Geum.ru

"Трилогия желания", книга вторая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   61

вел себя с нею как влюбленный. Но Эйлин хорошо знала, что он нравится

женщинам, а разве мало бездушных кокеток, которые рады будут завлечь его и

исковеркать ей жизнь. Да Фрэнк и сам, может быть, не прочь пасть жертвой

этих обольстительниц.

Взаимное влечение и физическая близость составляют столь неотъемлемую

сторону брака и вообще всякой любовной связи, что почти каждая женщина

следит за проявлениями чувства у своего возлюбленного примерно так, как,

скажем, моряк, плаванье которого зависит от погоды, следит за барометром.

Эйлин в этом смысле не составляла исключения. Она была так хороша собой,

так сильно влекла к себе всегда Каупервуда, что всякая перемена в его

отношении не могла бы от нее укрыться: очередные вспышки страсти

доказывали ей, что она не утратила еще для него своей привлекательности.

Но мало-помалу, задолго до его увлечения миссис Сольберг или кем-либо

другим, пыл Каупервуда стал угасать, - правда, перемена была не столь

велика, чтобы вызвать тревогу. Эйлин недоумевала, но не доискивалась

причин. После неудачи, которую она потерпела в чикагском обществе,

положение ее было слишком шатким, и у нее попросту не хватало на это духу.

С появлением миссис Сольберг и Анутанеты Новак все усложнилось еще

больше. По-своему привязанный к Эйлин, Каупервуд и хотел бы быть нежным с

женой, - он знал, как сильно она его любит, и чувствовал себя виноватым

перед ней, - но в то же время все больше от нее отдалялся. Он отдалялся от

Эйлин или, напротив, вновь сближался с нею в зависимости от оживления или

затишья, поочередно наступавших в его любовных делах, что, впрочем, никак

не отражалось на его делах банкирских, которым он предавался с неизменной

энергией и рвением; Эйлин все это замечала и очень тревожилась. Однако при

ее безмерной самонадеянности ей не верилось, чтобы Каупервуд мог долго

оставаться нечувствительным к ее красоте, а кроме того, сентиментальное

участие, которое она принимала в судьбе Гарольда Сольберга и в его

душевных терзаниях, не позволяло ей трезво судить об истинном положении

вещей. И все же в конце концов она начала понимать, что любовь Каупервуда

идет на убыль. Самое страшное то, что прежние отношения очень быстро

опошляются, превращаясь в пустую видимость былой любви. Эйлин сразу

почувствовала фальшь. Она пыталась протестовать.

- Почему ты не целуешь меня так, как прежде? - упрекала она Каупервуда.

Или в другой раз обиженно спрашивала:

- Что с тобой случилось? Вот уже четыре дня, как ты не обращаешь на

меня никакого внимания.

- Ничего не случилось, - непринужденно отвечал Каупервуд. - Я ничуть не

изменился и отношусь к тебе по-прежнему. - Он привлекал ее к себе, ласкал,

но Эйлин оставалась недоверчивой и настороженной.

В душевном состоянии, которое наступает у человека, столкнувшегося с

этими мучительными и необъяснимыми приливами и отливами любви, очень малую

роль играют так называемый разум или логика. Нельзя не удивляться, как под

напором страсти и под воздействием изменившихся условий рушатся те взгляды

и теории, которыми мы ранее руководствовались в жизни. В ту пору, когда

Эйлин пренебрегла правами первой жены Каупервуда, как смело толковала она

о том, что "ее Фрэнку" нужна женщина, которая подходила бы ему по

развитию, наклонностям, вкусам; теперь же, когда ее одолевал страх, что

Фрэнк найдет себе возлюбленную, еще более отвечающую его запросам, - хотя

Эйлин не представляла себе, кто бы это мог быть, - она рассуждала совсем

по-другому. Неужели пробил ее час? И его влечет к какой-то другой женщине

больше, чем к ней? Это было бы ужасно! Что же тогда делать? - спрашивала

она себя в полной растерянности.

Как-то вечером Эйлин совсем пала духом и даже немножко всплакнула, сама

толком не зная почему. Порой ей доставляло мстительное наслаждение

придумывать, как и чем доймет она ту, которая посягнет на ее мужа. А потом

она терзалась сомнениями. Надо ли открыто объявлять войну, если она

убедится, что у Фрэнка есть любовница? Эйлин знала, что скорее всего

именно так и поступит, но вместе с тем понимала, что если Каупервуд к ней

охладел и кем-то увлечен всерьез, то ничего она этим не добьется. Как все

это ужасно! Но что делать? Как вернуть Фрэнка? Ведь это сейчас самое

главное. Ревнивые расспросы Эйлин заставили Каупервуда насторожиться и

удвоить свое внимание к ней, - правда, чисто внешне. Он по мере сил

скрывал чувства, которые волновали его теперь, - восхищение Ритой

Сольберг, интерес к Антуанете Новак, - и на время преуспел в этом.

Но в конце концов перемена стала слишком очевидной. Эйлин это заметила

спустя год после их возвращения из Европы. В то время она еще

интересовалась Сольбергом, хотя ее отношения с ним никогда не заходили

дальше легкого флирта. Ей, правда, приходило в голову, что Гарольд

довольно привлекателен, но разве можно его сравнить с Фрэнком? Никогда! И

лишь только Эйлин почувствовала, что Каупервуд переменился к ней, она

сразу опомнилась; а случая с каретой было достаточно, чтобы Сольберг и

вовсе перестал для нее существовать. С ужасом думала она о том, что

потерять теперь Каупервуда - это потерять все: его любовь - единственное,

что у нее осталось, после того как рухнули ее надежды попасть в общество.

Быть может, из-за этой неудачи Фрэнк и охладел к ней? Да, да, конечно. И

все же, вспоминая, как он клялся ей в любви, вспоминая свою преданность

ему в самое тяжелое время, когда он сидел в тюрьме в Филадельфии и все от

него отшатнулись. Эйлин не верила, что он способен отплатить ей таким

предательством. Фрэнк может увлечься, но если хорошенько его пристыдить,

устроить, наконец, сцену, неужели у него хватит совести так мутить ее?

Нет, нет, он образумится и снова станет так же ласков и нежен, как раньше.

Когда Эйлин видела его или вообразила, что видела в карете с Антуанетой

Новак, ей очень хотелось учинить ему допрос, но она пересилила себя и

решила сначала последить за ним. Может быть, он волочится сразу за

несколькими женщинами? Тогда это не так уж страшно. Эйлин была обижена,

оскорблена в своих лучших чувствах, но не сломлена.


18. СТОЛКНОВЕНИЕ


Рита Сольберг была из тех женщин, все поведение которых и самая манера

держаться не позволяют заподозрить их в чем-либо дурном. Хотя многое в ее

теперешней жизни было ей внове, она не волновалась, не робела, неизменно

сохраняла душевное равновесие и потому в самых затруднительных

обстоятельствах умудрялась не терять самообладания. Даже захваченная с

поличным, сна не почувствовала бы смущения и неловкости, ибо не видела в

своих отношениях с Каупервудом ничего безнравственного и не мучилась

мыслью о том, куда заведет ее эта связь; такие понятия, как "душа",

"грех", для нее не существовали, а мнение общества мало ее тревожило. Она

любила искусство, любила жизнь - словом, это была настоящая язычница. Есть

такие натуры, защищенные как бы непроницаемой броней. Обычно это люди

стойкие, но не обязательно выдающиеся или особенно преуспевающие. Рита в

своей эгоистической наивности была не способна понять душевные муки

женщины, потерявшей возлюбленного. Сама она равнодушно отнеслась бы к

такой утрате, погоревала бы, наверно, немножко и утешилась: уверенная в

своей красоте и тщеславная, она ждала бы для себя в будущем чего-нибудь

лучшего или во всяком случае столь же хорошего.

Рита часто навещала Эйлин - и с Гарольдом и без него, ездила с

Каупервудами кататься, бывала с ними в театре, на выставках. После

сближения с Каупервудом она снова решила учиться живописи. Вечерние и

дневные занятия, которые можно было по желанию пропускать, служили ей

прекрасным предлогом для частых отлучек из дому. Кроме того, Гарольд, с

тех пор как у него появились деньги, заметно повеселел, стал вести более

легкомысленный образ жизни, увлекаться женщинами. Каупервуд даже советовал

Рите предоставить мужу полную свободу, чтобы в случае, если их отношения

откроются, тот был связан по рукам и ногам.

- Пусть заведет какой-нибудь серьезный роман. Мы наймем сыщиков и

соберем против него улики. Он тогда и рта не посмеет раскрыть, - объяснил

Каупервуд Рите.

- Ну зачем же? У него и так было сколько угодно историй, - с милым

простодушием заметила Рита. - Он даже отдал мне кое-что из своей переписки

(она произнесла "пи-еписки") - любовные послания, которые он получал от

разных женщин.

- Письма - это недостаточно. Если уж нужно будет его припугнуть, нам

потребуются свидетели. Когда он опять влюбится в кого-нибудь, дай мне

знать, а об остальном я позабочусь сам.

- Мне кажется, он даже сейчас влюблен, - забавно протянула Рита. -

На-днях я видела его на улице с одной из его учениц. Прехорошенькая

девушка, кстати.

Известие это обрадовало Каупервуда. Порой ему казалось, что если бы

Эйлин уступила домогательствам Сольберга, он был бы только рад; поймав ее

на месте преступления, он почувствовал бы себя в безопасности. Впрочем,

нет, в глубине души он не хотел этого и, наверное, хоть не надолго, а

огорчился бы ее изменой. К Сольбергу, однако, были приставлены сыщики,

связь его с ветреной ученицей установлена и подтверждена под присягой

свидетелями, чего вместе с имевшейся у Риты "пи-епиской" было вполне

достаточно, чтобы "заткнуть рот" музыканту, вздумай тот поднять шум. Так

что Каупервуду и Рите нечего было особенно тревожиться.

Другое дело Эйлин. Мысль об Антуанете Новак не давала ей ни минуты

покоя: подозрения, любопытство, тревога неотступно терзали ее. После

всего, что Каупервуд перенес в Филадельфии, Эйлин не хотела ничем вредить

ему здесь, но вместе с тем при мысли, что он ее обманывает, она приходила

в ярость. Не только ее любви, но и тщеславию был нанесен жестокий удар.

Как узнать, наконец, правду? Самой следить за ним? Гордость не позволяла

Эйлин поджидать Каупервуда на улице, у конторы, в отелях, подсматривать

из-за угла. Нет, на это она не пойдет! Потребовать у него объяснений? Не

имея достаточно веских доказательств, это было бы глупо. Он слишком хитер,

и если его вспугнуть, он заметет следы, и она так ничего и не узнает: он

просто будет все отрицать. Эйлин совсем извелась, не зная, на что

решиться, пока однажды с болью в сердце не вспомнила, как десять лет назад

ее собственный отец прибег к помощи сыщиков и без труда установил ее связь

с Каупервудом и место их тайных встреч. Как ни горько, как ни мучительно

было это воспоминание, но теперь тот же самый способ дознаться истины не

вызывал в ней такого возмущения, как когда-то. Что ж, ведь тогда это

разоблачение не причинило Каупервуду вреда, рассуждала Эйлин, во всяком

случае большого вреда (это было неверно), ну и теперь ничего особенного не

произойдет (что тоже было неверно). Но кто же поставит в вину страстной,

любящей и глубоко уязвленной женщине такое отклонение от истины? Эйлин

прежде всего хотела узнать, виновен ли он перед нею, а там уж она решит,

что делать. И тем не менее она понимала, что вступает на опасный путь, и

содрогалась при мысли о возможных последствиях. Если ожесточить Фрэнка, он

может ее бросить, поступить с ней так же, как с первой женой, Лилиан.

Все эти дни, присматриваясь к своему господину и повелителю, она

думала: неужели он меня разлюбил и обманывает, как обманывал тринадцать

лет назад свою первую жену? Неужели он вправду мог сойтись с такой

девушкой, как Антуанета Новак? Думала, думала, думала с безотчетным

страхом и вместе с тем с решимостью постоять за себя. Но как

воздействовать на него? Если он еще любит ее, то все обойдется... ну, а

если нет?

Сыскная контора, куда Эйлин после долгих недель мучительных колебаний в

конце концов обратилась, была одним из тех гнусных учреждений, к услугам

которых многие все же не брезгают прибегать, когда нет иного способа

разрешить свои сомнения в личных или денежных делах. С Эйлин, как с

богатой клиентки, не преминули содрать втридорога, но поручение выполнили

исправно. К ее изумлению, досаде и ужасу, после нескольких недель слежки

ей донесли, что Каупервуд близок не только с Антуанетой Новак, - о чем она

подозревала, - но и с миссис Сольберг. И поддерживает отношения и с той и

с другой - две связи одновременно! Известие это так ошеломило Эйлин, что

она долго не могла прийти в себя.

Ни одна женщина ни до, ни после этой истории не казалась Эйлин столь

опасной, как Рита Сольберг. Из всех живых существ женщины больше всего

боятся женщин, и прежде всего умных и красивых. Рита Сольберг за последний

год очень выросла во мнении Эйлин; материальное положение ее явно

улучшилось, и благоденствовавшая Рита хорошела с каждым днем. Однажды,

увидев ее в очень элегантном новеньком кабриолете на Мичиган авеню, Эйлин

рассказала о своей встрече Каупервуду.

- У отца ее, вероятно, хорошо идут дела, - заметил он. - От Сольберга

ей кабриолета никогда не дождаться.

И как Эйлин ни симпатизировала Гарольду - этому музыканту с

впечатлительной душой, она понимала, что Каупервуд прав.

В другой раз, на премьере, сидя рядом с Ритой в ложе, она обратила

внимание, какое изящное и дорогое ка ней платье: светлый шелк весь в

мелкую складочку, ажурная строчка, бесчисленные крохотные розетки из лент

- над всем этим кому-то пришлось немало потрудиться.

- Какая прелесть! - заметила Эйлин.

- Да? Вы находите? - беззаботно отвечала Рита. - Моя портниха столько

возилась с ним, я думала, она никогда не кончит.

Платье обошлось в двести двадцать долларов, и Каупервуд охотно уплатил

по счету.

Возвращаясь тогда из театра домой, Эйлин думала о том, как изящно

одевается Рита и как она умеет всегда выбрать именно то, что ей идет.

Все-таки она очаровательна!

Теперь же, когда оказалось, что те самые чары, которые пленили ее,

пленили и Каупервуда, Эйлин ощутила бешеную, лютую ненависть. Рита

Сольберг! То-то приятная будет для нее неожиданность, когда она услышит,

что Каупервуд делил свои чувства между ней и какой-то ничтожной

стенографисткой, Антуанетой Новак! И этой дрянной выскочке Антуанете тоже

хороший будет сюрприз, когда она узнает, как мало значит она для

Каупервуда, если Рите Сольберг он снял целую квартиру, а с ней встречается

в домах свидания и средней руки номерах.

Но как ни злорадствовала Эйлин, мысль о собственной беде неотступно

мучила и терзала ее. Какой лгун! Какой лицемер! Какой подлец! Ее

попеременно охватывало то отвращение к этому человеку, который когда-то

клялся ей в своей любви, то безудержный, бешеный гнев, то сознание

непоправимой утраты и жалость к себе. Что ни говори, а лишить такую

женщину, как Эйлин, любви Каупервуда - значило отнять у нее все; без него

она была как рыба, выброшенная на берег; как корабль с поникшими парусами;

как тело без души. Рухнула надежда с его помощью занять положение в

обществе, померкли радость и гордость именоваться миссис Фрэнк Алджернон

Каупервуд. Получив донесения сыщиков, она сидела у себя в комнате,

устремив усталый взгляд в пространство; впервые в жизни горькие складки

обозначились в уголках ее красивого рта. Перед ней как в тумане

беспорядочно проносились картины прошлого, страшные мысли о будущем. Вдруг

она вскочила - в глаза ей бросилась фотография на туалетном столе, с

которой, словно на смех, спокойно и пытливо смотрел на нее муж. Эйлин

схватила снимок, швырнула на пол и в бешенстве растоптала своей изящной

ножкой красивое и наглое лицо. Мерзавец! Негодяй! Она представила себе,

как белые руки Риты обвивают его шею, как губы их сливаются в долгом

поцелуе. Воздушные пеньюары, открытые вечерние туалеты Риты стояли у нее

перед глазами. Так нет же, он не достанется ни ей, ни этой дрянной

выскочке, Антуанете Новак! Этому не бывать! Дойти до того, чтобы связаться

с какой-то стенографисткой у себя же в конторе! В будущем она уже не

позволит ему взять себе в секретари девушку. После всего, чем она для него

пожертвовала, он не смеет не любить ее, не смеет даже глядеть на других

женщин! Самые несообразные мысли вихрем проносились в ее голове. Она была

близка к помешательству. Страх потерять Каупервуда довел ее до такого

исступления, что она способна была на какой угодно опрометчивый шаг, на

какую угодно бессмысленную и дикую выходку. Эйлин с лихорадочной

поспешностью оделась, послала за наемной каретой и велела везти себя к

Дворцу нового искусства. Она покажет этой красавице с конфетной коробки,

этой вкрадчивой дряни, этой чертовке, как отбивать чужих мужей. По дороге

она обдумывала план действий. Она не станет сидеть сложа руки и

дожидаться, пока у нее отнимут Фрэнка, как она отняла его у первой жены.

Нет, нет и нет! Он не может так поступить с ней. Пока она жива, этого не

будет! Она убьет Риту, убьет эту проклятую стенографистку, убьет

Каупервуда, убьет себя, но этого не допустит. Лучше отомстить и покончить

с собой, чем потерять его любовь. В тысячу раз лучше!

К счастью, ни Риты, ни Гарольда дома не было. Они уехали в гости. В

квартире на Северной стороне, где, как сообщило Эйлин сыскное агентство,

миссис Сольберг и Каупервуд встречались под фамилией Джекобс, Риты тоже не

оказалось. Понимая, что дожидаться бесполезно, Эйлин после недолгих

колебаний велела кучеру ехать в контору мужа. Было около пяти часов.

Антуанета и Каупервуд уже ушли, но Эйлин не могла этого знать. Однако по

пути туда она передумала и приказала повернуть обратно, к Дворцу нового

искусства - сперва надо разделаться с Ритой, а потом уже с той девчонкой.

Но Сольберги еще не возвратились. Отчаявшись найти Риту, Эйлин в

бессильной ярости поехала домой. Где же и как встретиться ей с Ритой

наедине? Но на ловца и зверь бежит: к злобной радости Эйлин, Рита

неожиданно явилась к ней сама. Часов в шесть вечера Сольберги возвращались

из гостей по Мичиган авеню, и Гарольд, когда экипаж поравнялся с особняком

Каупервудов, предложил заглянуть к ним на минутку. Рита была прелестна в

бледно-голубом туалете, отделанном серебряной тесьмой. Ее туфли и перчатки

были чудом изящества, а шляпка - просто мечта. При виде Риты Эйлин - она

была еще в вестибюле и сама отворила Сольбергам - почувствовала

непреодолимое желание вцепиться ей в горло, ударить ее, но сдержалась и

проговорила: "Милости прошу". У нее хватило ума и самообладания скрыть

свое бешенство и запереть за ними дверь. Рядом с Ритой стоял Гарольд, в

модном сюртуке и шелковом цилиндре, фатоватый, никчемный, но все-таки его

присутствие сдерживало Эйлин. Он кланялся и улыбался.

- О, - собственно звук этот не походил у Сольберга ни на "о", ни на

"а", а представлял собой нечто вроде модулированного по-датски "оу", что

даже нравилось Эйлин. - Как поживаете, миссис Каупервуд? Оу! Я так

счастлив вас видеть.

- Не пройдете ли в гостиную, - хрипло произнесла Эйлин. - Я только

зайду к себе и сейчас же вернусь! - Затем, когда Сольберги были уже в

дверях, Эйлин, словно что-то вспомнив, нежным голоском позвала Риту: -

Миссис Сольберг! Может быть, вы подыметесь на минутку ко мне? Я хочу

показать вам одну вещь.

Рита тотчас согласилась. Она считала своим долгом всегда быть особенно

предупредительной с Эйлин.

- Мы к вам заглянули всего на несколько минут, но я с удовольствием

подымусь с вами, - отвечала она, возвращаясь с приветливой улыбкой в

вестибюль.

Эйлин пропустила Риту вперед, легко и уверенно ступая, поднялась по

лестнице, вошла следом за ней в спальню и закрыла дверь. Затем с

решимостью и злобой, порожденной отчаянием, она заперла дверь на ключ и

круто повернулась к Рите. Глаза Эйлин горели ненавистью, щеки побелели,

потом стали багровыми, пальцы конвульсивно сжимались и разжимались.