Заступники земли русской

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 26

ЯН УСМОШВЕЦ

Многие ратные походы совершил князь Владимир против печенегов. Внезапно налетая конными отрядами, то и дело тревожили печенеги Русь, грабили, сжигали города, захватывали большие полоны. Много бед терпела наша земля от таких воинственных соседей.

В 992 году двинулись печенеги на Киев от Сулы-реки. Быстро скакали печенеги: надеялись врасплох напасть на город, сонной переколоть дружину и столь же стремительно, с богатой добычей отхлынуть в степи, пока не собралось русское ополчение.

Однако князь Владимир, зная привычку печенегов налетать внезапно, заблаговременно расставил на границе небольшие дозорные отряды — сторожи.

Сидит на дубу дозорный Позвизд, чутко вслушивается, вглядывается в степь: не заволокло ли горизонт пылью, поднятой тысячами конских копыт. Слипаются у Позвизда глаза, заснул бы, да осерчает воевода, коли узнает. Всю ночь просидел Позвизд на дубу, а как к рассвету дело стало, не выдержал, задремал. Недаром говорят, самое сонное время — рассвет.

Да только вдруг слышит Поздвизд сквозь сон: словно низкий гул нарастает. Гром не гром, а будто рокочет что-то. Протер дозорный глаза и видит: с востока, движется темная туча. Состоит та туча из тысяч черных точек. Все громче гул, все ближе туча. Вгляделся дозорный — и видит: каждая маленькая точка — всадник, каждая большая точка — повозка.

“Печенеги! Принесло поганых на нашу голову!” — понял Позвизд. Прыгнул он с дуба на привязанного под ним коня, взмахнул нагайкой и что было мочи поскакал к Киеву — предупреждать князя Владимира.

Скрипят повозки, катятся арбы, ползет неисчислимая рать печенежская. А с ней вместе движется на русскую землю большая беда.

* * *

Заранее узнав о приближении печенегов, князь Владимир с дружиной встретил их на реке Трубеже, у брода.

Русские стояли на одном берегу, а печенеги на другом, и, не решаясь вступить в бой, осыпали друг друга стрелами. Так прошло несколько дней. Но вот как-то утром стрелы перестали сыпаться с неприятельского берега. Странная тишина повисла над печенежским станом. Притихли и русичи. Две огромные рати стояли неподвижно, слышно стало даже, как шумит вода в реке.

В этой тишине печенежский князь подъехал к берегу и громко позвал Володимира, князя русов. Владимир бесстрашно выехал к нему навстречу. Его белый жеребец, беспокойно пофыркивая, зашел в воду и потянулся пить ее.

— Зачем нам напрасно губить свои рати? — крикнул печенежский князь. — Решим дело, как наши прадеды, единоборством. Есть у меня в войске могучий богатырь. Выпусти против него своего мужа. Коли твой муж победит — не станем мы три года ходить на Русь. А если победит мой боец, то, берегись, три года будем раззорять вашу землю.

— Согласен. Только покажи сперва своего бойца! — заподозрив подвох, крикнул Владимир.

Печенежский князь махнул рукой, и из его войска, ухмыляясь, выдвинулся муж огромного роста. Был он так могуч и тяжел, что ни один конь не держал его.

Со страхом смотрели русские воины на такого противника.

Возвратясь в свой стан, Владимир приказал кликнуть клич: “Кто осмелится выйти против печенега?”, а сам, сойдя с коня, сел у шатра, ожидая.

Однако сколько глашатаи не выкликали охотников, всё было тщетно. Никто не отваживался выступить против такого великана. Стыдно стало Святославичу.

— Неужели оскудела Русь на богатырей? — спросил он у Добрыни.

Развел руками Добрыня.

Но тут неожиданно к князю подошел высокий старик и, поклонившись, сказал:

— Позволь слово молвить!

— Говори, старче!

— Есть у меня пять сыновей. С четырьмя я пришел сюда, а меньшой сын дома остался. С детства никому не удавалось одолеть его. Один раз стал я его ругать, а он в ту пору мял руками воловью шкуру. Осерчал он и порвал шкуру надвое.

Подивился князь Владимир такой силе и приказал послать за младшим сыном старика. Вскоре посланные дружинники вернулись с коренастым парнем. С сомнением взглянул на него князь: хоть и жилист был сын старика, однако совсем не выглядел богатырем.

— Как зовут тебя?

— Ян Усмошвец, — с поклоном отвечал юноша.

— Можешь ли совладать с печенегом?

— Про то один Бог знает. Не ведаю я силы своего супротивника, княже. Прежде испытай меня.

— Как испытать тебя?

— Вели привести большого и сильного быка. Пускай прижгут его раскаленным железом, разозлят и выпустят на меня.

— А не испугаешься? Ведь на рога поднимет тебя бык, — усомнился князь.

— Если устрашусь быка, где мне с печенежским великаном совладать? — спокойно отвечал юноша.

Святославич велел привести быка и прижечь его раскаленным железом. Когда рассвирепевший бык, выставив рога, помчался на Яна, тот ловко увернулся, схватил быка рукой за бок и вырвал клок кожи вместе с мясом.

Обрадовался Владимир.

— Прошел ты испытание. Вижу теперь, что можешь биться с печенегом. Помни лишь, не за себя ты борешься — за землю русскую!

Молча склонил голову Ян Усмошвец.

На другое утро печенежский князь вновь выехал к реке и стал насмехаться:

— Где же ваш боец? Небось от ужаса в чащу лесную убежал?

— Здесь наш боец! — отвечал Святославич.

Выступил против печенежского великана Ян Усмошвец. Встали они на виду у двух ратей, разглядывая друг друга. Громко расхохотался великан, когда увидел Яна, который был роста среднего и головой доставал ему лишь до плеча.

Наконец богатыри сошлись и стиснули друг друга в объятиях, от которых затрещали кости. Вскоре почувствовал Ян, что изнемогает: одолевает его печенег. Подумал он: “Не остави мя, Господи! Помоги мне, Пресвятая Богородица!” Едва так подумал, как прибыло у него силы. Сдавил он печенежского великана, поднял над головой и так грянул о землю, что убил насмерть.

Закричали в страхе печенеги, ибо сочли это за дурное для себя презнаменование. Так и оказалось: в тот же миг воодушевленные русичи обрушились на них и отбросили в степи. Едва смогли спасись печенеги.

На радостях князь Владимир пожаловал отважного Яна и его отца в бояре и приблизил их к себе, а на том месте, где бились бойцы, заложил город Переяславль. Оттого было дано городу такое имя, что “перенял” здесь славу у грозных печенегов богатырь Ян Усмошвец.

Позднее дружинные певцы, передавая из уст в уста рассказ об этом подвиге, позабыли имя героя. Не Ян Усмошвец ли стал у них Никитой Кожемякой?

СМЕКАЛИСТЫЙ СТАРЕЦ

Много бед приносили печенеги земле русской. Беспрерывные их нападения заставляли Владимира укреплять границы владений своих и строить новые крепости по рекам Десне, Трубеже, Суле и Стугне. В крепости эти посылал князь храбрейших мужей новогородских, а также кривичей и вятичей.

— Стойте на страже владений наших! — говорил он им.

Когда закончилось трехлетнее перемирие, добытое победой Яна Усмошвеца над печенежским великаном, степняки вновь собрались большими силами и напали на Русь.

Владимира Святославовича в ту пору не было в городе: он выехал в Новгород собирать рать. Храбрая княжеская дружина была с ним, Белгород же остался почти без защиты.

Видя, что некому поспешить к ним на подмогу, горожане спешно отправили к князю гонца со слезным молением: “ Приди к нам, Святославич, с ратью!”

Гонец поскакал, а белгородцы стали вооружаться, зная, что не будет им пощады, если войдут супостаты в город. Сожгут печенеги дома, убьют стариков, поругаются над юными девами, а всех молодых и сильных угонят в плен, дабы продать затем в рабство хазарским иудеям.

И потому, зная это, в Белгороде вооружался стар и млад. Отроки натягивали луки и готовили стрелы, зрелые мужи и старцы острили копья и готовили мечи. Кому не хватало меча и копья, брались за рогатину или за топор. Сгодятся и они, коли придется сражаться ни на жизнь, а на смерть.

Сплошным кольцом окружили печенеги город. Запылали всюду огромные костры, потянулись в небо черные дымы.

— Горят это села и деревни наши. Раззоряют супостаты пригороды! — с болью говорили белгородцы.

Окружив город сплошным кольцом своих шатров и кибиток, печенеги не спешили идти на штурм, выжидая.

— Зачем впустую терять нам воинов наших? Скоро белгородцам нечего будет есть. Станут изнывать они от голода, будут плакать голодные их дети, а ослабевшие руки не смогут держать оружие. Тогда белгородцы сами откроют нам ворота! — рассуждал печенежский князь.

Вскоре в городе, и правда, начался голод. Запасов было мало, а разоренные пригороды заняты были печенегами и нельзя было выйти за ворота, чтобы собрать хлеба.

Тяжко было белгородцам, среди которых немало было женщин с малыми детьми, глядеть с крепостных стен, как пируют под ними печенеги тем, что награбили они в пригородах.

Вскоре голод стал таким сильным, что многие из осажденных стали роптать.

— Князя нет и никто не защитит нас. Гонец, которого послали мы к нему, видно перехвачен. Чем погибать, лучше откроем ворота и впустим печенегов, — говорили они, собрав вече.

Один старик по слабости сил остался дома. Когда дети его вернулись, он спросил их:

— Зачем собиралось вече?

— Завтра хотят открыть печенегам ворота, — отвечали дети старика.

Старик, а был он весьма уважаем, послал за старейшинами.

— Правду ли говорят, старейшины, что хотите вы впустить печенегов?

— А что делать, старче? Не стерпят люди больше голода, — ответствовали ему старейшины.

Тогда старик сказал им:

— Не сдавайтесь печенегам еще три дня и делайте то, что я вам скажу. Согласны ли?

Старейшины согласились с радостью, ибо готовы были ухватиться уже и за соломинку.

— Соберите мне с каждого дыма по горсти овса, пшеницы или отрубей, — велел старец.

Так и было сделано. Тогда старец велел женщинам сделать кисельный раствор, а мужчинам выкопать два колодца. В каждый колодец вставили кадку и налили туда приготовленного женщинами раствора. Кроме того старец велел выкопать еще один колодец и вставить в него кадку, в которую налил сыта, приготовленного из единственного оставшегося жбана с медом.

— Все сделали, как сказано?

— Все сделали, старче.

— Теперь зовите печенегов!

Пошли белгородцы на стену и крикнули печенегам: “Возьмите себе десять наших заложников, а нам пошлите десять своих знатных мужей”. Обрадованные печенеги, решив, что горожане решили сдаться, немедленно выслали к ним десять своих мужей.

— Ступайте в город и посмотрите, что там делается, — велел мужам их князь.

Когда же вошли печенеги в Белгород, то мудрый старец сказал им:

— Зачем вы теряете время, осаждая нас?

— Перестоять вас хотим, пока от голода не сдадитесь, — отвечали печенеги.

— Хоть десять лет стойте, не сможете перестоять нас. Нас кормит сама мать-земля русская. Не верите — своими глазами посмотрите, — отвечал старец.

Привел он послов к одному колодцу, почерпнул раствору и, сварив из него кисель, дал отведать печенегам.

— Не кисель ли это? — спросил он.

— Кисель, — отвечали пораженные печенеги.

Тогда пошел старик к другому колодцу, почерпнул из него сыты и стал угощать печенегов.

— Не сыта ли это?

— Сыта и очень вкусная, — отвечали те. — Не поверят нам князья наши, если сами не отведают.

— Налейте им того, что дает нам земля наша. Пускай отнесут своим князьям, — велел старик.

Дали горожане печенегам сыты и киселя. Отнесли их послы князьям своим и рассказали, что сами видели. Подивились на то князья печенежские, обменялись с белгородцами заложниками и отошли ни с чем, сняв осаду.

— Не потому ли так могучи русичи, что выкармливает их земля их? — вопрошали князья.

ВЛАДИМИР КРАСНО СОЛНЫШКО

Приняв крещение, Владимир переменился: просветлел лицом, смягчился нравом, обуздал былую вспыльчивость. Многие из знавших его прежде, особенно в молодые языческие годы, теперь поражались.

— Воистину пребывает на нем благодать Божия! — умиленно говорил епископ Михаил.

Несколько раз в год бросал князь клич, чтобы являлись к нему на двор нищие и странствующие и раздавал им по нужде муки и холщовых рубах, чтобы было чем прикрыть наготу. На случай же, если кто-то из больных или увечных не в силах будет явиться к нему на двор, приказывал Владимир грузить хлебы на телеги и развозить их по городу. “Спрашивайте, нет ли где нуждающихся и давайте им!” — приказывал он.

Добрее стал князь и к преступникам. Если прежде за многие преступления на Руси наказывали казнью, но ныне казни были отменены по княжьей милости.

Искореняя языческие предрассудки, столь сильные на Руси, приказывал Владимир повсеместно уничтожать капища древним истуканам и прогонять волхвов. Вслед за Киевом приняли крещение Новогород и иные города русские.

Будучи милосерден, не забывал Владимир и о гостеприимстве. Многие из пиров его и доныне сохранили наши былины, именующие князя Владимиром Красным Солнышком.

Пиры эти проходили в княжьем тереме очень часто, как по случаю церковных праздников, так и вообще в каждый день воскресный. В огромном тереме накрывались длинные дубовые столы, на которых по старшинству рассаживалась княжеская дружина, а затем десятские, сотские, тысяцкие и иные выборные мужи от города. Княжеский стол всегда ломился от яств, а остатки пиршеств отдавались нищим и странникам, всегда толпившимся во множестве на дворе у хлебосольного русского князя.

После крещения единственной мечтой Владимира было повесить меч на стену, чтобы не проливать больше крови на поле бранном, но вышло иначе. Насаждая веру Христову и приращивая землю русскую, Святославич много занимался ратным делом. Не раз дружина его удачно ходила на дунайских болгар, оказывая помощь греческим царям Василию и Константину.

— Нужны нам люди разумные для просвещения паствы и служения. Мало еще таких людей на Руси, — нередко говорил князю епископ Михаил.

— Знаю, что нужны. Учить будем тому отроков с малых лет, — отвечал князь.

Триста отроков из разных семейств по повеленью князя взяты были в обучение книжное. Хотел Владимир, чтобы выучившись, могли читать они книги церковные, разуметь грамоте и перенимать у греков служение в храмах. С великой неохотой, с причитанием отдавали матери своих детей, не ведая зачем берут их.

— Ворожбе их учить будут. Вестимое ли дело, из черточек слова складывать! Волхвы и те за такое не замахивались, — шептали из темных углов дремучие повивальные бабки.

Взят был в учебу и мальчик Яшка, ставший одним из любимых учеников епископа Михаила.

— Нет иной веры лучшей, чем наша чистая светлая православная вера, — говорил не раз ему Михаил. — Если тебе нужно будет даже умереть за эту веру — с дерзновением иди на смерть. Так и святые умирали за веру, а ныне живут во Христе.

Не подобает хвалить чужую веру. Кто хвалит чужую веру, тот все равно что свою хулит. Если же кто будет хвалить свою и чужую, то он двоеверец, близое ереси.

Берегись кривоверов и всех бесед их, ибо и наша земля наполнилась ими.

Берегись их и всегда стой за свою веру.

Не братайся с ними, но бегай от них и подвизайся в своей вере добрыми делами.

Твори милостыню не своим только по вере, но и чужеверным. Если увидишь нагого, или голодного, или в беду попавшего, будет ли то жид, или турок, или латинянин, ко всякому будь милостив, избавь его от беды, как можешь, и не лишен будешь награды у Бога.

Западали эти слова в сердце Яшке. Прошли годы и, освоив грамоту, просветившись учением книжным, стал он одним из священников в Десятинной церкви, что выстроена была на том месте, где убиты были варяги-христиане.

Долгие годы правил Владимир землей русской, держа славный престол свой в городе Киеве. Скончался он в селе Берестовом близ Киева. Произошло это 15 июля 1015 года. Прознав о смерти его, великое множество народа стеклось к Десятинной церкви Святой Богородицы, где лежало тело их князя.

Плакали все: и дружина, и бояре, и простые холопы. Любовь народная к своему князю была единодушной.

Православная церковь пречислила благочестивого князя Владимира к лику святых, дав ему наименование равноапостольного, так как подобно тому, как апостолы несли слово Христова странам, и он крестил народ русский.

Почти тысяча лет пролетела со времени кончины святого равноапостольного князя Владимира, много утекло воды, много поколения сменилось, но так же непоколебимо стоит Русь, как и прежде стояла.

Нет мертвых у Бога. И ныне присутствует незримо с нами князь Владимир, оберегая и защищая нашу землю, страдая от всякой ее боли и радуясь всякой ее радости.

ЯРОСЛАВ МУДРЫЙ

СКОРБЬ ВЕЛИКАЯ

У недавно отстроенных каменных стен Десятинной церкви Пресвятой Богородицы в Киеве толпился народ. Начал стекаться он сюда еще с рассветом, а теперь к полудню стало совсем не протолкнуться. Как гороху насыпало люда киевского: и ремесленники с закопченных приднепровских проулков, и купеческие приказчики с торговых рядов, и челядь из Детинца. Переговариваются, галдят, теснят друг друга, ругаются. Внутрь храма никого не пускают: у дверей плотно сомкнулись дружинники. На суровых бородатых лицах застыло новое, какое-то непонятное выражение. То ли торжественность, то ли затаенная скорбь — поди разбери. Но важное что-то, страшное — это ощущалось всеми.

— Что стряслось, соколики? Али умер кто? А? Страсть знать охота! — изнывала от любопытства дородная купчиха.

— Ступай, мать. Прочь пошла! Не велено сказывать! — глухо ответил ей пожилой дружинник, щеку которого, подходя к самому глазу, пробороздил длинный шрам. В глубине этого шрама, у глаза, что-то странно поблескивало.

Другие дружинники тоже отмалчивались.

Да разве скроешь правду?! Всеведающие побирушки уже разносили слухи.

— Святополк-то, окаянный, хотел утаить смерть отца! Как умер Владимир наш, Солнышко Красное, разобрал Святополк потолок между клетьми, в ковер спрятал тело отцово, а ночью на санях свез его в Киев. Не хотел, чтоб ведали о его смерти.

Стон пронесся по толпе. Волнами раскатился страшный шепот: умер, почил старый князь Владимир, надёжа русской земли. Вот зарыдала в голос молодуха, вот торопливо закрестился монашек, вот чумазый подручный кузнеца неуклюже стянул заскорузлой ручищей баранью шапку.

— Неужто умер старый князь? А где положили его? — спросил у побирушки молодой боярич.

— В Десятинной церкви, батюшка! Помилуй, Господи, нас, грешных! За грехи, за грехи наши! — побирушка притворно вздохнула, не сводя глаз с кошелька.

Цепкая рука, схватив монету, мгновенно перестала трястись. Нищенка сунула денежку за щеку и, юрко, словно салом намазанная, протискиваясь, скрылась в толпе. Добычливый нынче день у побирушки, такой день целый год кормит.

Внезапно толпа расступилась, словно тесто, по которому провели острым ножом. Киевляне молчаливо смотрели, как к храму, ни на кого не глядя, двигался старший сын Владимира Святополк. Сквозь притворную скорбь проглядывала озабоченность. Между бровями залегла складка. Перед Святополком, грубо расталкивая киевлян, колотя замешкавшихся мечами в ножнах, шли его телохранители варяги.

Шептала неодобрительно толпа:

— Гля, иноземцами себя окружил... варягами. Мало они нам крови перепортили.

— И то правда. Русская дружина у него не в чести. Недаром отец в заточении его держал. Сказывают за то, что поддавался Святополк католичество принять, полякам отдать город свой Туров... Жена-то его самого Болеслава Польского дочь. Она ему и нашептыват...

— Вот горе-то, не в отца сын пошел. На кого оставил нас князь Владимир?

СВЯТОЙ КНЯЗЬ БОРИС

Ни много ни мало двенадцать сыновей осталось у почившего князя Владимира — крестителя и заступника земли русской. Еще при жизни раздал Владимир сыновьям уделы во владение. Старший Святополк сидел в Турове, любимец отца Борис — в Ростове, Глеб — в Смоленске, Ярослав — в Новгороде, Святослав — в стороне древлянской. Грузный телом Мстислав сидел в Тмутаракани, единокровный, от Рогнеды же, брат его Всеволод во Владимире-Волынском, Судислав — во Пскове.

Когда пробил час и умер Владимир, в Киеве оказался один только корыстный Святополк. Любимец отца князь Борис незадолго до этого был вызван из Ростова и с дружиной киевской послан вдогон печенегов. Опустошили печенеги окраинные русские земли и, стремясь сохранить захваченную добычу, ушли в степи. Им-то вослед и отправил Владимир сына Бориса, недавно лишь вышедшего из юношеского возраста, но уже славного своею доблестью.

Перед тем, как вскочить на коня, Борис зашел в терем к отцу. Вздрагивал слабый огонек свечи перед иконой Спаса. Старый князь Владимир, Владимир Красное Солнышко, как с любовью называли его в народе, сидел в глубоком деревянном кресле. Несмотря на теплую весну, в комнатах было жарко натоплено, а на плечах у Владимира был еще и меховой плащ.

У окошка звенел склянками лекарь-грек. Увидев сына, князь Владимир слабо махнул рукой. Перед тем как скользнуть в дверь, грек коротко, но очень внимательно взглянул на Бориса из-под тонких белесых бровей.

— Борис!

Услышав хриплый слабый голос отца, так не похожий на прежний, зычный его голос, который Борис помнил с младенчества, юный князь вздрогнул.

Сухие губы Владимира усмехнулись.

— Жалко тебе меня? Видишь, мерзну, а бывало в походах, что и поздней осенью ночевывал на одном войлоке. Просыпаешься поутру — а на войлоке лед... Подойти ближе, Борис!

Жаркий ломкий шепот отца втискивается в уши юному князю.

— Борис, найди печенегов, отбей у них русский полон и возвращайся! Стар я уже, нужна мне опора. Когда придется умирать, отдам тебе престол Киевский. Знаю я, ретив ты к вере православной, как и мать твоя царевна греческая Анна. Ведай, нет у меня надежды на Святополка. Когда дал я ему Туров, едва не ушел он к полякам, запрудил город латинскими попами. Не вмешайся я — перешел бы в католичество... Всё понял? А теперь поцелуй меня и ступай! Ступай же!

Прыгающими губами коснулся князь Борис отцовой бороды и, сдерживая слезы, выскользнул из терема.

— Скоропослушливый он у меня! Боюсь за него! — глядя на закрывшуюся дверь, тихо сказал князь Владимир.

* * *

Мать князя Бориса и князя Глеба греческая царевна Анна была ревностной христианкой и детей воспитала истинными христианами — не внешними только, но и по духу. С детства знакома им была книжная премудрость. Окруженные священниками, больше времени проводили они не в седле и не в упражнениях ратных, но в храме либо в тереме отца своего Владимира, слушая, как решает он дела государственные.

А вечерами, читая вслух младшему брату Глебу о страданиях святых мучеников, Борис обливался слезами и, падая на колени, горячо молил: “Господи Иисусе Христе! Удостой меня участвовать в произволении Святых Твоих; научи меня идти по их следам. Молю тебя, Господи, да не увлечется душа моя суетой мира сего; просвети сердце мое, чтобы оно знало Тебя и Твои заповеди; даруй мне дар, какой даровал Ты угодникам своим”.

“И Глебушке тоже! И для меня попроси!” — глядя на брата смышленными глазенками, повторял за ним маленький Глеб.

Не ведали тогда братья, что, и правда, сбудется по мольбе их...

* * *

Погоня за печенегами оказалась напрасной. Дружина Бориса разминулась с ними в степях. Сколько русичи не всматривались вдаль, ничего не видно было, кроме ковыля и знойного марева, висевшего в воздухе от полудня до самого заката.

— Опоздали! Проведали о нас печенеги, ушли на края степей своих! Разве найдешь их теперь? — хмуро говорили усатые киевские дружинники.

Возвращаясь из похода, дружина остановилась для отдыха на берегу реки Альты. Здесь и нашел князя Бориса прискакавший на взмыленном коне гонец, привезший ему весть о смерти отца его князя Владимира.

Велика была скорбь Бориса. Целый день не выходил юный князь из шатра, молился, оплакивал отца. Тем временем известие о смерти Владимира облетело лагерь. Собравшись вокруг шатра, дружина обратилась к Борису через своих воевод:

— Не время сейчас скорбеть, княжич! Здесь с тобою войско! Иди в Киев и садись на отчий стол, как тебя все желают!

Предложение было заманчивым, но Борис знал: чтобы ему сесть в Киеве придется обойти старшего брата и, возможно, пролить его кровь. “Да не увлечется душа моя суетой мира сего”, — всплыли в его памяти слова детской молитвы, столь глубоко запавшей ему в душу.

— Ступайте от меня, искусители! Не могу поднять руки на Святополка. Пусть он будет мне вместо отца, — твердо отвечал Борис своим воеводам.

— Не доверяй ему, княжич! Темная душа у Святополка. Не простит тебе брат любви киевлян. Пока ты жив, не сможет он надежно сидеть в Киеве, — загудела дружина.

Не слушая возмущенного гула голосов, Борис ушел в шатер. Ум подсказывал ему, что воеводы правы и Святополка нужно опасаться, но христианская душа протестовала против пролития родной крови.

— Ведаю, что без воли Господней и волос единый не упадет с головы моей! — успокаивая себя, говорил Борис.

Наутро, чтобы отнять у старшего брата все поводы к опасению, княжич распустил дружину и войско и остался один со своими слугами.

Иначе действовал Святополк. Никому не доверяя, он от всех своих братьев ожидал коварного шага и желал лишь опередить их. Черная мысль о братоубийстве пришла к нему в ночь, когда умер Владимир, и Святополк тайно перевез его тело в Десятинную церковь Пресвятой Богородицы.

“Перебью братьев своих и один приму власть на Руси! Коли я не поспешу, то братья мои поднимутся на меня!” — помыслив так, Святополк послал гонца к Борису.

— Скажешь, что желаю я иметь с ним любовь. Пускай приходит ко мне без страха: дам я ему волостей более тех, что наследовал он от отца. Скачи же! — велел он гонцу.

Гонец еще был в пути, а Святополк уже поспешил в Вышгород и тайно призвал к себе вышгородских боярцев — Тальца, Еловита, Лешька и Путшу.

— Привержены ли вы мне всем сердцем? — испытующе обратился к ним Святополк.

— Можем головы свои сложить за тебя! — поблескивая маленькими кабаньими глазками, отвечал Путша.

— Тогда не говоря никому ни слова, ступайте и убейте брата моего Бориса! Щедро награжу вас!

— Исполним, князь! — ответили боярцы и, избегая смотреть в водянистые глаза князю Святополку, сели на коней.

Скача без устали, Путша с товарищами прискакал на реку Альту и, подкравшись к шатру Бориса, услышал, что юный князь слушает заутреню и читает шестопсалмие и канон. Было это 24 июля 1015 года, на девятый день, как умер князь Владимир.

— О чем он молится? Поди послушай! — велел Путша юркому Тальцу. Тот ужом скользнул к шатру и приник к нему ухом.

Остальные убийцы, притаившись в камыше, с нетерпением ждали его возвращения. Талец вернулся бледный, с прыгающими губами.

— Князю Борису ведомо, что мы пришли! — сказал он в страхе. — Я слышал, как он молится. “Господи, — говорит Борис. — Ты постадал за грехи наши; удостой и меня пострадать за Тебя. Умираю не от врагов, а от брата; не поставь ему того во грех”.

— Ох ты, Господи! Не по своей воле творим, заставили нас... — Еловит пугливо хотел перекреститься, но не закончил крестного знамения: рука отказалась повиноваться.

— Надо скорее покончить с делом! Подождем, когда князь ляжет, тогда и убьем его, — сумрачно сказал Лешок.

Тем временем, причастившись Святых Таин и простясь со всеми, князь Борис спокойно лег в постель. Выждав некоторое время, убийцы все разом кинулись к шатру и, страшась войти в него, стали пронзать шатер копьями.

Вместе с князем они поразили и его верного слугу — отрока Георгия, родом венгра. Славный отрок, почуяв беду, попытался своим телом прикрыть Бориса и погиб, пронзенный со своим господином одним копьем. Уже мертвому Георгию Путша отсек голову и сорвал у него с шеи золотую гривну — подарок князя.

Затем, завернув еще живого Бориса в полотно от шатра, убийцы положили его на воз и повезли в Киев, послав прежде сказать Святополку, что дело сделано. Проведав, что брат его еще дышит, испуганный Святополк послал двух варягов. Варяги встретили воз с Борисом у киевского бора и, пронзив сердце раненого князя своими мечами, положили его тело в церкви Святого Василия.

Когда убийцы вернулись, Святополк велел позвать к себе Путшу.

— Говорил ли что перед смертью Борис? — глядя в сторону, спросил он у него.

Ожидая обещанной награды, Путша самодовольно поправил на шее золотую гривну, лишь недавно обтертую от крови.

— Разве все упомнишь? Говорил, умираю, мол, от брата. Не поставь ему того во грех... — сказал он.

Услышав это, Святополк покачнулся, потемнел лицом.

— Вон! Пошел вон, пес, пока я не велел тебя повесить! — заорал он на Путшу.

Пугливо втянув голову в плечи, точно каждый миг мог ее лишиться, вышгородский боярец выскочил из терема.

Blog

Заступники земли русской