Тоффлер Э. Т50 Шок будущего: Пер с англ. / Э. Тоффлер

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 48

Напротив, чувство принадлежности, ощущение себя частью социальной ячейки, которая больше нас (но достаточно невелика, чтобы быть понятной), зачастую настолько вознаграждает нас, что мы чувствуем глубокую приверженность, иногда противоречащую нашим собственным суждениям, к ценностям, позициям и предпочтительному стилю жизни группы.

Однако мы платим за преимущества, которые получаем. Потому что если мы психологически принадлежим суб-

337

культуре, она начинает оказывать на нас давление. Мы обнаруживаем, что нужно "идти вперед" вместе с этой группой. Нас вознаграждает теплом, дружбой и признанием наше согласие с ее моделью жизненного стиля. Но она безжалостно карает нас насмешками, остракизмом или каким-то иным образом, если мы отдаляемся от нее.

Распространяя свои излюбленные модели стиля жизни, субкультуры требуют нашего внимания. В процессе этого они непосредственно воздействуют на нашу самую уязвимую психологическую собственность, на наш собственный образ. "Присоединяйся к нам, - нашептывают они, - и ты станешь больше, лучше, сильнее, более уважаемым и менее одиноким человеком". Выбирая между быстро возникающими субкультурами, мы можем только неясно ощущать, что наша самоидентификация приобретет избранную нами форму, но чувствуем жаркую требовательность их призывов и призывов других. Нас притягивают и отталкивают их психологические обещания.

В тот момент, когда между ними приходится выбирать, мы напоминаем туриста, прогуливающегося по Бурбон-стрит в Новом Орлеане. Когда он проходит мимо кабаков и притонов, швейцар хватает его за руку, тянет за собой и открывает дверь, так что ему удается увидеть дразнящее зрелище обнаженной плоти стриптизерш на подиуме за баром. Субкультуры распространяют свое влияние, чтобы привлечь нас, и взывают к нашим самым интимным фантазиям гораздо сильнее и тоньше, чем любое изобретение Мэдисон-авеню.

Они предлагают не стриптиз и не новое мыло, и не стиральный порошок. Они предлагают не продукцию, а суперпродукцию. Они обещают человеческое тепло, дружеские отношения, уважение, чувство общности. Но то же самое обещают и те, кто рекламирует дезодоранты или пиво. "Чудесный ингредиент", особый компонент, единственное, что предлагают субкультуры и не могут предложить остальные торговцы, - это передышка от напряжения, вызванного сверхвыбором. Они предлагают не один продукт или идею, а способ организации всех продуктов и идей, не отдельное

338

удобство, а целый стиль, комплекс предписаний, которые помогут человеку свести всевозрастающую сложность выбора к поддающимся контролю размерам.

Большинство из нас отчаянно хочет найти именно такие предписания. В путанице сталкивающихся друг с другом нравственных позиций, в сумятице, вызванной сверхвыбором, самым мощным, самым полезным "суперпродуктом" из всех является организующий принцип жизни человека. Именно это предлагает стиль жизни.

ВЛАСТЬ СТИЛЯ

Разумеется, не каждый стиль жизни может оказаться подходящим. Мы живем на восточном базаре конкурирующих моделей. В этой психологической фантасмагории мы ищем способ упорядочить свое существование, ищем стиль, соответствующий нашему собственному темпераменту и нашим обстоятельствам. Мы ищем героев и мини-героев для подражания. Человек, выбирающий себе стиль, подобен даме, которая листает страницы модного журнала, чтобы найти подходящий фасон платья. Она просматривает один журнал за другим, останавливается на привлекательной модели и решает сделать платье на ее основе. Затем она начинает подбирать необходимые материалы: ткань, нитки, отделку, пуговицы и т.п. Точно таким же образом создатель стиля жизни собирает нужные предложения. Он отращивает волосы. Он покупает плакаты в стиле арт-нуво и статьи Че Гевары в мягкой обложке. Он учится спорить о Маркузе и Франце Фаноне. Он усваивает определенный жаргон, в его лексиконе появляются такие слова, как "релевантный" и "истеблишмент".

Это вовсе не означает, что его политические действия несущественны или что его мнения несправедливы или глупы. Он может быть (или не быть) справедлив в своих взглядах на общество. Но тот особый способ, который он

339

выбирает, чтобы выражать их, неизбежно представляет собой часть его поисков собственного стиля.

Дама, моделируя свое платье, изменяет его там и тут, слегка отклоняясь от образца, чтобы оно больше подходило ей. Конечный продукт - настоящее сшитое на заказ платье; но оно разительно похоже на другие, сшитые по той же модели. Почти так же мы индивидуализируем наш стиль жизни, но это обычно завершается явным сходством с некоторой моделью стиля жизни, которая еще до этого была упакована и продаваема субкультурой.

Зачастую мы не осознаем момента, когда отдаем предпочтение определенной модели стиля жизни перед остальными. Решение "быть" Чиновником, или Черным активистом, или Вестсайдским интеллектуалом редко бывает результатом чисто логического анализа. Принятое решение не всегда бывает ясным сразу. Ученый-исследователь, который перестает курить сигареты и начинает курить трубку, может сделать это по соображениям здоровья, не зная, что трубка - часть целого стиля жизни, который привлекает его. Семейная пара, выбравшая светильник Тиффани, думает, что обставляет квартиру; они могут и не видеть, что их действия - попытка воплотить всеобъемлющий стиль жизни.

Большинство из нас в действительности не думает о своей жизни в терминах стиля жизни, и у нас часто бывают трудности при объективном разговоре об этом. Еще больше трудностей возникает, когда мы пытаемся сформулировать структуру ценностей, заключенных в нашем стиле. Задача становится вдвойне сложной, поскольку в стиле жизни многих из нас сочетаются элементы нескольких различных моделей. Мы можем подражать Хиппи и Серфингистам. Мы можем выбрать среднее между Вестсайдским интеллектуалом и Чиновником - слияние, довольно распространенное среди издательских работников Нью-Йорка. Когда стиль человека представляет собой гибрид, довольно трудно различить множество моделей, на которых он основывается.

Однако после того как мы выберем себе определенную модель, мы энергично боремся за ее создание, а еще сильнее за то, чтобы охранить ее от перемен. Стиль становится

340

для нас необыкновенно важен. Это вдвойне справедливо в отношении людей будущего, когда забота о стиле станет просто неистовой. Эта чрезмерная забота о стиле вовсе не то, что литературные критики называют формализмом. Это не просто интерес к внешнему виду. Ведь стиль жизни включает в себя не просто внешние формы поведения, но и ценности, подразумеваемые под этим поведением, и никто не может изменить свой стиль жизни, не изменив свой собственный образ. Люди будущего станут не "осознавать свой стиль", а "осознавать свой стиль жизни".

Вот почему различные мелкие вещи будут иметь для них большое значение. Любая небольшая деталь жизни может обладать большим эмоциональным воздействием, если она изменяет с трудом выработанный стиль жизни, если она угрожает разрушить целостность стиля. Тетушка Этель дарит нам свадебный подарок. Мы приходим в замешательство, потому что он в стиле, чуждом нашему собственному. Это раздражает нас и сбивает с толку, даже если мы знаем, что "тетушке Этель ничего лучше не придумать". Мы быстро запихиваем эту вещь на верхнюю полку кладовки.

Тостер или скатерть тетушки Этель не важны сами по себе. Но это послание из другого субкультурного мира, и пока мы слабы в том, чтобы придерживаться нашего собственного стиля, подарок представляет мощную угрозу. Психолог Лайон Фестинджер ввел в оборот понятие "когнитивный диссонанс" для обозначения следующей тенденции: человек опровергает или отказывается принять информацию, которая меняет уже сложившееся у него мнение. Мы не хотим слышать то, что может нарушить нашу старательно выработанную систему представлений. Подобным же образом подарок тетушки Этель представляет собой "стилистический диссонанс". Это угрожает подорвать наш старательно разработанный стиль жизни.

Почему стиль жизни обладает такой силой самосохранения? В чем источник его силы? Стиль жизни - это механизм, через который мы выражаем себя. Это способ сказать миру, какой именно субкультуре - или субкультурам - мы Принадлежим. Но это едва ли объясняет его огромную важ-

341

ность для нас. Подлинная причина, почему стили жизни имеют такое значение (и значение это возрастает по мере того, как общество становится разнообразнее), прежде всего в том, что выбор модели стиля жизни для подражания - решающая стратегия в нашей частной войне с ощутимым со всех сторон гнетом сверхвыбора8.

Решая, сознательно или неосознанно, быть "похожими" на Уильяма Бакли или Джоан Баэз, Лайонела Триллинга или равного ему по значимости для серфингистов Дж. Дж. Муна, мы спасаемся от необходимости принимать миллионы сиюминутных решений. Следуя стилю, мы можем отмести многие виды одежды и поведения, многие идеи и позиции как неподходящие для избранного нами стиля. Ученик колледжа, который выбирает модель Протестующего студента, не тратит зря энергию, мучаясь, голосовать ли за Уоллеса, носить ли атташе-кейс или вкладывать деньги в инвестиционный фонд.

Присмотрев для себя определенный стиль жизни, мы исключаем из дальнейших размышлений огромное количество альтернатив. Парню, выбравшему для себя модель Мотоциклиста, не нужно больше интересоваться сотнями типов перчаток, которые доступны ему на рынке, но разрушают дух его стиля. Ему нужно только выбрать из того типа перчаток, которые кажутся подходящими в рамках, поставленных этой моделью. То, что сказано о перчатках, в равной степени применимо также к его идеям и социальным отношениям.

Предпочтение одного стиля жизни другому, таким образом, представляет собой суперрешение. Это решение более высокого порядка, чем обычные, каждодневные. Это решение суживает диапазон будущих альтернатив. Пока мы действуем в границах избранного нами стиля, наш выбор относительно прост. Предписания ясны. Субкультура, к которой мы принадлежим, помогает нам ответить на любой вопрос; у нее есть руководящие принципы.

Но когда наш стиль неожиданно меняется, когда что-то вынуждает нас пересмотреть его, нам приходится совершать другое суперрешение. Мы сталкиваемся с тяжелой необхо-

342

димостью изменить не только себя, но также и свой собственный образ.

Это трудно, потому что, освободившись от какого-то стиля, оказавшись отрезанными от субкультуры, породившей его, мы перестаем "принадлежать". Хуже того, под вопрос поставлены наши основные принципы, и мы вынуждены заново принимать каждое решение, в одиночестве, без поддержки определенной, постоянной линии поведения. Коротко говоря, мы снова сталкиваемся с полным, гнетущим бременем сверхвыбора.

СВЕРХИЗОБИЛИЕ "Я"

Оказаться "между стилями" или "между субкультурами" - значит находиться в жизненном кризисе. Люди будущего посвятят больше времени поискам стиля, чем люди прошлого или настоящего. Изменяя свою самоидентификацию, человек супериндустриального общества прочерчивает собственную траекторию в мире противоречивых субкультур. Такова социальная мобильность будущего: не просто движение из одного экономического класса в другой, но от одной клановой группировки к другой. Беспрестанное движение от одной кратковременной субкультуры к другой прочерчивает дугу жизни человека.

Существует множество причин этого беспрестанного движения. Не просто психологические потребности человека меняются чаще, чем в прошлом; меняются также и субкультуры. По этим и другим причинам, поскольку принадлежность субкультуре становится даже менее стабильной, поиски индивидуального стиля будут все более интенсивными, можно сказать, неистовыми в ближайшие десятилетия. Снова и снова мы будем чувствовать себя огорченными или утомленными, смутно неудовлетворенными тем, "как идут дела", - другими словами, сбитыми с толку нашим собственным стилем. И тогда мы снова начнем поис-

343

ки нового принципа, руководствуясь которым сможем совершить выбор. Мы снова приходим к моменту суперрешения.

Если кто-нибудь станет подробно изучать наше поведение в этот момент, то обнаружит резкое возрастание того, что можно назвать Индексом Быстротечности. Темп оборота вещей, мест, людей, организационных и информационных отношений резко возрастает. Мы ощущаем, что нам надоело шелковое платье, или галстук, или старый светильник Тиффани, ужасный викторианский столик на ножках-лапах - все эти символы наших связей с субкультурой прошлого. Мы начинаем, шаг за шагом, заменять их новыми вещами, символическими для нашей новой самоидентификации. Тот же самый процесс происходит и в нашей социальной жизни - "пропускная способность" людей увеличивается. Мы начинаем отказываться от идей, которых придерживались (или объяснять, или осмыслять их по-новому). Мы вдруг оказываемся свободными от всех ограничений, которые накладывали на нас наша субкультура или стиль. Индекс Быстротечности окажется чувствительным индикатором тех моментов в нашей жизни, когда мы наиболее свободны, но в то же время наиболее потерянны.

Именно в такие периоды мы демонстрируем огромные колебания, которые инженеры называют "поисковым поведением". Сейчас мы наиболее чувствительны к призывам новых субкультур, к их требованиям и требованиям других, которые сотрясают воздух. Мы склоняемся то к одному, то к другому. Могущественный новый друг, новое увлечение или идея, новое политическое движение, некий новый герой, возникший из недр средств массовой информации, - все это в такой момент затрагивает нас с особой силой. Мы более "открыты", более неуверенны, более готовы к тому, чтобы кто-то или какая-то группа говорила нам, что делать, как вести себя.

Решения - даже мелкие - приходят труднее. Это не случайно. Справляясь с давлением повседневной жизни, мы нуждаемся в большей информации о гораздо более банальных делах, чем тогда, когда мы были ограничены заданным

344

стилем жизни. И поэтому мы чувствуем себя беспокойными, задавленными, одинокими, и мы движемся вперед. Мы выбираем новую субкультуру или позволяем втянуть себя в нее. Мы обретаем новый стиль.

Следовательно, по мере движения к супериндустриализму люди принимают жизненные стили и отбрасывают их в масштабах, которые поразили бы людей предыдущих поколений. Стиль жизни сам стал неким предметом, который можно отбросить.

Это большое и нелегкое дело. Это объясняется наиболее оплакиваемой "утратой следования", характерной для нашего времени. Когда люди переходят от субкультуры к субкультуре, от стиля к стилю, они должны охранять себя от неизбежной боли "непринадлежности". Они научатся справляться со светлой печалью расставания. Необыкновенно преданный католик, который бросает свою религию и погружается в жизнь активиста Новых левых, затем бросается в другое дело, движение или субкультуру, не может заниматься этим всегда. Он становится, если приложить сюда понятие Грэма Грина, "пепелищем". Он учится на прошлых разочарованиях никогда не вкладывать себя прежнего во что-либо целиком.

И таким образом, даже когда он, как кажется, принимает какую-то субкультуру или стиль, он сохраняет некую часть себя. Он подчиняется требованиям группы и получает удовлетворение от принадлежности к ней. Но эта принадлежность уже не бывает такой, как прежде, и тайно он готов переметнуться. Это означает, что даже когда он, кажется, крепко "вбит" в свою группу или клан, он прислушивается в ночной темноте к коротковолновым сигналам конкурирующих кланов.

В этом смысле его членство в группе поверхностно. Он постоянно пребывает в позиции "не-следования", и без точного следования ценностям и стилям группы он лишается явного набора критериев, необходимых, чтобы пробираться сквозь дремучие джунгли сверхвыбора.

Супериндустриальная революция, следовательно, ставит всю проблему сверхвыбора на новый уровень. Она застав-

345

ляет нас теперь совершать выбор не просто между лампами и абажурами, но между жизнями, не между составляющими стиля жизни, но между стилями жизни в целом.

Эта интенсификация проблемы сверхвыбора толкает нас к непрерывному самоизучению, поискам души и сосредоточенности на самом себе. Она сталкивает нас с наиболее распространенной из современных болезней - с "кризисом самоидентификации". Никогда раньше перед массой людей не стоял более сложный выбор. Поиски самоидентификации возникают не из-за предполагаемого отсутствия выбора в "массовом обществе", но именно из-за обилия и сложности возможностей нашего выбора.

Всякий раз, когда мы выбираем стиль, принимаем суперрешение, всякий раз, когда мы связываем себя с некоей определенной субкультурной группой или группами, мы что-то меняем в своем собственном образе. Мы становимся в каком-то смысле другими людьми, и мы воспринимаем себя иначе. Наши давние друзья, те, кто знал нас в предыдущих "воплощениях", при встрече только удивленно поднимают брови. Им все труднее и труднее узнавать нас, и мы тоже испытываем всевозрастающие трудности в идентификации себя с нашими прежними, пусть даже вызывающими симпатию "я".

Хиппи становится добропорядочным чиновником, чиновник становится парашютистом, не замечая ступеней перехода. В этом процессе он отказывается не только от внешних проявлений стиля, но также и от многих основных позиций. И однажды он задаст себе вопрос, который будет, как пригоршня холодной воды в заспанное лицо: "Что остается?" Что сохранилось от "я" или "личности" в смысле постоянной внутренней структуры? Для некоторых ответа практически нет, потому что они уже имеют дело не с "я", а с тем, что можно назвать "серийными я".

Сверхиндустриальная революция также требует новой концепции свободы - признания, что свобода, дошедшая до пределов, отрицает сама себя. Скачок общества на новый уровень дифференциации неизбежно приносит с собой новые возможности индивидуализации, и новая

346

технология, новые временные организационные формы требуют новой породы человека. Вот почему, несмотря на "люфты" и временные отступления, линия социального прогресса ведет нас к большей терпимости, более легкому принятию все более и более разнообразных человеческих типов.

Внезапная популярность лозунга "делай свое дело" отражает этот исторический момент. Поскольку чем более фрагментировано или дифференцировано общество, тем большее число различных стилей жизни оно предлагает. И чем больше социально принятых моделей стиля жизни продвигает общество, тем ближе оно само к условиям, в которых и в самом деле каждый человек делает свое собственное, неповторимое дело.

Таким образом, несмотря на всю антитехнологическую риторику эллюлей, Фроммов и мамфордов, ясно, что сверхиндустриальное общество - наиболее развитое, чем когда бы то ни было, в технологическом отношении общество - расширяет возможности свободы. У людей будущего станет больше возможностей самореализации, чем когда-либо прежде в истории.

В новом обществе мало условий для истинно устойчивых отношений. Но оно предлагает более разнообразные жизненные ниши, больше свободы для продвижения внутри и из этих ниш и дает больше возможности создавать собственные ниши, чем все существовавшие ранее общества, вместе взятые. Оно также предлагает самое потрясающее удовольствие - одолеть изменение, достичь его вершины, изменяясь и вырастая вместе с ним, - вот процесс несравненно более увлекательный, чем кататься на доске по волнам, бороться с рулем, затевать опасные гонки на восьмиполосном скоростном шоссе или получать кайф от наркотиков. Это дает человеку возможность помериться силами с тем, что требует владения собой и высокого ума. Человеку, который вооружен этим и который делает необходимое усилие, чтобы понять быстро возникающую структуру супериндустриального общества, человеку, который находит "верное" жизненное место, "верную" последова-

347

тельность избираемых им субкультур и моделей стиля жизни для подражания, обеспечен триумф.

Безусловно, эти высокие слова неприменимы к большинству людей. Большинство людей прошлого и настоящего остаются заключенными в жизненных нишах, которые не они создали и на которые они не очень надеются при нынешней ситуации вечного бегства. Для большинства возможностей по-прежнему мучительно мало.

Тюрьма прошлого должна быть - и будет - уничтожена. Но ее не уничтожить тирадами против технологии, "ощущением" или "интуицией" нашего пути в будущее, пока эмпирические исследования, анализ и рациональное усилие находятся в забвении. Те, кто действительно хочет разбить тюрьму прошлого и настоящего, должны не бичевать машины на манер луддитов, а содействовать контролированному - выборочному - внедрению завтрашних технологий. Для того чтобы заниматься этим, интуиции и "мистических озарений" вряд ли достаточно, нужно точное научное знание, квалифицированно применяемое к решающим, наиболее чувствительным точкам социального контроля.

Здесь не поможет принцип максимализации выбора как ключ к свободе. Мы должны учитывать возможность, о которой здесь говорилось, возможность, что выбор превратится в сверхвыбор, а свобода - в несвободу.

СВОБОДНОЕ ОБЩЕСТВО

Несмотря на романтическую риторику, свобода не может быть абсолютной. Ратовать за тотальный выбор (бессмысленная идея) или тотальную индивидуальность - значит ратовать против любой формы сообщества или общества в целом. Если каждый человек, трудолюбиво делая свое дело, будет совершенно иным, чем любой другой, не найдется двух людей, у которых была бы хоть какая-то основа для общения. Ирония в том, что те, кто громче всех

348

сожалеет, что люди не могут "относиться" один к другому или не могут "общаться" друг с другом, зачастую являются сторонниками большей индивидуальности. Социолог Карл Манхейм сознавал это противоречие, когда писал: "Чем более индивидуализированы люди, тем труднее достичь идентификации"9.

Если мы не готовы буквально вернуться назад, в примитивную дотехнологическую эру и принять все последствия этого - более короткая, более грубая жизнь, больше болезней, боли, голода, предрассудков, ксенофобии, фанатизма и тому подобного, - мы пойдем вперед ко все более и более дифференцированным обществам. Это ставит трудные проблемы социальной интеграции. Каким образом мы должны скрепить узами образования, политики, культуры супериндустриальный порядок, чтобы получить функционирующее целое? Выполнимо ли это? "В основе такой интеграции, - пишет Бертрам М. Гросс из университета Уэйна, штат Мичиган, - должны лежать некие общепринятые ценности или некая осознанная взаимозависимость, если не совместно принятые задачи"10.

Blog

Тоффлер Э. Т50 Шок будущего: Пер с англ. / Э. Тоффлер