Geum.ru

Нания в сту­денческом историко-филологическом обществе мне хочется вы­сказать некоторые мысли, которые невольно зарождаются в связи с началом нашей деятельности

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
[ЕСТЕСТВОЗНАНИЕ И ФИЛОСОФИЯ]


При открытии секции философии естествознания в сту­денческом историко-филологическом обществе мне хочется вы­сказать некоторые мысли, которые невольно зарождаются в связи с началом нашей деятельности. В широком и гласном обмене мыслей, в обсуждении всех вопросов, которые составляют пред­мет интереса нашей секции, я вижу одно из основных условий правильного развития студенческого общества. И чем более будут принимать участие в этом обмене молодые и старые члены его, тем прочнее, глубже и правильнее будет развиваться всем нам дорогая академическая жизнь, столь неразрывно связанная со свободной и полной умственной работой...

При самом начале нам не раз приходилось слышать выраже­ние удивления, что секция натуралистов и математиков находит себе место в истор[ико]-фил[ологическом] обществе. И действи­тельно, для сложившихся – особенно за последние годы – усло­вий русской академической жизни такое удивление вполне по­нятно и правильно. Рамки академического преподавания отделя­ют стеной – почти непреодолимой – лиц, изучающих науки ес­тественные и математические от тех, которые близки к историче­ским, философским и филологическим научным дисциплинам. Мало того, условия русской жизни дали целым поколениям обра­зование, ставящее во все периоды их умственной жизни естест­вознание вне области их мышления. Мы все в известной степени сжились с этим явлением. Многим из нас оно кажется, даже нор­мальным, зависящим не от временных изменчивых обстоятельств, а как будто коренящихся в характере и основах этих столь раз­личных областей знания и мышления.

А между тем историко-филол[огический] и физико-математ[и­ческий] фак[ультеты] являются лишь двумя отделениями одного искони бывшего в университетах артистического, или философ­ского, факультета, в том прообразе, из которого изошли наши русские университеты. В университетах Германии такое старин­ное деление сохранилось до сих пор почти везде без нарушений. Мы видим его и в других университетах Запада и Нового Света. Там нет резкой границы между этими областями наук, и иначе складываются научные интересы, подготовка и знания лиц, по­свящающих свою жизнь более специальному изучению истории или естествознания. Я не буду останавливаться на причинах де­ления философского факультета в русских университетах, оно имеет свою историю и в конце концов вошло в жизнь и созна­ние русского общества. С течением времени самостоятельной жизнью русских университетов создались свои традиции и воз­врат у нас к философскому факультету едва ли может иметь место.

Но те или иные рамки деления наук по факультетам явля­ются все же формальными и внешними. На широкой арене меж­дународной научной жизни русские натуралисты становятся ли­цом к лицу с натуралистами Запада и Нового Света, получив­шими другую подготовку и другое образование. В научной литературе сказываются интересы, выросшие на иной почве, чем те более «чистые культуры», какие созданы у нас жизнью для натуралистов, историков или филологов.

Всюду на каждом шагу проникают и становятся перед обра­зованными русскими историками и филологами, натуралистами и математиками вопросы, теории и соображения, тесно связанные с областями наук, отдаленными для него по организации его академического преподавания. Ибо все-таки даже в среде науч­ных специалистов, на их работах, на их трудах и на их интере­сах отражаются те или иные знания, которые были взяты ими из времен академического учения. Для огромного же большинства ученых специалистов Запада эта предварительная подготовка не знает такого раннего деления научного преподавания... наруше­ние которого режет диссонансом. Но, помимо этого сооб­ражения, в самом [неразборчиво] делении есть некоторые усло­вия, которые указывают на его искусственность и которые за­ставляют фактически постоянно переходить за пределы тех или иных предначертанных рамок и ограничений.

Дело в том, что, если возможно такое деление для наук исто­рических и филологических, с одной стороны, естественных и ма­тематических, с другой, – оно совершенно немыслимо и невозмож­но для философии и для тех научных дисциплин, которые к ней примыкают – для логики, психологии, истории философии. По существу философия и эти примыкающие к ней области знания теперь [столь же] мало или чаще мало связаны с историко-фи­лол[огическими] науками, как мало или много они связаны с об­ластью естествознания или математики. Они попали целиком на историко-филологический факультет теми, полными случая столк­новениями интересов и событий, которыми создана история на­ших университетов. Я не имею возможности и желания рассматривать сложившиеся условия с точки зрения философа и оценивать созданное положение в смысле удобства или неудобст­ва широкой самостоятельной работы в этих областях мысли и знания. Я хочу только остановиться на том положении, которое создается таким делением для натуралистов и математиков, на тех последствиях, которые ими вызываются в кругу более близ­ких мне областей знания.

Дело в том, что хотим мы этого или не хотим, помимо нас, неизбежно нас широкой волной на каждом шагу охватывают во­просы, задачи и интересы, тесно связанные с философией и близ­кими к ней науками. Они охватывают нас с двух сторон и про­никают в нашу умственную жизнь двумя путями: во-первых, они вытекают неизбежно и неиссякаемо из размышления и оценки того научного материала, из которого строится естествознание и математика. Они входят как всепроникающая среда во все наше научное мировоззрение, врываются в наш научный язык, в каж­дое наше наблюдение и точно установленный факт, и еще более, в каждое его толкование и объяснение.

С другой стороны, мы с ним постоянно имеем дело, когда пытаемся сознательно отнестись к окружающей нас жизни, ког­да пытаемся разобраться в ней, дать разумное объяснение своей деятельности и своих задач, когда в нашей совести и в нашем уме рисуется идеал натуралиста, производится оценка своих же­ланий, практических стремлений и надежд! Кто и когда был далек от этого – совершенно неизбежного и тесно связанного с нами, как дыхание, или как те процессы, которые бессознательно идут в нашем организме – стремления? И во всяких условиях действительности идеал натуралиста также вел и ведет его к деятельности, как он стоит перед всяким другим человеком, со­знательно и вдумчиво относящимся к жизни. Конечно, далеко не во все эпохи жизни всегда и неуклонно человек проникнут со­знательным стремлением к жизнепониманию или созиданию ее идеала – как далеко не всегда он научно работает или научно мыслит. Но в течение жизни всякого натуралиста эти вопросы всегда ставились заново, как всегда бывали периоды его научной работы и научного проникновения в окружающее.

В течение вековой истории естествознания и физико-матема­тических наук натуралист постоянно в этих двух направлениях сталкивался и сталкивается с философией.

По мере того, как он глубже и больше изучает природу, он всюду старается подойти ко всем вопросам с одинаковой меркой, с одинаковыми требованиями. Он старается ко всему отнестись научно. Он ко всему прилагает оценку точности знания, опреде­ление возможной ошибки в утверждении. Где он может – он вы­ражает это в символе, математически, выражает в числе, где не может, дает не менее точное выражение в ясном определении употребляемых им понятий и их взаимных отношений. От част­ностей и отдельных фактов он переходит к обобщениям, законностям – законам природы, их основаниям. Может ли он где-нибудь остановиться в своих изысканиях, должен ли он прийти к неразлагаемым и не подчиненным его мысли основоположени­ям? Этот вопрос решался различно – он ставился и решался как натуралистами, так и философами. По методу работы он отчасти выходит из пределов точного знания и целиком входит в область филос[офии]. Одни философские учения при этом вводили в его разрешение непознаваемое вообще для человека – или непозна­ваемое в частности для естествознания. Они ставили пределы научному познанию или вообще познанию. Но попытки конкрет­ного выяснения непознаваемого бывали неудачны: так, за не­сколько времени до открытия астероидов метафизик Гегель дока­зывал невозможность открытия еще новых планет, и за несколь­ко лет до открытия химического состава небесных светил пози­тивист Конт доказывал невозможность когда бы то ни было узнать их химический состав.

Если мы всмотримся, какой предел ставился непознаваемому, конкретно взглянем на Ignorabimus натуралиста и философа, в разные исторические времена, мы увидим любопытную и своеобразную смену мнений. Ход времен и работа мысли посто­янно изменяли и разрушали искусственно ставящиеся границы. Как бы то ни было, это одна из точек зрения на область, подле­жащую нашему изучению. Очевидно, натуралист должен отнес­тись к ней критически, он не может принять ее на веру. Но эта точка зрения – существование границы непознаваемого – не вытекает из данных опыта и наблюдения, она есть результат фи­лософской работы мысли. Для ее выяснения и оценки необходи­мо философское изучение вопроса. В последнее время два тече­ния философии выставляют границы нашему знанию – разные течения философского позитивизма и критицизма, к которым при­мыкают отдельные натуралисты. Даже склоняясь к ним, необхо­димо для правильного суждения знать их положение в ряду дру­гих систем, необходимо ознакомление с общими результатами философского мышления.

Если же мы не признаем заранее непознаваемого, а пойдем до конца в анализе нашего изучения, – то мы неизбежно придем к основным философским вопросам – мы столкнемся с вопроса­ми логики и психологии, с одной стороны, а, с другой, с теорией познания, с философской критикой и метафизическими система­ми. Это тот путь, по которому главным образом шли естествоис­пытатели и математики, когда они касались основ своего зна­ния – путь, который указывает вся история естествознания. Благодаря такому стремлению область знания постоянно расши­ряется вглубь, возникают все новые и новые проблемы, тесно связанные с философскими системами. Оставляя в стороне биоло­гические науки, в последние годы в области физических дисцип­лин все сильнее и глубже начинает сказываться влияние таких новых основных вопросов: учение энергетики, законы термодина­мики, символические формы физических законов, учение о фа­зах, силовых линиях, винтовых структурах материи, наконец, ха­рактер атомистических представлений и математических истин – все это представляет обильную и разнообразную почву для глу­бокого и полного соприкосновения с философскими учениями, требует их изучения. Мы переживаем теперь период брожения мысли, который не раз переживался в истории науки и философии и обоюдными усилиями приводили всегда к великим синте­зам человеческой мысли. К ним надо стремиться, их надо искать.

Но для правильного понимания и выяснения этих вопросов, на которых, так или иначе, строится современное естествознание, необходимо ознакомление с другой областью человеческого мыш­ления, с которой они соприкасаются не менее тесно – с филосо­фией.

Поэтому понятно, почему нам теперь необходимо ближе всмо­треться в тот процесс мысли, который привел к великим систе­мам философии, имеет вековую историю в человечестве и явля­ется одним из величайших созданий человеческой личности... Конечно, можно идти и изучать эту область знания лишь путем ознакомления только с отдельными, почему бы то ни было выбранными философскими системами, но такое ознакомление лишь случайно может приводить к правильному выводу, а чаще приводит к вредному догматизму и схематизации, по существу вводит в научное мышление чуждый ему элемент самопроизволь­ного самоограничения.

В истории научного и философского миросозерцания мы, т[аким] о[бразом], постоянно видим взаимный обмен рабо­ты мысли, взаимное влияние этих двух сторон человеческого со­знания. И, в частности – наука и естествознание вне философии и вне влияния метафизических систем и всякого к ним отноше­ния – существовали и существуют только в человеческой фанта­зии. Как исторический факт человеческого сознания они всег­да – в своих основах – находятся в тесном общении с филосо­фией.

Но помимо такого взаимного влияния, невольно встает перед нами и другая сторона жизни, которая невольно приводит нату­ралиста к соприкосновению с философскими доктринами. Уже в самом зарождении нашего современного научного мировоззре­ния, в XV веке, была выставлена самыми первыми натуралиста­ми другая цель научного искания, помимо выяснения истины – цель приобретения власти над Природой, для направления этой власти, этого знания на пользу человечества. Неуклонно и не­прерывно эта цель прошла и проходит через всю историю точно­го знания. Ею и мы живем; она и для нас составляет необходи­мый и неизбежный элемент научного мировоззрения. Но она, кроме того, представляет крупный исторический факт в истории человечества. В основе ее лежит высокое гуманитарное чувство, уважение к человеческой личности. Мы часто говорим о значе­нии успехов техники, об увеличении утилизации сил природы, об улучшении жизни человечества, но мы, кажется мне, недоста­точно сознаем, что в основе этих успехов лежит сознательная деятельность, лежат идеалы и понимание тех лиц, работой мыс­ли которых достигаются эти результаты. С самого начала своего развития научное мировоззрение всюду и на каждом шагу прово­дило эти гуманитарные взгляды, уважение к человеческой лич­ности, чувство взаимной солидарности и тесной связи всех людей. В этом оно шло в тесной связи с философией и некоторыми рели­гиозными учениями. Постепенно, все шире и глубже сказывается влияние такой деятельности, все утончаются общественная этика и общественная совесть и все обостряется борьба за достиже­ние лучших условий жизни для всего человечества. Под этим изменившимся чувством образованных людей нашего научного мировоззрения отошли, например, в область далекого прошлого страшные пытки и мучения, которые столько веков царили в христианских государствах Европы и Америки, не вызывая, в об­щем, никакого против себя негодования среди высокочестных, полных любви людей.

Среди такого крупного влияния современного научного миро­воззрения особое значение представляют эти вопросы для нату­ралиста и математика. Они постоянно стоят перед ним, объясняя и оправдывая все направление и весь характер его деятельности. Успехи техники достигаются его трудами и его мыслью, они строятся на его изысканиях; общественные меры на общее благо проводятся также исходя из его деятельности и его научной ра­боты. И перед нами невольно ставятся вопросы будущего – во­просы о том, что дадут впереди те совсем новые явления, кото­рые начинают открываться перед ним, над расчищением которых он работает. К чему они приведут, какие будут иметь последст­вия? Как улучшат жизнь и какие силы дадут в руки человечест­ву? И такие вопросы – не праздные вопросы; они придают бод­рость духа и повышают личное самосознание в тяжелые эпохи общественной жизни и в долгие трудные годы неудач и разоча­рований. Они же могут служить и направлением деятельности. Когда в настоящее время решаются задачи о передаче энергии, исследуются своеобразные явления радиальной энергии – мы мо­жем и должны конкретно представить себе последствия решения этой задачи, смысл нашей деятельности.

И такие вопросы всегда ставились в истории естествознания. Мы все знаем и все чувствуем то влияние, какое оказало на всю жизнь открытие паровой машины. Во второй половине XVII в. началось стремление решить этот вопрос, и в конце XVIII в. задача была решена. Но, читая теперь записки одного из первых людей, подошедших к ее разрешению, записки Папина в XVII столетии, за 100 лет до осуществления задачи, мы видим, что в уме его были ясны те последствия, какие можно извлечь из нее, та сила, какая дается в руки человечества при достижении по­ставленной им задачи. И мысль об этих последствиях служила руководящим стимулом в долгие тяжелые годы его жизни. И он был прав в своем стремлении. Он не достиг своей цели – но че­рез много лет ее довели до конца другие члены той же научной армии.

В настоящее время – в области точного знания мы стоим на границе, у подножия, вероятно, не менее крупных открытий. Научная деятельность только что началась, мы едва подошли – и то издалека – к пониманию сил природы, и невольно мысль человека направляется в будущее. Что дает это будущее? Каковы могут быть результаты нашей деятельности? Куда должны быть направлены усилия нашей воли и нашей мысли для дости­жения более широких и крупных результатов в связи со все той же гуманитарной задачей научного знания, с работой на пользу человечества, с подъемом человеческой личности? Какие средства дадутся на борьбу со злом? Не могут ли быть использованы силы, открытые наукой, на злое и вредное?

Здесь перед нами в разных формах, не совсем, м[ожет] б[ыть], обычных, –встают вопросы добра и зла, блага и вреда – вопросы этические и общественно-этические. Это вечные вопро­сы философии. По существу, сознательно они не могут решаться одной наукой, тем менее естествознанием. И невольно натуралист сталкивается с этими философскими вопросами – своею деятель­ностью, как сталкивается он своей мыслью с другой областью философского сознания.

Разрешение этих вопросов, получение ответа на них не м[ожет] б[ыть] взято готовым. Оно требует работы мысли, со­знательной выработки, и эта сознательная выработка дается фи­лософскими системами, изучением философии – материал в зна­чительной степени м[ожет] б[ыть] почерпнут только из ее уче­ний. Он должен быть переработан, а не взят готовым.

Т[аким] о[бразом], с двух сторон неизбежно мыслящий и со­знательно работающий натуралист подходит к вечным вопросам философии, и перед ним в настоящее время неизбежно ознакомление с ее учениями. И, конечно, такое ознаком­ление возможно и мыслимо лишь при систематической работе, а не с помощью выбора того или иного отдельного учения, той или иной философской доктрины.

Конечно, не всегда для натуралиста стоят философские во­просы и не все время над ними может и должна работать его мысль – но они должны входить в его образование, он должен иметь известное их понимание и в своей жизни, рано ли, поздно ли, всегда должен подойти к отдельным вопросам этой области. Для этого он должен иметь известное систематическое и не одностороннее представление и о философии и о соприкосновенных с ней научных дисциплинах – логике, метафизике и истории фи­лософии.

Эти мысли невольно приходят мне в голову при начале дея­тельности нашего кружка. И открывая сегодня первое его засе­дание, позвольте мне высказать, кажется мне, общее наше стрем­ление, чтобы в совместной работе и ознакомлении с философски­ми вопросами естествознания путеводной нитью служило обычное научное отношение к предмету, уважение ко всяким мнениям, на нем основанным и, по возможности, самое широкое ознакомление с разнообразными и противоречащими философ­скими доктринами, к какому бы течению они ни относились.

1902


Оригінал (автограф) – Архів РАН, ф. 518, оп. 1, спр. 160а, арк. 1 – 15. Промова В.І. Вернадського на першому засіданні кружка філософії природознавства при Історико-філологічному студентському товаристві в Москов­ському університеті 30.11.1902. Публікується на основі видання: В.И.Вернадский. Философские мысли натуралиста. М. 1988. С. 388 – 394.