Книга первая. За иорданом доколе Господь не даст покоя братьям вашим, как вам, и доколе и они не получат во владение землю, которую Господь, Бог ваш, дает им
| Вид материала | Книга |
- Сочинение Моя мама, 29.58kb.
- Сочинение по катехизису Молитва и святые таинства средства для стяжания, 164.3kb.
- Книга первая, 2854.91kb.
- Рождество Пресвятой Девы Марии. Первая заповедь закон, 90.66kb.
- «История свободомыслия», 32.07kb.
- Раджи Парикшита, объясняет, почему Верховный Господь Сверхдуша, друг и защитник каждого, 4625.6kb.
- На пороге нового мира два мира в любую эпоху, 856.49kb.
- Книга вторая посвящение королю, 864.62kb.
- Первая беспристрастный tексt, 8513.09kb.
- 10 заповедей Божиих, 46.3kb.
Третья волна иммиграции хлынула в недавно купленные Ездрелонскую и Саронскую
долины, в Самарию, в горы Иудеи и Галилеи и даже на юг, в пустыню. Земля пробудилась от
вековой спячки. Иммигранты завезли сельскохозяйственные машины, ввели севооборот и
использование удобрений, построили ирригационные системы. Помимо винограда, цитрусовых
и маслин, которые шли в основном на экспорт, выращивались пшеница, овощи, фрукты, лен.
Развивались птицеводство и скотоводство. Внедрялись новые культуры и увеличивалась
урожайность старых.
Иммигранты добрались до Мертвого моря, принялись за солончаки, на которых тысячи
лет ничего не росло, и заставили их давать урожай. Они рыли пруды и разводили рыбу.
К середине двадцатых годов около пятидесяти тысяч евреев в сотне новых поселений
возделывали свыше полумиллиона дунамов земли. Многие из них носили голубые рубашки
кибуцников. Они посадили около миллиона деревьев. Пройдет десять - двадцать лет, и
деревья надежно защитят землю от эрозии. Лесопосадки стали навязчивой идеей ишува. Куда
бы евреи ни пришли, они оставляли за собой леса.
Новым поселениям присваивали библейские названия. Возникали новые звучные
названия: Бен-Шемен - Сын Масла, Дегания - Василек, Эйн-Ганим - Садовый родник,
Кфар-Иехезкиел - Село Иезекииля, древнего библейского пророка, Мерхавия - Просторы,
Тель-Иосеф - Холм Иосифа. Кибуц, расположенный у входа в долину Хулы, столь милую
сердцу Барака, был назван Аелет-Гашахар - Утренняя звезда. Был и Гешер - Мост, и
Гиват-Гашлоша - Холм Трех. Каждый месяц приходилось подыскивать название новому
поселению.
Кибуцное движение, дитя суровой необходимости, стало основой заселения страны.
Кибуцы были в состоянии принять массу новых иммигрантов.
И все же не каждый смог приспособиться к коллективной жизни. Многие женщины,
которые решительно боролись за равноправие, не слишком дорожили им после того, как оно
было достигнуто. Другим недоставало личной свободы. Третьим не нравилось, что дети растут
отдельно от родителей. Многим не хватало земельного участка и двора, которые они могли бы
назвать своими. Поэтому небольшая группа откололась от кибуцного движения и стала
называться движением мошавов. В мошаве каждый имел свой участок и свой личный двор.
Общественными были только управление и сельскохозяйственные машины. Некоторые
культуры возделывались сообща, всем мошавом, а снабжением и сбытом занималась
организация, действующая на кооперативных началах.
Главное отличие мошава от кибуца заключалось в относительно большей личной свободе.
И еще в том, что каждая семья жила отдельно и обрабатывала свой участок так, как считала
нужным. Первый мошав создали в Ездрелонской долине и назвали Нахалал - Наследство. Это
безнадежно заболоченное место поселенцы после долгих лет нечеловеческого труда сумели
превратить в плодородную землю.
Недостатком мошава было то, что его члены работали только на себя, и значит, он не мог
принять столько новых иммигрантов, как кибуцы. Тем не менее оба движения развивались и
крепли.
С ростом ишува осложнялись и его проблемы. Барак Бен Канаан, теперь уже всеми
уважаемый ветеран, не знал покоя. К нему ходили советоваться по любому вопросу. Сионизм
стал громоздкой махиной. В ишуве появилось множество политических течений. После
погромов взаимоотношения с арабами усложнились. Не менее запутанными стали и отношения
с англичанами - особенно после того, как они пренебрегли Бальфурской декларацией и
параграфами мандата. Хотя беспорядков и погромов больше не было, атмосфера оставалась
напряженной. Каждый Божий день случались нападения, кражи, выстрелы из-за угла. Не
прекращались враждебные проповеди в мечетях. Хадж Эмин эль-Хусейни продолжал свое
черное дело и прилагал все усилия, чтобы вражда не стихала.
Шел 1924 год. Однажды Барак вернулся в Тель-Авив из Иерусалима после очень трудной
недели в национальном совете. Он всегда бывал счастлив, когда возвращался в свою квартиру
на улице Гаярскон, из окон которой открывался чудесный вид на Средиземное море. На этот
раз его ждал дома старый друг Камал, мухтар из Абу-Йеши.
- Много лет я стараюсь помочь моему народу. Больно признаться в этом, но нет хуже
эксплуататоров, чем наши арабские эфенди. Они ничего не хотят делать для феллахов...
Барак слушал внимательно. В устах араба это было в высшей степени необычное
признание.
- Я видел, как евреи приезжали сюда и совершали чудеса. У нас нет ничего общего: ни
религии, ни языка, ни обычаев. Я даже не уверен, что евреи не завладеют когда-нибудь страной.
Но... евреи - единственное спасение для арабов. Именно они, впервые за тысячу лет,
принесли свет в эту заброшенную землю.
- Я знаю, Камал, вам нелегко говорить об этом...
- Дайте досказать. Если мы только сможем жить мирно, как добрые соседи, то хоть мы и
далеки друг от друга, но в конце концов мы тоже извлечем выгоду из всего того, что делаете
вы. Я просто не вижу другого пути для арабов, Барак, хотя и не разобрался еще, хорошо это или
плохо.
- Мы ни разу не давали повода сомневаться в нашем искреннем стремлении к миру.
- Да, но есть силы гораздо могущественнее, чем мы с вами, и они легко могут развязать
конфликт помимо нашей воли.
А ведь он прав, подумал Барак, очень и очень прав.
- Барак, я хочу продать Сионистскому поселенческому обществу те земли у озера Хулы,
которые вам всегда так нравились.
Сердце Барака забилось.
- Я делаю это не только из дружеских чувств и ставлю некоторые условия. Вы должны
позволить арабам из Абу-Йеши перенять ваш сельскохозяйственный и санитарный опыт. Для
этого, конечно, потребуется время. Кроме того, я хочу, чтобы часть детей нашего села, самые
способные, могли посещать вашу школу.
- Мы с удовольствием предоставим им эту возможность.
- И еще одно условие.
- А именно?
- Вы сами должны переехать туда.
Барак встал и почесал свою лохматую бороду.
- Я? Почему именно я?
- Потому что, покуда вы там, я буду уверен, что условия будут соблюдаться и мы все
сможем жить в мире. Я проникся доверием к вам еще в тот день, когда вы впервые появились
мальчиком в Абу-Йеше, тридцать с лишним лет тому назад.
- Я подумаю, - ответил Барак.
- Ну и что ты скажешь Камалу? - спросила Сара.
Барак пожал плечами.
- Что я могу сказать? Мы не можем, вот и все. Как жалко. Годами я умолял его продать
эту землю. Если мы теперь туда не поедем, то уже никогда ее не получим.
- Да, жалко, - согласилась Сара, разливая чай.
Барак шагал по комнате. Вид у него был несчастный.
- В конце концов, Сара, - бормотал он, - я нужен здесь. Тут и национальный совет, и
поселенческое общество. Ведь я же не конфетами торгую.
- Конечно нет, дорогой, - сочувственно ответила Сара. - Ты тут незаменим. Весь ишув
нуждается в тебе.
- Да, - сказал он, продолжая шагать по комнате, - к тому же мы с тобой уже не дети.
Мне шестой десяток, а с этой землей придется здорово повозиться.
- Ты прав, Барак. Мы слишком стары, чтобы снова стать пионерами. Ты уже сделал свое
для строительства этой страны.
- Точно! Придется отказать Камалу.
Он тяжело опустился в кресло и глубоко вздохнул. Ему не удалось убедить себя. Сара
стояла над ним и улыбалась.
- Никак, ты смеешься надо мной? - спросил он тихо. - Что ты там затеяла?
Она села к нему на колени, такая маленькая. Он погладил ее волосы своими ручищами,
которые вдруг стали удивительно нежными.
- Я думала о тебе и Ари. Работа, конечно, будет очень тяжелая, да и вообще будет
нелегко.
- Молчи и пей чай.
Барак уволился из поселенческого общества, продал тель-авивскую квартиру и вместе с
двадцатью пятью семействами репатриантов отправился в район болот Хулы, чтобы строить
новый мошав Яд-Эль - Рука Господня.
Они разбили палатки ниже полей Абу-Йеши. Редко кому приходилось сталкиваться с
такими трудностями. Болото было глубокое, с густой растительностью, полусгнившими
корягами, над которыми возвышались заросли тростника и папоротника. В нем кишели
ядовитые змеи, скорпионы, крысы и прочая нечисть. По ночам у одинокого лагеря кружили
волки. Решительно все, в том числе и воду для питья и хозяйственных надобностей,
приходилось завозить на мулах.
Саре поручили работу в больничной палатке и на кухне. Барак руководил работой бригад,
которые каждый день отправлялись на болото с лопатами и кирками.
Первое изнурительное лето они работали без выходных в невыносимый зной, стоя по
пояс, а то и по горло в воде, вырубая бурелом и прокладывая сточные канавы. По вечерам они
не чуяли рук от непрерывной работы топорами. Женщины работали на болоте вместе с
мужчинами. Один из трех детей мошава, Ари Бен Канаан - ему уже было десять лет -
оттаскивал мусор и носил рабочим еду. Работа шла непрерывно, от зари до зари. И все же у
людей оставались силы, чтобы прежде, чем лечь, спеть вместе несколько песен или сплясать
хору, хотя для сна им никогда не оставалось больше шести-семи часов. Вдобавок ночью
пришлось по очереди караулить лагерь из-за возможных нападений зверей или бедуинов.
Люди спешили закончить дренажные работы до начала зимних дождей. Им ежедневно
оказывали помощь окрестные кибуцы и мошавы. Все понимали: если не будет стока, то труд
всего лета пойдет насмарку. Попутно посадили сотни австралийских эвкалиптов, которые
должны были высасывать воду.
Как ни силен и непреклонен был Барак, но и он начал сомневаться - не слишком ли
непосильную ношу взвалили они на себя? Каждый раз, когда он смотрел на Сару и Ари, у него
сердце обливалось кровью. Они вечно были искусаны насекомыми, страдали от поноса и
нередко голодали.
Страшнее всего была свирепствовавшая среди поселенцев малярия. Сара перенесла пять
приступов, Ари - четыре. Лихорадка и жар отнимали все силы, но Сара и Ари терпеливо
переносили болезнь.
Многие не выдержали трудностей. Около половины людей вернулись в город, чтобы
подыскать себе дело полегче.
А вскоре Яд-Элю пришлось обзавестись собственным кладбищем: двое поселенцев
умерли от малярии.
Яд-Эль, Рука Господня! Может быть, их и впрямь привела сюда рука Господа, но осушить
болото должны были человеческие руки.
Три года ушло, прежде чем набралось осушенной земли на двадцать пять хозяйств по
двести дунамов в каждом. Но радоваться времени не оставалось, нужно было сеять, строить
дома.
Ари Бен Канаан, благополучно справившись с малярией и с другими болезнями,
вытянулся в рослого парня, крепкого, как скала. В четырнадцать лет он не уступал в работе
взрослым.
Когда они переехали в свой дом и посевная оказалась позади, Сара вознаградила Барака за
все трудные годы вестью о том, что она беременна.
К концу четвертого года в Яд-Эле произошли два знаменательных события. Сара
подарила Бараку девочку с такими же, как у него, огненно-рыжими волосами. Вторым
событием стал праздник первого урожая, снятого в Яд-Эль.
Вот тут-то усталые труженики приостановили наконец свою бесконечную работу и
устроили праздник. Съехались кибуцники и мошавники со всей округи, помогавшие в трудную
минуту жителям Яд-Эля, пришли арабы из Абу-Йеши. Целую неделю шел пир горой, и ночи
напролет отплясывали хору, пока люди под утро не валились с ног от радостной усталости. Все
любовались дочерью Барака и Сары. Ей дали имя Иордана, по названию реки, протекавшей тут
же, на окраине Яд-Эля.
В самый разгар праздника Барак позвал Ари, они оседлали коней и поскакали в Тель-Хай,
туда, где сорок лет назад Барак пересек границу Земли Обетованной. Тель-Хай, место гибели
Иосифа Трумпельдора, чтил весь ишув. Барак остановился на вершине горы и посмотрел вниз
на Яд-Эль.
- Я привел сюда твою мать, прежде чем мы поженились, - сказал он Ари, обняв сына за
плечи. - Когда-нибудь в этой долине будут десятки сел, и она будет зеленеть круглый год.
- До чего же красив наш Яд-Эль! - воскликнул Ари.
Внизу вращались дождевые установки, строилась новая школа. На огромном дворе стояли
трактора и другие машины. По всему селу виднелись кусты роз, клумбы и просторные газоны.
Вдоль дорожек росли деревья.
Но было и горе: на кладбище в Яд-Эле появилось уже пять могил.
Как полагал Камал, Яд-Эль производил на арабов Абу-Йеши большое впечатление.
Процветание мошава было для них совершенно неожиданным. Барак честно выполнял условия
договора: организовал для арабов курсы, где их обучали гигиене, санитарии, работе на
сельскохозяйственных машинах и передовым агротехническим методам. На эти курсы мог
поступить каждый молодой житель Абу-Йеши. Врач и медсестра Яд-Эля обслуживали и
арабов.
Любимый сын Камала - Таха, будущий мухтар Абу-Йеши, был чуть моложе Ари. Он
проводил в Яд-Эле больше времени, чем в собственном селе, и стал закадычным другом Ари.
Яд-Эль и Абу-Йеша жили мирно, доказывая, что арабы и евреи могут сосуществовать,
несмотря на различные традиции. Тем временем многие феодальные семейства Палестины
испытывали все большее опасение за свое будущее. Их пугал дух прогресса, привезенный
третьей волной иммиграции.
Вначале феодалы продавали переселенцам бесполезные, на их взгляд, болота и
выветрившиеся скалистые холмы, стремясь получить как можно больше "еврейского золота".
Они не сомневались, что у евреев ничего не получится. Те, однако, не отступали перед
трудностями и творили чудеса. Земля становилась плодородней, а по всей Палестине возникали
новые города.
Пример евреев мог привести к нежелательным последствиям. Что, если феллахи тоже
начнут требовать образования и медицинского обслуживания? Вдруг феллахам взбредет на ум,
Боже упаси, тоже ввести у себя самоуправление и свободные выборы, а право голоса получат
не только мужчины, но и женщины? Это было бы катастрофой для привычного жизненного
уклада!
После нескольких лет относительного спокойствия Хадж Эмин эль-Хусейни начал новую
кампанию, в результате которой прокатилась новая волна погромов.
Место в Иерусалиме, где стоял Храм на скале, или мечеть Омара, священно для
мусульман: именно отсюда, по преданию, Магомет вознесся на небо. Рядом стоит стена,
сохранившаяся от еврейского Храма, разрушеного римлянами в 76 году нашей эры. Эта стена
- святое место для евреев. Около нее всегда собираются группы благочестивых евреев,
молящихся и оплакивающих былое величие Израиля. Именно поэтому эту стену так и
называют - Стена плача.
Муфтий распространил фотографии, на которых евреи, собравшиеся у Стены плача,
якобы готовятся осквернить мечеть Омара. Этого хватило, чтобы фанатики учинили погром,
набросившись на беззащитных стариков. Кровавая резня на этот раз была гораздо страшнее,
чем погромы, спровоцированные тем же муфтием десять лет назад. Погромщики разгромили
несколько поселений и бесчинствовали на дорогах. Жертвы с обеих сторон исчислялись
тысячами. Англичане и на этот раз оказались бессильны остановить резню.
Они назначили следственную комиссию, которая однозначно установила вину арабов. И
все же, по какой-то странной логике, не считаясь ни с Бальфурской декларацией, ни с
параграфами мандата, комиссия предложила ограничить иммиграцию и приобретение земли
евреями, "чтобы не вызывать у арабов лишних опасений".
ГЛАВА 14
В том же 1929 году земледельцы Яд-Эля заключили договор с мельником арабского села
Аата, расположенного километрах в десяти от кибуца.
Как-то Барак поручил Ари отвезти на мельницу зерно. Сара не хотела, чтобы
четырнадцатилетний мальчик отправлялся в путь один, да еще когда существует угроза. Барак
твердо стоял на своем: ни Ари, ни Иордана не должны знать страха, который отравлял жизнь
евреев в гетто.
Ари, польщенный доверием отца, сиял от гордости, когда забирался в запряженную
осликом повозку с дюжиной мешков пшеницы. Мальчик гикнул, и повозка тронулась в сторону
Ааты.
Как только Ари въехал в село, арабские подростки, стоявшие возле кофейни, заметили
его, подождали, пока он свернет за угол, и украдкой последовали за ним на мельницу.
Ари договорился с мельником на арабском языке, которому научился у Тахи, и тщательно
проследил, чтобы всю намолотую муку высыпали в мешки и не подмешали, чего доброго, муку
худшего качества. Мельник, который надеялся поживиться на этой сделке хотя бы мешком
зерна, был удивлен смышленостью подростка.
Закончив дела на мельнице, Ари отправился обратно в Яд-Эль. Подростки тем временем
договорились с мельником, что он купит у них муку, которую они отнимут у Ари, и, обогнав
мальчика коротким путем, устроили на дороге засаду.
Через несколько минут появился ничего не подозревавший Ари. Парни выскочили из
укрытий и начали бросать камни. Ари стегнул ослика кнутом, но дорога была завалена
булыжником, и ему волей-неволей пришлось остановиться. Его столкнули с повозки, зверски
избили и оставили полуживого на дороге. Пока четверо парней его избивали, остальные
стащили мешки с повозки и убежали.
Мальчик вернулся в Яд-Эль лишь поздно ночью.
Сара открыла дверь и вскрикнула, увидев его окровавленное лицо и разорванную одежду.
Не говоря ни слова, он постоял с минуту, затем, сжав зубы, ринулся мимо матери в свою
комнату и закрылся на замок.
Сколько мать ни упрашивала, Ари так и не открыл дверь, пока Барак не вернулся с
собрания в мошаве.
Затем он предстал перед отцом.
- Я тебя подвел... У меня отняли муку, - процедил он сквозь губы.
- Не ты меня, а я тебя подвел, - ответил Барак.
Сара бросилась к мальчику и обняла его.
- Никогда, никогда он больше не поедет один.
Барак не произнес больше ни слова. На следующее утро, перед тем, как отправиться в
поле, он взял сына за руку и повел в амбар.
- Я упустил кое-что в твоем воспитании, - сказал Барак, снимая с гвоздя старый кнут.
Он сделал чучело, прибил его к перегородке и показал Ари, как прикидывать глазом
расстояние, как целиться, как ударять. Как только засвистел кнут, прибежала Сара с Иорданой
на руках.
- Ты с ума сошел! Ведь он еще совсем маленький!
- Проваливай отсюда! - заревел Барак таким голосом, какого она ни разу от него не
слыхала. - Сын Барака Бен Канаана - вольный человек! Он никогда не будет евреем из гетто.
Ну, теперь ступай, у нас дело.
Ари упражнялся с кнутом с утра до вечера и рассек чучело в клочья. Еще несколько дней
он сражался с камнями, пустыми консервными банками и бутылками, пока не научился
поражать их резким движением запястья. К вечеру у него немела рука.
Спустя две недели Барак снова погрузил в повозку десяток мешков пшеницы, обнял сына
за плечи, повел к повозке и вручил ему кнут.
- Свези пшеницу в Аату на мельницу.
- Да, отец, - тихо ответил Ари.
- Помни, сын: у тебя в руках оружие, но пусть оно служит только справедливости.
Никогда не пользуйся им в порыве гнева или ради мести. Только для защиты.
Ари прыгнул на повозку, выехал из села и повернул на шоссе. Сара, тихо плача, побежала
в спальню.
Барак занялся тем, чего не делал уже много лет: сел и принялся читать Библию.
Арабские подростки и на этот раз устроили Ари засаду на обратном пути, в километре от
Ааты. Но теперь Ари был начеку. Помня наставления отца, он оставался спокойным. Когда
полетели первые камни, мальчик спрыгнул с повозки, нашел взглядом вожака, прицелился и
молниеносно взмахнул рукой. Кнут засвистел в воздухе и обвил шею парня. Рывок - и вожак
лежит распростертый на земле. Вторым рывком Ари освободил кнут и с такой силой ударил
противника, что рассек ему мышцы до самых костей. На этом бой закончился: напавшие
бросились врассыпную.
Бледный от волнения Барак ждал сына. Солнце склонилось к закату, но Ари все не было.
Отец вышел к околице. Наконец показалась повозка с осликом, и лицо Бен Канаана расплылось
в широкой улыбке. Ари остановил повозку перед отцом.
- Молодец, Ари! Как съездил?
- Хорошо.
- Я сам разгружу муку. Иди к матери, она почему-то беспокоилась.
К 1930 году погромы прекратились. Впрочем, в Абу-Йеше и Яд-Эле их и не было.
Большинство деревень вдали от Иерусалима, за пределами сферы влияния муфтия, не
принимали участия в беспорядках.
Ари Бен Канаан рос, все больше становясь похожим на отца, и не только внешне.
Рассудительный и настойчивый, он понимал, как важно поддерживать хорошие отношения с
арабскими соседями. Таха по-прежнему был его близким другом.
Ари влюбился в девушку, которую звали Дафной. Ее родители жили в километре от Бен
Канаанов. Все были убеждены, что рано или поздно Ари и Дафна поженятся: никого, кроме
друг друга, они не замечали.
Маленькая рыжая Иордана росла живой, непослушной девочкой. Таковы были многие,
родившиеся в Палестине. Родители, воспитанные в гетто и познавшие все страхи и унижения,
выпавшие на долю евреев только потому, что они родились евреями, были полны решимости
избавить своих детей от этих страхов. Нередко они даже перегибали палку в стремлении
вырастить их вольными и сильными.
В пятнадцать лет Ари стал бойцом Хаганы, тайной армии самообороны. Дафна, которой
не было еще тринадцати, тоже умела обращаться с оружием. Это было новое поколение, новая
порода евреев, которой предстояло решать задачи, непосильные даже для отважных людей
Второй и Третьей алии. Хагана достаточно окрепла, чтобы обуздать приверженцев муфтия и
отбить у них охоту разбойничать, однако устранить причины погромов сил не хватало; с этим
могли справиться только англичане.
Пользуясь нерешительностью англичан, муфтий все больше наглел. Он созвал в
Иерусалиме конференцию мусульманских вождей, которая создала организацию для, как было
громогласно заявлено, спасения ислама от англичан и жидов. Возглавил ее сам Хадж Эмин.
Добрые отношения первых лет и то, что евреи подняли благосостояние Палестины,
заброшенной и никому не нужной тысячу лет, - все это вмиг забылось, как только раздались
подстрекательские проповеди иерусалимского муфтия. Уничтожение еврейского очага стало
священной задачей панарабизма.
Одновременно произносились демагогические речи против англичан. Они, дескать, лгали,
обещая арабам независимость, а сами поддерживали евреев против арабов. Арабские демагоги
неистовствовали, но англичане словно не замечали этого.
В 1933 году на евреев обрушилось страшное бедствие: в Германии пришел к власти
Гитлер, который сразу набросился на выдающихся деятелей еврейского происхождения.
Наиболее дальновидные из них покинули Германию, многие нашли убежище в Палестине.
Создание национального очага для евреев становилось все более необходимым,
преследования могли вспыхнуть в любой момент и в любой части земного шара. Это понимал
каждый еврей.
Немецкие евреи, бежавшие от Гитлера, сильно отличались от восточноевропейских
евреев. Они успели ассимилироваться в Германии и не были убежденными сионистами.
Это были не мастеровые или торговцы, а врачи, юристы, ученые и инженеры.
В 1933 году вожди призвали арабов провести всеобщую забастовку в знак протеста
против еврейской иммиграции в Палестину. Были даже попытки вызвать новую волну
погромов. Однако на этот раз ничего не вышло. Большинство арабов, поддерживавших деловые
связи с евреями, выступили против этого; многие села, например Абу-Йеша и Яд-Эль,
продолжали жить в добром согласии друг с другом. Кроме того, Хагана была начеку и не
допустила бы повторения беспорядков 1929 года.
На призывы к забастовке англичане снова ответили лишь уговорами да назначением
новых комиссий. На этот раз они установили ограничения на иммиграцию евреев и на
приобретение ими земли. Именно тогда, когда ишув отчаянно нуждался в открытой
иммиграции, англичане предпочли забыть о своих обещаниях.
Еврейский национальный совет принял ответные меры. Так возникла Алия Бет.
Муфтий тем временем продолжал требовать, чтобы англичане направили флот для борьбы
с Алией Бет и блокады палестинского побережья.
Влияние Хадж Эмина эль-Хусейни росло с каждым днем, он нашел могущественного
союзника - Гитлера. Немцев, имевших свои планы насчет Ближнего Востока, создавшееся там
положение весьма устраивало. Их пропаганда на все лады перепевала тезис, будто евреи
стремятся захватить земли арабов точно так же, как хотели захватить Германию. Ненависть к
евреям и к британскому империализму - какая музыка для слуха муфтия! У немцев дела шли
неплохо, да и Хадж Эмин эль-Хусейни наконец-то нашел способ обеспечить себе власть над
арабским миром.
Немецкие деньги открыли истинное лицо Каира и Дамаска. Немцы - наши друзья!
Арабская земля - для арабов! Долой англичан и еврейских марионеток! Высшие круги Каира,
Багдада и Дамаска обменивались дружескими рукопожатиями с нацистами.
Пока над ишувом собирались тучи, у него осталась одна надежда - Хагана. Эта тайная
армия не была официально связана с Еврейским национальным советом. Евреи делали вид, что
слыхом о ней не слыхали, но англичане знали, что Хагана существует, и - что было гораздо
важнее - об этом знал муфтий.
Хагана стала мощной силой, насчитывающей свыше двадцати пяти тысяч мужчин и
женщин, почти поголовно -добровольцев; лишь несколько десятков командиров получали
жалованье. У нее была небольшая, но в высшей степени профессиональная разведка. С Хаганой
сотрудничали многие британские офицеры, и она могла купить сколько угодно арабских
шпионов. В каждом городке, в каждом селе, кибуце или мошаве имелись ее ячейки. Секретный
пароль мог поднять тысячи мужчин и женщин, которые за несколько минут получили бы
оружие на тайных складах.
Авидан, лысый, гигантского роста человек, глава Хаганы, полтора десятка лет создавал
эту организацию под носом у англичан. Хагана действовала в высшей степени слаженно: она
руководила нелегальной иммиграцией, вела подпольные радиопередачи, ее агентурная сеть
охватила весь мир, всюду скупалось оружие и переправлялось в Палестину.
Существовали сотни способов нелегального ввоза оружия. Чаще всего его прятали в
строительное оборудование: в паровой каток укладывали до ста винтовок. Каждый ящик,
каждый агрегат, даже консервная банка или бутылка вина, могли служить тайником для
провоза оружия. Чтобы остановить контрабанду, англичанам пришлось бы подвергать
тщательной проверке все подряд. Возможно, именно поэтому британские служащие смотрели
на нее сквозь пальцы.
Весь ишув принимал участие в провозе и сокрытии оружия. Винтовки и пистолеты любых
образцов имелись в Хагане хотя бы в двух-трех экземплярах. Ни в одном арсенале мира не
было такой коллекции. На складах Хаганы хранились даже тросточки, из которых можно было
стрелять - правда, только один раз. Однако тяжелое вооружение провозить не удавалось, и
простейшие пушки приходилось делать тайком на месте.
Кибуцы прекрасно справились не только с освоением земель, но и с созданием
вооруженных отрядов. В селах было несложно обучать молодых бойцов. Десяток-другой
будущих воинов легко растворялись среди нескольких сот кибуцников. Кибуцы оказались
также наиболее подходящим местом для тайного хранения и производства оружия. А главное
- здесь без труда размещали новоприбывших нелегальных иммигрантов. Не случайно именно
из кибуцев вышло большинство лучших командиров Хаганы.
Основная сила Хаганы состояла в безоговорочном признании ишувом ее авторитета.
Распоряжения ее штаба выполнялись беспрекословно. Авидан и остальные руководители
Хаганы соблюдали чрезвычайную осторожность и пускали в ход оружие только в целях
самообороны. Когда в 1933 году была объявлена всеобщая забастовка, Авидан предупредил,
что не намерен вмешиваться в события. "Палестина будет завоевана нашим потом". Это была
армия, которая не давала себя спровоцировать.
И все же многие ее бойцы проявляли нетерпение и требовали немедленных действий в
ответ на любое нападение.
Так же считал и Акива. Официально он числился членом кибуца Эйн-Ор, в
действительности же был одним из ведущих деятелей Хаганы: ему поручили оборону всей
Галилеи.
Годы состарили Акиву гораздо сильнее, чем Барака. Лицо его прорезали глубокие
морщины, борода почти вся поседела. Он так и не оправился после гибели Руфи и Шароны.
Акива выдвинулся в лидеры крайней фракции Хаганы, которая требовала активных
действий. По мере того как положение обострялось, группа Акивы становилась все
воинственнее. За пределами Палестины тоже появились группы сионистов, которые его
поддерживали.
Когда англичане объявили блокаду палестинского побережья, терпение Акивы лопнуло, и
он решил действовать.
Весной 1934 года Авидан срочно вызвал Барака в Иерусалим.
- Плохая новость. Барак, - сказал он. - Твой брат Акива вышел из Хаганы и увлек за
собой десятки командиров. Сотни наших людей хотят последовать их примеру.
Барак глубоко вздохнул.
- Он уже давно грозил этим. Вообще-то я удивляюсь тому, как он сдержанно вел себя до
сих пор. Он бунтарь с юности, с тех пор, как убили нашего отца, а гибель жены нанесла ему
новый удар...
- Ты не представляешь, - сказал Авидан, - сколько сил мне приходится тратить, чтобы
удерживать ребят от опрометчивых действий. Если только дать им волю, они завтра же объявят
войну англичанам. Мы с тобой и даже с Акивой мыслим одинаково, но он может погубить нас
всех. Ведь добиться всего, чего мы добились в Палестине, нам удалось именно потому, что,
несмотря на наши распри, мы всегда Действовали заодно. Англичанам и арабам приходилось
вести переговоры с нами как со сплоченным воедино народом. Теперь у Акивы эти отряды
горячих голов... Если они начнут террор, отвечать придется всему ишуву.
Барак поехал на север, в Эйн-Ор, расположенный неподалеку от его Яд-Эля. Как и
большинство кибуцев, Эйн-Ор превратился в цветущий сад. Его основатель Акива жил в
двухкомнатном коттедже, битком набитом книгами. У него был даже радиоприемник и личная
уборная - большая редкость в кибуцах того времени. Акива любил Эйн-Ор, как раньше любил
Шошану. После смерти Руфи и Шароны Барак долго упрашивал его переехать к ним в Яд-Эль,
но Акива предпочел не расставаться со своими горестными воспоминаниями.
Разговор братьев не складывался. Акива заранее предугадал доводы Барака. Он
нервничал, предчувствуя, что на этот раз дойдет до разрыва.
- Итак, господа из совета послали тебя уговаривать меня. Они становятся большими
мастерами уговоров.
- Я бы и без их просьбы приехал, как только узнал о безумии, которое ты затеял, -
ответил Барак.
Акива зашагал по комнате. Барак не отрывал от него глаз. В Акиве бушевал тот же злой
огонь, что и в юные годы.
- Я делаю всего лишь то, что и сам национальный совет считает правильным, но делать
боится. Рано или поздно им тоже придется посмотреть правде в глаза. Англичане - наши
враги.
- Мы так не думаем, Акива. В конце концов мы немалого добились при их власти.
- В таком случае ты просто дурак.
- Может, я и бывал не прав. Но, что ни говори, англичане - законная власть.
- И спокойно смотрят, как нас режут, - издевательски произнес Акива. - Господа из
национального совета ходят с портфелями, вручают вежливые ноты, делятся мнениями,
заискивающе кланяются, а тем временем муфтий и его головорезы творят что хотят. Ты
когда-нибудь видел, чтобы арабы вступали в переговоры?
- Мы добьемся своего законным путем.
- Мы добьемся своего в борьбе!
- Пусть так. Но тогда мы должны вступить в борьбу сплоченно. Создавая свои отряды,
ты становишься на одну доску с муфтием. Ты когда-нибудь думал, что будет, когда англичане
покинут Палестину? Как бы ты ни был прав, но они все-таки пока единственное наше орудие на
пути к государственной независимости.
Акива презрительно отмахнулся.
- Мы добьемся государственной независимости так же, как возродили эту страну -
потом и кровью. Я не желаю сидеть сложа руки и ждать подачек от англичан.
- Последний раз прошу, Акива. Не делай этого. Наши враги станут показывать на нас
пальцем, а ты дашь им еще один повод для лживой пропаганды.
- Ах вот оно что! - закричал Акива. - Вот мы и добрались до сути. Евреи, значит,
должны играть твердо по правилам, евреям нельзя применять силу. Им дозволено только
умолять и выпрашивать! Еврей обязан подставлять щеку!
- Перестань!
- Не перестану! - продолжал кричать Акива. - Все что угодно, только не драться! Не
то немцы, арабы и англичане подумают, чего доброго, что мы плохие ребята!
- Я говорю, перестань!
- Ты остался евреем из гетто. Барак. И ты, и твои дружки из национального совета. Но
вот что я тебе скажу, мой дорогой брат! Перед тобой человек, который не боится поступить
дурно и твердо решил не сдаваться. Наплевать на то, что скажет этот твой трижды проклятый
мир.
Барака трясло от гнева, но он изо всех сил сдерживался. Акива же говорил и говорил. И
так ли уж он был не прав? Сколько горя и унижений, измен и побоев должен вынести человек,
прежде чем ответит ударом?
Барак поднялся и направился к двери.
- Скажи Авидану, господам из совета и всем этим мелким маклерам, что Акива и
маккавеи велят передать англичанам и арабам: "Око за око, зуб за зуб!"
- Чтобы ноги твоей не было в моем доме, - сказал Барак.
Братья стояли друг против друга. В глазах Акивы заблестели слезы.
- В твоем доме?
Барак не отвечал.
- Мы же с тобой братья. Барак. Ты меня на своем горбу принес в Палестину.
- О чем теперь жалею.
У Акивы задрожали губы.
- Я такой же еврей, как и ты, и не меньше твоего люблю Палестину. Можно ли осуждать
меня, если я следую велению совести?
Барак вернулся в комнату.
- Ты и твои маккавеи натравливаете брата на брата. Еще когда мы были детьми, ты
ловко подбирал цитаты из Библии. Так вот, почитал бы теперь про зилотов, которые
натравливали брата на брата и привели Иерусалим к разрушению римлянами. Вы называете
себя маккавеями, но вы - зилоты.
Барак снова направился к двери.
- Помни одно. Барак Бен Канаан, - сказал Акива. - Что бы мы ни сделали, это не
сравнится с тем, что творили с нами. Дела маккавеев придется сопоставлять с убийством,
которое длилось две тысячи лет.