"Трилогия желания", книга вторая

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 9 10 11 12 13 14 15 16 ... 61

непродолжительной и не захватила его. Девушка была не из тех, что могла бы

удержать Каупервуда после того, как было удовлетворено его любопытство.

За этой связью последовала еще одна короткая интрижка с некоей миссис

Джозефайн Ледуэл, красивой вдовушкой, которая, вздумав спекулировать на

хлебной бирже, обратилась за советом к Каупервуду и с первой же встречи

решила, что с ним стоит затеять флирт. Внешне она немного походила на

Эйлин, но была постарше, не так хороша собой и обладала более трезвым,

практическим складом ума. Ее элегантность, независимая манера держаться и

холодная расчетливость заинтриговали Каупервуда. Она, со своей стороны,

всячески старалась его завлечь и в конце концов преуспела; местом встреч

им служила ее квартира на Северной стороне. Связь эта длилась месяца

полтора; новая возлюбленная даже не очень нравилась Каупервуду. Всякой

женщине, которая с ним сближалась, предстояло состязаться с

привлекательностью Эйлин и былым очарованием его первой жены. А это

оказывалось не так уж просто.

Именно в ту пору, чем-то напоминавшую первые годы супружества с Лилиан,

когда они тоже почти никуда не выезжали, Каупервуд встретил, наконец,

женщину, которой суждено было оставить глубокий след в его жизни. Он долго

не мог ее забыть. Это была жена молодого скрипача, Гарольда Сольберга,

датчанина, поселившегося в Чикаго. Сама она не была датчанкой. Мужа ее

выдающимся скрипачом никак нельзя было назвать, хотя музыкальным

темпераментом он несомненно обладал.

Всем нам приходилось сталкиваться, и в самых разных областях, с этими

будущими светилами, без пяти минут знаменитостями, непризнанными гениями.

Это любопытный народ, с великим упорством предающийся тому делу, к

которому вопреки всему считает себя призванным. У этих людей и подобающая

внешность и все традиционные замашки профессионала, однако это только

"медь звенящая и кимвал бряцающий". Достаточно было самого краткого

знакомства с Гарольдом Сольбергом, чтобы отнести его именно к этой

категории людей искусства. У него был хмурый блуждающий взгляд, длинные до

плеч темно-каштановые кудри, которые он зачесывал назад, оставляя одну

прядь по-наполеоновски спущенной на лоб, младенчески нежный румянец,

чересчур пухлые, красные, чувственные губы, красивый нос с небольшой

горбинкой, густые брови и усы, которые топорщились так же беспокойно, как

и его болезненно самолюбивая и ничтожная душа. Родные услали его из Дании,

потому что в двадцать пять лет он все еще никак не проявил себя и только и

делал, что докучал замужним дамам, в которых постоянно влюблялся. В Чикаго

Сольбергу пришлось жить на сорок долларов в месяц, которые высылала ему

мать, и на скудный заработок от уроков музыки. Денег было маловато, но,

расходуя их на свой лад "экономно" - то есть одеваясь шикарно и питаясь

впроголодь, - он как-то выворачивался и даже сумел окружить свою персону

неким романтическим ореолом. Ему было всего двадцать восемь лет, когда он

встретил Риту Гринаф из Уичиты, штат Канзас; к тому времени, когда

Сольберги познакомились с Каупервудом, Гарольду было тридцать четыре года,

а его жене - двадцать семь.

Она училась в чикагской школе живописи и ваяния и встречалась с

Сольбергом на студенческих вечерах; в ту пору ей казалось, что он играет

божественно и что жизнь - это только искусство и любовь. Весна, сверкающее

на солнце озеро, белые паруса яхт, несколько прогулок и бесед в тихие,

задумчивые вечера, когда город утопает в золотистой дымке, завершили дело.

Затем последовало внезапное венчанье в субботний вечер, свадебная поездка

в Милуоки на один день, возвращение в студию, которую нужно было теперь

переоборудовать для двоих, и поцелуи, поцелуи без числа, пока не был

утолен любовный голод.

Но одними поцелуями сыт не будешь, и вскоре начались семейные

неурядицы. Счастье еще, что молодым не пришлось столкнуться с подлинной

нуждой. Рита была сравнительно обеспечена. У отца ее был в Уичите свой

небольшой элеватор, приносивший ему неплохой доход, и, когда она внезапно

вышла замуж, старик решил по-прежнему высылать ей деньги, хотя служение

искусству, которому посвятили себя дочь и зять, было для него чем-то

совершенно чуждым и непонятным. Тщедушный, робкий, мягкий человек,

предпочитавший лучше наживать поменьше, лишь бы ничем не рисковать, и

словно созданный для жизни в провинциальной глуши, он смотрел на Гарольда

примерно так, как мы стали бы смотреть на адскую машину, - с любопытством,

однако держась на почтительном расстоянии. Но со временем - ибо даже людям

простодушным не чужды человеческие слабости - он стал гордиться своим

зятем, хвастался по всей округе Ритой и ее супругом-музыкантом, пригласил

их на все лето к себе в гости, желая поразить соседей, а осенью привез

жену в Чикаго навестить молодых, и мать Риты, мало чем отличавшаяся от

любой фермерши, ездила с ними кататься, участвовала в пикниках, бывала на

артистических вечеринках в студиях. Это было забавно, наивно, нелепо и

типично для Америки того времени.

Рита Сольберг была по натуре женщина довольно флегматическая. Ее

округлые, мягкие формы говорили о том, что годам к сорока ей предстоит

растолстеть, и все же она была на редкость привлекательна. Шелковистые

пепельные волосы, влажные серо-голубые глаза, нежная кожа и ровные белые

зубы давали ей право гордиться своей внешностью, и она прекрасно сознавала

силу своих чар. Разыгрывая детскую наивность и беспечность, она

притворялась, будто не замечает, какой трепет вызывает ее красота у иных

влюбчивых мужчин, а между тем всегда прекрасно отдавала себе отчет в том,

что делает, и зачем, - ей нравилось испытывать свою власть. Она знала, что

у нее великолепные плечи и шея, пышные соблазнительные формы, что

одевается она изящно, и хотя много тратить на туалеты не может, во всяком

случае каждая ее вещь носит на себе отпечаток ее индивидуальности. Любая

модистка позавидовала бы искусству, с каким она из старой соломенной

шляпы, лент и какого-нибудь перышка мастерила себе новую, которая

удивительно шла к ней. Она любила наряжаться в белое с голубым или с

розовым, в коричневое с палевым - наивные, девичьи сочетания, в которых

как бы отражалась ее душа; вокруг талии она обычно повязывала широкую

коричневую или красную ленту, а шляпы носила большие с мягкими полями,

красиво обрамлявшими ее лицо. Рита грациозно танцевала, недурно пела, с

чувством, а иногда и с блеском играла на рояле, рисовала. Но все это

ничего общего не имело с настоящим искусством, - Рита не была подлинным

художником и если чем-либо и выделялась из окружавшей ее среды, то скорее

своими настроениями и мыслями - изменчивыми, сумасбродными, своевольными.

С точки зрения общепринятой морали Рита Сольберг в ту пору была особа

опасная, хотя сама она считала себя просто милой фантазеркой.

Изменчивость ее настроений объяснялась отчасти тем, что она стала

разочаровываться в Сольберге. Он страдал одной из самых страшных болезней

- неуверенностью в себе и неспособностью найти свое призвание. По временам

он никак не мог решить, рожден ли он быть великим скрипачом, или великим

композитором, или, на худой конец, великим педагогом, - впрочем, с

последней возможностью ему никак не хотелось примириться. "Я артист, -

любил он говорить. - О, как я страдаю от своего темперамента!" И заключал:

"Чурбаны! Бесчувственные скоты! Свиньи!" - это уже относилось к

окружающим. Играл он очень неровно, хотя порой в его исполнении было

немало изящества, лиричности и мягкости, снискавших ему некоторое внимание

публики. Но, как правило, исполнение Сольберга отражало хаос, царивший в

его мыслях. Он играл так лихорадочно, так нервно, водил смычком с такой

самозабвенной страстностью, что не мог уже уследить за техникой игры и

много от этого терял.

- Дивно, Гарольд! - восторженно восклицала Рита в первые годы их брака.

Потом она уже не была в этом уверена.

Чтобы стать предметом восхищения, нужно чего-то достигнуть в жизни. А

Гарольд ничего не достиг - поневоле должна была признать Рита - и вряд ли

когда-нибудь достигнет. Он давал уроки, горячился, мечтал, лил слезы, что,

однако, не мешало ему с аппетитом есть три раза в день и время от времени

заглядываться на женщин. Быть для своего избранника всем, быть

единственной и неповторимой, заполнить собою все его помыслы и чувства -

на меньшее Рита не хотела согласиться, она слишком высоко себя ценила.

Поэтому, когда с годами Гарольд начал изменять ей, сначала в мечтах, а

потом и на самом деле, терпение Риты истощилось. Она вела счет его

увлечениям: молоденькая девушка, которой он давал уроки музыки, студентка

из школы живописи, жена банкира, в доме у которого Гарольд иногда

выступал. Узнав об очередной измене, Рита замыкалась в себе и угрюмо

молчала или уезжала к родным. Гарольд униженно каялся, плакал, бурные

сцены заканчивались пылким примирением, а потом все начиналось сначала.

Такова жизнь!

Потеряв веру в талант Гарольда, Рита перестала его ревновать, но ей

было досадно, что ее чары уже не властны над ним и что он смеет обращать

внимание на других женщин. Под сомнение ставилась ее красота, а она все

еще была красива. Ниже ростом, чем Эйлин, и не такая крупная, Рита была

более пышной, округлой и казалась нежнее и женственней. Полнота ее

красила, но, в сущности, она не была хорошо сложена, зато в изменчивом

выражении глаз, в линии рта, в ее неожиданных фантазиях и мечтательности

таилась какая-то чарующая прелесть. Она стояла выше Эйлин по развитию,

лучше понимала живопись, музыку, литературу, лучше разбиралась в событиях

дня и в любви была куда более загадочной и обольстительной. Она знала

много любопытного о цветах, драгоценных камнях, насекомых, птицах, помнила

имена героев художественных произведений, читала на память и прозу и

стихи.

Когда Каупервуды познакомились с Сольбергами, те все еще снимали студию

во Дворце нового искусства и, по-видимому, наслаждались безоблачным

семейным счастьем. Правда, дела у Гарольда шли неважно, он уже на все

махнул рукой и плыл по течению. Первая встреча состоялась за чаем у

Хатштадтов, с которыми Каупервуды сохранили дружеские отношения. Гарольд

играл, и Эйлин, - Каупервуда в этот день с ней не было, - решив, что

Сольберги люди интересные, а ей необходимо развлечься, пригласила их к

себе на музыкальный вечер. Те воспользовались приглашением.

Каупервуд с первого взгляда разгадал Сольберга. "Неустойчивая,

эмоциональная натура, - подумал он, - и, вероятно, слишком слабоволен и

ленив, чтобы из него когда-нибудь вышел толк!" Тем не менее скрипач ему

понравился. Подобно фигуркам на японских гравюрах, Сольберг был любопытен

как характер, как тип. Каупервуд встретил его очень любезно.

- Миссис Сольберг, я полагаю, - сказал он, почтительно склоняясь перед

Ритой, спокойную грацию и вкус которой он сразу оценил. Она была в

скромном белом платье с голубой отделкой - по верхнему краю кружевных

оборок была пропущена узенькая голубая лента. Ее обнаженные руки и плечи

казались удивительно нежными. А живые серые глаза глядели ласково и

шаловливо, как у балованного ребенка.

- Вы знаете, - щебетала она, капризно выпячивая хорошенькие губки, как

всегда это делала, когда что-нибудь рассказывала, - я уж думала, мы

никогда сюда не доберемся. На Двенадцатой улице - пожар (она произнесла

"пажай"), и никак не проедешь, столько там машин. А дым какой! Искры! И

пламя из окон. Огромные багровые языки - знаете, почти оранжевые с черным.

Это красиво - правда?

Каупервуд был очарован.

- Очень даже, - весело согласился он с тем благодушным и

снисходительным видом, с каким взрослые говорят с детьми. Он и в самом

деле почувствовал какую-то отеческую нежность к миссис Сольберг, она

казалась такой наивной, юной и в то же время бесспорно обладала и

характером и индивидуальностью. Лицо и плечи необыкновенно хороши, думал

он, скользя по ней взглядом. А миссис Сольберг видела перед собой только

элегантного, холодного, сдержанного человека, - судя по всему, очень

энергичного, - с блестящими, проницательными глазами. "Да, это не Гарольд!

- думала она. - Тот никогда ничего не добьется в жизни, даже известности".

- Как хорошо, что вы взяли с собой скрипку, - говорила между тем Эйлин

Гарольду в другом углу гостиной. - Мне очень хотелось послушать вас.

- Вы слишком любезны, - отвечал Сольберг, слащаво растягивая слова. -

Как у вас красиво тут: какие чудесные книги, нефрит, хрусталь...

Эйлин нравилась его мягкая податливость. Он похож ка впечатлительного,

балованного мальчика, подумала она. Его должна была бы опекать

какая-нибудь сильная, богатая женщина.

После ужина Сольберг играл. Высокая фигура, глаза, устремленные в

пространство, волосы, спадающие на лоб, - весь облик музыканта

заинтересовал Каупервуда, но миссис Сольберг интересовала его больше, и

взгляд его то и дело обращался на нее. Он смотрел на ее руки, порхавшие по

клавишам, на ямочки у локтя. Какой восхитительный рот и какие светлые

пушистые волосы! Но главное - за всем этим чувствовалась индивидуальность,

определенная душевная настроенность, которая вызывала у Каупервуда

сочувственный отклик, более того - страстное влечение. Такую женщину он

мог бы полюбить. Она чем-то напоминала Эйлин, когда та была на шесть лет

моложе (Эйлин теперь исполнилось тридцать три, а миссис Сольберг двадцать

семь), только Эйлин была более рослой, сильной, здоровой и будничной.

Миссис Сольберг - словно раковина тропических морей, - пришло ему в голову

сравнение, - нежная, теплая, переливчатая. Но в ней есть и твердость. Он

еще не встречал в обществе подобной женщины. Такой притягательной, пылкой,

красивой. Каупервуд до тех пор смотрел на нее, пока Рита, почувствовав на

себе его взгляд, не обернулась и лукаво, одними глазами, не улыбнулась

ему, строго поджав губы. Каупервуд был покорен. Может ли он на что-то

надеяться, - было теперь единственной его мыслью. Означает ли эта

неуловимая улыбка что-нибудь, кроме светской вежливости? Вероятно, нет. Но

разве в такой натуре, богатой, пылкой, нельзя пробудить чувство?

Каупервуд воспользовался тем, что Рита встала из-за рояля, чтобы

спросить:

- Вы любите живопись? Не хотите ли посмотреть картинную галерею? - и

предложил ей руку.

- Когда-то я думала, что буду знаменитой художницей, - с кокетливой

ужимкой и, как показалось Каупервуду, удивительно мило сказала миссис

Сольберг. - Забавно! Правда? Я даже послала отцу рисунок с трогательной

надписью: "Тому, которому я всем обязана", Надо видеть рисунок, чтобы

понять, как это смешно.

И она тихо засмеялась.

Каупервуд весело вторил ей, чувствуя, как жизнь вдруг заиграла новыми

красками. Смех Риты освежал, словно летний ветерок.

- Это Луини, - сказал он, невольно понижая голос, когда они вошли в

галерею, освещенную мягким сиянием газовых рожков. - Я купил его прошлой

зимой в Италии.

Перед ними было "Обручение св.Екатерины". Каупервуд молчал, пока она

разглядывала тонкие черты святой, которым художник сумел придать выражение

неземного блаженства.

- А вот, - продолжал он, - мое самое ценное приобретение - Пинтуриккьо.

- Они остановились перед портретом известного своим коварством Цезаря

Борджиа.

- Какое необыкновенное лицо! - простодушно заметила миссис Сольберг. -

Я не знала, что существует его портрет. Он сам похож на художника, вы не

находите? - Рита, конечно, слышала о кознях и преступлениях Цезаря

Борджиа, но никогда не читала его жизнеописания.

- Он и был художником в своем роде, - отвечал с иронической улыбкой

Каупервуд, которому в свое время, когда он покупал портрет, рассказали во

всех подробностях и о Цезаре Борджиа и об его отце - папе Александре VI. С

тех пор его и стала интересовать история семейства Борджиа. Впрочем,

миссис Сольберг вряд ли уловила скрытую в его словах иронию.

- А вот миссис Каупервуд, - заметила Рита, переходя к портрету,

написанному Ван-Беерсом. - Эффектная вещь! - добавила она тоном знатока, и

эта наивная самоуверенность показалась Каупервуду очень милой: он считал,

что женщина должна быть самонадеянной и немного тщеславной. - Какие сочные

краски! И этот сад и облака - очень удачный фон.

Она отступила на шаг, и Каупервуд, занятый только ею, залюбовался

изгибом ее спины и профилем. Какая гармония линий и красок! "Движенье

каждое сплетается в узор", - хотелось ему процитировать, но вместо этого

он сказал:

- Портрет писался в Брюсселе. А облака и вазу в нише художник написал

потом.

- Превосходный портрет, - повторила миссис Сольберг и двинулась дальше.

- А как вам нравится Израэльс?

Картина называлась "Скромная трапеза".

- Очень нравится, - отвечала она. - И ваш Бастьен-Лепаж тоже. (Она

имела в виду "Кузницу"). Но мне кажется, что старые мастера у вас более

интересны. Если вам посчастливится отыскать еще несколько вещей, их

непременно надо перевесить в отдельный зал. Вы не думаете? А вот к Жерому

я как-то равнодушна, - она говорила, растягивая слова, и это казалось

Каупервуду очаровательным.

- Почему же? - спросил он.

- В нем что-то есть искусственное, вы не находите? Мне нравится

колорит, но тела одалисок уж слишком совершенны. Хотя, конечно, это

красиво.

Каупервуд был не очень высокого мнения об умственных способностях

женщин и расценивал представительниц прекрасного пола больше как

произведения искусства, хотя и замечал, что иной раз они интуитивно

постигали то, до чего он сам никогда бы не додумался. Эйлин, конечно, не

могла бы этого подметить, размышлял Каупервуд. И вдобавок она теперь не

так уж хороша - нет в ней этой восхитительной свежести, наивности,

очарования и тонкости ума. Муж у миссис Сольберг - какой-то шут гороховый,

хладнокровно продолжал рассуждать Каупервуд. Может быть, ему удастся

увлечь ее? Но уступит ли такая женщина? Не поставит ли условием развод и

брак?

А миссис Сольберг, со своей стороны, думала, что Каупервуд, должно

быть, человек незаурядный и что он очень уж близко стоял возле нее, когда

они смотрели картины. Кружить головы мужчинам ей было не внове, и она

сразу поняла, что нравится ему. Рита знала силу своих чар, но, кокетничая,

чтобы насладиться своим могуществом, соблюдала меру и держалась

неприступно: до сих пор она не встречала человека, ради которого стоило бы

пожертвовать душевным покоем. "Конечно, Эйлин не подходящая жена для

Каупервуда, - думала она. - Ему нужна женщина более содержательная,

глубокая".

15. НОВАЯ ЛЮБОВЬ

Сближению Каупервуда и Риты Сольберг невольно способствовала сама

Эйлин: она заинтересовалась Гарольдом, который возбудил в ней не то чтобы

настоящее чувство, а скорее какую-то нелепую сентиментальную нежность. В

присутствии женщин, особенно женщин красивых, Сольберг мгновенно

воспламенялся, становился необычайно учтив, внимателен, угодлив и сумел

этим понравиться Эйлин. Она решила непременно найти ему учеников, а кроме

того, ей доставляло удовольствие бывать в студии у Сольбергов. Эйлин

скучала без общества. А Каупервуд, ради миссис Сольберг, охотно

сопровождал ее. Преследуя свои собственные цели, он коварно поощрял это

знакомство и то предлагал Эйлин пригласить Сольбергов к обеду, то

советовал ей устроить у себя музыкальный вечер, чтобы дать возможность

Гарольду выступить и немного заработать. Каупервуды приглашали Сольбергов

в свою ложу, посылали им билеты на концерты, по воскресеньям и даже в

будни возили их кататься.

Сама жизнь с ее физиологическими законами часто берет на себя роль

Blog

"Трилогия желания", книга вторая