Заступники земли русской
| Вид материала | Документы |
- «Святые заступники земли Русской» Кл. Соколова С. В. Цели, 178.34kb.
- История Русской Православной Церкви Преподаватель: Вера Михайловна Еремина, 67.55kb.
- Писателями Земли Русской. Ятогда вызвался привести рассказ, 117.71kb.
- Положение Русской земли до крещения. Этнический состав русской земли. Начало русской, 132.2kb.
- Сочинение в рамках Всероссийского детского конкурса «Святые заступники Руси», 93.87kb.
- Чала народа русского и его государства, с самого крещения земли русской, начали устремляться, 253.91kb.
- Оглавление, 3061.91kb.
- Г. Южно-Сахалинск, 2133.81kb.
- Вкаждом порядочном человеке русской земли Щедрин имеет глубокого почитателя., 2254.56kb.
- Доклад студента 2 курса, 111.35kb.
СВЯТЫЕ АНТОНИЙ РИМЛЯНИН И НИКОЛАЙ СВЯТОША
Во времена Владимира Мономаха прибыл на Русь и пламенный ревнитель веры православной святой Антоний Римлянин. Чудесным образом, вопреки всякому закону людскому, но произволением Господним, попал Антоний на Русь.
Святой Антоний родился в Риме и, подобно родителям своим, людям богатым и знатным, исповедовал православие. После смерти родителей своих, подвергаясь вместе с другими православными иноками гонениям со стороны Римского папы, Антоний все имение родителей своих — драгоценные церковные чаши, многую утварь и жемчуг — заключил в деревянную бочку и отдал ее на волю волн.
Однажды, когда Антоний Римлянин молился на большом камне у моря, прося Господа наставить его, застигла его страшная буря. Камень со святым был подхвачен волнами, но чудесным образом не пошел ко дну, а, плывя по морю, принесен был на берег незнакомой ему реки рядом с городом со множеством церквей православных.
Со слезами умиления воспринял Антоний свое спасение и возблагодарил Господа, избавившего его от гонений и показавшего ему путь к истинно православному Царству — Руси.
Городом, куда привел Господь Антония, был Новгород. Здесь Антоний и решил остаться навек. Обучившись в скором времени русской речи, он открылся новгородскому владыке — блаженному Никите.
— Велико чудо появления твоего, Антоний! Устрой же иноческую обитель в честь Рождества Богородицы на том самом месте, где пристал в берегу камень твой, — помолясь, сказал ему блаженный Никита.
Антоний послушно начал строить обитель, а через год случилось новое чудо. Рыбаки, ловившие рыбу в Волхове, вытянули со дна бочку. В бочке этой — той самой, что некогда отдал Антоний на волю волн — оказалась церковная утварь и прочие драгоценности родителей его.
Драгоценности эти были вручены Антонию, и он использовал их для построения каменного храма и покупки земель для монастыря.
Шестнадцать лет подвизался Антоний Римлянин в устроенной им обители, после чего мирно преставился. Святые мощи его, неоднократно творившие чудеса, покоятся там же и были открыты в 1597 году.
* * *
Другим замечательным святым, жизнь которого совпала с правлением Мономаха, был князь Святослав или Святоша Давыдович, сын князя Давыда Святославича, принявший в крещении имя Николая. В молодости сей князь был весьма воинственен и, участвуя в усобицах, однажды даже нарушил крестное целование, воюя с князем Святополком против Василька и Володаря.
Однако затем князь Святослав совершенно преобразился. Первым из русских князей постригся он в Киево-Печерской обители. Смирение его было необычайным и удивляло даже иноков. Три года Николай Святоша работал с братией на поварне, рубил дрова, носил из реки воду и приготовлял скромную пищу для трапезы. Затем, получив новое послушание, три года нес тяжелую обязанность вратаря, безотлучно находясь при монастырских вратах. Усердие его было столь велико, что над вратами его попечением был воздвигнут храм во имя Святой Троицы.
О СВЯТОМ ГРИГОРИИ ЧУДОТВОРЦЕ
При Мономахе же многими деяниями его и щедростью, как и прежде бывало при деде его и при Святославе, укрепился Киево-Печерский монастырь. В летописи монастырской находим интересное сказание о св. Григории Чудотворце, предсказавшим чудесно гибель князя Ростислава, брата Мономахова:
«Блаженный Григорий пришел в Печерский монастырь к отцу нашему Феодосию и от него научился житию иноческому: нестяжанию, смирению, послушанию и прочим добродетелям. Особенное прилежание имел он к молитве и за то получил победу на бесов, так что и издали вопили они: «Гонишь ты нас молитвою своею, Григорий!» У блаженного был обычай после каждого пения творить запретительные молитвы…
Следует еще рассказать о том, как претерпел он, блаженный, муку смертную. Случилось в монастыре, что осквернился сосуд от падения в него какого-то животного; и по этому случаю блаженный Григорий пошел к Днепру за водой. В то же время проходил здесь князь Ростислав Всеволодич, шедший в Печерский монастырь для молитвы и благословения. Он с братом своим Владимиром шел в поход против воевавших с Русью половцев. Увидали княжеские слуги старца и стали ругаться над ним, говоря срамные слова. Инок же, провидя, что близок их смертный час, сказал им: «О дети мои! Когда бы вам нужно было иметь умиление и многих молитв искать ото всех, вы зло делаете. Не угодно богу это. Плачьте о своей погибели и кайтесь в согрешениях своих, чтобы хотя в Страшный день принять отраду. Суд уже постиг вас: все вы и с князем вашим умрете в воде». Князь же, страха Божия не имея, не положил себе на сердце слов преподобного, а подумал, что лишь пустотные речи — пророчества его, и сказал: «Мне ли предсказываешь смерть от воды, когда я плавать умею!» И рассердился князь, велел связать старцу руки и ноги, повесить камень на шею и бросить в воду. Так потоплен был блаженный Григорий. Братия же два дня искала его и найти не могла. На третий же день пришли в его келью, чтобы взять оставшееся после него имущество. И вот в келье нашли блаженного, связанного, с камнем на шее; одежды его были еще мокры, лицо же было светло, и сам он был как живой. И не знали, кто принес его, а келья была заперта. Слава господу Богу, творящему дивные чудеса ради угодников своих! Братия же вынесла тело блаженного и честно положила его в пещере. И многие годы пребывает оно там цело и нетленно.
Ростислав же не счел за вину греха своего и от ярости не пошел в монастырь. Не захотел он благословения, и оно удалилось от него; возлюбил проклятие, и проклятие пало на него. Владимир же пришел в монастырь для молитвы. И когда были они у Треполя и после битвы побежали князья наши от лица врагов, — Владимир благополучно переправился через реку, молитв ради и благословения святых; Ростислав же, по слову святого Григория, утонул со всем своим войском.
«Каким, сказано, судом судите, таким будете судимы, и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».
ПОУЧЕНИЯ ВЛАДИМИРА МОНОМАХА
Счастливые годы правления Мономахова были временем благоденствия и преумножения Руси. Продолжалось это до 1124 года, ознаменовавшегося для Русской земли рядом бедствий. Начался этот черный год с того, что в Переяславле упала большая церковь Архангела Михаила.
Всё лето стояла страшная засуха: ни капли дождя ни выпало на растрескавшуюся землю. А месяц спустя в Киеве заполыхали страшные пожары, которых не было никогда доселе. Вначале запылала приречная часть города — стоявший на низу Подол, а на другое утро, как не сдерживали огонь, загорелась и нагорная часть. Черный столб дыма был виден за сто верст. В пожаре, уничтожившем весь город, сгорели все монастыри и церкви, а было их, согласно летописи, до шестисот.
В тот же год, как и в год смерти Святополка, произошло полное солнечное затмение. Среди ясного дня, солнце вдруг скрылось, заслоненное луной, и на несколько мгновений в небе отчетливо видны стали все звезды.
— Неспроста это всё. Как ныне скрылось солнце небесное, так скроется и солнце наше земное — князь Владимир Всеволодович! — шептались в испуге жители.
Прошла в тревоге зима, потянулась за зимой весна, и вот 10 мая 1025 года Владимир Мономах окончил свой земной путь после тринадцати лет великого княжения.
Случилось это близ города Переяславля, на реке Альте, у любимой каменной церкви Мономаховой, стоявшей на месте, где убиен был князь Борис. Русь зарыдала, прослышав эту скорбную для всех весть, в равной мере поразившую всех многочисленных друзей его и немногочисленных недругов и завистников. Тело князя перенесено было в Киев, где князь Владимир Всеволодович положен был в Софийском соборе рядом с отцом своим Всеволодом и дедом Ярославом.
Сбылось по писаному Мономахом: отринув все земное, перешел он к жизни вечной.
«Господь наш не человек, но Бог всей вселенной, — что захочет, во мгновение ока все сотворит, — и все же сам претерпел хулу, и оплевание, и удары и на смерть отдал себя, владея жизнью и смертью. А мы что такое, люди грешные и худые? — сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и в чести, а завтра в гробу и забыты, — другие собранное нами разделят. Посмотри, брат, на отцов наших: что они скопили и на что им одежды? Только и есть у них, что сделали душе своей.»
Долгое время после смерти Мономаховой сохранялось сказание, записанное на стенах Успенского собора в Москве. В сказании этом говорилось, будто незадолго перед смертью, почуяв ее приближение, Мономах собрал детей своих, духовенство и бояр и сказал им: “Да не венчают никого на царство по моей смерти. Отечество наше разделено на многие области; если будет царь един, то другие князья удельные из зависти начнут воевать с ним, и государство погибнет”. После этих слов, как утверждает сказание, Владимир Всеволодович вручил шапку Мономаха и другую утварь деда своего Константина, императора греческого, сыну Юрию, велев ему передавать шапку сию из рода в род, пока не воздвигнет Бог на Руси истинного царя-самодержца...
* * *
О храбрости, мужестве и иных деяниях Мономаха почерпнуть можно, читая оставленные им поучения для детей и внуков своих, а также для всего народа русского. В поучениях этих видны чистота души его и трезвость ума государственного:
“ Зачем печалуешься душа? Зачем смущаешься? Уповай на Бога, которого исповедуешь...
Дьявол, враг наш, побеждается тремя добрыми делами: покаянием, слезами и милостынею. Ради Бога, дети мои, не забывайте этих трех дел; ведь они не тяжки: это не то, что отшельничество, или иночество, или голод.
Послушайте же меня, и если не все примете, то хоть половину. Просите Бога о прощении грехов со слезами и не только в церкви делайте это, но и ложась в постель... Когда едете на коне, вместо того, чтобы думать бессмыслицу, повторяйте про себя “Господи помилуй!”. Эта молитва лучше всех...
Главное же не забывайте убогих и по силе, как можете, кормите их; сироту и вдову сами на суде по правде судите и не давайте их в обиду сильным...
В разговоре не клянитесь ни Богом, ни крестом. В этом нет никакой нужды. Но когда вам придется целовать крест, давая клятву, то сначала подумайте хорошенько, можете ли вы ее сдержать, а, поклявшись, крепко держитесь клятвы, чтобы, нарушив ее, не погубить своей души.
Епископов, попов, игуменов почитайте; принимайте от них благословение, любите их по мере сил, заботьтесь — пусть молятся за нас Богу.
Пуще всего не имейте гордости ни в сердце вашем, ни в уме; ибо все смертны — сегодня живы, а завтра в гробу. Все, что дал нам Бог, не наше, а только поручено на короткое время. В землю сокровищ не зарывайте — это великий грех.
Старика почитайте как отца, а молодых как братьев... Когда приедете, где остановитесь, напоите, накормите бедного. Более всего чтите гостя, откуда бы он не пришел, простой ли человек, или знатный, или посол. Если не можете почтить подарком, то угостите кушаньем или питьем... Больного посетите, покойника проводите и не оставляйте никого без привета, скажите всякому доброе слово.
Жен своих любите, но власти им над собой не давайте. Что знаете полезного, не забывайте, а чего не знаете, тому учитесь. Сидя дома, отец мой знал пять языков. Творите добро, не ленитесь ни на что хорошее, прежде же всего по отношению к церкви. Да не застанет вас взошедшее солнце еще в постели; так делал мой блаженный отец и все лучшие люди. Сотворив утреннюю молитву и воздав Богу хвалу, следует с дружиной думать о делах, или творить суд людям, или же ехать на охоту, а затем лечь спать. В полдень самим Богом присуждено спать и человеку, и зверю, и птице...
Всех походов моих было 83 больших, а меньших и не упомню.
Девятнадцать раз заключал я мир с половцами при отце и после его смерти. Более ста вождей их выпустил из оков, а избито этих вождей в разное время около двухсот. И вот как я трудился на охоте и в ловах: коней диких по 10, по 20 вязал я своими руками; два тура метали меня на рогах с конем вместе; олень меня бодал; два лося — один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь оторвал у меня меч с бедра; медведь у колена прокусил подвьючный войлок; лютый зверь вскочил ко мне на бедра и повалил коня со мною; а Бог сохранил меня целым и невредимым. Много раз падал я с коня, голову разбивал я два раза, и руки и ноги вредил себе в юности моей, жизни своей не жалел, головы не щадил. Что можно было поручить слуге, то сам я делал — на войне и на ловах, ночью и днем, в летний зной и зимнюю стужу. Не давал я себе покоя, не полагаясь ни на посадников, ни на управителей, сам все делал, что надо; сам смотрел за порядком в доме; охотничье дело сам правил... За церковным порядком и службой сам присматривал...
Не осудите меня, дети мои, или иной, кто прочтет эти слова. Не себя я хвалю, а хвалю Бога и прославляю милость Его за то, что Он меня, грешного и худого, сохранял от смерти столько лет и сотворил неленивым и способным на все человеческие дела.
Прочитав эту грамотку, постарайтесь творить всякие добрые дела. Смерти, дети мои, не бойтесь ни от войны, ни от зверя, но творите свое дело, как даст вам Бог. Не будет вам, как и мне, вреда ни от войны, ни от зверя, ни от коня, если не будет на то воли Божьей, а если от Бога придет смерть, то ни отец, ни мать, ни братья не могут спасти. Божья охрана лучше человеческой...”
Андрей Боголюбский. Реконструкция Герасимова М.М.
АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ
Андрей I Юрьевич Боголюбский,
Великий Князь Владимиро-Суздальский
РОСТОВО-СУЗДАЛЬСКАЯ СТОРОНА
В 1111 году, когда жив был еще славный Владимир Мономах, и даже не сел еще на золотой киевский стол, у его старшего сына Юрия Владимировича, которого назовут впоследствии Долгоруким, и его невестки, половецкой княжны, дочери хана Аепы Осекевича, родился сын.
Пышущая как печь жаром, дюжая повитуха вынесла запеленатого ребенка к отцу. Тот по древнему дедовскому обычаю положил его в колыбель и дважды перекатил через лежащий там плашмя меч. Вслед за тем послано было за попом, и младенец окрещен был с именем Андрея.
При крещении присутствовали отец его Юрий, князь Ростово-Суздальский, и боярин Юрий Шимонович, дядька-кормилец Юрия, которому передал некогда Мономах своего сына, отправляя его еще ребенком в землю Суздальскую. Этот же Юрий Шимонович долгие годы, пока Юрий Долгорукий подрастал, держал для него Суздальскую землю.
В ту же ночь к деду его, Владимиру Мономаху, в Переяславль поскакал гонец — сообщить радостную весть. Владимир Мономах, недавно одержавший славную победу над половцами, узнав о рождении внука, прослезился на радостях и, отстояв благодарственный молебен, задал дружине своей пир.
— Крепчает, ширится род мой. Как подрастет Андрей — достанутся ему земли Ростово-Суздальские в выделенную вотчину после отца его. Пустынен ныне этот край, да только, верю, будет он могуч и многолюден. Пред всеми иными землями Русскими возблещет...
Не ошибся прозорливый Мономах...
* * *
Позванивает конская сбруя, пахнет навозом, гарью, сырой соломой... Бедой пахнет... Лежит та беда у дороги, как павшая ободранная кобыла, на голове которой не в силах от сытости взлететь сидят вороны... Стоит она же в стороне, у леска березовыми крестами...
С рассвета и до заката скрипят по дорогам телеги. Выдохшиеся клячонки тащатся еле-еле и мужики, идя впереди, тащат их за повод. На водопоях и вечерами, готовя похлебку, сходятся у костров, переговариваются. К костру, рядом с которым кормит грудью молодуха, а редкобородый, подвижный муж ее Поликарп, чинит уздечку, подходит босой, угрюмый мужик и садится от них через костер, протягивая к огню ноги в лаптях. От растоптанных сырых лаптей скоро начинает идти пар.
- От чего бежишь, брате? — спрашивает Поликарп.
Мужик хмуро взглядывает на него:
— Сам-то отчего?
- Ить, человече, скажешь тоже! — словоохотливо отзывается мужик. — Кто бежит, а кто и бредет. Тошно нынче у нас под Черниговым.
- Что ж тошно-то?
- А то и тошно: то недород, то мор, то сушь, то звезды вдруг средь бела дня небо обсыпят... Последние времена, видать, настают. Осерчал на нас Господь за грехи наши. Теперь все едино, куда ни брести. Посадил нынче пшеницу – всю засухой побило до зернышка. Вот и решили уйти. Сказывают, хорошо на севере... А я так думаю: хорошо ли, плохо ли, да хуже чем у нас не будет уж. А ты, брат, вижу, пешаком? Конь-то пал?
— В дружину отняли, как Василько с Володарем на Давыда ходил... Самого тоже взять хотели, едва откупился, — хмуро отвечает мужик.
— А женка, дети есть у тебя? — спрашивает Поликарпова молодуха.
Угрюмый мужик сглатывает. Камнем ходит заросший кадык.
— Половцы угнали... Вернулся с промысла, а на месте деревни пепелище. Один сарай стоит... Упал я на землю, до рассвета пролежал, а утром встал, головню раздул, подпалил сарай и сюда подался...
Бабенка пригорюнивается было, прижимает к щекам руки, но затем начинает быстро перенать ребенка.
— А сарай-то зачем спалил? — спрашивает с жалостью Поликарп.
На огонь костра подходят еще двое, видно, горожане. Один средних лет, степенный, другой — маленький, беспокойный, видом послушник или попов сын. Крестятся, просятся погреться, а сами жадно, не решаясь попросить, косятся на мучную похлебку.
— Чего уж там: садитесь, похлебайте. Откуда идете-то, православные? — спрашивает их Поликарп.
— Из Киева...
— Что, уж и в Киеве не стало житья?
— Ныне нигде его не стало. Замучили ростовщики поганые. Возьмешь в долг хоть полгривны, всю душу из тебя резами вытянут. Втрое, всемеро получат. Покровительствует ныне князь наш Святополк иудеям, а те и рады… Вот я, положим, был купец, а теперь гол молодец! — неохотно отвечает степенный.
Спутник его, как завороженный, глядит на огонь и вдруг, ни на кого ни глядя начинает говорить:
- Послушник я Киево-Печерского монастыря... Отпросился уж и я, грешный, у игумена, мочи нет терпеть. Вначале думал в Галичскую землю податься либо в Польшу, да после в суздальские земли решился... Много на юге князей, что ни год друг на друга ходят. То Святополк на Давыда, то Давыд на Василька, то Василек на Святополка, то Володарь с Давыдом половцев наводят, то Олег... Что ни год, то Киев горит, то Вышгород, то Витичев, то Чернигов. Один Мономах, князь Владимир Всеволович, болеет душой за Русь, да только много ль в том спасенья? На золотом-то столе Святополк, с него и спрос.
Бывший купец берет деревянную ложку и, перекрестившись, начинает есть.
- Ничего, братья, — говорит он. – Устроимся как-нибудь. Сказывали мне, князь суздальский Юрий Владимирович, помоги ему Господь, ссуду дает новоприбывшим, кто на землю сядет али торговлишкой займется… Выдюжим…
* * *
Земли ростово-суздальские лежали на севере, за глухими лесами страны вятичей. Испокон веку знала их Русь как Брынские леса. Опасные чащобы, разбойные. Ни дорог прямоезжих, ни троп — один лишь Муромец Илья, по былинному сказанию, отваживался пересекать их напрямик.
С незапамятных времен жили здесь финские племена — мурома, меря и весь, которые, постепенно покорясь и смешавшись с южно-русскими поселенцами, дали корень великоросской народности. Тогда же и появились здесь первые славянские города — Суздаль, Ростов и Белоозеро.
Земля ростово-суздальская глухой считалась, окраинной; на много сотен верст удалена была она от беспокойных земель Киевских, тревожимых то половцами, то бесконечными княжескими войнами. Почва суздальская не отличалась днепровским плодородием, зимы суровые, весны долгие, зато края Ростово-Суздальские богаты были дичью, лесом. Множество речных путей способствовали торговле, жители же окраинные издревле считались лучшими на Руси каменщиками и плотниками.
В XII веке при Юрии Владимировиче и сыне его Андрее суздальские земли, прежде пустынные, стали заметно оживляться и населяться. Брели туда погорельцы, шли обиженные, беглые, правдоискатели, стекались ограбленные половцами или оставленные без гроша «резами» иудеев-ростовщиков. Шли все те, кто хотел спокойной и мирной жизни, вдали от половцев и постоянных распрей собственных южных князей.
Юрий Долгорукий и дядька его Юрий Шимонович многие старания приложили к тому, чтобы сделать земли свои как можно более населенными. Всему новоприбывшему люду, часто не имевшему не то что скарба, но и простого топора, помогали устроиться на новом месте и давали ему, по свидетельству летописи, «ссуду немалую» на обжитие.
Устраиваясь на новом месте, переселенцы всё же сильно тосковали по тем краям, откуда были они родом. Именно потому многие новопостроенные города-крепостицы и селения, стали получать южнорусские наименования: Переяславль, Звенигород, Стародуб, Вышгород, Галич. Среди названий сел часто можно было встретить Киево, Киевцы, реки же прозывались Лыбедью, Трубежом, Почайною.
В Ростове же и Суздале, наиболее крупных и населенных городах края, по велению Юрия искусные каменщики стоили храмы, подобные Киево-Печерскому, и даже выдерживали в кладке стен пропорции славного пояса Шимона-варяга — отца мудрого боярина Шимоновича. Пояс этот, в который вковано было множество золотых гривен, пожертвован был Шимоном-варягом на строительство храма за чудесное спасение свое в лютой сече.
Гудели на колокольнях Ростовских и Суздальских недавно отлитые колокола-гиганты: «З-зздезз-ззь будет Русь, з-зздезз-ззь!» и разноголосицей откликались им маленькие колокола: «Живвв-ва Русь! И всегда живв-ва пребудет!»
Здесь, в бескрайней северной вольнице, прошли детство и юность князя Андрея. Едва три года ему минуло, посадил его отец на коня и опытные дружинники стали обучать его навыкам бранным. Как старший сын Юрьев, присутствовал он и на всех советах, вникая в дела заселения и устройства глухого лесного края.
Имея матерью своей половчанку и дедом хана половецкого Аепу Осекевича, Андрей рос скуластым, раскосоглазым. Был он невысок, но широк в кости и отличался от многих сверстников своих природной силой и умением удивительно держаться в седле. Словно чувствуя половецкую его кровь, любые жеребцы, даже самые свирепые, смирялись ему. Даже в небрежной посадке Андреевой проглядывала необычайная цепкость, и самый бешеный галоп давался ему без усилий.
По землям южным Андрей вовсе не испытывал тоски, ибо никогда не бывал в них и отроком не слышал о них ничего доброго. Все поселенцы, пребывавшие в Суздаль, описывая жизнь свою на юге, говорили лишь об усобицах, сечах, пожарах, нарушении князьями крестного целования и набегах половецких, начавшихся вскоре после смерти в 1125 году надежи земли Русской, деда Андреева, — Владимира Мономаха и не затихавших затем целые десятилетия.
Там, на юге, бушевал пожирающий судьбы костер раздора, здесь же в Суздале, было все тихо, дремотно; лишь изредка долетали сюда уже погасавшие искры.
Несомненно в сердце впечатлительного отрока рассказы эти оставляли след тягостный, не изгладившийся потом во всю его жизнь и сказавшийся на всем отношении Андреевом к южной Руси и «матери городов Русских» — Киеву...