Geum.ru

Генри Л. Файнгольд

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3

Учитывая эти обстоятельства, представляется, что провал попыток спасения евреев Европы являлся неизбежным. Иногда бывает нелегко избежать вывода о том, что провалом заканчивалось все, что связано с Катастрофой, включая и изучение ее истории. Люди, предъявляющие обвинения еврейству США, забывают о том, что на протяжении всех лет войны лагеря уничтожения находились в руках нацистов. Лишь их захват армией союзников мог спасти узников, а это потребовало бы изменения стратегических планов. Командование союзных армий не было готово к этому даже при самых благоприятных обстоятельствах. Английский историк Бернард Вассерштейн, ознакомившийся с совершенно секретными документами времен войны, недавно разрешенными к публикации, выяснил, что на определенном этапе, ближе к окончанию войны, Черчилль и Иден поддерживали идею о спасении евреев путем захвата лагерей, однако им не удалось убедить в этом военных и гражданских чиновников среднего звена. Отсюда можно лучше понять то особое место, которое занимают сегодня в памяти Катастрофы бездействие администрации США в области приема беженцев (1938-1941 годы) и ее отказ от поддержки идеи о «бомбардировках возмездия» и бомбардировках лагерей уничтожения и подъездных путей к ним. Подобные действия требовали значительного пересмотра стратегических планов и готовности пойти на крупные человеческие жертвы и убытки в области имущества. Представляется, что за исключением выплаты выкупа (эта идея обсуждалось в начале Катастрофы и на ее заключительном этапе), отсутствовали какие-либо реальные пути спасения большого числа евреев.

Американское еврейство, оказавшееся в беспрецедентно трудной ситуации, также опасалось, что ему не удастся довести до общественного сознания факт уничтожения евреев. Лишь немногие в то время могли поверить, что современная культурная нация, давшая миру Гете, Гейне, Баха и Бетховена, способна осуществлять подобные планы. Для многих людей, и в первую очередь для самих евреев, мир немецкой культуры издавна символизировал просвещение и прогресс, и им было трудно поверить, что носители этой культуры могут вести себя как двуногие звери. Это недоверие так и не было преодолено в годы Катастрофы, что представляет собой одну из причин, по которым государственных деятелей не удалось убедить в необходимости приложить усилия для спасения евреев. Сегодня хорошо известна роль, которую играл государственный департамент США в замалчивании публикаций об «окончательном решении». Его действия еще более усугубили недоверие к известиям о Катастрофе.

Именно в этом контексте следует рассматривать действия раввина Стефена Вайза, попросившего Самнера Уэллса подтвердить содержание телеграммы Рингера (в ней приводились первые известия об осуществлении «окончательного решения»). Руководство американского еврейства можно обвинить в невежестве, неэффективности и, как это сделал недавно Нахум Гольдман, в отсутствии подлинных лидерских качеств, однако его обвинение в предательстве является безосновательным и нечестным. Содержание телеграммы, в которой приводилась информация об использовании гидроцианида и производстве мыла из человеческого жира, было настолько шокирующим, что ее обнародование без дополнительной проверки лишь усугубило бы общественное недоверие. Чиновники среднего звена в государственном департаменте не упускали ни малейшей возможности, чтобы обвинить американских евреев в распространении слухов о всяких ужасах. В тридцатых годах эти обвинения преследовали определенные цели. Утверждения о том, что британская пропаганда вовлекла Америку в Первую мировую войну представляли собой важный элемент ревизионистской концепции, которая начала разрабатываться в Америке в то время. В сентябре 1941 года национальный герой США летчик Чарльз Линдберг выступил с речью в городе Де Мойн, в которой он утверждал, что Британия и евреи пытаются теперь вовлечь страну во Вторую мировую войну. Склонная к изоляционизму американская публика верила в то, что история повторяется вновь. Именно на этом предположении основывались законы о нейтралитете, принятые Конгрессом в тридцатых годах.

Задержка публикации телеграммы Рингера в течение нескольких месяцев обошлась очень дорого, однако была необходимой для того, чтобы пробудить доверие к изложенной в ней информации. Более того, ее адресатом был британский филиал Всемирного еврейского конгресса, и поэтому не существовало опасений о том, что государственный департамент навсегда «похоронит» ее. В конце концов, после того как выяснилось, что он пытался приостановить распространение известий Катастрофе, он утратил контроль над программами по спасению евреев.

Неспособность поверить в немыслимое не была характерна лишь для чиновников из Вашингтона. Ею страдали и еврейские лидеры, руководившие работой по спасению евреев. Тому имеется немало доказательств. Предположение о том, что немцы не планируют тотальное уничтожение евреев, лежало в основе стратегии юденратов в Восточной Европе («спасение через труд» и «спасение с помощью взяток») и их согласия отдать престарелых и слабых в надежде, что нацисты не убьют работоспособных евреев. Даже после публикаций известий о Катастрофе в прессе многие американцы (в их числе и евреи) не осознавали происходящее. Опрос общественного мнения, проведенный в США в январе 1943 года, после уничтожения около миллиона евреев, показал, что менее половины опрошенных верили, что в Европе осуществляется геноцид. Многие полагали, что это всего лишь слухи. В декабре 1944 года, после того как выяснились многочисленные новые факты, ситуация изменилась драматическим образом. Теперь 75% опрошенных верили, что немцы уничтожили в концентрационных лагерях значительное число людей. Однако в ответ на просьбу оценить количество жертв, большинство назвали цифру в сто тысяч человек или меньше. В мае 1945 года, после того как люди увидели фотографии концентрационных лагерей, около половины опрошенных оценили количество жертв в миллион человек, а 85% признали, что в Европе осуществлялся планомерный геноцид. Вместе с тем, широкая публика не осознавала, что его жертвами являлись евреи. Еврейские наблюдатели, находившиеся на периферии оккупированной Европы, также не были способны постичь размеры совершенного преступления. Согласно их оценкам, число жертв составляло около полутора миллионов человек. Цифра в шесть миллионов получила всеобщее признание лишь в первые месяцы 1946 года.

Недоверие оказало решающее влияние на действия современников Катастрофы. Они не могли отреагировать на то, что им не было известно или во что они не верили. Анализ этой проблемы выходит за рамки исторического исследования. Здесь нам предстоит понять, каким образом общественное сознание абсорбирует факты и как можно убедить людей поверить в то, во что отказывается верить их разум. Сторонники активных действий по спасению евреев не смогли разрешить эту проблему в годы Катастрофы. Их неудача в значительной мере объясняет неспособность заставить правительства и благотворительные организации предпринять необходимые усилия в этой области, ведь в демократии необходимым предварительным условием для изменения государственной политики является соответствующее изменение общественного мнения. Без этого трудно ожидать, что правительство предпримет какие-либо действия против своего желания.

Роль еврейской политической культуры – другими словами, комплекса установок и черт, определяющих отношение еврейства к власти и к проблеме Катастрофы – в выработке реакции еврейства на происходившее все еще нуждается в изучении. В книгах Рауля Хилберга («Уничтожение еврейства Европы») и Люси Давидович («Война против евреев») можно обнаружить некоторые непроверенные утверждения в этой области. Однако систематическое исследование того, каким образом эта культура проявлялась на практике в годы Катастрофы, до сих пор не проводилось. Эта тема является настолько сложной, что возникает вопрос о том, можно ли вообще рассматривать ее при помощи современных научных методов и средств. И все же, именно в ней кроется ответ на загадку еврейской реакции на Катастрофу.

В основе реакции как самих жертв, так и современников Катастрофы лежит их взгляд на порядок вещей в мире. Он носит столь глубинный характер, что мы, как правило, вообще игнорируем его существование. Евреи той поры верили, что где-то в мире – в Белом Доме, в Токио или на Даунинг-стрит, 10 – витает дух современной цивилизации, нравственными аспектами которого можно воспользоваться для спасения. Неспособность сделать это и является причиной тяжелых чувств, которые мы ощущаем сегодня в отношении роли евреев-современников Катастрофы, и их обвинений в предательстве.

Эти тяжелые чувства нашли отражения в большинстве литературных произведений, посвященных Катастрофе, в особенности в сочинения и речах Эли Визеля, главного выразителя ощущений и настроений евреев, ставших жертвами Катастрофы. Эти ощущения также можно найти в дневниках Эммануэля Рингельблюма и других современников. Они не понимали, почему никто не приходит к ним на помощь. Многие из них полагали, что цивилизованный мир не позволит, чтобы произошли такие страшные события. Крик о помощи слышится в письме к Шмуэлю Зигельбойму, авторы которого просят еврейских лидеров начать голодовку протеста вплоть до смерти, чтобы «пробудить совесть мира». Они считали, что у мира действительно есть «совесть».

Американские евреи вполне разделяли эту веру. Многие из них полагали, что этой совестью является рузвельтовское государство социального благосостояния, отражающее гуманистические идеалы. Именно поэтому они любили президента и восхищались им. После 1936 года, на фоне уменьшения поддержки администрации Рузвельта со стороны других двунациональных этнических групп, за Рузвельта по-прежнему голосовали 90% евреев. Однако факты свидетельствуют о том, что он ничем не помог их преследуемым соплеменникам, и что его поддержка носила лишь декларативный характер. Высказывания Рузвельта и его внутренняя политика по-прежнему способствовали его широкой популярности среди евреев, даже когда самого президента уже не было в живых.

Вполне возможно, что еврейские избиратели не обладали четкой позицией в отношении различных путей спасения евреев или даже в отношении самой потребности в спасении и полагали в душе, что «власти» делают все, что в их силах. Лидеры американского еврейства осознавали, что в прошлом правящие круги США воздерживались от каких-либо действий ради еврейских интересов, однако не видели какой-либо альтернативы обращению за помощью к администрации. Они хорошо помнили борьбу евреев за включение статьи о равноправии в конституцию Румынии на Берлинском конгрессе (1878 год) и то, как румынское правительство пресекло эту инициативу. Не вызывает сомнения, что они также знали о многочисленных попытках облегчить судьбу евреев России в начале ХХ века, которые также окончились безрезультатно. Самым решительным шагом в этой области стала отмена в 1911 году русско-американской конвенции от 1832 года, однако и это не принесло желаемого эффекта. Безусловно, от их внимания не ускользнула равнодушная реакция Ватикана на просьбу Луиса Маршалла об использовании влияния церкви в Польше в целях прекращения экономического давления на евреев в этой стране. Лига Наций, на которую многие евреи возлагали надежды как на основного носителя духа гуманизма в международных отношениях, еще в тридцатых годах продемонстрировала свою слабость. Евреи были свидетелями осторожной реакции Рузвельта на проблему беженцев и нарушений британским правительством обещаний, данных в Декларации Бальфура. Они не могли не осознавать, насколько деградировала ситуация даже по сравнению с периодом Первой мировой войны. В ту пору можно было, по меньшей мере, надеяться на то, что в Берлине сделают ради евреев то, что отказывались сделать в Лондоне, и таким образом вырвать у держав необходимые уступки. В целом, они, безусловно, понимали, что в тридцатых годах Европа стала гораздо менее терпимым и безопасным местом для евреев, чем в предыдущие эпохи. Однако было невозможно продолжать вести нормальную жизнь, осознавая, насколько уязвимыми они были в мире, который все больше напоминал джунгли с их законами. Всем было ясно, что Рузвельт со всеми его недостатками и упущениями был лучше других. По сути, он был единственной приемлемой альтернативой и на внутренней, и на международной арене. В годы Катастрофы евреи оказались в безвыходной ситуации, то есть в положении, когда у них отсутствовал выбор, причем это было верно и для американского еврейства.

Отсюда можно понять главную предпосылку еврейской политической культуры эпохи, которая предшествовала Катастрофе. В ее основе лежала беспомощность и все еще не остывший мессианский пыл универсализма и социалистической демократии, в которые верили многие члены общины. Как известно, именно слабые и уязвимые люди мечтают о мире, которым управляют законы справедливости и порядочности, в то время как сильные склонны верить в порядок и гармонию. Интересы слабых требуют защиты со стороны цивилизации и ее духа. Возможно, что именно в этой связи следует рассматривать призывы евреев к этическому поведению в мире, который стремился к совершенно иным целям.

Вместе с тем, концепция американских евреев, согласно которой миром правят добрая воля и законы морали, не была полностью оторвана от реальности. В XVIII-XX веках, не имея за собой реальной политической силы, они добились колоссальных успехов в экономической и политической сферах. Несмотря на отдельные разочарования, в сознании американских евреев глубоко укоренилась вера в то, что прогресс возможен и даже неизбежен. Судьба американских евреев была гораздо более благополучной, чем судьба других еврейских общин, и поэтому они не могли заранее почувствовать признаки наступления опасной «болезни» в системе светских национальных государств. Первым из них была та относительная легкость, с какой эти государства осуществили и восприняли массовую бойню во время Первой мировой войны. Полное пренебрежение жизнью людей и применение отравляющих газов были зловещими знаками событий, наступивших позднее. Евреи США не испытали на себе возникновение тоталитарных режимов в период между двумя мировыми войнами, углубившее презрение к человеческому достоинству. Поэтому им был непонятен смысл массовых казней в Советском Союзе и перемещений целых народов с места на место, подобно стадам животных. Они не могли осознать тот факт, что национальное государство утратило свои нравственные и этические нормы, и лишь сила противоположной стороны способна удержать его от безудержного следования инстинктам.

Многие евреи по-прежнему надеялись на поддержку других государств. Александр Донат писал, что «мы пали жертвой нашей веры в человечество, в его способность ограничить унижения и гонения на людей». Факты, противоречившие этой вере, были слишком свежими, чтобы укорениться в сознании людей и изменить их мировоззрение. Еврейские лидеры, как и «простые» евреи, без труда игнорировали накапливающиеся доказательства того, что государства и организации менее чем раньше, способны выполнять свою роль, причем это было верно даже в отношении Ватикана, чья миссия на земле, по словам его представителей, состоит в утверждении христианской милости и любви. Деятельность государства диктовалась внутриполитическими тенденциями, вытекавшими из необходимости любой ценой сохранить организационные рамки государства. За исключением крайне редких и достойных восхищения случаев, спасение евреев Европы в период Катастрофы не отвечало этой цели. Поэтому ничего не было сделано для спасения евреев от уничтожения, будто бы они были излишним грузом в спасательной лодке.

Обвинения, предъявляемые современникам Катастрофы, основаны на старом предположении о существовании духа цивилизации, то есть гуманистической этики, которая требовала спасения евреев. Согласно этому предположению Рузвельт, Ватикан, британское правительство, все народы мира и правящие круги той эпохи действительно виновны в бездействии и преступном равнодушии. Однако гнев в основном обращен в сторону еврейства США, не сумевшего мобилизовать этот, по сути, не существовавший дух цивилизации. Таким обвинениям не место в серьезном академическом исследовании. Возможно, что объективную историю этой эпохи можно будет написать лишь после того, как утихнет связанная с ней боль.