Дмитриева З. В. «Вытные и описные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII вв»

Вид материала

Документы

Содержание М. С. Черкасова, доктор исторических наук (Вологодский государственный педагогический университет)

Подобный материал:

• «Українські землі в XVI xvii ст.», 73.08kb.
• Книга Есфирь занимает особое положение среди библейских книг. Как мы сейчас покажем,, 735.94kb.
• Столетием позже в XVII веке, 318.08kb.
• «Встречаем Новый Год!», 134.8kb.
• Программа междисциплинарного экзамена по направлению подготовки магистров 032300 Регионоведение, 91.64kb.
• Xvi международные Кирилло-Мефодиевские чтения, 768.23kb.
• Земские соборы русского государства в XVI xvii веках, 160.56kb.
• Межконфессиональных отношений в Речи Посполитой XVI – XVII вв до сих пор является актуальной, 228.64kb.
• Программа XVII международных Кирилло-Мефодиевских Чтений в ответственности за творение., 602.47kb.
• Кабытов Экономика России и предпринимательская деятельность во второй половине XVI, 336.46kb.

Черкасова М.С., доктор исторических наук (Вологодский государственный педагогический университет)

Рецензия на:


Дмитриева З.В. «Вытные и описные книги Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII вв».

Отечественная история. 2007 г. № 4. C. 172-175.


Представленная на суд читателей книга - плод многолетнего и упорного труда автора, признанного в современного историографии специалиста по источниковедению и истории крестьянства средневековой России.

Вытные книги Кирилло-Белозерского монастыря 1559 г. были известны еще В. О. Ключевскому, использовавшему их для обоснования мысли о происхождения крепостного права из крестьянской задолженности. Вытные и другие хозяйственные книги Кириллова монастыря изучались также Н. К. Никольским, Л. С. Прокофьевой, Т. И. Осьминским, А. Х. Горфункелем. Часть их была опубликована З. В. Дмитриевой и А. Х. Горфункелем в серии "Вотчинные хозяйственные книги XVI в.". Но лишь в данной монографии изучение комплекса вытных, отписных, дозорных, писцовых, переписных книг Кирилло-Белозерского монастыря XVI-XVII вв. проведено с максимально исчерпывающей глубиной и органически увязано с рядом фундаментальных проблем источниковедения и аграрной истории Московской Руси.

Во введении автор определяет свой подход к источниковедческому исследованию большого комплекса монастырских хозяйственных книг (с. 6). Сборники и кодексы, а также отдельные документы изучаются Дмитриевой и текстологически, и палеографически, и филигранологически, с учетом переплетов и маргиналий. Автор применяет методику дипломатической кодикологии, предложенную в трудах Л. В. Черепнина, С. М. Каштанова, Л. И. Ивиной при изучении сборников актов, в частности монастырских копийных книг XVI-XVII вв. Филиграни датированных рукописей используются Дмитриевой для датировок сборников, не имеющих хронологических помет писцов. На основе описи 1732 - 1733 гт. автор сопоставляет наличный состав сохранившихся хозяйственных книг обители и приходит к выводу о почти полной сохранности документального собрания Кирилло-Белозерского монастыря (с. 7). Этот вывод свидетельствует о "фундированной" источниковой базе исследования.

В первой главе предлагаются подробные формулярный анализ вытных книг Кириллова монастыря 1559 г. и сопоставление их с семенниками и хлебными оброчниками. Дмитриева уточняет историю создания раннего комплекса хозяйственных книг и аргументирует датировку семенников и оброчников не 1558 г., как считал Горфункель, а не позднее 1561 г. (с. 15). Исследовательница установила, что рукописи книг (вытных, семенных и оброчных) являются не списками, а разными документами, близкими по времени написания. Первый их раздел (семенник) создавался на основе единого комплекса черновых семенников отдельных сел, а второй и третий разделы - на основе оброчников разных лет, вероятно, погодных (с. 22).

Дмитриева отвергает мнение Прокофьевой и Осьминского о том, что оброк крестьян, взявших в монастыре ссуду, был несравненно выше оброка тех крестьян, которые ссуду не брали. Она связывает составление вытных книг 1559 г. с выдачей Кирилло-Белозерскому монастырю царем Иваном IV жалованной грамоты 17 декабря 1559 г. Учитывая процесс интенсивной внутренней колонизации Белозерья в 1540 - 1550-х гг., правительство этой грамотой разрешило кирилловским властям принимать крестьян в монастырскую вотчину "без отказу". Монастырские переписи 1559 и 1561 гг. фиксировали всех крестьян как новопорядчиков и тем самым выполняли роль порядных грамот (с. 30). С этим выводом исторического характера перекликается мысль, высказанная в заключении к книге: хлебная ссуда в Кирилло-Белозерском монастыре выступала в условиях интенсивных внутривотчинных переходов крестьян в качестве бессрочного кредита и не являлась экономическим фактором закрепощения крестьян и ограничения их переходов в последней трети XVI - первой четверти XVII в. (с. 286).

В этой же главе автор показывает взаимоотношения двух общин - монастырской и крестьянской, их органическую взаимосвязанность в повседневной жизни, поскольку выдача хлебной ссуды из монастырских житниц производилась под контролем крестьянского мира (с. 31). Приводится новый богатый материал о житничных целовальниках, который в литературе еще не исследовался. Источниковедческий ряд монографии удачно обогащается приводимыми автором текстами "выборов" этих выборных лиц крестьянской общины (с. 32), наблюдениями над их приходо-расходными, посевными, ужинно-умолотными книгами, которые велись в отдельных селах и отразили реалии крестьянской повседневности (с. 33 - 34). Так, горизонтальный срез внутривотчинных отношений, рисуемый вытными книгами, дополняется сюжетами о межкрестьянских отношениях и хозяйственной документации, циркулировавшей на разных "этажах" вотчинно-крестьянской общности. И в последующих разделах монографии автор удачно раскрывает взаимодействие крестьянского мира (по крестьянским челобитным) и монастырских властей (по соборным приговорам и уставным грамотам о нормах повинностей) (с. 218, 234 - 235 и др.). Сложный материал о


С. 172


хлебной ссуде представлен читателю в различных таблицах локальных и сводно-обобщающих - с широким хронологическим охватом (например, с. 42 - 54 - табл. 8).

Во второй главе автор расширяет источниковую панораму исследования, обратившись к ранним (XVI в.) монастырским отписным (описным) книгам. В современном источниковедении и археографии данное направление является одним из самых плодотворных, о чем свидетельствуют новейшие публикации монастырских описей, выполненных в том числе и при участии Дмитриевой на высоком научно-археографическом уровне¹. Следует упомянуть также издания описей новгородского Софийского собора (Э. А. Гордиенко и Г. К. Маркина), Звенигородского Саввино-Сторожеского монастыря (С. Н. Кистерев и Л. А. Тимошина), Кирилло-Новоезерского монастыря (Т. В. Сазонова) и ряда других вологодских и белозерских монастырей (Ю. С. Васильев)².

Дмитриева учла до двух десятков ранних описей северных и среднерусских монастырей, оговорив их датировки, причины составления, структуру и особенности формуляра, информационную насыщенность отдельных описательных статей, достоверность включенных в них данных. Большинство монастырских описей автор классифицирует по трем основным группам: 1) составленные при смене настоятелей; 2) составленные в результате переписей, проведенных по инициативе монастырских властей; 3) составленные в результате государственной ревизии обителей. Здесь важны наблюдения о включении сведений отписных книг в писцовые книги, о генетической связи между контролем государства над церковно-монастырским имуществом и включением описаний церквей и их интерьеров в писцовые книги, по сути - государственным контролем над Церковью и поземельным кадастром (с. 78 - 79).

История описи Кирилло-Белозерского монастыря 1601 г. и, в частности, список конфискованных предметов и денег у группировки старца Леонида (Ширшова) (с. 87 - 88) наталкивают читателя на мысль, что государство стремилось к укреплению общежительного начала в русских монастырях, более строгому соблюдению их уставов, и пыталось противодействовать проявлению частнособственнических принципов у монашества. Это могло быть дополнительной причиной проведения государственных ревизий крупных обителей.

Весьма важен в общеисторическом плане вывод автора о введении в Кириллове монастыре в конце XVI в. по инициативе Бориса Годунова государевой десятинной пашни как способа реактивации земледелия. Эта мера была частью правительственной политики по преодолению кризисных явлений в хозяйстве страны. Тем самым государство подключало одного из крупнейших корпоративных собственников страны к содержанию военно-оборонительной системы на юге России (с. 113 - 114).

При изучении Кирилловской описи 1601 г. Дмитриева мастерски сопоставляет подлинную рукопись, фиксирующую положение монастыря в один определенный момент, со списком, который использовался в монастырском делопроизводстве до 1615 г. и приписки которого отражают динамические изменения в жизни обители. Как и в главе о вытных книгах, во второй главе читатель получает представление о формуляре каждой монастырской описи XVII в., характере использования одних источников при составлении других (например, хлебных оброчников при создании вотчинной описи 1601 г. - с. 98 - 99, 06).

Приведенные в приложении 6 (с. 297 - 298) сведения о численности братии и слуг по описи 1620 - 1621 гг. важны для демографического изучения монашества в России XVII в. Инициатива его учета могла исходить и от правительства, и от епархиального руководства. Большинство известных нам описей вологодских монастырей (наиболее ранняя - Сямженского Евфимьева, около 1561 г.³) показывают, что сначала велся общий учет иноков, а с середины XVII в. стали составлять их конкретные списки. В преамбуле описей среди прочих описательных статей в качестве программы описаний начинает фигурировать и "братия по имяном". Вероятно, краткие, суммарные сведения о численности братии (как и крестьян) в описях обителей генетически предшествовали более полным их именным спискам. В приложении 7 опубликован список братии Кирилло-Белозерского монастыря по отписной книге 1668 г., насчитывающий свыше 200 имен (с. 301 - 304). Он дает представление о внушительных размерах Кирилловской обители и будет весьма полезен для будущих исследователей, в том числе интересующихся антропонимикой, традициями монашеского имянаречения и другими культурологическими вопросами.

Человеческая, индивидуальная составляющая -редкий гость в работах по источниковедению и истории крестьянства. Данный в третьей главе биографический очерк кирилловского келаря и соборного старца Матфея (Никифорова) - настоящее творческое достижение Дмитриевой, удачный опыт исторической антропологии. По крупицам, из разнообразных источников, она собрала все сведения об этой незаурядной личности - книжнике, миротворце, рачительном хозяине, детально знавшем крестьянскую жизнь (с. 162). Эти качества наложили особый отпечаток на созданные им рукописи и проводимую политику в обширной монастырской вотчине.

В третьей главе также детально анализируется составленный старцем Матфеем сборник окладных книг 1620 - 1650-х гг., вытной книги 1665 г. и отписной книги 1668 г. в сравнении с вытными книгами 1559 г. и описью 1601 г. По большой группе деревень ключа Старого Волока Славинского Дмитриева выявила одинаковое количество вытей в середине XVI и в середине XVII вв. Это свидетельствует о традиционности обложения деревень на протяжении длительного времени (с. 165 и табл. 1). Анализ отписной книги 1668 г. и сравнение ее с вытными книгами 1559 г. показало, что число дворов в вотчинах Кириллова монастыря в 12 уездах России возросло в 1.5 раза. Из этого следует, что несмотря на разорение смутного времени и ограничительные меры правительства против роста монастырского землевладения, Кирилловская духовная корпорация находила пути для увеличения численности своего народонаселения (с. 192).

Автор намечает плодотворный путь филигранологического исследования грандиозной 2-томной копийной книги Кирилло-Белозерского монастыря A 1/16 и A 1/17 из собрания Санкт-Петербургской Духовной академии (ОР РНБ). Следует согласиться с мнением Дмитриевой, что по характеру включен-


С. 173


ных документов кирилловские копийные книги отличаются более смешанным составом, в них содержится гораздо больше списков с писцовых, дозорных, переписных книг, чем в аналогичных памятниках Троице-Сергиева или Симонова монастырей (с. 150, 152). По-видимому, можно говорить об определенных отличиях в системе документирования в разных монастырях России. Для Троицкой обители была характерна более четкая дифференциация материалов на актово-владельческую и текущую хозяйственно-делопроизводственную документацию.

В четвертой главе вытные книги рассматриваются как источник по изучению крестьянского хозяйства. Внимание автора сосредоточено в основном на посевах хлебных культур (рожь, овес, пшеница, ячмень), крестьянских землепользовании и платежах. Расчет посевов дан по "ключам" - административно-хозяйственным единицам вотчинного управления - и по дворам. Географический охват материала включает, кроме Белозерья, Вологодский, Пошехонский, Угличский, Бежецкий, Кашинский, Дмитровский и Московский уезды.

Уникальность вытных книг 1559 г., отмеченная автором, заключается в том, что на уровне двора они позволяют рассчитать хлебные оброки крестьян на единицу посеянного хлеба и тем самым преодолеть приблизительность наших представлений о феодальной ренте в XVI в. Исследовательница установила, что у большинства белозерских крестьян за вычетом семян оставалась третья часть посеянного хлеба, и эта норма платежей оказывается несколько выше, чем в новгородских землях XVI в., где бытовала "пятина" (с. 211 и табл. 11 - 13 на с. 212 - 214).

Сравнивая хлебный и денежный оброк в 1559 и 1601 гг., Дмитриева справедливо замечает, что изменения в размерах оброков крестьян старались проследить сами руководители монастырских хозяйств - келари и казначеи. Это сравнение показало, с одной стороны, стабильность платежей, установленную еще Горфункелем, с другой - их увеличение или снижение с учетом реальной тяглоспособности крестьян разных селений в период хозяйственного кризиса и смуты. Не только принцип "посильности", но и личного восприятия крестьянами возлагаемых на них повинностей учтен, на мой взгляд, в уникальном соборном приговоре 19 мая 1577 г.: "А сверх сие грамоты у келаря, которая будет нужа, и велит позвати крестьян из чести, и которые крестьяне пойдут из чести, тому честь, а которые не пойдут, и тому крестьянину пени нет" (с. 292). Нельзя сводить внутривотчинные отношения только к повинностной сфере и надо учитывать ее сбалансированный характер, терпимость старцев к реальным возможностям крестьян, их традициям и обычаям.

Дмитриева отмечает, что после 1602 г. в архиве Кириллова монастыря отсутствуют нормативные или сводные документы о крестьянских повинностях, а хлебные и денежные оброчные тетради ведутся по отдельным селам. По ряду вотчинных комплексов, расположенных в десятке уездов России, автор систематизировала материал, раскрывающий тенденции в развитии крестьянских платежей на протяжении всего XVII в. (с. 239 - 241 - табл. 31 - 37). Автор фиксирует неизменность нормы платежей с выти в течение длительного времени и существенную переоброчку в 1680-х гг. (с. 237). Полагаю, данное суждение подтверждает вывод Н. А. Горской, сделанный на материале монастырей центральной России, о коренном нарушении принципа фиксированности ренты как раз в это десятилетие⁴.

Опираясь на собственные выводы о денежной направленности ренты в вотчинах Троице-Сергиева монастыря уже в первой четверти XVII в. и неуклонном сокращении сферы домениального хозяйства, отмечу, что обработанные Дмитриевой материалы показывают более замедленную эволюцию Кирилловской вотчины, на которой, возможно, в большей степени сказалось сдерживающее влияние крестьянской общины. Показателен вывод об уравнительности тяглых наделов, когда подавляющая часть крестьян (89%) имела 2 и менее четвертей тяглой пашни (около 3 десятин в трех полях). Можно было бы задаться вопросом, какими были крестьянские наделы в других монастырских вотчинах севера и центра страны. Думается, исследования на эту тему (Е. Н. Баклановой, Н. А. Горской, В. И. Иванова, З. А. Тимошенковой и др.) позволяют такое сравнение провести.

В четвертой главе Дмитриева также выявляет несоответствие размеров тяглой и обмерной пашни, объясняя это временным исключением части пашенных земель для восстановления ее плодородия (принцип "выводных полей", используя современный агротехнический термин) (с. 107 - 208). Исследовательница поддерживает мнение В. Б. Павлова-Сильванского, связывавшего происхождение земельных переделов с упорядочением обложения и введением вытного письма (с. 209 - 210). В вытных книгах 1559 г. не отразилось участие крестьянской общины в переделах, а по позднейшим источникам (челобитным XVII в.) уже заметно стремление крестьян к поравнению вытного тягла и наделов (с. 210).

В пятой главе проводится сравнительное изучение вотчинных и государственных переписей по важнейшим показателям аграрного развития - население, землепользование, обложение. Оно находится в русле давней дискуссии о достоверности данных писцовых книг. Этим сложным вопросам было посвящено более десяти Всероссийских научно-практических совещаний, одним из организаторов и руководителей которых является Дмитриева⁵.

Народонаселение вотчины в первой четверти XVII в. изучается в двух аспектах: степень его стабильности и соотношение в его составе крестьянства и бобыльства. Однако здесь есть две сложности. Во-первых, это неустойчивость, несформированность в XVI-XVII вв. крестьянских фамилий. Во-вторых, - общая нестабильность сельского населения в тяжелые годы смуты и после нее. Дмитриева устанавливает сокрытие части населения при переписях, причем монастырские власти делали это как на облагаемых землях, так и на отарханенной округе Околомонастырья (с. 272 - 273, 278).

При изучении степени стабильности сельского населения Белозерья по обширному комплексу дозорных книг 1613 - 1618 гг. Дмитриева применяет методику Г. А. Победимовой, сопоставившей поименный состав крестьян Иосифо-Волоколамского монастыря. Результаты сравнения отражены автором в подробном перечне крестьян и пустых дворов в 1613 - 1626/27 гг. (с. 155 - 171). В частности, автор


С. 174


очень убедительно провела текстуальное сопоставление населения Кнутовского и Колдомского ключей Околомонастырья по монастырскому хлебному оброчнику и правительственной дозорной книге 1618 г. (с. 274 - 277). Из него следует впечатляющий вывод: хлебный оброчник учел 135 дворов хозяев и 150 "людей", а дозорная книга лишь 5 дворов крестьянских и 3 бобыльских (с. 278).

Столь же корректно Дмитриева провела исследование пропорций крестьянского и бобыльского населения в белозерских вотчинах Кириллова монастыря. Анализ вытной книги 1624 г. и писцовой 1626/27 г. показал, что вопреки распространенному мнению судить о бедности населения на основе данных о бобыльстве нельзя. Мне кажется вполне логичным предложенное Дмитриевой объяснение диспропорций в соотношении бобылей и крестьян в разных описаниях: причиной было введение "живущей четверти", вследствии чего бобыльские дворы облагались вдовое легче крестьянских и землевладельцы стремились представить большую часть своего зависимого населения малоплатежными бобылями (с. 283).

В последнем параграфе пятой главы автор сопоставляет данные о количестве пашни Кирилло-Белозерского монастыря в писцовой книге Белозерского уезда 1626/27 г. и в монастырских вытных книгах и устанавливает в первой существенное занижение сведений о пашне по сравнению с последними (с. 282 - 283 - табл. 3 и 4). Мною такое несоответствие было установлено по писцовым книгам всех трех принятых в современном источниковедении вариантов - "оптимальному", "деформированному" и с "неразделенной пашней"⁶. Аргументированные выводы автора о большей достоверности вотчинных описаний по сравнению с государственными, постоянный показ взаимодействия разных документальных комплексов существенно обогащают источниковедение России XVI-XVII вв.

Рецензируемое издание прекрасно оформлено. Представлены и филиграни, и фотокопии отдельных листов рукописей, и образцы почерков. Развернутые подстрочные примечания и множество таблиц удобно размещены в самом тексте, а в конце дано содержательное документальное приложение. Книга насыщена тонкими частными наблюдениями источниковедческого, методического, терминологического, хронологического, археографического плана.

Основное, что привлекает читателя в данной книге, - это органичное переплетение проблем источниковедения и аграрной истории, высокая исследовательская культура, в чем воплощаются лучшие черты ленинградской исторической школы. Книге такого масштаба и такого качества исполнения суждена долгая жизнь в науке.

М. С. Черкасова, доктор исторических наук (Вологодский государственный педагогический университет)