Тоффлер Э. Т50 Шок будущего: Пер с англ. / Э. Тоффлер
Вид материала | Книга |
Низкий дикарь Мотоциклисты и интеллектуалы Законодатели стиля и мини-герои Фабрики стилей жизни |
- Элвин Тоффлер, 7023.94kb.
- Тоффлер Э. Метаморфозы власти, 8876.44kb.
- Тема Понятие "информационного общества " в рассмотрении современных философов (О. Тоффлер,, 1702.43kb.
- Элвин тоффлер. третья волна, 7127.28kb.
- «хм «Триада», 9393.37kb.
- Анастази А. А 64 Дифференциальная психология. Индивидуальные и групповые разли- чия, 11288.93kb.
- Роджер Л. М2Э вирус ответственности.: Пер с англ, 2943.44kb.
- Новые поступления литературы (июль сентябрь 2002) математика инв. 62350 в 161., 125.41kb.
- Указатель произведений литературы зарубежных стран (библиотека кф ат и со), 250.17kb.
- Литература для клинических интернов по специальности «терапия» Кафедра факультетской, 55.33kb.
НИЗКИЙ ДИКАРЬ
Чем больше субкультурных группировок существует в обществе, тем выше потенциальная свобода личности. Именно поэтому доиндустриальный человек, несмотря на романтические мифы, горько страдал от отсутствия выбора.
Сентименталисты лепетали о предполагаемо неограниченной свободе примитивного человека, но данные антро-
325
пологов и историков говорят об обратном. Джон Гарднер пишет: "Примитивный клан доиндустриального сообщества обычно требовал гораздо более глубокого подчинения человека группе, чем любое современное общество"14. Одному австралийскому социологу человек из племени темне в Сьерра-Леоне сказал: "Когда люди темне выбирают себе какую-то вещь, мы все должны согласиться с решением - и это мы называем сотрудничеством"15.
Мы, разумеется, называем это подчинением.
Причиной гнетущего подчинения, которое требовалось от доиндустриального человека, причиной того, что человек племени темне должен "идти вперед" вместе со своими соплеменниками, является то, что больше идти ему некуда. Его общество монолитно, еще не раздроблено на несущее освобождение множество составляющих. Социологи называют такое общество "недифференцированным".
Как пуля, ударившаяся в оконное стекло, индустриализм раскалывает такие общества, разбивая их на тысячи специализированных учреждений (школы, корпорации, правительственные учреждения, церкви, армии), каждое из которых делится на все более мелкие и более специализированные субобъединения. То же самое деление происходит на неформальном уровне, и возникает множество субкультур: участники родео, "Черные мусульмане", мотоциклисты, "бритоголовые" и многие другие.
Это раскалывание социального порядка аналогично процессу роста в биологии. Эмбрионы по мере развития становятся все более различными. Весь ход эволюции, от вируса до человека, показывает беспрерывное движение к все более высокой степени дифференциации. Очевидно, это движение живых существ и социальных групп ко все более дифференцированным формам непреодолимо.
Таким образом, мы не случайно наблюдаем параллельные движения к многообразию - в экономике, в искусстве, в образовании и массовой культуре и в самом социальном порядке. Эти движения вместе образуют часть необыкновенно большого исторического процесса. Супериндустриальная революция может быть рассмотрена как продвижение
326
человеческого общества к следующей, более высокой степени его дифференциации.
Вот почему нам часто кажется, что наше общество трещит по швам. Так и есть. Именно поэтому все усложняется. Где когда-то было 1000 организационных единиц - сейчас 10 000, связанных между собою все более кратковременными узами. Где когда-то существовало несколько относительно постоянных субкультур, с которыми человек мог идентифицироваться, сейчас тысячи временных субкультур, сгруппировавшихся вокруг, сталкивающихся и увеличивающихся в числе. Мощные узы, которые связывали индустриальное общество - узы закона, общих ценностей, централизованного и стандартизированного образования и культурного производства, - сейчас разорваны.
Все это объясняет, почему города вдруг "не поддаются контролю", а университетами "невозможно управлять". Прежние пути интеграции в общество, методы, основанные на единообразии, простоте и постоянстве, более не эффективны. Возникает новый, более тонко фрагментированный социальный порядок - сверхиндустриальный порядок. Он основан на гораздо более многообразных и краткосрочных составляющих, чем любая предшествующая социальная система. Мы еще не научились, как связывать их вместе, как интегрировать целое.
Для человека этот скачок на новый уровень дифференциации имеет пугающие последствия. Но большинство людей боятся не их. Нам так часто говорили, что мы идем к безличному единообразию, что мы недооцениваем фантастические возможности, которые несет человеку сверхиндустриальная революция. И мы едва ли задумываемся о скрытых в ней опасностях сверхиндивидуализации.
Теоретики "массового общества" говорят о мире, который уже исчезает. Кассандры, которые слепо ненавидят технологию и предсказывают будущее-муравейник, все еще рефлекторно реагируют на условия индустриализма. Но эта система уже вытесняется.
Разоблачать условия, порабощающие индустриального рабочего сегодня, замечательно. Но проецировать эти усло-
327
вия в будущее и предсказывать исчезновение индивидуальности, многообразия и возможности выбора - значит пускать в обращение опасные клише.
У человека прошлого и настоящего относительно немного выбора. Люди будущего, число которых возрастает с каждым днем, столкнутся не с выбором, а со сверхвыбором. Для них наступит взрывное расширение свободы.
И эта свобода придет не вопреки новой технологии, а в большой степени благодаря ей. Если для ранней технологии индустриализма требовался бездумный, роботоподобный человек, чтобы исполнять бесконечно повторяющиеся задания, то технологии завтрашнего дня выполнят эти задания более точно, оставив человеку только те функции, которые требуют решений, искусства общения и воображения. Супериндустриализм требует, и он создаст, не одинаковых "массовых людей", а людей, глубоко отличных друг от друга, индивидуальных, не роботов.
Человеческая раса не будет втянута в монотонное подчинение, она станет гораздо более социально многообразной, чем когда бы то ни было. Новое общество, сверхиндустриальное общество, которое сейчас начинает формироваться, станет поощрять пестрые, как лоскутное одеяло, быстро меняющиеся стили жизни.
1 О серфингистах см.: Nadeu [231], с. 144 и Is J.J. Really King of the Surf, Jordan Bonfante // Life, June 10, 1966, c. 81.
2 Живописный рассказ о жизни парашютистов см.: Death-Defying Sports of the Sixties, Mario Puzo, Cavalier, December, 1965, c. 19.
3 Данные об уменьшении трудовых обязательств в обществе можно найти в: [74], с. 13-14.
4 Pynchon: [235].
5 Рассказ Шекли можно найти в: [237].
6 Возрастное деление обсуждается в статье The Youthg Ghetto, John Lofland // Journal of Higher Education, March, 1968, c. 126-139.
7 Замечания Джеймса У. Кэри взяты из его доклада Harold Adams Innis and Marshall McLuhan, представленного на Association
328
for Education in Journalism Convention, Айова, штат Айова, 28 августа - 3 сентября 1966.
8 Жизнь послебрачных кланов исследуется в статье The World of the Formerly Married, Morton М. Hunt // McCall's, August, 1966.
9 Лучшее краткое изложение происхождения и начального развития движения хиппи можно найти в: A Social History of the Hippies, Warren Hinckle // Ramparts, March, 1967, c. 5. См. также: [223], с. 63-68.
10 О различиях внутри субкультуры хиппи см.: статью Tell It Like It Really Is..., David Andrew Seeley // Center Diary, May - June, 1967.
11 Смерть движения хиппи описана в Love is Dead, Earl Shorris The New York Times Magazine, October 29, 1967, c. 27.
12 Описание появления феномена бритоголовых см. в статье Hippies vs. Skinheads // Newsweek, October 6, 1969, с. 90.
13 Материалы о шайках уличных бойцов: [240]; [114], с. 20; и Violence, James Q. Wilson, [179], vol. 4, с. 7.
14 Гарднер о подчинении: [39], с. 62-63.
15 Материалы о племени темпе взяты из: Independence and Conformity in Subsistence-Level Societies, J.W. Berry // Journal of Personality and Social Psychology, December, 1967, c. 417.
Глава 14. РАЗЛИЧИЕ СТИЛЕЙ ЖИЗНИ
В ресторанах Сан-Франциско, куда служащие приходят на ленч, их обслуживают официантки с обнаженной грудью. А в Нью-Йорке эксцентричная девица-виолончелистка была арестована за то, что исполняла авангардную музыку в костюме "топлесс". В Сент-Луи ученые, занимающиеся психологией оргазма, нанимают проституток, чтобы заснять акт на камеру. Но в Колумбусе, штат Огайо, разгорелась городская дискуссия по поводу продажи кукол "маленький братец" с мужскими гениталиями. В Канзас-сити конференцией гомосексуальных организаций объявляется кампания за отмену запрета гомосексуалистам служить в армии,
329
и Пентагон в самом деле осмотрительно идет на это. Но в американских тюрьмах сидит множество людей, которые арестованы за гомосексуализм.
Редко в какой стране проблема сексуальных ценностей так запугана. Но то же самое можно сказать и об остальных видах ценностей. Америка мучается неопределенным отношением к деньгам, собственности, закону и порядку, расовым вопросам, религии, Богу, семье и самой личности. Но не одни Соединенные Штаты мучаются головной болью при определении ценностей. Во всех технологически развитых обществах царит такая же путаница. Крах ценностей прошлого вряд ли прошел незамеченным. Каждый священник, политик, каждый родитель озабоченно качает головой по этому поводу. Но большинство дискуссий об изменении ценностей бесплодны, так как в них отсутствуют два основных пункта. Первый из них - это ускорение.
"Оборот" ценностей сейчас происходит быстрее, чем когда-либо в истории. В прежние времена человек, выросший в каком-либо обществе, мог ожидать, что общественная система ценностей останется в основном неизменной в течение его жизни; гарантировать такое утверждение сейчас нельзя, разве что в самых изолированных дотехнологических сообществах.
Это подразумевает временный характер структуры как общих, так и личностных ценностных систем. Каково бы ни было содержание ценностей, которые возникают взамен ценностей индустриальной эры, они будут менее долговечны, чем ценности прошлых времен. Нет никаких доказательств того, что ценностные системы высокоразвитых технологических обществ могут вернуться к "устойчивому" состоянию. Если говорить о предвидимом будущем, следует предполагать еще более быструю смену ценностей.
В этом контексте, однако, раскрывается другое мощное направление. Ведь фрагментация общества приносит с собой многообразие ценностей. Мы становимся свидетелями раскола консенсуса.
Большинство предшествующих обществ имело обширный основной набор общепринятых ценностей. Теперь этот
330
набор сократился, и мало оснований предполагать, что формирование нового широкого консенсуса случится в грядущие десятилетия. Здесь действуют центробежные силы, а не центростремительные, силы, направленные к многообразию, а не к единству.
Это объясняет фантастически разноречивую пропаганду, которая обрушивается на людей, живущих в высокотехнологических обществах. Дом, школа, корпорация, церковь, сословные группы, средства массовой информации и мириады субкультур - все рекламируют различные наборы ценностей. Результатом для многих стала позиция "все проходит" - что само по себе тоже некая позиция. "Мы, - заявляет журнал "Ньюсуик", - общество, утратившее консенсус... общество, которое не может найти согласия в отношении стандартов поведения, языка или манер, всего, что можно увидеть или услышать"1.
Картина расколотого консенсуса подтверждается открытиями Уолтера Груэна, руководителя научных социальных исследований в Род-Айлендском госпитале. Он провел серию статистических исследований того, что он называет "стержнем американской культуры". К своему удивлению, Груэн обнаружил не монолитную систему убеждений, какую приписывали среднему классу предшествующие исследователи, а "различие в убеждениях гораздо более поразительное, чем статистически подтверждавшееся однообразие. Возможно, - делает он вывод, - уже заблуждение говорить об "американском" культурном единстве".
Груэн полагает, что, в частности, в группе богатых, образованных людей консенсус уступил место тому, что он называет "карманным набором" ценностей. Можно ожидать, что по мере того, как количество и разнообразие субкультур будет возрастать, "карманный набор" тоже будет увеличиваться2.
Оказываясь перед различными противоречащими одна другой ценностными системами, сталкиваясь с ослепляющим изобилием новых потребительских товаров, услуг, различными вариантами образования, занятий и развлечений,
331
люди будущего должны будут совершать выбор по-новому. Они станут "потреблять" стили жизни примерно так, как люди прошлого, менее богатого выбором, потребляли обыкновенные продукты.
МОТОЦИКЛИСТЫ И ИНТЕЛЛЕКТУАЛЫ
В елизаветинские времена понятие "джентльмен" определяло весь образ жизни, а не только факт рождения. Соответствующая генеалогия могла быть предварительным условием, но быть джентльменом означало: получить лучшее образование, иметь лучшие манеры, носить лучшую одежду, чем массы; участвовать в определенных (а не каких других) развлечениях; жить в большом, хорошо обставленном доме; держаться на расстоянии от подчиненных; короче, никогда не терять вида классового "превосходства"3.
Класс купцов обладал своим собственным предпочитаемым стилем жизни, а крестьянство - своим. Эти жизненные стили, как и стиль жизни джентльмена, слагались из многих различных составляющих, начиная от места проживания, занятий и одежды и кончая жаргоном, характерными жестами и религией.
Сегодня мы еще создаем свой стиль жизни из мозаики составляющих. Но многое уже изменилось. Стиль жизни больше не просто демонстрация классовой принадлежности. Сами классы разбились на более мелкие группы. Экономические факторы стали значить меньше. Таким образом, сегодня важнее не классовая принадлежность, а связи с субкультурой, определяющей стиль жизни человека. У хиппи из рабочего класса и хиппи из Экзетера или Итона общий стиль жизни, хотя они принадлежат к разным классам.
Поскольку стиль жизни стал способом самоидентификации с той или иной субкультурой, подобное взрыву увеличение числа субкультур в обществе принесло с собой так же подобное взрыву увеличение числа жизненных стилей.
332
Таким образом, иностранец, оказавшийся сегодня в американском, английском, японском или шведском обществе, должен выбирать не между четырьмя-пятью стилями жизни, основанными на классовой принадлежности, а буквально между сотнями различных возможностей. Завтра, поскольку субкультуры множатся, это число еще увеличится.
Следовательно, то, как мы выбираем стиль жизни и что это означает для нас, оказывается одним из основных вопросов психологии завтрашнего дня, поскольку выбор жизненного стиля, сознательный или неосознанный, в огромной степени предопределяет будущее человека, внося в его жизнь определенный порядок, определенные принципы и критерии выбора.
Посмотрим, как такой выбор совершается в настоящее время. Молодая пара, намереваясь обставить квартиру, может просмотреть буквально сотни светильников: в скандинавском стиле, в японском, светильники в стиле французской провинции, лампы Тиффани, лампы-"молнии", светильники в американском колониальном стиле - десятки, дюжины ламп различных размеров, моделей и стилей, - прежде чем остановит свой выбор, скажем, на светильнике Тиффани. Пройдя целую "вселенную" возможностей, они выбрали одну вещь. В отделе мебели они опять просматривают множество вариантов, затем останавливаются на викторианском столике. Эта процедура просмотра-и-отбора повторяется - ковры, диваны, драпировки, стулья для столовой и т. д. В действительности нечто подобное той же самой процедуре происходит не только в отношении меблировки их дома. Они совершают просмотр-отбор идей, друзей, лексики, которую они употребляют, и ценностей, которые они признают.
Поскольку общество бомбардирует человека головокружительным, беспорядочным на вид набором альтернатив, сделанный выбор может быть только случайным. Потребитель (столика или идей) приходит вооруженным сложившимся набором вкусов и предпочтений. К тому же ни один выбор не может быть совершенно независимым. Каждый обусловлен предшествующим выбором. То, что молодая пара
333
остановилась на викторианском столике, обусловлено сделанным прежде выбором лампы. Коротко говоря, существует некая последовательность, попытка личного выбора во всех наших действиях - сознательного или неосознанного, не важно.
Некоторые мужчины-американцы носят строгие рубашки, длинные носки, туфли и берут с собой атташе-кейсы. Если присмотреться повнимательнее, можно обнаружить, что выражение лиц и манеры выдают их желание приблизиться к стереотипу чиновника. Вероятность, что такой человек отрастит шевелюру в стиле рок-музыканта Джими Хендрикса, необычайно мала. Он знает, как знаем мы все, что определенная одежда, манеры, речь, мнения и жесты сочетаются, а другие - нет. Он может знать это только интуитивно, "по ощущению", наблюдая за другими людьми, но этим знанием определяются его действия.
Мотоциклист в черной куртке, который носит украшенные стальными пластинками краги и оскорбляющую взгляд свастику, свисающую с шеи, дополняет свой костюм грубыми ботинками, не мокасинами и не строгими туфлями. Он идет преисполненный самодовольства и бормочет банальности, направленные против властей. Для него тоже важна последовательность. Он знает, что любой намек на элегантность или членораздельность разрушит цельность его стиля.
ЗАКОНОДАТЕЛИ СТИЛЯ И МИНИ-ГЕРОИ
Почему же мотоциклисты носят черные куртки? Почему не коричневые и не синие? Почему чиновники в Америке предпочитают атташе-кейсы, а не обычные портфели? Как будто они следуют одному и тому же образцу, пытаясь достичь некоего идеала, установленного свыше.
Нам мало что известно о происхождении моделей стиля жизни. Однако мы знаем, что популярные герои и знаме-
334
нитости, включая героев вымышленных (например, Джеймса Бонда), имеют к этому отношение.
Марлон Брандо, сыграв самоуверенного мотоциклиста в черной куртке, возможно, создал и, несомненно, разрекламировал некую модель стиля жизни. Тимоти Лири, в свободном одеянии, украшенном бусинами, бормочущий мистические псевдомудрости о любви и ЛСД, ввел модель для тысяч молодых людей. Такие герои, по словам Оррина Клэппа, помогают "кристаллизовать социальный тип". Он ссылается при этом на покойного Джеймса Дина, который сыграл отчужденного от общества юношу в фильме "Бунтовщик без идеала", или на Элвиса Пресли, который изначально закрепил за собой образ рок-н-ролльного гитариста. Затем появилась группа "Битлз" с чрезмерно длинными (по тем временам) волосами и в экзотических костюмах. "Одна из главных функций любимцев публики, - говорит Клэпп, - это делать типы видимыми, что в свою очередь делает видимыми новые стили жизни и новые вкусы"4.
Но законодатели стиля не обязательно должны быть идолами массовых коммуникаций. Они могут быть почти неизвестными за рамками отдельной субкультуры. Так, в течение многих лет Лайонел Триллинг, профессор Колумбийского университета, был образом отца для вестсайдских интеллектуалов, субкультуры Нью-Йорка, хорошо известной в литературных и академических кругах Соединенных Штатов5. Мэри Маккарти воплощала образ матери еще задолго до того, как к ней пришла слава.
В статье Джона Спейчера в молодежном журнале "Cheetah" перечислено несколько наиболее известных молодежных стилей жизни конца 60-х годов. Они колеблются от Че Гевары до Уильяма Бакли, от Боба Дилана и Джоан Баэз до Роберта Кеннеди. "Круг интересов американской молодежи, - пишет Спейчер, - переполнен героями". И добавляет: "Где есть герои, там есть и поклонники, последователи"6.
Для человека, принадлежащего к определенной субкультуре, герой, по словам Спейчера, становится "критической экзистенциальной необходимостью психологической са-
335
моидентификации". Разумеется, это не ново. Предыдущие поколения идентифицировались с Чарлзом Линдбергом и Тедой Бара. Новое и значимое здесь, однако, сказочное изобилие таких героев и мини-героев. По мере того как субкультуры множатся и ценности разнятся, мы обнаруживаем, пишет Спейчер, что "национальный смысл самоидентификации безнадежно раздроблен". У человека, подчеркивает он, большой выбор: "Существует огромный диапазон доступных культов, огромный диапазон героев. Можно сравнить это с покупками в магазине".
ФАБРИКИ СТИЛЕЙ ЖИЗНИ
В то время как харизматические фигуры становятся законодателями стилей, стили обретают плоть и продаются публике через субобщества или небольшие кланы, которые мы назвали субкультурами. Беря сырой символический материал из средств информации, они каким-то образом составляют вместе разрозненные фрагменты одежды, мнений, выражений и сооружают из них нечто связное: образец стиля жизни. Как только модель готова, они действуют, как любая хорошая корпорация, - продают ее. Они ищут на нее покупателей.
Любому, кто сомневается в этом, следует почитать письма Аллена Гинсберга Тимоти Лиру. Эти два человека больше чем кто-либо ответственны за создание стиля жизни хиппи с его отличительной чертой - употреблением наркотиков.
Поэт Гинсберг пишет: "Вчера выступал на ТВ вместе с Н. Мейлером и Эшли Монтэгю, произнес большую речь... советуя всем "балдеть"... Общался со всеми либеральными сторонниками наркотиков, о которых знаю, что они опубликовали и распространили [некий доклад в защиту наркотиков]... Я написал пятистраничный отчет об этой ситуации Кенни Лаву в "Нью-Йорк тайме", и он сказал, что, возможно, напишет статью... которую затем может подхватить один
336
парень из "Юнайтед пресс", который даст информацию по всей стране. Я послал копию Элу Ароновичу в "Нью-Йорк пост", Розалинд Констейбл в "Тайм" и Бобу Силверсу в "Харперс"..."7
Неудивительно, что ЛСД и все события, связанные с движением хиппи, получали немедленную огласку в средствах массовой информации. Этот небольшой отчет об энергичном взаимодействии Гинсберга с прессой читается просто как памятная записка какой-то огромной корпорации по связи с прессой из числа тех, что хиппи любили бичевать за манипуляции с общественным мнением. Успешная "распродажа" модели жизненного стиля хиппи молодым людям всех технологически развитых обществ - это одна из классических торговых историй нашего времени.
Не все субкультуры так агрессивны и так талантливы в рекламной шумихе, но их совокупная сила в обществе огромна. Эта сила происходит от нашего почти универсального безумного желания "принадлежать". Человек племенного общества чувствовал сильную привязанность к своему племени. Он знал, что "принадлежит" племени, и с трудом мог вообразить себя отдельно от него. Однако технологически развитые общества настолько велики, сложны и недоступны пониманию человека, что, только "воткнувшись" в одну или несколько его субкультур, можно ощутить некоторую самоидентификацию и свою связь с целым. Неудача в попытке самоидентификации с какой-либо группой или группами заставляет нас ощущать одиночество, отчуждение и свою бесплодность. Мы начинаем задаваться вопросом: кто же мы?