Beyond enlightenment
Вид материала | Реферат |
Никакого другого пути, кроме жизни Возлюбленный Бхагаван Возлюбленный Бхагаван Возлюбленный Бхагаван Пожалуйста, прокомментируйте. Возлюбленный Бхагаван |
5 октября 1986 г., Бомбей
Возлюбленный Бхагаван,
как получается, что все идет так хорошо?
Гандхарадж, этот вопрос не повод для смеха.
Он касается чего-то чрезвычайно ценного в человеческом несчастье, в человеческом страдании, в человеческой реальности. Он вызывает смех, так как кажется абсурдным спрашивать, почему дела идут так хорошо.
Мы привыкли к тому, что дела никогда не идут хорошо.
Нам хорошо знакомы страдание, боль, тьма, бессмысленность, вся трагедия человеческого существования. Это вошло в наши кости, плоть и кровь; мы принимаем это, как будто это и есть наша природа.
Если дела идут плохо, это кажется естественным!
Если же дела не идут плохо, тогда, должно быть, что-то не так — как получается, что дела идут так хорошо? Мы забыли язык благополучия, мы забыли вкус блаженства.
Мы забыли нашу собственную природу.
А по природе дела должны идти хорошо; для того, чтобы они шли хорошо, не нужно никакой причины.
Вы здоровы — вы же не идете к врачу, чтобы спросить его: «Что со мной? Я здоров». Вы идете к врачу, когда вы нездоровы, когда вы больны.
Когда люди молоды, они не спрашивают: «В чем смысл жизни?» В их молодости, в бьющей ключом энергии есть достаточно смысла, достаточно значительности. Они пока еще способны любить. Они пока еще способны танцевать, петь, праздновать. Смерть еще не простерла свою тень над их жизнями.
Как только человек начинает спрашивать: «В чем смысл жизни?» — это означает, что он стал старым — неважно в каком возрасте. Его вопрос ясно показывает, что он утратил контакт с жизнью, утратил контакт с любовью, утратил контакт с жизненной силой, и куда он ни посмотрит, повсюду — пустота. Для него стал важным вопрос — зачем он живет? На самом деле он умер; его жизнь является посмертной.
Как только человек спрашивает: «В чем смысл жизни?», это уже вопрос мертвеца, который все еще дышит, сердце которого все еще бьется, но все это как у робота. Вся поэзия, все радуги исчезли... никаких рассветов. Кажется, что ночь вечна. Кажется, что ему, должно быть, приснились все те дни, когда он видел свет; они не были реальны.
Старость, когда смерть стоит совсем рядом с вами, порождает вопрос: «В чем смысл жизни?»
Но когда вы живы, когда смерть далеко за горизонтом вашего видения, кто беспокоится о смысле жизни? Вы живете ею, вы имеете ее, вы поете ее, вы танцуете ее. Она в каждом вдохе, в каждом ударе вашего сердца.
Надо ясно понять одно: люди, которые задают так называемые великие вопросы о смысле жизни, о смысле самого Существования, о смысле любви, о смысле красоты, считаются великими философами, но они уже одной ногой в могиле. И как раз перед тем как соскользнуть в свои могилы, они поднимают все эти вопросы.
Кроче, один из великих эстетиков, великий философ эстетики, посвятил всю свою жизнь одному-единственному вопросу: что такое красота? В этом столетии он стоит особо, как одинокая вершина, ему нет равных. Его приверженность вопросу красоты тотальна. Он писал о красоте, он говорил о ней, он читал о ней лекции, он видел о ней сны; вся его жизнь была сплетена вокруг вопроса: что такое красота?
Я просматривал написанное им и на каждом шагу чувствовал, что, должно быть, этот человек был слеп — только слепой может спрашивать: «Что такое красота?»
И почти целое столетие никто не поднимал вопроса о том, был ли Кроче слепым или нет. Я говорю, что он несомненно был слепым. У него, возможно, и были глаза, как у вас, но у него не было никакой способности восприятия, никакой чувствительности. Он задавал вопрос: «Что такое красота?» — и продолжал искать ее, — а все Существование наполнено красотой.
Даже самая маленькая травинка прекрасна. Повсюду вокруг есть цветы и звезды, птицы и деревья, реки и горы, и прекрасные человеческие существа.
Как мог человек с таким интеллектом, как у Кроче, не увидеть одну простую вещь: красоту надо чувствовать, а не размышлять о ней? Вы должны видеть ее, вы должны переживать ее. Вы способны творить ее.
Но это такая тайна, что она не поддается объяснению.
Ее нельзя втиснуть в определение.
Но дело всей жизни Кроче показывает только одно: бедняга так никогда и не пережил ни единого мгновения красоты; в противном случае, все его вопрошание изменилось бы. Он бы, пожалуй, посвятил всю свою жизнь творению красоты, переживанию красоты, ликованию вместе со звездами и луной, цветами и птицами. Но он попусту растратил всю свою жизнь.
И к какому выводу он пришел в конце концов? Красота неопределима. Это всякий мог бы сказать ему в самом начале. Не было никакой нужды попусту растрачивать прекрасную жизнь, драгоценный подарок Существования.
И нельзя быть уверенным, что жизнь будет дана вам еще раз; вы даже не можете быть уверенными относительно того, почему она была дана вам в этот раз. Вы достойны ее? Вы заслужили ее? Похоже, что это самый настоящий подарок, подарок от изобильного Существования, которое не беспокоится о том, заслуживаете ли вы его или нет. Оно не спрашивает о ваших достоинствах, не интересуется вашим характером, вашей нравственностью... не предъявляет никаких требований, а просто дает вам жизнь без всяких условий. Оно дает вам жизнь не на деловой основе, а без ожиданий получить от вас что-либо взамен; дает ее и предоставляет вам полную свободу делать с ней все, что вам заблагорассудится.
Гандхарадж, все и должно идти прекрасно, легко, благополучно. Это естественно.
Если же дела не идут хорошо, это означает, что есть что-то нездоровое, что-то больное.
Но все великие моралисты мира, все теологи, все пророки и посланцы Бога совсем сбили вас с толку. Они предъявляют к вам всякие требования. Они отняли всю вашу свободу. Они требуют, чтобы вы делали невозможные вещи, а вы, естественно, терпите в этом неудачу.
Это оставляет в вас раны — раны неудачи, неполноценности, недостойности — и вы живете со всеми этими ранами.
Естественно, все идет плохо.
Это не природа виновата, а ваши великие благодетели -люди, которые обещают вам: «Мы — спасители».
Фактически, именно эти люди создали больное человечество, нездоровый человеческий ум, психику, которая не является нормальной.
Требование чего-то неестественного обязательно создает чувство вины. Если вы не выполняете это требование, вы чувствуете себя виноватым в том, что вы на самом деле не являетесь человеческим существом, что вы ведете себя как недочеловек, животное, что вы являетесь грешником, что вы поступаете вопреки пророкам и посланцам, которые представляют Бога.
А если вы пытаетесь следовать им, вы попадаете в ловушку. Если вы следуете им, вам приходится идти против природы, а природа есть все, что вы собой являете.
Вы не можете идти против самого себя, поэтому на каждом шагу терпите неудачу. С каждым шагом вы становитесь все более и более шизофреничны: малая часть становится священником, осуждающим всю вашу природу. Все, что вы делаете, оказывается порочным.
Жизнь становится кошмаром.
И вот так человек жил тысячи лет: жизнь, которая могла бы быть прекрасным переживанием, была превращена в невыносимую пытку, кошмар.
Даже если вы хотите пробудиться, вы не можете. Кошмар глубок и продолжителен — он не только ваш, он идет от наших предков; поколение за поколением культивировали его. Корни его такие же древние, как и само человечество; вы не можете бороться с ним.
Вы разрываетесь на части. Вы не можете бороться с вашей природой, вы не можете бороться с вашим больным наследием.
И я заявляю, что на всей земле каждый человек живет под бременем больного наследия. Не имеет значения, является ли он христианином, или индусом, или мусульманином — все это различные названия одной и той же болезни.
Если вы следуете вашей природе, вы сами осуждаете себя. Все общество осуждает вас. Весь мир против вас, и вы сами тоже против себя.
Но вы должны жить согласно вашей природе.
У Фридриха Ницше есть прекрасное прозрение. Он говорит, что все религии мира выступают против секса, но они не преуспели в уничтожении секса; в противном случае, откуда бы продолжали появляться все эти люди? Весь этот демографический взрыв... если бы ваши священники преуспели, церкви были бы пустыми. Но имеется семьсот миллионов католиков — несомненно, католические священники потерпели полную неудачу.
Ницше прав. Религии не преуспели в уничтожении секса. Но они преуспели в одном: они сделали секс отравой, сделали его губительным. Он уже не радость, он уже не явление красоты, он уже не священен. Им удалось создать из него огромное чувство вины. И то, что верно по отношению к сексу, верно и по отношению ко всем вашим природным инстинктам, но все было отравлено.
Поэтому, когда дела не идут хорошо, вы чувствуете себя совершенно непринужденно.
Когда же дела идут хорошо, вы начинаете чувствовать беспокойство: «Что случилось?»
Если идут войны, это совершенно нормально. Если происходят столкновения между индусами и мусульманами, если мусульмане и иудеи убивают друг друга, это совершенно нормально. Но если вдруг иудеи и мусульмане начинают танцевать, петь и радоваться вместе, весь мир будет потрясен: «Что происходит? Что они, с ума сошли?»
Мы страдаем от дурного наследия, и, если мы не освободимся от прошлого, мы не сможем жить мирно.
Гандхарадж, люди, которые собрались здесь вокруг меня, и мои люди во всем мире отбросили прошлое. Они больше не индусы, не христиане, не буддисты; они просто человеческие существа. И они пытаются жить по своей природе цельно, естественно, без какого-либо чувства вины и греха.
Все идет изумительно хорошо.
Они живут в свободе.
Прошлое — это наше рабство; и если прошлого слишком много, тогда оно создает наше будущее. Мы зажаты прошлым и будущим, и будущее есть не что иное, как воспроизведение прошлого.
И краткое мгновение настоящего почти бессильно перед двумя вечностями, давящими на него с двух сторон.
И как только вы освобождаетесь от прошлого, случается потрясающее осознание: вы свободны и от будущего тоже.
А ваша свобода от будущего означает, что теперь вы свободны творить ваше будущее, оно не будет создаваться прошлым. Оно будет твориться вашей природой, вашим разумом, вашей медитацией, вашим безмолвием, вашей любовью.
Гандхарадж, у моих санньясинов дела просто обязаны идти легко, ибо среди них нет никакого греха, никакого чувства вины, никакой навязанной нравственности.
Я развращаю людей настолько сильно, что они становятся невинными.
Люди живут невинно. У них нет никаких моральных кодексов, никаких десяти заповедей, никаких святых библий. У них есть только их собственная способность к пониманию и свобода творить свое будущее, жить согласно своей природе без всякого страха. Ибо нет никакого ада и нет никакого Бога, который бы решал, праведны вы или неправедны.
Если вы праведны, ваша жизнь будет жизнью радости; если вы неправедны, ваша жизнь будет жизнью страдания.
Нет нужды ни в каком Боге. По сути, каждое ваше действие является решающим.
Поэтому вы можете определять ваш путь: если вы движетесь правильно, ваша жизнь будет приносить все больше и больше цветов, у нее будут вырастать все более и более мощные крылья. Ваш полет к звездам будет становиться более легким.
А если вы делаете нечто неправильное, сама ваша природа скажет, что это неправильно, так как вы будете страдать от последствий ваших неправильных действий «здесь и сейчас». Вам не придется ждать судного дня.
Что за дурацкая гипотеза — «судный день»: однажды все восстанут из своих могил! Только представьте себе: все скелеты, вот это будет толпа! Там, где вы сидите, под вами находятся, по крайней мере, десять скелетов. Когда все эти скелеты восстанут, яблоку некуда будет упасть; и будут такие крики, вопли и стенания! Даже бедняге Богу будет весьма трудно разобраться, кто есть кто — ведь там будут только скелеты.
А еще рассудить, кто отправится в рай, а кто — в ад... неужели вы думаете, что с этим можно справиться за один день? На счету у каждого человека миллионы поступков, хороших и плохих, которые надо взвесить, а есть только один Бог — и, к тому же, не очень-то умный.
Джордж Бернард Шоу как-то сказал: «Только одна толпа наводит меня на мысль, что судить будет трудно. Но, к тому же, половину толпы будут составлять женщины... которые сделают это почти невозможным!»
Возможно, именно поэтому судный день не случился и не случится. Ведь Иисус говорил своим ученикам: «Скоро, в этой жизни, вы увидите, как наступит судный день», — то есть в жизни его учеников. Это значит, самое большее, семьдесят лет.
Прошло две тысячи лет, и с каждым днем количество скелетов продолжает увеличиваться.
Я думаю, что Бог передумал.
Судный день стал невозможен.
По-моему же, каждое деяние выносит свой собственный приговор, и это более научно. Зачем продолжать накапливать деяния к определенному дню, а затем решать? И зачем решать извне, когда есть возможность решать изнутри? Каждое деяние имеет свое внутреннее следствие.
Вы можете это вычислить: если ваша жизнь несчастна, то вы делаете что-то неправильное; а если ваша жизнь — вихрь веселья, то вы делаете все то, что и следует делать.
Так что вам решать, сделаете ли вы вашу жизнь вихрем веселья или вихрем страдания; больше некому решать. Вы есть деяние, и вы есть судья. И это представляется более научным, простым.
Гандхарадж, если все идет хорошо, будь счастлив. И помни о том, почему дела идут хорошо, чтобы они продолжали идти все лучше и лучше, ибо благоденствие тоже имеет глубину.
Просто выясни, что именно делает твою жизнь блаженной, мирной, тихой, счастливой — простая арифметика, — и твоя жизнь может стать святой жизнью.
По-моему, если ты живешь радостно, ты — святой человек.
Ты должен сделать только одно: умри для прошлого, чтобы ты мог возродиться в свежем настоящем и свободном будущем.
Возлюбленный Бхагаван,
есть ли другой путь — без смерти и небезопасности?
Прежде всего, смерти нет.
Смерть — это иллюзия.
Умирает всегда кто-то другой, вы же никогда не умираете. Это значит, что смерть всегда видится извне, это взгляд со стороны.
Те же, кто видели свой внутренний мир, единодушно заявляют, что смерти нет. Ведь вы не знаете, что составляет ваше сознание; оно не состоит из дыхания, оно не состоит из сердцебиения, оно не состоит из кровообращения.
Поэтому, когда врач говорит, что некий человек мертв, это является заключением стороннего наблюдателя; он говорит только одно: «Этот человек больше не дышит, его пульс остановился, его сердце не бьется». Эквивалентны ли эти три явления смерти? Нет.
Сознание — это не ваше тело, не ваш ум, не ваше сердце.
Поэтому, когда человек умирает, он умирает для вас, не для себя самого. Для себя самого он просто меняет местожительство, возможно, переезжает на более подходящую квартиру. Но поскольку старая квартира оставлена, а вы ищете его в старой квартире и не находите его там, вы думаете, что бедняга умер. Вам бы следовало сказать только одно: «Бедняга бежал. А куда он делся, мы не знаем».
Фактически, медицинская наука выходит за пределы своей компетенции, когда заявляет, что некий человек мертв. У медицинской науки нет еще такого права, ибо у нее нет еще определения того, что составляет смерть. Она может только сказать: «Этот человек больше не дышит. Его сердце остановилось. Его пульс больше не прослушивается ». Сделать вывод, что он мертв, — значит выйти за пределы того, что вы видите. Но поскольку у науки нет никакого представления о сознании, смерть тела становится смертью существа.
Те же, кто познал существо... а чтобы познать его, вам вовсе не обязательно умирать, вы можете просто двигаться внутрь. Вот что я называю медитацией — просто двигайтесь внутрь и выясните, что является вашим центром, а в вашем центре нет никакого дыхания, никакого сердцебиения, там нет никакого мышления, никакого ума, никакого сердца, никакого тела, и все же вы есть.
Как только человек испытывает переживание самого себя, — что он есть не тело, не ум, не сердце, а чистое сознание, — он познает, что для него нет смерти, ибо он не зависит от тела.
Сознание не зависит от кровообращения. Оно не зависит от того, бьется сердце или нет; оно не зависит от того, функционирует ум или нет. Это совершенно иной мир, его не составляют какие-либо материальные вещи, он нематериален.
Поэтому прежде всего надо понять, что смерти нет — ее так и не удалось обнаружить.
А если смерти нет, то какая может быть небезопасность?
Для бессмертной жизни не может быть никакой опасности. Ваше бессмертие не зависит от вашего банковского счета; нищий столь же бессмертен, как и император.
Что касается сознания людей, то это — единственный мир, где существует подлинный коммунизм: все люди имеют одинаковые качества, и у них нет ничего такого, что может быть утрачено или отнято. У них нет ничего такого, что может быть уничтожено, сожжено.
Небезопасности нет.
Все небезопасность — это тень смерти.
Если вы всмотритесь поглубже, то увидите, что любое чувство небезопасности коренится в страхе смерти. Но я говорю вам, что смерти нет: следовательно, не может быть никакой небезопасности. Вы — бессмертные существа, амритасъя путра.
Вот что говорили провидцы на древнем Востоке: «Вы -сыны бессмертия».
И они не были скупцами, как Иисус Христос, который говорил: «Я — единственный сын Бога». Странная идея... стыдно даже говорить такое. «Я — единственный сын Бога», -а что же остальные? Они все ублюдки? Иисус осуждает весь мир! Он — единственный сын Бога, а чьими сыновьями и дочерьми являются все эти люди? И это странно — почему Бог остановился, дав рождение только одному ребенку? Что, его хватило только на одного ребенка? Или он сторонник контроля над рождаемостью?
Я спрашиваю папу римского и Мать Терезу: «Ваш Бог, должно быть, является сторонником контроля над рождаемостью; он, должно быть, пользуется теми штуками, которые вы запрещаете — презервативы и все такое, как может быть иначе? Раз он произвел сына, тогда, по меньшей мере, одна дочь — вот естественная тенденция».
И за всю вечность... не поразвлечься?
Психологи говорят, что бедные люди производят больше детей по той простой причине, что у них нет никаких других развлечений. Чтобы пойти в кино, вам нужны деньги; чтобы пойти в цирк, вам нужны деньги; чтобы пойти на пляж Чоупатти, вам нужны деньги. Везде, где есть развлечения, вам нужны деньги. Поэтому быстрей в кровать — это единственное развлечение, для которого не требуются деньги.
А что делает Бог? Он не может пойти ни в кино, ни в цирк, ни на пляж Чоупатти. Сидит себе вечно, скучает... Породил только одного сына? Это намекает на многое; возможно, он так разочаровался в этом одном сыне, что принял целибат: «Я не собираюсь больше производить идиотов».
Иисус учил на земле всего лишь три года. Когда ему было тридцать три, его распяли — великий спаситель, который не смог спасти самого себя. Бог, должно быть, испытал огромное разочарование: «Кончено! Больше никаких сыновей, никаких дочерей!»
Но реальность такова, что в пребывании единственным, без соперников, есть определенный элемент эгоизма.
Кришна может быть воплощением Бога, но он не сын, а просто фотокопия.
Мухаммед может быть посланником — он просто почтальон.
Но Иисус — особый, он является единственным сыном Бога. В этом есть определенный эгоизм.
Древние провидцы не были столь эгоистичными. Они называли все человечество — прошлое, настоящее, будущее - амритасья путра: вы все есть сыновья бессмертия. Они не ставят себя над вами; они не претендуют на то, что они более святы, чем вы. В том, что касается сознания, они делают все человеческие существа абсолютно равными — вечными.
Нет никакой небезопасности.
Нет никакой нужды в каком-либо другом пути, — да и нет никакого другого пути.
Жизнь — вот путь, который проходит через врата смерти.
Вы можете пройти через эти врата сознательно. Если вы достаточно медитативны, то вы можете пройти через смерть, прекрасно зная, что вы перебираетесь в другой дом; вы можете войти в утробу другой матери, прекрасно зная, что вы въезжаете в новую квартиру, — и она всегда лучше, ибо жизнь всегда эволюционирует. И если вы можете умереть сознательно, то, несомненно, ваша новая жизнь будет с самого начала на очень высоком уровне.
И я не вижу никакой небезопасности.
Вы приходите в этот мир без ничего, поэтому достоверно одно: вам ничего не принадлежит.
Вы приходите абсолютно голыми, но с иллюзиями. Вот почему каждый ребенок рождается со стиснутыми кулаками, веря, что он несет сокровища, — а кулаки-то пусты. И каждый умирает с раскрытыми ладонями. Попробуйте умереть со сжатыми кулаками — до сих пор это еще никому не удавалось. Или попробуйте родиться с раскрытыми ладонями — это тоже никому не удавалось.
Ребенок рождается со сжатыми кулаками, с иллюзиями, что он приносит в мир сокровища, но в кулаках ничего нет. Вам ничего не принадлежит, так какая же небезопасность? У вас ничего нельзя украсть, ничего нельзя отнять.
Все, чем вы пользуетесь, принадлежит миру.
И в один прекрасный день вам придется оставить все здесь.
Вы не сможете взять что-либо с собой.
Я слышал, что в одном городе жил некий богач, который был таким скрягой, что никогда не подавал милостыню нищим. Вся община нищих знала об этом, поэтому всякий раз, когда они видели какого-то нищего перед домом этого богача, они знали: «Кажется, это новый человек, из какого-то другого города. Надо сказать ему, что здесь он ничего не получит».
Жена богача умирала, но он не хотел посылать за врачом. У него был только один друг, поскольку иметь много друзей означает ненужную небезопасность — кто-то может попросить денег, кто-то может попросить еще что-то. У него был только один друг, и этот друг тоже был таким скрягой, что между ними не было никаких проблем. Они оба понимали психологию друг друга — никаких конфликтов, никаких просьб, так что не возникало никаких затруднений.
Этот друг сказал: «Сейчас такой случай, что надо позвать врача — твоя жена умирает».
Богач сказал: «Все в руках Бога. Что может сделать врач? Если ей суждено умереть, она умрет. Ты хочешь доставить мне ненужные хлопоты — платить врачу за лекарство, то да се. Я - религиозный человек, и если ей не суждено умереть, она выздоровеет без всяких врачей. Настоящий врач — Бог, и никто другой. И я верю в Бога, потому что он никогда не просит вознаграждения ».
Жена богача умерла.
Его друг сказал: «Видишь, ты пожалел немного денег не позвал врача...»
Он сказал: «Немного денег? Деньги есть деньги, и никаких "немного" тут быть не может. А смерть приходит каждому».
Друг немного рассердился. Он сказал: «Это уж слишком. Я тоже скуп, но если будет умирать моя жена, я пошлю хотя бы за аптекарем, — но позову хоть кого-то. Ты же действительно безжалостен. Что ты собираешься делать со всеми этими деньгами?»
Богач сказал: «Я собираюсь взять их с собой».
Друг сказал: «Никто никогда не слышал о таком».
Богач сказал: «Но никто никогда и не пытался». Это тоже было верно. Он сказал: «Вот увидишь. У меня есть собственный план — я возьму все с собой».
Друг сказал: «Расскажи мне твой секрет, ведь мне тоже когда-нибудь придется умереть( а ты все-таки мой друг».
Богач сказал: «Дружба дружбой, но этот секрет я раскрыть не могу. И секрет этот такой, что ты не сможешь воспользоваться им, когда будешь умирать, — им надо воспользоваться раньше, поскольку тебе надо будет отнести все твои деньги, все твое золото и бриллианты к реке».
Друг сказал: «Что ты имеешь в виду?»
Богач сказал: «Ты садишься в лодку, добираешься до середины реки, прыгаешь со всем твоим богатством в воду и тонешь — получается, что ты взял с собой богатство. Попробуй! Никто еще не пробовал сделать это. Если ты потерпишь неудачу, особой беды не будет, ведь все уходят из жизни с пустыми руками. Если же ты преуспеешь в этом, тогда ты будешь первопроходцем, первым человеком, который достигнет рая с полным мешком денег. И все эти святые будут смотреть на тебя широко раскрытыми глазами: "Этот человек совершил нечто небывалое!"» , Друг сказал: «Но это означает, что надо умереть».
Богач сказал: «Естественно, и надо быть в добром здравии. Когда ты будешь умирать, тебе будет очень трудно нести такой большой груз. Я сам собираюсь сделать это скоро, ведь моя жена умерла и теперь у меня никого больше нет».
Но даже если вы прыгнете в океан со всеми вашими деньгами, деньги останутся в океане, ваше тело останется в океане.
Вам придется идти налегке, просто как сознание. Вам ничего не принадлежит, ведь вы ничего сюда не принесли и ничего не сможете взять с собой отсюда.
Жизнь — это единственный путь.
Смерть — это единственная иллюзия, которую надо понять.
Если вы можете жить полностью, тотально, понимая смерть как иллюзию — и не потому, что я говорю это, а благодаря вашему собственному переживанию в глубокой медитации, — то живите жизнь полностью, настолько тотально, насколько это возможно, без всякого страха. Нет никакой небезопасности, ведь даже смерть иллюзорна.
Реально только живое существо в вас.
Очищайте его, оттачивайте его, делайте его полностью осознающим, чтобы даже малая часть его не была погружена во тьму, чтобы вы полностью светились, чтобы вы стали пламенем.
Это единственный путь: другого выбора нет.
Да он и не нужен.
Возлюбленный Бхагаван,
быть открытым и быть свидетельствующим — две разные вещи. Так ли это, или это дуальность, созданная моим умом?
Ум всегда создает дуальность; в противном случае, быть открытым и быть свидетельствующим не было бы двумя разными понятиями. ,
Если вы открыты, вы будете свидетельствовать.
Не будучи свидетелем, вы не можете быть открытым; или, если вы свидетель, вы будете открытым — ибо быть свидетелем и при этом оставаться закрытым невозможно. Поэтому это просто два слова.
Вы можете начинать со свидетельствования, — тогда раскрытие придет само по себе, или вы можете начинать с раскрытия вашего сердца, всех окон, всех дверей, — тогда обнаружится свидетельствование, оно придет само по себе. Но если вы просто думаете, не делая ничего, тогда они выглядят отдельными.
Мы не можем думать без дуальности. Дуальность — это способ мышления.
В безмолвии все дуальности исчезают.
Единство — вот переживание безмолвия.
Например, день и ночь являются весьма наглядной дуальностью, но они не являются двумя различными сущностями. Есть животные, которые видят ночью. Их глаза более чувствительны, способны видеть в темноте. Для них темноты нет. Эти животные не могут открыть глаза днем, поскольку их глаза настолько чувствительны, что солнечный свет причиняет боль. Поэтому то, что для вас является днем, для этих животных является ночью, глаза закрыты, сплошная тьма. Когда для вас ночь, для них день. Весь день они спят, всю ночь они бодрствуют.
И если вы спросите ученого и логика, вы увидите разницу. Если вы спросите логика: «Что такое день?»,— он скажет: «То, "что не есть ночь». А что такое ночь? Это порочный круг. Если вы спрашиваете: «Что такое ночь?», — логик скажет: «То, что не есть день».
Вам нужен день, чтобы определить ночь; вам нужна ночь, чтобы определить день. Странная дуальность, странное противопоставление... Если нет дня, мыслима ли ночь? Если нет ночи, мыслим ли день? Это невозможно.
Спросите у ученого, который ближе к реальности, чем логик. Для ученого темнота — это меньше света, а свет — это меньше темноты. Теперь это один феномен, совсем как термометр. У кого-то температура поднялась до сорока двух градусов, он готов перейти в мир иной. У кого-то температура тридцать шесть й шесть, нормальная температура для человеческих существ? а у кого-то еще температура падает ниже тридцати четырех градусов, он тоже готов уйти из этого мира.
Ваше существование не очень-то велико, только между тридцатью четырьмя и сорока двумя градусами. Всего лишь восемь градусов... ниже — смерть, выше — смерть; только узкая щель посредине, маленькое окошко жизни.
Если бы у нас был термометр для света и темноты, то ситуация была бы такой же, как с теплом и холодом — один и тот же термометр годится для измерения как тепла, так и холода. Холод — это меньше тепла, а тепло — это меньше холода, но это один феномен; нет никакой дуальности.
Так же обстоит дело с темнотой и светом.
И это же верно в отношении всех противоположностей, которые создает ум. Открытость, свидетельствование... если вы мыслите интеллектуально, они выглядят очень разными. Они кажутся несвязанными, как они могут быть одним? Но в переживании они суть одно.
Возлюбленный Бхагаван,
я Ваш ученик вот уже два с половиной года и все это время я стремился быть в Вашем присутствии. Теперь я встретил Вас впервые, и все изменилось. Мне хочется бежать от Вас. Я в полном замешательстве.
Пожалуйста, прокомментируйте.
Это почти нормально.
Ты влюбляешься в меня. Твоему интеллекту нравятся мои слова. Твой разум чувствует себя удовлетворенным, и тогда возникает желание быть, по крайней мере некоторое время, со мной.
А затем огромное потрясение... ибо я не человек слов. Хотя я произнес больше слов, чем кто-либо другой во всем мире, все же я говорю, что я не человек слов.
Мои слова подобны сетям, забрасываемым для ловли рыбы.
Мое откровение бессловесно.
Когда ты приближаешься ко мне, ты видишь суть: я не разумный, рациональный, логичный человек; ты пришел к иррациональному мистику.
Ты пришел с определенным рациональным убеждением, а здесь ты обнаруживаешь, что разум должен быть оставлен. Ты должен совершить прыжок в неизвестное, для которого я не могу дать тебе никакой логики, никакого доказательства... за исключением моего собственного присутствия.
Каждый, кто пришел сюда, пойманный моими словами, будет испытывать желание бежать. Ибо он пришел по одной причине, а здесь он находит совершенно иную ситуацию — и не просто иную, а диаметрально противоположную.
Я не школьный учитель. Я не философ. Я не интересуюсь созданием систем и гипотез.
Мой интерес — в уничтожении тебя такого, каков ты есть, чтобы ты мог возродиться в твоем экзистенциальном потенциале.
Я здесь, чтобы разрушить твою личность, чтобы дать рождение твоей индивидуальности.
Это естественная реакция, это случается с каждым. Но убежать ты тоже не можешь. Самое большее, ты можешь дойти до вокзала Дардар и вернуться назад. Ты можешь попробовать, и точно от Дардара ты повернешь назад; таков радиус.
Раз ты попался в мои сети, тебе не уйти.
Но я не буду препятствовать тебе; попытка бежать будет полезной. Если ты попытаешься бежать и затем будешь вынужден вернуться, то в следующий раз желание бежать возникнет, но оно не окажет на тебя никакого воздействия. Ты просто отбросишь его, так как из этого ничего не получается. Теперь тебе надо пройти весь путь, что бы это ни означало. Это может означать смерть эго, личности; тогда тебе придется пойти на риск.
Если бы ты не пришел ко мне, ты бы продолжал наслаждаться моими словами, ибо для тебя это было просто заимствованное знание. А здесь я хочу, чтобы ты отбросил все заимствованное знание, включая то, которое ты заимствовал у меня.
Я хочу, чтобы ты стал знающим, провидцем.
Конечно, тебе придется пройти через огонь. Но этот огонь только издалека похож на огонь. Чем ближе ты будешь подходить, тем прохладнее ты будешь находить его. И как только ты пройдешь через огонь, ты будешь удивлен, что огонь тоже может быть таким прохладным, таким освежающим.
В жизни Моисея есть одна история, которую иудеи не могут объяснить вот уже четыре тысячи лет.
На горе Синай Моисей столкнулся со странным феноменом, который он принял за Бога. Безусловно, то был весьма таинственный феномен: куст, охваченный пламенем, но он не горел; он был таким же зеленым, как любой другой куст. Его цветы были такими же свежими и яркими, как любые другие цветы. Испытывая естественное любопытство, Моисей захотел посмотреть на происходящее с более близкого расстояния. Куст был в огне. Моисей никогда не думал, что такое может быть: языки пламени поднимались над кустом, а куст оставался зеленым!
Моисей стал приближаться, и когда он подошел совсем близко, раздался голос: «Сними свои туфли, Моисей! Ты вступаешь на святую землю, на священное место». Дрожа, он снял туфли. Он никого не видел, но, несомненно, то было чудесное переживание. Он подумал, что то был голос Бога..
Мое собственное объяснение этой истории заключается в том, что каждый, кто проходит через трансформацию, приходит к такому же пылающему кусту, но этот огонь прохладен. Он питает куст, а не уничтожает его. Это только выглядит как огонь; это прохладное пламя жизни. Моисей назвал жизнь словом «Бог» — вот и вся разница. Это языковое различие, ничего больше.
Ты пришел сюда, ты увидел пламя. И первая мысль была: «Бежать как можно быстрее, а то можно сгореть».
Не беспокойся. Если я не сгорел, если не сгорели все эти люди, сидящие здесь, то ты тоже не сгоришь.
Этот огонь прохладен, он трансформирует.
Он срывает твою маску и помогает тебе обнаружить твое подлинное лицо.
Но, тем не менее, твоя свобода простирается до вокзала Дардар.
Возлюбленный Бхагаван,
я слышала, как Вы рассказывали о том шриланкийском мистике, который попросил своих последователей встать, если они хотят пойти кратчайшим путем к просветлению.
Я хочу, чтобы Вы знали, что я жду случая встать, как только услышу Ваш призыв, — зная, что, вероятнее всего, ноги мои будут дрожать, тело покроется потом, а сердце будет бешено биться.
Дэва Прэм, сперва необходимо, чтобы я повторил эту историю.
На Шри Ланке умирал один мистик. У него были тысячи последователей, все они собрались. Как раз перед тем как закрыть глаза, он сказал: «Если кто-нибудь хочет пойти со мной, я могу взять его с собой — и это самый короткий путь. Вам ничего не надо будет делать. У меня мало времени. Любой, кто хочет пойти самым коротким путем... в противном случае, для достижения просветления требуется так много жизней. Я же могу взять вас с собой через черный ход. Кто хочет, встаньте!»
Воцарилась абсолютная тишина, слышно было, как муха пролетит. Люди смотрели друг на друга, думая: «Этот человек слушал его сорок лет; возможно, он готов». А тот смотрел на кого-то другого, ведь ему самому надо было решить еще столько проблем: «Дела идут не очень хорошо».
У каждого были проблемы: кому-то надо было выдать замуж дочь, у кого-то был беспутный сын, у кого-то в суде рассматривалось дело, и не время было становиться просветленным, сперва надо было выиграть дело в суде и так далее и тому подобное.
Но один человек поднял руку. Он сказал: «Я не могу встать, так как я еще не готов, но я не могу устоять перед искушением узнать, где находится черный ход — ведь, если когда-нибудь я буду готов, я смогу пойти кратчайшим путем. Прямо сейчас я не готов — пусть вам будет совершенно ясно, что я не пойду с вами, — но просто скажите нам, где находится черный ход».
Старец сказал: «Этот черный ход таков, что вы можете войти только с вашим учителем, не в одиночку. Это очень узкий проход; только один может войти за один раз. Если вы готовы раствориться в существе учителя, тогда нет никаких проблем — один или тысяча, все пройдут через этот ход как одно существо. В одиночку вы не сможете отыскать этот ход».
Итак, Дэва Прэм хочет, чтобы я в один прекрасный день пригласил ее пройти через черный ход. И она думает, что она готова и что она встанет — хотя даже при мысли об этом она покрывается потом, у нее дрожат ноги, а сердце бьется быстрее.
У меня такое чувство, Дэва Прэм, что ты — тот человек, который поднял руку!
И в один прекрасный день я приглашу, и я знаю, что в этот раз тоже ты лишь поднимешь руку... или, возможно, ты даже и руку-то не поднимешь. Ибо я — человек иного типа. Тот старец был очень сострадательным.
Я бы взял даже того человека — по крайней мере, он поднял руку. Этого достаточно — зачем заставлять его вставать? Одного поднятия руки достаточно.
Поэтому, когда я приглашу вас... запомните: я попрошу вас просто поднять руку.
На этот раз будьте бдительны и готовьтесь — ибо с дрожащими ногами и потным телом будет трудно войти в этот черный ход.
Для этого черного хода нужны люди, которые могут исчезнуть в ничто, танцуя, распевая и празднуя.
Поэтому учитесь петь, учитесь танцевать, учитесь праздновать.
В любой день я могу пригласить вас.
И я терпеть не могу запах пота. Я подвержен сильной аллергии — потение вам придется прекратить.
И если вы будете дрожать, этот ход вас не пропустит; он сразу же увидит, что людей — двое. Вы должны быть абсолютно спокойны и быть одним целым со мной... никакого дрожания.
И на этот раз я не попрошу вас встать. В прошлый раз это было моей ошибкой.