Моисеев Втростниковых «джунглях»

Вид материала

Документы

Содержание Озёрные мелодии Мелодия в душе Дела космические Охота на гусей Саня Грачёв Французский деликатес На промысел На Западных тысячах Ещё об ондатре Купаки и лабзы Фал на подстилку У перекрёстка

Подобный материал:

• А. Н. Моисеев средства массовой информации, 2365.43kb.
• Программа : непал / 8 дней Долина Священного Лотоса и сафари в джунглях по следам неуловимого, 105.14kb.
• Абекайнас Элиетт «Сокровище храма», 172.67kb.
• Непал стоимости действительны до 31 марта 2010, 685.53kb.
• Н. Н. Моисеев (Вопросы философии. 1995. №1. С. 3-30.), 633.85kb.
• Сравнительное исследование, 405.09kb.
• Наш век предоставляет творческому человеку неограниченные возможности для самореализации., 911.04kb.
• Непальский калейдоскоп, 180.29kb.
• Этот удивительный и таинственный город, случайно обнаруженный в джунглях, на протяжении, 100.31kb.
• Лекция 1 экологические основы устойчивого лесоуправления. Лес как экосистема, 1169.86kb.

Озёрные мелодии

Живя около Джалаколя, на закате дня мы часто слушали концерты в волчьем исполнении. Судя по песнопению, волков было пять-шесть. Чистый протяжный вой взрослых волков сливался с подлаиванием и лаем молодняка. Иногда волки выли минут пятнадцать, через некоторые промежутки повторяя свою удивительную песню. Хотя звери жили недалеко от нас, напоминая о себе вечерними концертами и оставленными на грязи следами, мы ни разу, не встречались с ними.

Волчьи песни сливались с песнями других исполнителей – озёрных лягушек, коих там водится в изобилии.

Вечерами в некоторых местах слышался громкий хохот чаек – черноголовых хохотунов. Казалось, какие-то сказочные персонажи развлекаются и хохочут над озёрами. Иногда всему этому разноголосью подпевала где-нибудь выпь своей песней, напоминающей мычанье быка, а в полной темноте в вечернем небе нет-нет да и раздавались громкие гулкие крики белой цапли. Все эти звуки смешивались с далёким и близким кряканьем уток, а кое-где с гоготом гусей, с ровным гулом от миллионов летающих комаров. В воде, кормясь в сумерках, плавала, булькала и хлюпалась ондатра, с характерным шумом пролетали табунки уток. Вечерами всё живое заявляло о своём присутствии.


Мелодия в душе

Иногда днём над озёрами Длинная курья и Пеликанья курья высоко в небо поднимались громадные стаи розовых пеликанов, кружась на одном месте. Изредка грациозно стайками по десять-пятнадцать штук пролетали колпицы, белые и необычные из-за своего клюва, напоминающего щипцы. А пролетающих лебедей можно было узнать по звукам, напоминающим звук гармошки.

При возвращении после вечерней зорьки по протокам в лагерь во мне почему-то звучит песня, мелодия не помню чья, а слова я сложил:


Несёт меня течение

Сквозь тростники осенние,

И лодку долго кружит на мели.

Сплетают руки ливени,

Сплошною тёмной линией

Всё выше, выше, выше,

Поднявшись от земли.

А мимо гуси-лебеди

Любовь мою несут.

Пора прибиться к берегу,

Да волны не дают.


А вот уже наш лагерь. Причаливаем в сумерках. Наша палатка кажется такой уютной, обещает приятный отдых.


Дела космические

А ночи, какие ночи на Сасыкколе в погожие дни! Звёзды на небе такие яркие и большие! Глаз невозможно оторвать! Нет-нет да увидишь, как словно между ними движутся яркие точки – это спутники. Одно время мы брали с собой даже атлас неба и, когда стемнеет совсем, проводили «уроки» астрономии. В этом москвичи преуспевали!

Однажды, когда нам надоели и рыба, и утки, мы решили добыть небольшого поросёнка. Единственный раз решили сбраконьерничать, но у нас ничего не получилось, чему мы потом были рады. Ещё засветло пошли с Сашей туда, где прикапывали рыбу. Сели около кустика, замаскировались и стали ждать. Стемнело, но было довольно светло – полнолуние. Через некоторое время Саша снял очки и принялся их протирать. «Не пойму, в чём дело, почему я стал хуже видеть?» – сказал он. Я тоже обратил внимание, что стало темнеть. Оказывается, началось лунное затмение. Мы вернулись в лагерь и долго, возбуждённо обсуждали увиденное. Мы стали свидетелями полного лунного затмения. А поросёнка мы так и не попробовали.


Охота на гусей

Однажды со Спириным решили поохотиться на гусей. Мы недавно приехали на Джалаколь и поджидали своих друзей, которые задержались в городе и должны были подъехать со дня на день. До этого лагерь ставили в других местах и на гусей почти не охотились. Стояли безветренные тёплые солнечные дни. Джалаколь растянулся на юг длинной неширокой полосой. Я устроился где-то посередине этой полосы под тростниковой стенкой на лодке, так как в этом месте было очень топко и построить скрадок на пути лёта гусей было невозможно. Спирин уплыл дальше в дальний конец озера. Скоро косяки гусей от Онагача направились на поля, на кормёжку. Гуси летели, гогоча, и поэтому легко было сориентироваться, в каком месте они вылетят из-за стены тростника, закрывающей мне обзор. Сидишь, не шевелясь, и когда чувствуешь, что они уже налетают на тебя, быстро вскидываешь ружьё и, прицеливаясь, стреляешь в выбранного гуся. Гуси летели низко, двадцать-тридцать метров высоты, и стрелять их было несложно. Я убил двух гусей и прекратил стрельбу, взял фотоаппарат, пытаясь сделать хороший снимок. Косячки гусей всё летели и летели с интервалами примерно в течение получаса. На дальнем конце озера слышались частые выстрелы. Потом выяснилось, что гуси там не пролетали, и Саша стрелял по уткам. Мне было слегка неловко, хотелось, чтобы Спирин, как гость, пострелял по гусям, а получилось, что в тот раз он не убил ни одного.

Вечером иногда гуси пролетали над краем озера Россыпи, которое находилось вниз по протоке, примерно за километр от лагеря. Приплыв на Россыпи, выбрали место, где остался Саша, а я расположился метрах в ста дальше. Лодки вытянули на берег острова, и со стороны ничто не говорило о нашем присутствии. Стали ждать. В это время со стороны Опытных озёр из протоки на Россыпи выплыла моторка. Россыпи – очень мелководное озеро, и пробраться через него на моторке можно только по узкому виляющему основному руслу, где более быстрое течение, там же, где течения нет, сплошные меляки.

Был воскресный день. Моторка направилась вдоль берега острова и вскоре села на мель. Стояла тишина, и в такие моменты слышимость на озёрах необыкновенная. В лодке находились двое: мужчина и женщина. Было слышно, как они разговаривали. Мужчина говорил ей, что это безлюдные места и редко кто сюда добирается. Застряв на меляке, у них появились проблемы, они продвигались очень медленно, пытаясь выбраться из мелководья. Начало слегка смеркаться, появились комары, назойливо кружась около открытых частей тела. От них мы защищались с помощью рипудина. Женщина в лодке стала проявлять явное недовольство.

Вскоре стали появляться косяки гусей. Они летели довольно высоко, несколько в стороне от нас, но досягаемо. Несколько гусей налетели на Сашу. В тишине раздались два выстрела, и два гуся стали падать камнем рядом с его скрадком. Молодец Саша, два прекрасных выстрела! Я столкнул лодку на воду, запрыгнул в неё и быстро поплыл к нему. Одного гуся он уже подобрал, а второго нашли вместе, после чего столкнули на воду его лодку и быстро направились к протоке, ведущей к лагерю.

На моторке молча наблюдали за нашими действиями, не понимая, откуда здесь так неожиданно появились люди. Скоро мы скрылись в протоке так же неожиданно, как и появились, оставив эту пару на моторке в полной растерянности.


Саня Грачёв

Как-то в лагерь приплыл Саня со своими местными друзьями. Он сказал, что у него недалеко что-то спрятано и надо сходить забрать. Я поплыл с ними. Причалили. «Здесь недалеко надо пройти пешком», – сказал он. Ничего себе пройти! Пройти, по его понятиям, это значит проломиться через тростники. Они пошли по какой-то кабаньей тропе, я замыкал это «шествие».

На пути попалась ложбина с водой, с топкими берегами и дном, глубина не позволяла перебраться через неё в сапогах. Что делать? Ребята разделись до пояса и, держа в руках одежду, стали перебираться. Не очень хотелось лезть в эту холодную воду и липкую грязь. Пока они раздевались и штурмовали эту низину, я прошёл вдоль неё дальше. Метров через двадцать ложбина закончилась, и я, посуху обойдя её, подошёл к ребятам. Они зачерпывали одним сапогом воду и отмывались от грязи. Я остановился рядом и молча смотрел на эту «комедию». Они одевались и не сразу обратили на меня внимание. «А почему ты сухой?» – спросил кто-то, посмотрев на меня. «Да потому, что вода здесь рядом заканчивается, а ты Саня, говорил, что это проточка». Глядя на меня и друг на друга, все принялись хохотать и подтрунивать над нашим горе-проводником. Зачем мы ходили, я так и не узнал, потому что ничего не нашли.

Кто-то на Джалаколе сбитый гусь упал в грязь недалеко от воды, и, чтобы его достать, мы хотели сходить за шестами, на что Саня сказал: «Мы достаём их без всяких шестов, я сейчас покажу, как». Он разделся догола и побежал к гусю. Когда стало трудно выдирать из грязи ноги, плюхнулся на живот и, извиваясь, как ящерица, не останавливаясь ни на секунду, пополз к гусю. Добравшись до гуся, схватил его и, зажав крыло зубами, так же извиваясь, развернулся и двинулся к нам. Грязный, как поросёнок, бросив около нас гуся, Саня побежал к протоке, к воде, отмываться от грязи, но нам предложенный им способ понравился не очень.

Вспомнилось, как, будучи ещё мальчишкой, Саня прибежал к стану замёрзший и, чтобы согреться, одетый, прямо в резиновых сапогах, стал забираться в спальный мешок. «Ты что делаешь? Хочешь согреться? Ты хоть сапоги-то сними!» – крикнул кто-то.

Спустя несколько лет Саня женился и наплодил целую кучу детей!


Французский деликатес

Всякий раз мы засыпали под многотысячный хор озёрных лягушек, выбравшихся на берег. Одно время французы закупали их в большом количестве. Спирин довольно часто бывал за рубежом. Я спросил у него, пробовал ли он, будучи во Франции, блюда из этих лягушек, он подтвердил мои опасения и пообещал в день своего рождения угостить меня этим французским деликатесом. Оказалось, что день рождения у него на следующий день. Когда стало темно, мы взяли фонарики, продуктовые мешочки и отправились на лягушачью охоту. Ловить очень просто: осветил фонариком, она не пытается скрыться, хватаешь её – и в мешок. Мы наловили лягушек, выбирая покрупней. На ночь поместили добычу в ведро и сверху прикрыли сетью, чтобы они не сбежали. Находясь в ведре, они и не прекращали свой концерт, пели, как «хор Пятницкого». Утром мы обнаружили, что почти половина пленников каким-то образом сбежала. Спирин сказал, чтобы я не ходил за ним, и, взяв ведро, ушёл на берег. Оказывается, у лягушек используются только задние мясистые ножки, с которых снимают кожу. По цвету они напоминали кроличье мясо. Он их посолил, поперчил и разложил на сковородке с кипящим маслом. Через пять минут перевернул, и через десять минут блюдо было готово. Я сказал, что для храбрости мне нужно принять спиртное, тем более в день его рождения. Мы выпили граммов по пятьдесят коньяка. Блюдо оказалось не только съедобным, но и вкусным. Так я познакомился с французской кухней.


На промысел

От устья Тентека за полуостровом Аралтобе находились озёра Западные и Северные тысячи (так назывались эти растянувшиеся на несколько километров вдоль Сасыкколя лабиринты из небольших озёр и плёсов, связанных между собой узенькими проходами). Там находился наш участок, где раньше мы одно время промышляли ондатру. Свой отпуск приурочивали к октябрю (пятого октября начинался промысел ондатры) и два года подряд выезжали. В то время мы были молодыми, имели не очень высокие оклады, и участие в промысле для нас было неплохим подспорьем. Эти места с непроходимыми тростниковыми зарослями несколько отличались от тех, что в дельте Тентека. От посёлка Джерсуат до нашего места надо было проплыть по воде около сорока километров. Мы поплыли туда вместе с Дмитрием. Наш участок был на Западных тысячах, а основной участок Дмитрия дальше – на Северных тысячах. У Дмитрия была хорошая пластиковая лодка с каютой, а у нас обычная большая деревянная с подвесным мотором «Нептун». Загрузив необходимое оборудование, вещи и продукты и зацепив на буксир плоскодонки, мы отправились в путь. Когда доплыли до залива Бургон, перед полуостровом Аралтобе, неожиданно подул сильный ветер со стороны Китая. С горем пополам мы пересекли залив и пристали к берегу Аралтобе, заросшему тростником, чтобы переждать ветер.


«Евгей» на воде

Ветер не слабел весь оставшийся день. По озеру бежали большие волны с белыми барашками на гребнях. Мы заночевали на берегу, так как при таком ветре плыть было невозможно, особенно на нашем деревянном «корыте». На следующий день ветер дул с такой же силой, был уже час дня, а ветер не думал стихать. Хуже всего, как известно, ждать или догонять. Спустя некоторое время нам показалось, что волны стали поменьше. Чтобы не терять время, мы всё же решились плыть, до участка оставалось километров двенадцать. Поначалу берег несколько прикрывал нас от ветра, но, когда он закончился, мы поняли, что ошиблись в своих прогнозах. Развал между волнами был небольшой, так как Сасыкколь неглубокое озеро, около четырех метров. Чем глубже озеро, тем шире развал между волн и тем легче плыть, маневрируя между ними, например, на Алаколе, средняя глубина которого 22 метра, а максимальная 54. Иногда наша лодка не успевала скатиться с волны, как набегала новая и захлёстывала, лодка каждый раз приседала, когда в неё попадала вода. Марат, мой друг, напарник по промыслу, сидел за мотором, а я взял ведро и беспрерывно черпал и выливал из лодки воду. Иногда на гребнях волн корма приподнималась, винт прокручивался в воздухе, набирал обороты, и мотор как бы взвизгивал. Плоскодонку на буксире швыряло из стороны в сторону, она парусила, и идти против ветра было очень сложно. Жена Дмитрия, глядя на нас, начала причитать, что мы можем утонуть. Дмитрий выругался, отправил её в каюту и запретил выходить.

Не видя себя со стороны, мы с Маратом занимались каждый своим делом. Дмитрий крикнул нам, что так мы до берега не доберёмся, и приказал заглушить двигатель. Плоскодонку мы затащили на свою лодку, он кинул нам конец каната и зацепил нашу «колымагу» за свою лодку на буксир. Всю эту операцию на таком ветру проделать было очень непросто. Я опять стал вычерпывать из лодки воду, а Марат завёл мотор. Дмитрий тоже завёл двигатель, и мы медленно стали двигаться в сторону берега. Нашу лодку болтало среди волн то вверх, то вниз. Иногда, когда мы скатывались в развал между волнами, нам была видна лишь верхняя часть каюты лодки Дмитрия. Через некоторое время мы приспособились к этим условиям и стали продвигаться увереннее. Чем ближе был берег, тем меньше были волны, тем легче было плыть по этой бурлящей воде. Наконец мы подплыли к берегу метров на пятьдесят. Здесь ветер не был таким сильным, не было таких волн. Лодки заякорили метрах в двадцати от берега и с помощью плоскодонок перевезли на берег весь груз. Мокрые вещи развесили на подогнутый тростник для сушки. Палатки поставили, когда уже начинало темнеть. Так впервые я познал силу здешних ветров на открытой воде.


На Западных тысячах

На берегах Сасыкколя тростники подступают к самой воде, но местами они отступают до двадцати и более метров. От них до самой воды тянется полоса земли без всякой растительности, гладкая и твёрдая, напоминающая пляжи. В таком месте под густой тростниковой стенкой мы и поставили палатку, метрах в двадцати пяти от воды. До озёр и плёсов, растянувшихся вдоль Сасыкколя, было метров триста, к ним надо было через тростниковые заросли пробить тропу, на что мы потратили целый день. Прежде чем пробивать тропу, понаблюдали за летающими утками: где они садятся, там должна быть открытая вода. Метров через сто стала появляться под ногами вода. Чем дальше пробивали тропу, тем вода становилась глубже. Последние метров двадцать до чистой воды её уровень стал намного выше колен, и пришлось плести «косы». Захватываешь рукой тростник с правой стороны и заламываешь его по диагонали от себя в левую сторону, с левой стороны пучки тростника аналогично заламываешь направо и так внакладку стелешь его, насколько возможно. Над водой образуется тростниковый настил, как бы продолжение тропы, по которому потом ходишь, не черпая воду длинными болотными сапогами. В конце открытой воды соорудили над водой пристань, также заламывая тростники друг на друга. Тропа удачно вышла на небольшое глубокое озерко. В своих расчётах мы не ошиблись.

По тропе к пристани притащили плоскодонку, капканы. Работая там, нужно хорошо ориентироваться, знать «язык камышей»: проходы обозначаются заломами тростника с двух сторон, направление движения – заломом с правой стороны по ходу продвижения, место, где стоит капкан, обозначается узлом на макушке тростника и т.д. Участок промысла по этим лабиринтам тянется иногда на километры. Постоянно у нас стояло больше ста капканов. Там, где ондатру отловили, капканы снимали и переставляли дальше, в другие места. В среднем каждый день мы ловили по 60-70 ондатр. Вообще промысел ондатры – трудоёмкая работа. Надо отловить ондатру, притащить в лагерь, а, учитывая, что каждая весит в среднем около килограмма, это непросто. Затем надо снять шкурки, потом на болванках обработать, обезжирить их, затем натянуть на правилки и высушить. Свободного времени почти не остаётся. В капканы часто попадаются и утки, на еду их всегда хватает, так продолжается до их отлёта. В конце октября многие виды водоплавающих уже улетают на юг.


Ещё об ондатре

Из-за того, что уровень воды в озёрах в последние годы поубавился и стал неустойчивым, подвержен значительным годовым колебаниям, ондатра стала реже строить хатки и чаще делать норы, переселяться в них. Ведь если в хатке замёрзнут выходы в воду, живущие там зимой зверьки все погибают. Иногда зимой дикие свиньи раскапывают хатки в поисках сочных побегов тростника, и если крысы не успевают после таких разрушительных набегов отремонтировать хатку и выходы в воду замёрзнут, то все зверьки обречены. Поэтому в последние годы появляется всё больше «норной» ондатры.

Раньше ондатры было намного больше. За промысловый сезон, который начинался в начале октября, некоторые охотники отлавливали капканами до пяти тысяч и более этих мускусных крыс.

Ондатра очень плодовита: с весны до осени успевает дать потомство трижды, причём первый выводок в конце лета успевает дать ещё приплод сам. Весной ондатра может кочевать на значительные расстояния. Как-то весной в Алма-Ате я видел, как одна ондатра рядом с ботаническим садом на улице Тимирязева соорудила в арыке запруду, не обращая внимания на машины и людей, пытаясь там поселиться.


Купаки и лабзы

В районе Западных тысячей, когда передвигаешься по сухому месту быстро, нужно быть внимательным. Иногда здесь попадаются ямы, прикрытые сверху купаками, они сразу не всегда заметны. Охотники рассказывали, что во время промысла как-то один из них потерялся, сколько ни искали, не смогли найти. Тело нашли случайно месяца через три. Оказывается, охотник наступил на край купака в такой яме и провалился, а купак перевернулся и накрыл его сверху. Говорят, что если в таких местах приходится почти бежать, то лучше, чтоб в одной руке был шест, который держишь наперевес. Если случайно наступишь в такую заросшую яму, шест не даст тебе провалиться, сможешь выбраться.

А ещё на озёрах вокруг Сасыкколя много лабз – плавучих островов, иногда сильный ветер сдвигает их то в одну, то в другую сторону, меняя их конфигурацию. Некоторые острова, когда на них высадишься, постепенно оседают, поэтому пользоваться ими нужно очень осмотрительно, они порой обманчивы. Как-то, охотясь на уток на Длинной курье, мы высадили одного из охотников на островке, который находился в очень удобном для охоты месте. Охотник соорудил из тростника хороший скрадок, а мы уплыли дальше. Когда же вернулись за ним, он, взволнованный, стоял по колено в воде, островок осел под его тяжестью, и сухого места нигде не было. Было уже довольно холодно, и такая высадка могла закончиться трагически.


Фал на подстилку

Иногда, зайдя в воду, насколько позволяют длинные сапоги, мы ставили небольшую сетку, в которую за ночь попадалось четыре-пять рыбин. Мы сажали пойманную рыбу на кукан из капронового нетолстого фала. Когда надо, рыбу брали на еду, а если её набиралось до десятка штук, солили в полиэтиленовом мешке. Просоленную рыбу подвяливали, насаживая вокруг палатки на тростник, поскольку было довольно прохладно и мух не было. Один раз рыбы на кукане не оказалось. Конец фала с берега был в воде, а дальше как будто его кто-то обрезал. Рыбу и обрезанный фал не нашли, ночью был ветер. И тут я увидел плывущую ондатру, в зубах у неё был пучок растеребленного фала, напоминающего мочалку. Очевидно, ондатра сочла удобным использовать капроновый фал, как подстилку в своём жилище. На берегу жили «норные» ондатры, а на озерках везде были настроены хатки.


У перекрёстка

Мимо нашей палатки, недалеко от берега Сасыкколя шла большая тропа, по которой, как мы заметили, через каждые три дня проходила кабанья семья: свинья, пять поросят, три подсвинка и кабан. Наши тропы пересекались, и поначалу, дойдя до нашей тропы, они проявляли беспокойство и осторожность. Один раз семейство прошло совсем рядом с палаткой. Я оказался в лагере, схватив ружьё, пару патронов, выскочил на шум на нашу тропу. Заряжая ружьё, увидел, что патроны снаряжены дробью. Когда я поднял глаза, то остановился как вкопанный, впереди меня метрах в пятнадцати стоял секач, развернувшись мордой в мою сторону. Какое-то время мы, не шевелясь, рассматривали друг друга. Секач дождался, когда нашу тропу пересекут все члены его семейства, и, спокойно развернувшись, побежал следом за ними.


Заморозки

В тот год промысловый сезон складывался непросто. 20 октября резко похолодало, все плёсы и озерки сковало льдом. На четвёртый день потеплело, и промысел возобновился. Вода на тропе замёрзла, и до плоскодонки ходить было легко. Перед пристанью лёд был такой, что я два дня участок воды метра три шириной, не заросший тростником, переходил по льду. А на третий день лёд подтаял, и я провалился. Одна нога была в воде, другая на льду. Прикладом ружья я стал расширять лунку, и, когда обе ноги оказались в воде, стоя по пояс в ней, раскалывая лёд, начал добираться к месту, где стояла лодка. Подогнув ружьём несколько тростниковых стеблей, я уцепился за них и, подтягиваясь, выбрался на пристань. Пришлось раздеться, вылить из сапог воду, выжать бельё, которое стало холодным и тяжёлым. Оделся, раздумывая, как поступить дальше. Приходится удивляться потенциальным возможностям нашего организма, когда попадаешь в критические ситуации. Брезентовые штаны штурмового костюма плохо пропускают воздух, и я почувствовал, что согреваюсь. В лагерь вернулся только к вечеру, но не только не простудился, даже ни разу не чихнул.