Н. В. Савельева канд филолог наук, научный сотрудник сектора древнерусской литературы ирли ран (Санкт- петербург)

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Российской Академии Наук по адресу: 199034, Санкт-Петербург, наб. Макарова, д. 4 Сдиссертацией, 670.13kb.
• Номер: за 1994 год, 300.09kb.
• Научный выпуск вестник балтийской педагогической академии вып. 29. – 2000 г. Поиск, 1745.18kb.
• Маклашова Елена Гавриловна канд полит наук, научный сотрудник Института гуманитарных, 212kb.
• Ильинская С. Г., к полит н., научный сотрудник сектора истории политической философии, 130.23kb.
• Научный редактор: доктор филологических наук, профессор, 1403.64kb.
• Хоровое творчество Юрия Фалика, 294.66kb.
• Б. Н. Миронов отношение к труду в дореволюционной россии, 248.68kb.
• Составители программы: Вислогузов А. Н., канд техн наук, директор цнит севКавгту. Воронов, 572.94kb.
• В. С. Лукашенко главный научный сотрудник, доктор с Х. наук А. Ш. Кавтарашвили ведущий, 487.31kb.

Принципы и особенности описания рукописных

территориальных собраний (к описанию Пинежского собрания Древлехранилища ИРЛИ РАН).


Н.В.Савельева канд. филолог. наук, научный сотрудник сектора древнерусской литературы ИРЛИ РАН (Санкт- Петербург)


Понятие рукописное “территориальное собрание” содержит в себе характеристику происхождения и (или) бытования рукописей на определенной территории. По своей сути территориальными можно считать бóльшую часть собраний и коллекций древнерусских рукописей, хранящихся в настоящее время в различных библиотеках и архивах России. Это могут быть монастырские собрания (например, собрание Кирилло-Белозерского монастыря в ОР РНБ), церковные (Софийское собрание ОР РНБ), и даже частные коллекции (например, собрание П.Д.Богданова в ОР РНБ, собрание А.Д. Григорьева в Славянской библиотеке в Праге). По-видимому, большинство частных коллекций также можно считать территориальными собраниями, прежде всего связанными с местом жизни или деятельности собирателя, если только в основу создания коллекции изначально не был положен какой-либо определенный принцип (например, принцип “редкости” экземпляра), или она не является собранием “случайных” рукописей, стекавшихся к владельцу из различных мест на протяжении всей жизни.

Вместе с тем, в современной археографии под определением “территориальное собрание” подразумевается вполне конкретное терминологическое понятие, теоретически обоснованное сравнительно недавно, в 50-60-е гг. ХХ века, и связанное своим происхождением с территориальным принципом хранения вновь найденных рукописей. В.И.Малышев, основываясь на опыте дореволюционных археографов, прежде всего В.И.Срезневского, возродил этот принцип для археографической школы советского периода и наполнил термин “территориальное собрание” конкретным содержанием - собрание рукописей, найденных на определенной территории и хранящихся по территориальному принципу. В настоящее время этот принцип формирования рукописных собраний принят всеми археографическими центрами России.

Именно о таких территориальных собраниях рукописей будет далее идти речь, хотя основные положения, на которые мне хотелось бы обратить внимание, в целом применимы и к территориальным собраниям в широком смысле. Материалом, на который я буду опираться, являются рукописи Пинежского собрания Древлехранилища Пушкинского Дома. Это собрание, созданное в результате работы археографических экспедиций 1961-1990 гг. и насчитывающее в настоящее время 771 рукопись XIV-ХХ веков, очень показательно для избранной темы, так как не является традиционным для большинства районов Русского Севера собранием, отражающим исключительно старообрядческую книжную традицию, а представляет, с одной стороны, и раннюю дониконовскую местную рукописную традицию, с другой - позднюю нестарообрядческую крестьянскую рукописную традицию. В настоящее время подготовлено описание рукописей Пинежского собрания, на некоторые моменты из опыта работы над этим описанием мне и хотелось бы обратить внимание.

На сегодняшний день процесс формирования основных территориальных собраний в крупнейших археографических центрах России можно, по-видимому, считать в основном завершенным. И хотя полевая археография еще существует в определенном состоянии в некоторых научных центрах, основная роль сейчас отводится археографии камеральной - описанию и изучению накопленных материалов. Первоначальные сведения о составе рукописных и старопечатных собраний, сложившихся в каждом археографическом центре, как правило, отражены в публикациях-отчетах об экспедициях, в ряде обзорных статей и в отдельных изданиях, по существу являющихся краткими инвентарными описями собраний¹. Подробных научных описаний территориальных собраний очень немного: прежде всего к ним относится не утратившее до сих пор своей научной значимости, а по некоторым параметрам и на сегодняшний день являющееся лучшим описание В.И.Малышева “Усть-Цилемские рукописные сборники”², описание части Архангельского собрания ОР БАН³ и описание рукописей Верхокамья, выполненное коллективом авторов Московского университета под руководством И.В.Поздеевой⁴. Таким образом, несмотря на репрезентативность всех территориальных собраний, и несмотря на немалое количество работ, посвященных тем или иным аспектам исследования книжных традиций различных районов, в настоящее время мы не имеем целостного представления об общих и индивидуальных чертах развития рукописных традиций в различных районах страны, а прежде всего эти собрания отражают книжные традиции Северо-Востока России. Может быть именно потому, что состояние описания этих коллекций находится на таком начальном этапе, и сложилось определенное мнение, что рукописи, собранные археографами, в основном поздние и в общепринятом культурном и литературном смысле малоинтересные, а при изучении памятников древнерусской литературы зачастую не учитываются списки (в том числе и ранние!) этих памятников, имеющиеся в территориальных собраниях, созданных археографами за последние 50 лет.

Уже в самых ранних теоретических работах о задачах полевой археографии и формирования территориальных собраний (работы М.Н.Тихомирова, В.И.Малышева, С.О.Шмидта, Н.Н.Покровского, А.А.Амосова, В.П.Бударагина, И.В.Поздеевой, В.Н.Алексеева, Е.И.Дергачевой-Скоп и др. исследователей. Библиография этих работ, вышедших в 60-80-е гг. ХХ в. достаточно обширна) было отмечено основное научное предназначение этих собраний - стать источниками по изучению книжной культуры и книжно-рукописной традиции определенного региона. И в этом заключается уникальность территориальных собраний, как цельных объектов, предоставляющих возможность единовременного описания и исследования заключенных в них материалов. В этом, как видится, состоит основная особенность описания территориального собрания - это должно быть описание исследовательского типа.

На сегодняшний день уже ни у кого не вызывает сомнения необходимость указывать при описании все кодикологические особенности рукописи, являющиеся элементами ее территориальной отнесенности, ее происхождения или бытования. Это особенности почерков (если таковые выработаны традицией, как например, поморский полуустав или сложившийся на его основе печорский полуустав), характерная орнаментика, особенности переплетов (при возможности их локализации) и другие палеографические данные. Никто не оспаривает необходимости воспроизведения всех записей, отражающих этапы создания и бытования книги. В то же время содержание описываемых рукописей чаще всего передается кратким перечислением основных текстов или, в лучшем случае, статьи расписываются по самозаглавиям и инципитам⁵, что несомненно является значительным шагом вперед в описании рукописей, но на сегодняшний день уже недостаточным. Атрибуции же рукописных статей предприняты лишь в трех названных выше описаниях. Именно на некоторые аспекты проблемы атрибуции текстов при описании рукописей территориальных собраний мне хотелось бы обратить внимание и особенно остановиться на значении атрибуции не столько для общей задачи введения новых списков литературных памятников в научный оборот, сколько для исследования книжной традиции определенного района.

Предварительное исследование содержания рукописей при их описании может дать новые сведения не только о литературной традиции, но и о процессе формирования рукописной традиции, в том числе и ранней, и ее хронологических рамках. Приведу один пример. В составе Пинежского собрания до нас дошли 6 полных списков Златоуста. 3 из них - Златоусты пятидесятные, отличающиеся единым особым составом, включающим не традиционные для данного типа книги апокрифы, компиляции из нескольких поучений, объединенных под одним заглавием, и другие особенности, точно повторяющиеся только в этих трех списках (Пин. 3, 126, 439)⁶. Хронологически списки относятся к концу XVI, рубежу XVI-XVII в. и 60-м гг. XIX в. И хотя палеографическое описание этих рукописей не выявляет специфических пинежских особенностей, а записи на них датируются лишь XIX в., на основании изучения содержания мы можем утверждать, что Златоуст такого состава сформировался или был привнесен на Пинегу не позднее конца XVI в. и бытовал здесь вплоть до века XIX, а эти три рукописи являются по происхождению пинежскими и соответственно две из них представляют местную рукописную традицию XVI – начала XVII вв. Вместе с тем именно эти рукописи, не привлекавшиеся к исследованию и не вошедшие в круг материалов для каталога Т.В. Черторицкой ⁷, могли бы представить интересное локальное звено для изучения развития Златоуста как типа сборника в литературном процессе Древней Руси.

Традиционная атрибуция, как правило, содержит сведения о степени изученности памятника (его редакцию, вариант или наличие иных списков) и сведения о публикации текста памятника с указанием степени сходства или отличия данного списка. Для выявления круга памятников, бытовавших на определенной территории и оставшихся за рамками текстов в дошедших до нас рукописях, необходимо, по мере возможности, указывать при атрибуции источник текста в рукописи. Наиболее вероятно обнаружение такого источника для рукописных текстов, изначально восходящих к печатным изданиям, а именно такие тексты составляют значительную массу рукописей поздней севернорусской традиции. Неоценимую помощь в поисках источника оказывают каталоги старопечатных книг и прежде всего каталоги старообрядческих изданий А.В. Вознесенского⁸ и И.В. Починской⁹, вышедшие сравнительно недавно, но без которых уже не представляется работа не только с изданиями, но и с рукописями территориальных собраний. Зачастую источник таких текстов обнаруживается при изучении как состава, так и палеографических данных рукописи. Так, например, для одного из списков “Устава о христианском житии” (Пин. 377), в котором утрачен последний лист с выходными данными печатного оригинала, найти его по каталогу А.В.Вознесенского оказалось возможным благодаря тому, что писец полностью воспроизвел все типографские особенности издания - сигнатуры, разбивку текста по листам и строкам, ошибки фолиации и даже ошибочные чтения в колонтитулах.

Стремление отобразить в статье-аннотации источник текста приводит к необходимой дифференциации атрибуции одних и тех же памятников. При этом текстовыми определяющими для атрибуции служат прежде всего данные самозаглавия и конвой - состав рукописи в целом или ее части¹⁰. Так, при сопоставлении и проверке данных самозаглавий и изучении конвоя пинежских списков широко распрстраненного в старообрядческой письменности Слова Иоанна Златоуста о лжепророках и лжеучителях, выяснилсь, что этот текст восходит в данной традиции как минимум к трем источникам, не считая неуказанных: Острожскому изданию Маргарита 1595 г. (Пин. 543), Московскому изданию Маргарита 1641 г. (Пин. 6), и к одному из трех старообрядческих изданий сборника “Слово о лжепророках и лжеучителях”, отмеченных в каталоге А.В.Вознесенского (Пин. 417). Из этого нельзя делать прямого вывода, что данные издания являлись непосредственными протографами конкретных пинежских списков, и, следовательно, бытовали на Пинеге, но это обозначает, что Слово о лжепророках и лжеучителях в пинежских рукописях восходит к трем различным архетипам. Поэтому в аннотациях к спискам Слова указаны в описании издания, к которым отсылает данный список. В других случаях, когда список дошел во фрагменте, или его самозаглавие и конвой не содержат сведений об источнике дана традиционная отсылка к изданию слова в ВМЧ.

Точно также различные анннотации даются к широко распространенным в старообрядческой рукописной традиции словам Кирилла Александрийского о исходе души от тела и Палладия мниха о втором пришествии Христове. Чаще всего два первые слова изначально восходят к Соборнику 1647 года или его старообрядческой перепечатке. Но если эти тексты следуют в рукописи один за другим и сопровождаются двумя патериковыми сказаниям о Макарии Египетском, а отсылки к главам в самозаглавиях соответствуют таким же отсылкам в названиях этих текстов по изданиям старообрядческих Цветников, то представляется возможным указать при атрибуции именно Цветник как источник такой подборки текстов, поскольку именно такое их расположение было в основе всех старообрядческих изданий Цветника, отмеченных в каталоге А.В.Вознесенского (см., например Пин. 11, 16). Ограничусь этими двумя примерами, хотя их ряд можно было бы продолжить.

Атрибуция текстов на основе их исследования при описании часто дает возможность расширить наши представления о рамках книжного собрания одной крестьянской семьи или источниках и принципах работы книгописца. Так при исследовании двух списков “Азбуки покаянной о Христе”, имевшихся в книжном собрании пинежан Рудаковых, выяснилось, что один из представителей этой семьи Иван Ермилов Рудаков, не довольствуясь имевшимся в его распоряжении списком 1 редакции этого памятника, дошедшем в составе древнейшей датированной рукописи Пинежского собрания - в сборнике Левушки Постохи 1533 года (Пин. 280), в середине XVIII века переписывает текст второй редакции вместе с грамматическими статьями с одного из изданий Азбуки, в которые этот текст входил, начиная с Острожского издания Ивана Федорова 1580-1581 гг. (Пин. 531). Воспроизведение при описании только самозаглавий и инципитов этих списков, без изучения их, таких сведений не предоставляет, так как заглавия и инципиты идентичны в текстах обеих редакций. Точно также пинежский книгописец, живший в середине XIX в., Григорий Ефимович Фофанов, имея в своем распоряжении старообрядческое издание Златоуста, делая с него копии на заказ (Пин. 124), “про себя” переписывает Златоуст местной традиции (Пин. 126), один из тех трех списков, о которых я упоминала ранее.

Атрибуция памятников при описании территориального собрания позволяет расширить наши представления о круге массовых изданий для народа, бытовавших в крестьянской среде и также служивших источниками многих текстов в рукописных сборниках. Прежде всего это касается разного рода лубочных изданий. Суждение о том, что лубок был весьма популярен и широко распространен в народной среде, является общим местом. На практике же конкретные отсылки к изданиям, собранным и опубликованным в энциклопедическом труде Ровинского¹¹, в описаниях рукописей практически не встречаются. Между тем, еще М.Н. Сперанский выявил в рукописных сборниках целый пласт произведений исторических и редакций памятников демократической литературы, восходящих к лубочным изданиям XVIII-ХХ вв.¹² При изучении текстов поздней пинежской книжности удалось атрибутировать целый ряд произведений, восходящих к лубочным изданиям. Помимо указанных М.Н.Сперанским значительных текстов, таких, как Повесть о Мамаевом побоище, Повесть о Бове (лубочная традиция которой изучена также В.Д.Кузьминой¹³) и др., к ним относятся небольшие тексты, встречающиеся повсеместно, такие как: “Сказание, каковым святым благодати и исцеления от Бога даны и когда память их”, “Сказание о том, что идет от Бога, а что от беса”, “О 12 друзьях человека”, “Печать Соломона” в поздней редакции, отдельные повести из “Синодика” и “Великого Зерцала”, стихотворные тексты, и др. памятники. Надо полагать, именно тот факт, что источниками этих текстов в поздних рукописях являются лубочные издания, и объясняет столь широкий ареал их распространения и столь значительное количество списков, в которых они сохранились.

Важно отметить, что выявление лубочного издания как источника рукописного текста может избавить от ложного представления о степени распространенности в крестьянской среде изданий, приближающихся к научным штудиям и ориентированных на потребности более изысканного и образованного читателя. Так огромное количество списков “Повести о Мамаевом побоище” именно в редакции “Синопсиса” отнюдь не свидетельствуют о знакомстве крестьянских книжников непосредственно с изданиями Синопсиса, а объясняются тем, что эта редакция положена в основу всех лубочных изданий повести.

К этому же кругу источников – массовых изданий для народа можно отнести дешевые издания учительной литературы и отдельных житий святых: в Пинежском собрании сохранились 2 атрибутированных списка с таких изданий: Житие Иоанна Дамаскина с отсылкой к изданию “в Киево-Печерской типографии в 1849 году месяца марта 3 дни” (Пин. 593, издание в библиографии не учтено, однако вписывается в целый ряд дешевых изданий отдельных Житий святых, выпущенных в свет типографией Киево-Печерской лавры и отмеченных в каталоге В.М. Ундольского¹⁴) и Житие Евстафия Плакиды в русском переводе, список с издания: “Жизнь и страдание святаго великомученика Евстафия Плакиды или пример любви к Богу, испытуемой скорбями”. Изд. 2-е. М., тип. Ив. Дм. Сытина и К°. Валов(а) ул., собств. дом. 1891 года (Пин. 516, выходные данные полностью приведены в рукописи).

И наконец, к этому же кругу источников можно отнести издания учебной литературы для церковно-приходских школ и народных училищ, отдельные тексты из которых, а иногда и издание целиком также переписывались крестьянскими книгописцами. Причем, тексты из таких учебников (например, из “Краткого Катехизиса” Платона Левшина) встречаются как в школьных тетрадях, что совершенно естественно и в какой-то степени уже выходит за рамки традиционного представления о крестьянском рукописании, так и в виде отдельных списков, вполне соответствующих рукописной традиции этого периода. Таков, например, в Пинежском собрании список с одного из изданий книги “Священная история, краткими вопросами и ответами сочиненная” Вениамина Румовского-Краснопевкова¹⁵ (Пин. 474, на листах рукописи - запись о ее принадлежности сыну дьякона Кеврольского Воскресенского собора Григория Чивиксина). Сюда же можно отнести список со второй части издания “Начальное учение человеком” Платона Левшина (Пин. 225).

Указанными примерами, конечно, не исчерпываются все возможные пути поиска источников рукописных текстов. Мне важно было отметить, что такие поиски необходимы уже на этапе описания рукописи.

Самая большая трудность, возникающая при описании территориальных собраний, созданных в результате археографических экспедиций, заключается в том, что значительное число рукописей этих собраний сохранились во фрагментах, не поддающихся атрибуции без детального исследования. Однако такое исследование приводит порой к весьма неожиданным и значимым результатам. Так, фрагменты разрозненных листов XV в. из Пинежского собрания Древлехранилища при исследовании сложились в текст Толковой Палеи (Пин. 505). Наш список – восьмой из известных в России списков XV в. этого памятника и он не учтен ни в “Предварительном списке славянских рукописей XV в.” ни в дополнении к нему¹⁶. А в рассыпанном конволюте XVIII в. из 20 листов в 8-ку (Пин.109) удалось выявить фрагменты двух редчайших синодальных изданий: Азбуки (Начальное учение человеком) 1739 г., заканчивающейся текстом учительных стихов, – издание не только не учтено в библиографии, но и не было известно до настоящего времени как тип книги; и фрагмент издания Петровского времени: Духовное на брань вооружение воинству православному благопотребное. М.: Синод. тип., II. 1708. Издание было известно до сих пор только по одному экземпляру РНБ¹⁷.

Описание каждого территориального собрания вносит свою лепту в общее дело воссоздания и исследования книжных традиций всех районов России, в частности, книжных традиций Русского Севера. Детальное научное описание одного территориального собрания не только будет необходимым подспорьем в работе коллег по описанию других собраний, но и избавит последователей от ложных выводов и псевдо-региональных атрибуций текстов и рукописных компиляций, если таковые обнаружатся в рукописной традиции иного района и следовательно, могут быть рассмотрены как явления не местного, но более широкого контекста книжной культуры России.