Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 31 32 33 34 35 36 37 38 39

Росса почти что походил на увеселительную .прогулку по Кристиания-фьорду, но

тогда была середина лета; теперь же был февраль месяц, и, значит, близилась

осень. Что касается пояса дрейфующего льда, то капитан Нильсен полагал, что

он не вызовет никакого запоздания на будущее время.

Он изобрел патентованное средство и безошибочный способ проходить через

этот пояс. Это звучит несколько смело, ню, как мы увидим позднее, оказалось,

что этот способ выдержал марку. Хуже всего будет в поясе западных ветров,

где нам предстоит неприятная необходимость полавировать. Разница в долготах

между Китовой бухтой и Хобартом - почти 40^o. Если бы мы могли пройти эту

разницу в долготе по той широте, где мы теперь находились и где градус

долготы всего около тринадцати миль, то весь путь можно было бы пройти одним

махом, но для этого слишком решительным препятствием была могучая стена гор

Северной Земли Виктории. Сначала мы должны были лечь по курсу на север, пока

не будет обойден форпост антарктического материка на севере - мыс Адэр - и

лежащие к северу от него острова Баллени; только тогда откроется путь для

следования на запад, но тогда мы очутимся в той области, где, вероятнее

всего, ветер будет противным, а лавирование на "Фраме" - спасибо! Все до

одного на корабле достаточно хорошо представляли себе условия, чтобы знать,

чего нам ожидать от предстоящего плавания, и, конечно, мысли всех в данный

момент были заняты тем, как бы нам лучше всего и быстрее всего преодолеть

предстоящие трудности. Нас все еще связывала и будет связывать единая общая

цель для общей работы и трудов.

Среди новостей, полученных нами в эти дни из внешнего мира, было

сообщение о том, что австралийская антарктическая экспедиция под начальством

д-ра Дугласа Моусона с удовольствием взяла бы часть наших собак, если у нас

окажутся лишние. Базой упомянутой экспедиции был Хобарт, и потому это нас

очень устраивало. Случай пожелал, чтобы мы были в состоянии оказать эту

маленькую услугу своему высокоуважаемому и просвещенному коллеге. При

отплытии мы могли похвастать сворой в тридцать девять собак, из которых

многие выросли за наше годовое пребывание на барьере. Почти половина из них

пережила все плавание от самой Норвегии; одиннадцать были на южном полюсе.

Мы сперва думали сохранить только нескольких производителей для получения

нового собачьего племени для предстоящего плавания в Северном ледовитом

океане, но выраженное д-ром Моусоном желание заставило нас взять на судно

всех тридцать девять собак. Из этого количества мы могли бы, если не

случится ничего непредвиденного, предоставить ему двадцать одну штуку.

Последний груз был перевезен, и нам оставалось только опять перебросить

через поручни собак, и затем мы были готовы. Удивительно, что многие из

наших старых ветеранов сейчас же узнали палубу "Фрама"! Здоровенная собака

Вистинга, старый "Полковник", со своими двумя адъютантами "Суггеном" и

"Арне" сейчас же заняли то самое место, где они так много дней сидели во

время долгого плавания на юг - с правого борта у грот мачты. Два брата

близнеца "Милиус" и "Ринг" - особенные любимцы Хельмера Хансена - опять

начали свои игры в углу на фордеке по левому борту, как ни в чем не бывало.

Никто не сказал бы, глядя на этих веселых молодцов, что они протрусили во

главе каравана весь путь к полюсу и обратно. Только один пес бродил одиноко

и мрачно, беспокоясь и все чего-то ища. Это был "вожак" из запряжки Бьолана.

Он не обращал ни на кого внимания; никто не мог заменить ему его павшего

товарища и друга "Фритьофа", который давно уже нашел свою могилу в желудках

товарищей за сотни миль отсюда на барьере!

Лишь только последняя собака была переправлена на судно, лишь только

оба ледовых якоря были подняты, как зазвенел машинный телеграф, и сразу же

заработала машина, унося нас от всякого дальнейшего соприкосновения с

кромкой льда в Китовой бухте. Прощание с этой нашей уютной гаванью было

очень похоже на прыжок из одного мира в другой; когда мы выходили, густой

как кисель туман навис над нами, скрывая очертания всего окружающего своей

влажной завесой. Спустя три-четыре часа внезапно прояснилось, но за кормой

туман все еще стоял стеной; лежавшая позади нас панорама, которая, как нам

было известно, была так прекрасна при ясной погоде и на которой нам так

хотелось подольше остановить свой взор, была и оставалась скрытой.

Теперь, выходя отсюда, можно было спокойно следовать в обратном

направлении по тому же курсу, по какому мы входили сюда год назад. За

истекший год очертания бухты оставались абсолютно неизмененными. Даже

наиболее выдающийся пункт стены на западной стороне бухты "Мыс Манхюэ"

преспокойно стоял на своем старом месте и даже не делал и вида, что спешит

удалиться отсюда. Он продержится, вероятно, на том же месте еще много дней;

потому что, если в глубине бухты и происходит вообще какое-нибудь движение

ледяных масс, то во всяком случае оно чрезвычайно незначительно. Только в

одном отношении условия в этом году были несколько иными, чем в ближайшие к

нам предыдущие годы. В то время как в 1911 году большая часть бухты была

свободна от морского льда уже четырнадцатого января, в 1912 она вскрылась

только на две недели позже. Ледяной покров упорно держался, пока сильный

северо-восточный свежий ветер, начавший дуть как раз в тот день, когда

вернулась южная партия, сразу же не озаботился освобождением фарватера. Для

ухода льда нельзя было бы выбрать более подходящего времени; этот свежий

ветер сэкономил нам не только время, но и избавил нас от массы хлопот, так

как путь до того места, где стоял "Фрам", пока еще лед не тронулся, был бы

по крайней мере в пять раз длиннее того расстояния, с которым мы теперь

имели дело. Разница в две недели во времени исчезновения льда в эти два лета

показала нам, как нам повезло с выбором именно 1911 года для высадки здесь.

Та работа, которую мы, благодаря раннему ледоходу в 1911 году, выполнили в

три недели, наверняка, заняла бы у нас в 1912 вдвое больше времени и

доставила бы нам гораздо больше трудностей и хлопот.

Густой туман, лежавший над Китовой бухтой, когда мы покидали ее,

помешал нам также увидеть, что поделывали там наши друзья японцы. "Кайнан

Мару" отдрейфовал в море вместе с "Фрамом" во время бури двадцать седьмого

января; после этого мы его больше не видели. Оставшиеся в палатке у края

барьера севернее "Фрамхейма" участники экспедиции до конца оставались весьма

сдержанными. В тот день, когда мы покидали это место, один из наших имел

интервью с двумя чужеземными гостями. Преструд отправился за флагом,

поставленным на мысе "Манхюэ" для "Фрама" в виде сигнала, что все вернулись

обратно. У флага была раскинута также палатка, так как имелось в виду, что

она будет служить убежищем для нашего наблюдателя в том случае, если бы

"Фрам" заставил себя ждать долгое время. Когда Преструд пришел туда, он был

поражен, очутившись лицом к лицу с двумя сынами Ниппона, которые были очень

заняты рассматриванием нашей палатки и ее содержимого. Впрочем, в палатке

ничего не было, кроме спального .мешка и примуса. Японцы завели разговор,

пересыпая его восторженными выражениями вроде: "чудесный день" и "какая

масса льда". Товарищ наш, заявив, что он совершенно согласен с этими

бесспорными фактами, попытался разузнать о вещах гораздо более интересных.

Оба чужестранца рассказали, что в данный момент они являются единственными

обитателями палатки, стоявшей на краю барьера. Двое из товарищей отправились

в поход вглубь барьера для производства метеорологических наблюдений и

вернутся через неделю. "Кайман Мару" ушел в новое плавание к Земле короля

Эдуарда. Насколько им было известно, предполагалось, что судно вернется к

десятому февраля, и тогда же они все вернутся на .чего и курс будет взят на

север. Преструд пригласил своих двух новых знакомых прийти к нам с визитом

во "Фрамхейм", и чем скорее, тем лучше; однако, они тянули со своим

появлением слишком долго, чтобы мы могли их ждать. Если они потом и побывали

во "Фрамхейме", то могли во всяком случае засвидетельствовать, что мы

сделали все от себя зависящее, чтобы наши возможные преемники почувствовали

себя там хорошо.

Когда туман поредел, мы оказались окруженными со всех сторон открытым,

фактически свободным ото льда, морем. Сине-черное море и тяжелое темное небо

над нами обыкновенно не считается зрелищем, радующим взоры. Для нашего же

органа зрения было настоящим облегчением попасть туда, где преобладают

темные цвета. Целыми месяцами смотрели мы на блестящее белое море, где

постоянно приходилось пользоваться искусственными средствами для защиты глаз

от могучего потока света. И все-таки приходилось еще уменьшать до минимума

отверстие зрачка и щурить глаза. Теперь мы опять могли смотреть на мир,

говоря буквально, во все глаза; даже такая повседневная вещь может

превратиться в целое переживание!

Море Росса опять показало себя с самой выгодной стороны. Небольшой

юго-западный ветерок позволил нам все-таки воспользоваться парусами; таким

образом, мы по прошествии нескольких дней находились приблизительно в

двухстах милях от барьера. Это расстояние, довольно скромное само по себе,

выглядело в наших глазах весьма внушительным, когда его нанесли на карту.

Надо вспомнить, что при тех средствах сообщения, которыми мы пользовались на

земле, расстояние в двести миль стоило нам многих длинных дневных переходов.

Нильсен нанес на карту границы дрейфующего льда во время трех переходов

"Фрама". Предположение о том, что вблизи 150^o долготы всегда есть годное для

прохода открытое пространство, по-видимому, подтверждалось. По сделанным

Нильсеном наблюдениям, небольшие изменения в расположении этого канала

происходят от перемен в направлениях ветра. Он открыл, что всегда

целесообразнее свернуть и пройти в наветренную сторону, если дрейфующий лед

будет обнаруживать признаки сплочения. Такой способ продвижения вперед,

конечно, влек за собой некоторое искривление пути; но, в конце концов, он

всегда приводил к открытой воде.

В это плавание мы дошли до кромки сплошных льдов через три дня после

своего ухода от барьера. Местонахождение пояса оказалось очень близким к

тому, которое наблюдалось при прежних переходах. Несколько часов мы

продолжали идти по своему курсу, но тем временем лед сделался настолько

сплоченным, что грозил остановить наше дальнейшее продвижение вперед.

Теперь-то и представился случай испытать способ Нильсена; ветер, бывший,

впрочем, совсем слабым, дул почти прямо на запад, поэтому руль был положен

право-на-борт, и нос "Фрама" направлен на запад. Иногда мы довольно долго

правили и на истинный юг, но оказалось, что этот довольно большой крюк

делался не напрасно; держась в течение нескольких часов ближе к ветру, мы

встретили массу открытых пространств. Если бы мы шли первоначальным курсом,

то не исключена возможность, что, не желая пройти какие-нибудь несколько

миль в сторону, мы задержались бы на долгое время.

Сделав первый большой обход, мы избежали впоследствии многих. Лед все

время был разреженным, и шестого февраля все возрастающее волнение

возвестило нам о том, что с антарктическим дрейфующим льдом покончено

навсегда. Довольно странно, что в этот раз мы при проходе через пояс льдов

почти не видели тюленей, но даже, если бы мы и заметили их, то не могли бы

уделить временя для охоты.

Теперь у нас было достаточно хорошей пищи и для людей, и для собак,

чтобы думать о тюленьем бифштексе. Для собак мы захватили с собой весь

оставшийся у нас прекрасный собачий пеммикан, а запас его был не так уж мал.

Кроме того, у нас было порядочно сушеной рыбы. Пеммикан и рыба чередовались

через день. При такой пище собаки оставались в превосходном состоянии, а

когда по прибытии в Хобарт с них облезла почти вся зимняя шерсть, то они

выглядели так, будто бы их холили целый год.

Для нас, девяти человек, остававшихся на суше, наши товарищи

позаботились взять с собой в долгий путь из Буэнос-Айреса нескольких

откормленных свиней, весело живших теперь в хлевах на юте; кроме того в

трюме висело три прекрасных бараньих туши. Нечего и говорить, что мы

полностью сумели оценить это нежданное лакомство! Конечно, тюлений бифштекс

дослужил нам прекрасную службу, но это не помешало бараньему и свиному

жаркому внести приятное разнообразие, тем более, что оно было совсем

неожиданным. Я не думаю, чтобы кто-нибудь из нас рассчитывал па возможность

получения свежей пищи до нашего возвращения в цивилизованный мир.

При прибытии в Китовую бухту на "Фраме" было всего одиннадцать человек.

Вместо Кутана и Нодтведта, уехавших домой из Буэнос-Айреса во время

пребывания там судна осенью 1911 года, были наняты три новых человека, а

именно Халварсен, Ульсен и Штеллер; двое первых были из Бергена; Штеллер же

был немцем, жившим в Норвегии несколько лет и говорившим по-норвежски, как

прирожденный норвежец. Все трое были людьми способными и симпатичными.

Приятно было видеть их здесь. Смею думать, что и новоприбывшие чувствовали

себя хорошо в нашем обществе, собственно говоря, они были наняты только до

захода "Фрама" в первую гавань, но остались на судне до самого Буэнос-Айреса

и, конечно, пойдут с нами и дальше.

Когда партия зимовщиков вернулась на судно, лейтенант Преструд снова

занял свое место первого штурмана; остальные сейчас же начали нести вахты.

Теперь нас на судне было двадцать человек, и если "Фрам" в течение года

плавал с очень ограниченной командой, то его теперь снова можно было

причислить к судам хорошо укомплектованным.

За время плавания у нас не было никакой особой работы, кроме чисто

морской, поэтому, пока погода была приличной, на судне царило относительно

спокойное житье. Однако должен сказать, что вахтенные часы проходили

довольно быстро. Теперь у нас была масса материала для многих длинных бесед.

Мы, прибывшие с суши, жадно интересовались всеми новостями из

цивилизованного мира, а морская партия не меньше жаждала узнать все

подробности нашего годового пребывания на барьере.

Надо самому пережить нечто подобное, чтобы представить себе, как при

таких условиях градом сыплются бесконечные вопросы и ответы. То, что могли

рассказать мы, ползавшие по земле, уже изложено в главных чертах в

предыдущих главах. А из всего того, что мы услышали, самым интересным,

кажется, было сообщение о том, как дома и за границей отнеслись к изменению

нашего плана экспедиции.

Понадобилась по крайней мере целая неделя, чтобы начал замечаться отлив

в огромном потоке вопросов и ответов. Эта неделя прошла быстро, может быть,

быстрее, чем нам этого хотелось, так как оказалось, что "Фрам" не поспевает

как следует за временем. Погода держалась совсем приличная, однако не совсем

такая, какой бы нам хотелось. Мы рассчитывали, что юго-восточные и восточные

ветры, дувшие так часто вокруг "Фрамхейма", появятся и в море Pocca, однако,

они об этом совсем позабыли! Ветра было мало, но если он бывал, то обычно

дул с севера, дул слабо, но все же достаточно для того, чтобы задерживать

наш старый благородный корабль. Первую неделю невозможно было производить

наблюдений; все время небо было затянуто облаками. Бывало спросишь шкипера о

местонахождении судна, и он охотно отвечает что-нибудь вроде того, что, мол,

в данное время можно сказать наверняка только одно: мы находимся в море

Росса.

Однако седьмого февраля, после относительно удачного полуденного

наблюдения, оказалось, что мы находимся севернее мыса Адэр и, значит, уже

миновали антарктический материк. Идя на север, мы прошли мыс Адэр на

расстоянии не большем, чем его можно было бы пройти за сутки плавания, но

желание сделать крюк по пути уступало место основному желанию - на север, на

север, как можно скорее!

Поблизости всех сильно выдающихся мысов земного шара обыкновенно бывает

достаточно ветра. Мыс Адэр не составляет исключения из этого правила. Он

известен, как центр дурной погоды. И мы, проходя мимо этого мыса, не

избежали "встряски", но ветер только приветствовался нами от души, так как

случайно ему было с нами по пути! Два дня свежего юго-восточного ветра, и мы

относительно быстро миновали острова Баллени и девятого февраля могли

поздравить себя с тем, что вышли благополучно из холодной зоны. Год тому

назад, идя на юг, мы с радостью пересекали полярный круг; смею сказать, что

на этот раз мы были не менее довольны, пересекая его в обратном направлении.

Торопясь двинуться в путь со своей зимней квартиры, мы не нашли времени

отпраздновать счастливую встречу партии зимовщиков с морской партией. А так

как этот случай был упущен, то нам нужно было найти другой, и все мы решили

единогласно, что переход из холодной зоны в умеренную является самой

подходящей оказией. Программная часть праздника была чрезвычайно проста:

лишняя чашка кофе с соответствующим добавлением в виде пунша и сигары под

граммофонную музыку. Наш бравый граммофон не мог предложить нам ничего

такого, что имело бы интерес новинки для нас, девятерых, зимовавших во

"Фрамхейме", - мы знали почти весь репертуар наизусть; - но многие знакомые

мелодии воскрешали в памяти не один приятный вечер, проведенный нами за

стаканом виски вокруг стола в нашем уютном зимнем жилище в глубине Китовой

бухты. Было приятно снова пережить в воспоминаниях эти часы. На борту

"Фрама" граммофонной музыки не слыхали с рождества 1910 года, и поэтому

участники морокой партии с радостью вызывали на бис не один и не два номера.

Сверх программы был еще один добавочный номер - певец, который тоже

подражал граммофону, пользуясь огромным мегафоном, по его собственным

словам, для того, чтобы заменить недостающие голосовые средства. Он

спрятался за занавеской в каюте капитана Нильсена, и вот из мегафона

полилась песня, которая по своему содержанию была рассчитана на то, чтобы

изобразить нашу жизнь на барьере с юмористической стороны.

Успех был полный! Мы опять посмеялись от всей души.

Скоро всячески стало замечаться, что мы дошли до таких широт, где жизнь

складывается совсем иначе, чем южнее 66^o. Желанной переменой было повышение

температуры; ртуть, хотя и немного, но все же поднялась выше нуля, поэтому

разные личности на судне, в той или иной степени закутанные в меха,

расстались с последними остатками полярной одежды и снова перешли к более

легкому и удобному наряду. Дольше всего медлили со сменой его зимовщики. Те,

кто думает, что долгое пребывание в полярных областях, делает тебя менее

чувствительным к холоду, чем остальных смертных, весьма заблуждаются. В

результате получается как раз обратное. Человек, живущий там, где обычная

температура -50^o и ниже, те очень об этом беспокоится, пока у него есть

целесообразная и хорошая меховая одежда. Но пусть такой человек, одетый в

обычное платье, внезапно очутится на улицах Kpистиании зимой при пятнадцати

- двадцати градусах мороза.

Бедняга, будет стучать зубами, пока они не вывалятся у него изо рта!

Дело в том, что .при путешествиях в полярные области люди защищают себя

от холодов как следует, но если вернешься домой и появишься на улице в

пальто, крахмальном воротничке на шее и шапчонке на голове, то обязательно

замерзнешь!

Менее желательным следствием перемены в широте была начавшаяся ночная

темнота. Правда, постоянный дневной свет становится в конце концов

неприятен, когда ты находишься на суше; но на борту судна вечный день,

конечно, будет предпочтен всеми. Хотя мы теперь уже могли думать, что

покончили с главными массами антарктического льда, однако, нам все еще

приходилось считаться с его неприятными форпостами - ледяными горами. Мы уже

Blog

Перевод с норвежского М. П. Дьяконовой Под редакцией М. А. Дьяконова Предисловие проф. В. Ю