I. Увещания к Феодору Падшему
| Вид материала | Документы |
- Отчет общественного объединения «Сутяжник», 395.57kb.
- Акафист святому праведному воину Феодору Ушакову Кондак, 133.12kb.
как и действительно стыдно, то не гораздо ли стыднее жить вместе с мужчинами?
Впрочем, и первого, менее постыдного, нежели последнее, можно избегнуть; я предложил
бы поручать все или молодой прислужнице, или способным на это старушкам; отсюда
видно, что вышесказанное есть предлог и отговорка, и прикрытие слабости. Какой,
скажешь, слабости прикрытие? Если бы я пожелала иметь мужа и вступить в брак и вести
такой образ жизни, то кто воспрепятствовал бы мне? Разве не позволительно сделать это
свободно и не оскорбляя Бога, и не подвергаясь осуждению и укоризнам от людей? Это и
я говорю, и это не столько твои, сколько мои слова. Но теперь надобно сказать, в чем тебе
может быть необходима помощь мужчины; или, если не можешь объяснить этого, изгнать
непристойного сожителя; ибо иначе тебе не возможно избавиться от позора; а то, что ты
сказала, не столько твои слова, сколько тех, которые жалеют о твоей
неблагопристойности. Итак, хотя бы тысячекратно полезно было для тебя служение
мужчины, и тогда не следовало допускать его с таким позором ; ибо, когда унижается
слава Божия, то не должно быть никакого предлога столь внушительного, чтобы оставить
без внимания такое зло. Даже, если бы предстояло умереть тысячу раз в день для того,
чтобы этого не было, следовало бы подвергнуться тому с великой радостью, а не только
не оставлять без внимания такое зло для своего спокойствия и мирской пользы.
Послушай, как Павел трепетал и сильно боялся этого: "для меня лучше", говорит он,
"нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою" (1 Кор. 9:15). Для того, чтобы не
унижалась похвала его, он решался умереть; а мы для того, чтобы отклонить соблазны, не
хотим презреть и малое удовольствие? Как же мы можем когда-нибудь спастись? Притом
не равное дело и даже нисколько не близкое - лишиться похвалы и подвергнуться
осуждению. Он не оскорбил бы Бога, если бы и так случилось; потому что Сам Бог
повелел ему "жить от благовествования" (1 Кор. 9:14); и однако, он предпочитал лучше
умереть, нежели сделать тщетным свое доблестное дело; а мы, везде нарушая
установленное и зная, что потерпим за это величайшее наказание, не хотим оставить даже
неуместной и пустой привычки? Какое же будет нам прощение? Хотя бы для многих нужд
требовался только мужчина, но от этого происходил бы такой позор, то надлежало бы, как
я выше сказал, решиться лучше умереть, нежели допускать это; а если еще удобнее и
легче исполнить все посредством женщины, то какое будет прощение вам, столь
изнеженным и небрегущим о своем спасении? Скажи же мне: когда он оказывает тебе
услуги, то не станешь ли и ты сама в чем-нибудь услуживать ему? Это для всякого
очевидно. Но не гораздо ли было бы лучше - не воздавать ему тем же и не принимать от
него услуг, и то время трудов, которое ты тратишь для доставления ему спокойствия,
лучше употреблять на успокоение самой себя, нежели, принимая на себя тяжкие труды,
еще срамить свою честь? Но (скажешь), ты не оказываешь ему никаких услуг. Тогда
нужно думать, что он сам себе служит во всем, и постилает постелю, и варит, и зажигает
огонь, и исполняет другие подобные дела; но так служить не согласится и раб, ничего не
получающий себе от господина. Но он, скажешь, переносит все по страху Божию и ради
назначенной за такое служение награды и с благодарностию уничижается, не получая себе
от нас никакой пользы. Чем же, наконец, мы заградим уста бесстыдных? Хотя ты
приписываешь ему такое благочестие и хотя он так страшится и боится повелений
Божиих, что смотрит на себя смиреннее всякого раба и доставляет тебе все, не получая
сам от тебя ничего, но прежде всего этого ему надлежало позаботиться о чести и славе
Божией; теперь же странно - одной и той же душе и в одно и тоже время оказывать и
уважение, и презрение к повелениям Божиим, и то страшиться их, то не обращать
никакого внимания на оскорбление самого Законодателя. Оставаться чуждым
удовольствия и не чувствовать совершенно ничего человеческого, и при этом трудиться,
изнуряться, уничижать себя и своими трудами доставлять спокойствие другим,
свойственно душе весьма любомудрой и возвышенной; а не унижать славы Божией и не
делать того, за что Он хулился бы многими, это доступно для многих и не весьма великих
(душ). Как же мы поверим тебе, что ты для Бога и по усердию к подвижничеству делаешь
то, для чего требуется великая и бодрая душа, тогда как не хочешь отстать от того, от чего
может отстать душа низшая и обыкновенная? Ты не хочешь отстать от того, чем
оскорбляется Бог и будто бы отдаешь и тело и все - за то, что неугодно Ему. Кто же может
поверить этому? Впрочем, не знаю, как я перешел от девственниц к их сожителям;
поэтому опять нам нужно обратиться к девственницам.
5. Итак, каким образом мы будем в состоянии убедить высказывающих такие возражения
и рассуждения? Не нужно, скажешь, и убеждать их. Но свойственно ли это душе
благочестивой? Тогда следует оставлять без внимания говорящих худо, когда мы не
подаем им к тому поводов; даже и тогда не должно, если мы можем заградить им уста;
если же все дело зависит от нас, то и весь огонь обращается на нашу голову. Ибо "таким
образом", говорит апостол, "согрешая против братьев и уязвляя немощную совесть
их, вы согрешаете против Христа" (1 Кор. 8:12). Он знал, точно знал, что немощь
соблазняющихся не только недостаточна для нашего оправдания, но она особенно и
служит к нашему осуждению; ибо, чем более мы чисты от соблазнительного дела, тем
более нам следовало бы щадить немощь их. Я не утверждаю, что они соблазняются не без
причины; но положим даже, что они соблазняются неосновательно, и тогда не нужно
презирать их. Этому научил нас Павел в послании к Римлянам, сказав так: "ради пищи не
разрушай дела Божия" (Рим. 14:20). Хотя бы кто соблазнялся неосновательно, однако он
осуждает не соблазняющегося, а производящего такой соблазн. Как я и прежде говорил,
так и теперь скажу: когда может произойти какая-нибудь великая польза, и притом
превосходящая соблазн, то не нужно обращать внимания на соблазняющихся; а когда не
может быть ничего больше, кроме соблазна немощных, то, хотя бы они соблазнялись
тысячу раз неосновательно, надобно щадить их; ибо и Бог осуждает на наказание тех,
которые соблазняют и подвергают падению, потому что соблазнять другого без всякой
пользы - дело крайне нечестивое. И мы, видя, что кто-нибудь сделался раздражительным
от продолжительной болезни, скорее удаляем из дому тех, кто безвременно раздражает
его, даже не исследуем, справедливо или несправедливо они делают это, и не принимаем
от них никакого оправдания, а жалея больного вполне прощаем его по причине немощи,
хотя бы он и несправедливо раздражался. Если же мы оказываем такое попечение и о
рабах, и о детях, даже часто наказывая и сына виновного в этом, то тем более Бог, благий
и милосердый, и снисходительный, сделает это. Что говоришь ты? Соблазняющийся
немощен? Поэтому он и достоин пощады, а не поражения. Он имеет раны? Поэтому мы и
не станем растравлять их, а лечить. Он подозревает злобно и безрассудно? Поэтому мы и
будем устранять подозрение, а не усиливать; ибо, делая вопреки этому, ты грешишь
против Самого Христа. Или ты не слышишь, как часто в Ветхом Завете Моисей говорит,
что Бог есть "ревнитель" (Исход. 22:5), и Сам Он говорит: "возревновал Я о
Иерусалиме" (Зах. 1:14); а в Новом Завете Павел взывает: "я ревную о вас ревностью
Божиею" (2 Кор. 11:2)? Этого одного, без всего прочего, достаточно было бы для того,
чтобы тронуть душу не слишком недужную и отчаянную; это так страшно, или вернее -
более утешительно, нежели страшно. Ибо ревности не было бы, если бы не
предшествовала ей горячая и пламенная любовь, так что она служит знаком сильной и
пламенной любви Божией и расположенности. Ревность в Боге не страсть, но, желая
выразить свою неизреченную любовь, Он часто употребляет такое название. Мы же, при
великой бесчувственности своей, впадаем в человеческие страсти, и так сильно любящего
нас (Бога) оскорбляем, а тем, которые не могут доставить никакой пользы, всячески
угождаем. Может ли тебе, жалкая, принести столько же пользы это непристойное
сожительство, скольких оно лишает тебя сокровищ? Смотри: оно низводит тебя с небес,
изгоняет из духовного брачного чертога, отлучает тебя от небесного Жениха, навлекает на
тебя вечное наказание и мучения, не имеющие конца. Хотя бы тысячи рудников золота
предлагал тебе живущий с тобою, хотя бы подчинялся тебе более купленных рабов, хотя
бы доставлял тебе и чести и спокойствия больше, чем самой царице, при всем том не
следовало ли бы тебе чуждаться и отвращаться от него, как от заразы и врага, который
больше отнимает, нежели сколько дает? Тебе надлежит помышлять о благах небесных, о
тамошнем царстве, о бессмертной жизни, о неизреченной славе; а ты помышляешь о
земных предметах, и тому, кто в отношении к ним представляется полезным, угождаешь,
как Владыке, и не молишься, чтобы под тобою разверзлась земля и таким образом ты
отошла отсюда? Ты указываешь мне на слабость женского пола, на исправление
человеческих нужд и на домашнее спокойствие, изобретая и составляя недействительные
предлоги. Но этим не обманешь имеющих ум; потому что нет, нет такого спокойствия,
которое делало бы необходимою такую непристойность. Женщина, если захочет, может
удовлетворительно служить не только себе, но и многим другим; и в начале, когда
мужчина получил в удел общественные дела, она получила в удел - исправлять и устроять
все внутри дома. Таким образом не по нужде в спокойствии вы привлекаете к себе в дом
мужчин. Но разве, скажете, для прелюбодеяния и распутства? Я не могу сказать этого, - да
не будет, - я даже говорящих это не перестаю укорять; но, о если бы возможно было
разубедить их! Какая же, скажете, причина делает это сожительство вожделенным для
нас? Страсть тщеславия влечет к этому сожительству. Весь род человеческий, можно
сказать, тщеславен, но особенно - женский пол; ибо, если они и в спокойствии не
нуждаются, как доказано, и не предаются распутству вместе с ними, то вполне очевидно,
что остается подозревать только это одно.
6. Итак, нашедши самый корень зла, оставим, наконец, обличение и станем увещевать и
убеждать. Как из мужчин живущие вместе с девственницами думают находить в этом
удовольствие, а испытывают тягчайшее мучение (ибо единственно чистым и прочным
удовольствием была бы разлука с ними), так и они. Кажется, они думают, что отсюда
происходит некоторая слава и знаменитость; но если исследовать тщательно, то оне
навлекают на себе осмеяние, стыд, порицания и крайнее бесславие. Об этом мы уже
сказали кратко и в начале, но скажем и теперь. Пусть будет, если хочешь, сожитель не из
простолюдинов и не из презренных людей, но из имеющих великую силу в церкви, пусть
будет предметом удивления у всех и по знатности своего рода, и по силе красноречия, и
по благочестию, и во всех отношениях пусть будет знаменитым; и однако, при всем том
он не может сделать сожительницу знаменитою и почтенною. Ибо тому, кто хочет
приобрести себе славу от дружбы с кем-нибудь, должно прежде всего охранять славу
доставляющего прославление; если же она будет посрамлена, то тем более сам он
унизится. Как от испорченного источника и текущие около него потоки заимствуют
испорченность и от гнилого корня плод еще более бывает заражен гнилостью, так и
теперь, когда тот, от которого девственница ожидает себе славы, сделается смешным
вследствие сожительства с нею, то и она прежде него и вместе с ним подвергнется
осмеянию; и если о женщине прежде у многих была хорошая молва, то он, поступив к
ней, лишит дом ее этой молвы, а никак не доставит ей другую лучшую; также если и он
пользовался таким о себе мнением, то и с ним будет то же. Таким образом это
сожительство не увеличивает хорошую молву о вас, но лишает вас и той, какая была, и
навлекает на обоих дурную молву, которой не было. И благовременно теперь сказать то,
что пророк сказал об иудеях: "может ли Ефиоплянин переменить кожу свою и барс -
пятна свои? " (Иер. 13:23); так и эти сожители очистятся ли когда-нибудь от срамоты
своей, которая, как некая язва на теле, пятнает общественное мнение о них обоих,
затемняя все добрые их качества? Но, может быть, они считают славою для себя самое
господство над мужчинами? Однако, это весьма смешно, и этим особенно отличаются
одни только блудницы; женщинам же благородным и целомудренным несвойственно
восхищаться такими сетями. В этом заключается даже еще особая причина бесчестия, так
как чем более они господствуют над мужчинами и чем сильнее подчиняют их себе, тем
более посрамляют самих себя вместе с ними; ибо не порабощающая мужчин женщина, но
уважающая их бывает у всех и почтенна, и славна. Если же оне не послушают наших слов,
то может заградить им уста закон Божий, который говорит так: "к мужу твоему влечение
твое, и он будет господствовать над тобою" (Быт. 3:16); ибо "жене глава - муж" (1 Кор.
XI, 3). И во многих других местах можно найти такое постановление и такой, издревле
существующий, порядок; и великий бывает срам, когда верхнее делается нижним, глава
становится внизу, а тело вверху. Если же это постыдно и в брачном состоянии, то гораздо
более в таком сожительстве, в котором уже дурно не только то, что нарушается закон
Божественный, но и то, что навлекается очень дурная молва и на мужчину, и на женщину.
Если самое сожительство постыдно, то гораздо более - порабощение сожительнице.
Господство не всегда доставляет похвалу, но бывает, что и не господствующий
удостаивается чести и господствующий подвергается посрамлению. Итак, если ты хочешь
быть уважаемою от мужчин, то не имей с ними общения, удаляйся от их сообщества,
лицезрения и сожительства. Тогда и женщины будут восхищаться тобой, и все мужчины
будут уважать тебя, как действительную девственницу, неотлучно пребывающую при
Женихе; тогда не только домашние, но и язычники, и иудеи, и весь род человеческий
будет одобрять тебя. Посему, если ты ищешь славы, то иди этим путем, а не
противоположным; тогда тебя уже не станут называть принадлежащею такому-то и
такому то, а Христовою; другого, равного этому, отличия никогда не может быть тебе ни
от кого. Разве это маловажно, скажи мне, когда каждый день станут возглашать и
повторять и на торжище, и в домах, и в других городах, что такая-то девица, очень
молодая и весьма благообразная, имевшая возможность, если бы захотела, приобрести
себе многих покровителей, не пожелала этого, но решилась лучше потерпеть и перенести
все, нежели изменить любви ко Христу и помрачить цвет целомудрия? Блаженна она и
дважды, и трижды, и многократно; каких удостоится она благ, какой получит венец, какой
сподобится награды, соревнуя самим бестелесным силам! Это и подобное тому все станут
говорить о ней и представлять ее в пример для подражания дочерям своим ; захочет ли кто
ободрить живущую благопристойно, или вразумить распутную, все опять будут
выставлять похвальные ее качества; и не только при этих случаях, но и тогда, когда
просто зайдет речь о девстве, все так будут хвалить ее, и не только живущие
благопристойно, но и те, которые старались и употребляли все меры, чтобы увлечь ее, но
потом были презрены ею и оставлены без внимания. Столь великою и еще гораздо
большею сказанной будет пользоваться она славою; а имеющая сожителей - совершенно
напротив. И во-первых, когда какие-нибудь нечестивцы станут порицать девство, то обе
они придут на память в таких разговорах, но первая - отверзая уста защищающим, а
последняя - порицающим. Потом, когда нужно кого-нибудь вразумить или исправить, то
первая выставляется, как бы врачевство, утоляющее боль и способное истребить гнилость,
и украшает речь учителя; а последняя ставится на ряду с постыдною женщиною, и хотя
бы она и не присутствовала при этом, ее подвергают осуждению и посрамлению; ибо при
(упоминании) о каждой согрешающей, необходимо и она опять осуждается и
посрамляется. И где бы ни зашла речь об этом предмете, везде первая называется
блаженною, а последняя - жалкою и несчастною и тому подобными названиями, и как ту
не только знающие, но и не знающие и не получавшие от нее никакого благодеяния
прославляют и восхваляют, так эту и знающие и не знающие и не потерпевшие от нее
никакого зла охуждают и поносят; ибо праведно живущих хвалят и прославляют не
только знакомые, но и незнакомые, и даже самые враги, а распутных и дурных охуждают
и друзья. Это - дело промышления Божия. Господь внедрил в нас такое расположение к
добродетели и такое отвращение от порока, что ее одобряют все и непричастные к ней, а
порок осуждают и отвращающиеся от него, и предающиеся ему. Отсюда видно, что
нерадивых девственниц отвращаются не только знающие, но и не знающие их, а больше
всех сами сожители их. Подлинно, хотя бы они сильно уверяли, что любят и уважают вас,
хотя бы изъявляли благодарность за удовольствие, которое вы доставляете им, но в
совести своей они ненавидят вас, когда, немного опомнившись, поймут, в какой сети они
находятся. Вот какое зло - этот порок; даже те самые, которым вы угождаете больше всех,
осуждают вас больше всех, потому что, быв допущены во внутреннейшие убежища и
проникая во все ваши тайны, больше всех знают ваши дела. А что они ненавидят вас,
видно из следующего: они тысячекратно хотели бы избавиться от этой страсти и тяжкой
болезни, но препятствует привычка и некоторое кажущееся удовольствие; бывает такая
болезнь, от которой желают избавиться и ненавидят ее все, имеющие ее, но находят
удовольствие и в ней; так бывает и с этой. Как бы кто ни был жалок и несчастен, он не
может быть столь отчаянным и склонным к посрамлению собственной чести, чтобы
пожелать жить в бесчестии, быть на устах у всех предметом осуждения, осмеяния и
порицаний, и общего зрелища на торжище, где все, как скоро он является, пальцами
указывали бы ближним на него, как на постыднейшего. Так не малое огорчение получают
они от этой подозрительности, которое постоянно тревожит их совесть и упорнее всякого
червя терзает их душу. Если же тогда, когда посрамление происходит от людей, явно
ничего не говорящих, но осуждающих дома и между собою, бывает такое огорчение, то,
когда мы отойдем к самому Жениху оскорбленному, когда и тайное сделается явным,
когда откроются и сердца, и речи, и расположения, и взгляды и помышления (не говорю о
более постыдном ), когда вообще все откроется и обнажится пред всею вселенною, тогда
мы какому подвергнемся бесчестию и наказанию, и мучению? Тогда, если наша душа не
предстанет сияющею так, как следует преданной этому Жениху, если не будет чиста от
всякой нечистоты, скверны и порока, то погибнет и подвергнется крайним бедствиям;
потому что, если и незначительное пятно может извергнуть ее вон, то, когда будет
великая нечистота и такое зловоние, и тысячи ран со всех сторон, кто избавит ее от того
наказания и мучения? Если здесь так для всех гнусна и неприятна жизнь ее, что все
отвращаются от нее, и друзья и враги, то как она сможет войти в царское преддверие,
оскверненная такою грязью? Не видишь ли ты, что и в дом человека простого и
незнатного никто не впустит свиньи, запачканной грязью, но все отгоняют ее и
преследуют, и затворяют двери и уходят от нее далеко? Если же и бессловесного
животного, и притом привыкшего к грязи, люди позволяют впускать в дом с нечистотою,
то как в небесные обители, где такой блеск, где все светло, где неприступный свет, где
находятся девы, сияющие светлее всякой молнии, как сможет кто-нибудь войти столь
оскверненным? Девы, не имевшие елея, были удалены от брачного чертога; как же вы
надеетесь войти в те неприступные обители? А ваш грех еще тяжелее их греха; ибо не