Италия. Отец славился поразительной порядочностью в защите демократии. Он выступал за дружбу с вами, ездил в Россию, боролся за мир.
- В таком случае у вас вдвойне теплые отношения к нашей стране,
- улыбнулась она.
- О, да. Я всегда за обмены, против воинственности. Надо
контактировать, вместе петь, играть, торговать и не драться. В этом
я уверен. Но кто виноват в том, что мы иногда деремся, я не берусь
судить. Политика - грязное дело. Трагедия моего отца в том, что он
чистыми руками взялся за грязное дело. От его честности мир не стал
лучше, а в сенате и палате депутатов не стало чище. Я предпочитаю
держаться подальше от политики.
- От политики нельзя держаться далеко. Сегодня мы перед
выбором: либо активность, либо радиоактивность.
- Знаю, знаю. Пацифизм, конечно, лучше, чем фашизм. Но
пацифисты наивны. Митинги, листовки, проповеди - этим ничего не
поменяешь. Если я буду биться в истерике и требовать, чтобы
американские парни убрались к черту со своими ракетами, разве они
уберутся? У меня есть только голос, а у президента - армия,
полиция, тайные службы, целая свора ублюдков, готовых тебя
удавить в любую минуту.
- Разве голос мало? Тысячи, сотни тысяч, миллионы голосов
вместе, этот мощнейший хор заткнет рот авантюристам.
- Вы оптимистка.
- Оптимистка и этим горжусь. Я же предупреждала, мы воспитаны
неодинаково.
- Я готов, чтобы меня перевоспитали. И в качестве конкретного
шага предлагаю сложить наши два голоса и записать их на
пластинку. Записывать миллионы голосов, к сожалению, пока не
научились.
- Ничего, еще научатся.
Валерий поражался. Такой подругу он увидел впервые. Четкая, лаконичная, собранная, безо всяких капризов и выходок. Тонкость и наступательность в гармоничном сочетании. Прямо опытный дипломат. Когда распрощались с Антонио и сели в машину (обоих мужиков Нонешвили вежливо отсекла), Валерий не удержался от реверанса:
- Ты даешь! Тебе бы иностранными делами заниматься, а не
песенками. Здорово его попотрошила.
- Ничего, не развалится. Покатаемся немножко по городу. Устала
я от политесов. Хоть достопримечательности мне покажи.
- Покажу, поехали.
Вечер провели чудесно. Он разбился в лепешку, мобилизовал все
свои знания, краснобайские способности, знакомства среди
местных. Мадам осталась в восторге. Но на пути в гостиницу она скуксилась.
-Тебе понравился Моретти?
- Энергичный. Бодренький. Поет нормально.
- Нормально. Нашел слово. Если мое пение охарактеризуют этим
словом, то я устроюсь в ЖЭК пенсионерам музыку преподавать.
- По мне, ему в ЖЭКе и выступать, - из принципа защищался
Валерий.
- Абсолютно не согласна. У него есть чутье, пластика. Он
притягивает, понимаешь. Сердцеедствует. Мне другое не
понравилось. Бескрылый он, серенький, духом небогатый. Имеет
доходец, популярность и счастлив по уши. На физиономии
написано: на счете бешеные деньги, сплю с красавицами, отдыхаю в
Ницце на роскошной вилле. Он где-то напоминает моего бывшего
мужа. У Вити, конечно, характер иной, темперамент. Внешность
вообще закачаешься. Бабы падали направо и налево.
- В чем же сходство?
- Сходство в приземленности. Моя семья, мой кров, моя жена,
мое, мое, мое. Не нужны гастроли, не нужны песенки. Ты замужняя
женщина, иди на полставки или вообще никуда не иди. Обслуживай
мужа, дом, а я тебя прокормлю.
- Это по-мужски.
- Нет, это не по-мужски. Его бесило, что я вхожу в моду, что
трепыхаюсь целыми днями ради успеха. Как же! Меня узнают-его не
знают. Ко мне приходят тонны писем, а ему нет. Со мной за руку
здороваются люди, о которых в газетах пишут каждую неделю, а на
него ноль внимания. Зависть, ревность - не по-мужски. Хотя любил
он меня бешено и сейчас любит.
- Он женат?
- Нет. Думаю, не скоро женится. Он гордый: не полюбит, не
возьмет. А полюбить по второму кругу ему трудно. Не заживает рана
и долго не заживет.
Женя умолкла на мгновение.
- Помнишь, Моретти съюморил: "Моя супруга - животное
Домашнее". Прямо Витины рассуждения. Но я-то - животное дикое,
поэтому у нас не сложилось. Ладно, эта история позади. Сколько еще
Историй впереди! Так вот...
- Начали за здравие, кончили за упокой. Вылезаем, приехали.
- Здравие будет. Обязательно. Веришь? - серьезно сказала она.
- Верю.
Женя медленно поцеловала его в щеку, хотела открыть дверцу, но Валерий неожиданно сильно, жадно обхватил ее, повторяя как заклинание:
- Посиди... Не торопись... Посиди... Посиди...
- Ты чего, дружок? Сбрендил на старости лет. Ну-ка, отпусти.
- Посиди... Не торопись... Поговорим.
- Наговориться успеем. Отпусти.
Он покорился, опустив голову, будто провинившийся ученик младших классов в момент разбирательства в присутствии родителей. Нонешвили выпорхнула, прошептав:
- Странный ты... Трудный.
На какое-то время мадам выпала из поля зрения Валерия. Обрывками до него докатывались сведения о том, что Женя репетирует с Моретти, записывается на пластинку. Якобы творческий альянс получился на славу (в смысле обещающий обрести славу). Падкие до сенсаций местные газеты осветили факт, придали ему товарную форму. Среди прочего сообщалось о концерте в престижнейшем зале с участием "западной" и "восточной" звезд. Концерт намечался на ближайшее время. Билетики стоили недешево, значит, интерес прогнозировался.
Валерий обрадовался событию чрезвычайно. Обнаружился предлог. Звонить без предлога он стеснялся. Появление по собственной инициативе, да еще без повода, нарушило бы традицию односторонней связи и, наверняка, вызвало бы раздражение, насмешки со стороны Нонешвили. ("Уж она поиздевается, особливо после инцидента в машине", - прикидывал Валерий). Однако, имея в кармане повод, жить легче. Можно обратиться почти официально. Концерт - явление заметное в текущем культурном процессе, и оно не должно ускользнуть от зоркого ока прессы. Легенда надежная. Когда он нажимал на кнопки телефонного аппарата, аргументы последний раз прокручивались в мозгу, выстраиваясь по росту в хитроумный логический ряд. Правда, внутренний голос предательски скрипел: "Пошлет!" Воспитанный в духе конструктивного доброжелательства и самоуважения, он тяжело сносил пренебрежительное отношение к себе и вечно боялся нарваться на хамство. (Удивительно, но знаменитость с ее выкрутасами переносилась им запросто, оттого, видно, что грубость слов причудливо сочеталась с тонкостью натуры.) Вдруг действительно пошлет?
- Алло, ты? Что ты исчез, зараза? Я болею. Представляешь,
угораздило, - возбужденно кричала Женя. - Приезжай, немедленно.
Я требую. Умираю.
Ее номер в гостинице был наполнен страшным, душу выматывающим нытьем: "Ой, за что мне это? Ой, кошмар! Ой, скорее бы завтрашний вечер пришел, чтобы я уже скорее выступила,
началось и закончилось! Какой ужас, да за что мне все это, за что..." Вокруг толкалось полно народа. Однако, костлявого, сутулого, эдакого крючка, Валерий видел и на репетиции в Москве. Этот
суетился больше других.
- Не стоит рисковать. Отлежись. Сорвется, шанс упустим.
Прогорим, - мямлил крючок.
- Сорвется... Я из тебя полтавскую котлету сделаю, чтоб не каркал.
Освободите помещение. Живенько. Все. Не видите, интервью брать
пришли. Мировая общественность сильно интересуется моим
самочувствием.
Соратники молча повиновались. Валерий удостоился коллективного презрения в форме искривленных лиц. Устроить нечто большее фавориту начальницы, к сожалению, пока было не в
их силах.
- Садись, сынуля. Я лягу от греха подальше.
Она тяжело опустилась на кровать.
- Идиотизм. Перед самым-самым свалиться...
- Что с тобой?
- Слабость. Голова кружится. Врач утверждает, воспаление легких.
Хрипы какие-то он слышал. Лысый черт. Врет, наверное. Когда
воспаление, кашляют, дышать нечем. А я дышу и не кашляю.
- Температуру мерили?
- Тридцать восемь и пять.
- Высокая.
- Ну и что. Даже если тридцать девять или сорок, что это меняет?
Все равно идти. Не отказываться же. Подвести столько людей,
загубить мероприятие. Оно мне слишком тяжело досталось!
Воспаление пройдет, а такого концерта больше не будет.
- Ты права, конечно. Не волнуйся. Тебе нужно хорошо выспаться,
отдохнуть. Постарайся заснуть, а я забегу потом.
- Крыса. Вот ты кто, - взвизгнула Нонешвили. - Крысы бегут с
тонущего корабля. Но учти, я еще не утонула и никогда не утону. Я
как раз из того дерьма, которое не тонет. Убирайся.
- Что ж, - Валерий повернулся.
- Сядь. Не маячь. Я же попросила сесть.
- Ты попросила убраться, насколько я уразумел.
- Сначала я попросила сесть. Какие нежные. Чуть притопнешь,
надуваются. Тащи стул и дай мне руку.
Он притулился возле кровати.
- Поделись, сынуля, с мамочкой. Чем занимаешься? Кого
боготворишь?
- Ничем не занимаюсь, бездельничаю. Никого не боготворю.
- Ой, трепешься, - хитро сощурилась Женя. - Зажимал меня в
машине?
- Детство вспомнил. Потянуло на игры.
- Ты разве в детстве играл? Не поверю. Небось, Жюля Верна
читал. Драмкружок, кружок по фото... Я играла по-настоящему. К
цыганам носилась тайно. Около нашего хутора стоял табор. Меня мальчишки боялись. Ведьмой дразнили. Ушло то время. Сейчас летом там прыгает мой сын.
- Сколько ему?
- Одиннадцать.
- Кто им занимается?
- Я. В основном я. Родственники, братья помогают, к себе
забирают. Но воспитание мое. Знаешь, удивительно. Мы иногда
неделями не видимся,и все равно он похож на меня, каждым жестом,
каждой черточкой. Привезла игрушки, дорогие, шикарные, он раздал
их ребятам в классе. Спрашиваю: "Ты почему не ценишь подарки?"
Отвечает: "Я добрый. Такой же, как ты... Ты же для друзей не
жалеешь." Маленький лис. Боюсь за него. Что получится, когда
вырастет, как к матери отнесется? Представляю, сколько гадостей
ему про меня намелят. Скажут, низкий сорт, дешевка, и жила, и пела
дешево, бестолково. Давно, лет в шестнадцать, попала я к
известнейшему музыканту. Он принял, прослушал, раскланивался.
"Прелесть. Замечательно". Я вышла за дверь. "Ерунда на постном
масле", - тявкнул он жене. Я помню эта, - процедила Женя сквозь
зубы. Не простив до сих пор.
Валерию показалось, что историю с музыкантом-лицемером Нонешвили уже не единожды повторила.
- Меня лично сплетни не волнуют. Но сын. Его могут сбить с
толку. Ему ведь не расскажут о том, что сумасбродная мать
переводила деньги на детский дом, что купила гитаристу кооператив,
когда его обобрала жена при разводе, что десятки людей пьют и жрут
на мои кровные, а я ничего кроме трехкомнатной квартиры не имею|
и самое главное, ничего мне не надо. Я не играю в скромницу,
просто это так. Если завтра окончательно охрипну, безбедной
старости у меня не будет, потому как наличных про запас нет. И черт
с ними. Я знала времена, когда приходилось сутки работать, чтобы
кусок хлеба намазать тоненьким слоем чего-то там. Снимала у
хозяйки угол, и по воскресеньям затевала у нее генеральную уборку.
Старуха отваливала немножко варенья, немножко меда, по
праздникам отрезала мяса на один откус. Крепкая бабка, с норовом.
Год назад проведала. Здоровая, в магазин шлепает сама, хотя лет, уж,
наверное, под девяносто. Накупила я всякой всячины, мы
позастольничали, а в конце она всучила банку меда по старой
памяти. Ха-ха. Получи, говорит, хорошо поешь. Заработала, видишь.
А бабка прижимистая, страсть, зря чаем не напоит. Значит, заслужила. Значит, не подохну с голода. Ха-ха.
Выходи за меня замуж, - вдруг отчеканил Валерий, покраснев как благовоспитанная девица, услыхавшая неприличное словцо.
- Че-е-е-го? - протянула Нонешвили в диком изумлении. - Ты, случайно, головушку не застудил или...
- Не иронизируй, пожалуйста. Я серьезно.
- Не иронизируй. Ой, не могу, - она истерически засмеялась, громко, заразительно. - Не могу. Сынуля жениться вздумал. Тронулся мальчик. Га-га-га.
- Ладно. Прощай. - Он рванулся к двери, задыхаясь от
негодования.
- Стой, - в мгновение посуровела Женя. - Не мельтеши. Будем
разговаривать без шуток. Ты готов на мне жениться?
-Да.
- А куда денется семья? У тебя ребенок. Ты отвечаешь за него.
Опять же работа. На карьере отразится, в вашей сфере ведь смена
жен не приветствуется.
- При чем тут сфера и карьера? Ты же не из управления кадров.
Ни с того ни с сего забеспокоилась за мою карьеру.
- Черт с ней с твоей карьерой. В какое положение ты меня
поставишь? Хочешь, чтобы пальцем в спину тыкали: Нонешвили
разбила семью. Отбила молодого мужа. Нет.
- Чудовищная глупость. Просто чудовищная. Ты же всю дорогу не
боялась злых языков, а тут страх напал? Сама только две минуты
назад...
- Не в злых языках дело. На несчастье счастья не построишь.
Причинишь другому горе, оно тебе аукнется. Вы хорошо жили, не
ссорились, потом появилась я и разрушила. Девочка маленькая, ее
это убьет и жену тоже. Она так смотрела на тебя тогда у подъезда,
преданно, ласково.
- Ничего с Машкой не произойдет. Дед, бабка, я. Она в надежных
руках.
- А жена? Ты же любил ее?
- Со временем многое переоценивается.
- Может, ты и меня потом переоценишь. Уценишь и сдашь в
утиль, как старую вешалку. Так и есть... Я стара для тебя.
- Опять глупость. Возраст не имеет значения.
- Имеет.
- Не имеет.
- Имеет.
- Не имеет.
- Дурак. Если ты мне не нравишься нисколечко, ни полсколечко,
это имеет значение.
- Это имеет, - выдавил Валерий.
- Наконец-то дошло... Жираф несчастный. О главном спросить не
соизволил... Конечно, само собой разумеется. Преуспевающий
молодой парень. Спешите хватать, иначе не достанется. Знай же,ты
мне не нравишься. Слюнтяй и недотепа.
Он весь загорелся: щеки, шея, особенно заалели уши. В сей критический момент в комнату с шумом ворвался, потрясая газеткой с иностранными буковками, бойкий крючок (подобные повороты сплошь и рядом происходят в приключенческих многосерийных фильмах, чуть реже - в реальной действительности).
- Жаль, статья про тебя. Целый подвал. С фотографией.
Она накинулась на газету с жадностью, с которой припадает к воде погибающий от жажды путник.
- Только принесли, - комментировал крючок. - Видно, отличная
рецензия. Фото выбрали выигрышное. Я никому даже не показал,
сразу к тебе.
Нонешвили бросила свеженький, "горяченький" экземпляр Валерию.
- Переведи.
Тот пробежал колонки по диагонали и начал медленно, путано, с церемониальными покашливаниями излагать. Мадам пристально следила. Писанина была на редкость едкая и ругательная. Крючок не угадал. Валерию пришлось извиваться, пропускать некоторые абзацы полностью, порой откровенно врать, поскольку портить Жене настроение перед важнейшим выступлением он, естественно, не хотел. Впрочем, обман раскрылся. Десятым чувством она уловила неискренность и скованность переводчика.
- Чего ты бубнишь? Жульничаешь... Дай сюда. Я чуть-чуть сама
петрю. Ага... Ага, - она впилась в текст. - Министар. Минизвезда, что
ли? Вот здесь что, где цифры? Честно говори, а то убью.
Мало-помалу, опираясь на богатую интуицию, зачатки знаний английского и железную логику, она добивалась правды. Взрыв невиданной силы потряс гостиницу. Истерика. Страшная уничтожительная истерика. Все летит, все валится, все рушится Землетрясение. Тайфун. Смерч. Шторм. В эту минуту Нонешвили могла перебить мировые запасы посуды. Зашел бы случайно в номер некий господин Роберт Слим, накатавший в известном издании данный пасквиль, тела бы его не нашел самый опытный сыщик. В порошок бы его стерли, в пыль. Крючок пытался урезонить. Како|е там!
Получив порцию комплиментов, он позорно ретировался. Валерий отхватил во вторую очередь.
- Лапшичку вешал мне... Артист... Знаешь, как я в языках. На
русском шесть лет разговариваю постоянно и не хуже тебя освоила.
Еще грузинский, армянский, осетинский. Тьфу на тебя. Надо учить
иностранные, чтобы разные прохвосты за нос не водили. Увидишь,
через год с листа читать буду и понимать.
- Отвела душу? - невозмутимо отреагировал он.
- Да... Ты придешь на концерт?
- Обязательно. Мне положено.
- Положено, - Женя улыбнулась. - Дипломат... Сказал бы,
прибегу, радость моя. Поддержу... Попереживаю. Ночь не засну. Эх,
ты... Еще жениться собираешься. Ладно, не оскорбляйся. Я играю. Я
всегда играю и никогда не выйду замуж. А может, выйду. Найду себе
тряпку... половую... Ха-ха... и стану о нее обувь вытирать. Но ты ведь
не тряпка, ты личность. Я слишком уважаю тебя, чтобы испоганить
тебе жизнь. Семья, карьера под откос, взамен взбалмошная бабенка.
Минутное помутнение-и в обрыв. Зачем? Дорогому человеку я не
желаю такого. Наша песня - песня, которая не прозвучит.
- Извините, ваш смелый полет мысли мне недоступен. Счастливо
оставаться. Кстати, до отъезда я должен взять у тебя интервью.
- Неужели наше общение не завалило тебя материалом для
интервью.
- М-да. Завалило... Все же выбери часок.
- Выберу. А ты подумай. Я в корень зрю. Наверное, от этого часто
скучаю.
Нонешвили поймала его губы и долго не отпускала. Насытившись, она оттолкнулась.
Нонешвили ходила за кулисами вдоль сцены по темному,
огромному пространству, пронизанному сверху вниз натянутыми
тросами, занавесами разной длины. Она ходила, как заведенная, в
темном, расшитом золотом "царственном" платье. Ох, сколько
мучилась с этим платьем художница по костюмам - безотказная,
преданная подруга Вера, сколько было ссор, скандалов, крика из-за
проклятого выреза. Теперь все позади. Впереди главное. И Женя
Двигалась, покачиваясь на ходу и постанывая, по идеально прямой
линии взад и вперед. До конца, резкий поворот и обратно. В радиусе
десяти метров никого. Никто близко к ней не подступает, хотя она,
собственно, не замечает никого в своем лунатическом предконцертном
состоянии. Она как измученный адской болью человек перед дверью
кабинета стоматолога: вот-вот позовут и не отвертишься. А бормашина
за дверью зудит и слабонервный пациент воет, бедняжка. Так лучше уж
скорее. Но не вызывают. Нервы будто наматывают медленно на
катушку, вытягивают из тела, тянут, изуверы, по микрону, чтобы наиздеваться вволю, чтобы страдала дольше. Она крутит кистями рук,| шевелит пальцами, сжимает себе кисти - и все идет, идет - живой маятник. На самом кончике языка пляшут и жгут слова, которые она скажет... Но рано, рано говорить. Концерт начинается с опозданием. Маясь за кулисами, Нонешвили орет про себя зрителям, что шумят и заполняют зал по ту сторону занавеса, бродят, покупают бутылочку с прохладительными напитками, пробираются по рядам к своим местам в легком и приятном предвкушении удовольствия: "Скорей уж расселись бы вы, собаки..."
И вот начало - привычное и всякий раз непривычное. Вышла она сильным шагом с газетой в руках, вышла энергично, будто собралась мир перевернуть, разрушить горы, пустить вспять реки. В жестах и позах, в мимике яркого восточного лица - одно: я здесь командирша, я позабочусь о вас, вы тут у меня... Вы мои... Она чувствует свою силу на сцене. Сцена - ее корона, ее счастье, ее самое-самое.
Нонешвили оглядела владения: зал аплодировал, нет, пока не шквально, пока вежливенько, приветственно, изучающе, мол: "Hy-c, что ты за птичка залетная?" Женя кивнула переводчику, тот приготовился.
- Здравствуйте, друзья мои. Я рада возможности встретиться с вами
Тем более, что вы мало обо мне знаете, а то, что знаете, в основном
неправда. Полюбуйтесь, к примеру.
Она развернула газету. Публика оживилась.
- Автор Роберт Слим. Есть среди нас Роберт Слим?
С энного ряда поднялся худой очкастый тип, обшарпанный непредставительный.
- It's me,* - крикнул он.
- Вам не стыдно обманывать людей в Европе и на вашей Родине?
спросила Нонешвили.
- I told the truth to my readers,** - спокойно ответил Слим.
Температура в помещении повысилась. Бешено застрекотали
камеры. Участники дуэли интенсивно обстреливались вспышками. Необычная прелюдия, видно, заинтересовала профессиональных гонщиков за сенсациями и энтузиастов из числа любителей.
- Что ж, пятная других, подчас норовят скрыть собственные пятна,
- после паузы заявила Женя. - Или хитрят. Говорят плохо, стало быть,
ценят; ведь когда покупатель хочет вещь заполучить, он ее дешевит.
Последняя фраза вызвала овации.
- Спасибо вам, господин Слим, - продолжала она. - Сегодня я
собираюсь работать с тройным старанием. Исключительно ради вас.
- Это я (англ.яз.)
** Я сказал правду моим читателям.
Ведь ничто не бьет по злопыхателю сильнее, чем успех объекта
злопыхательства. Итак , весь вечер на сцене преданные служители эстрады Антонио Моретти и Евгения Нонешвили.
При этом мадам разорвала газетенку и швырнула клочья в зал.
Where is Moretti?*** - заорал благим матом посрамленный и затюканный Слим. Он явно стремился продолжать внеплановый диалог в присутствии сотен свидетелей.
- Антоша, где ты? - игривым голоском протянула певица, повернув голову направо. - Молчит. Он принципиально с Вами не разговаривает. Придется мне одной отдуваться.
Словечко "отдуваться" заставила переводчика на мгновение запнуться. Парнишка попался