Белла Ахмадулина. Сборник стихов

Вид материалаДокументы
24 Белла Ахмадуллина "Сны о Грузии" АННЕ КАЛАНДАДЗЕ
Подобный материал:
1   ...   29   30   31   32   33   34   35   36   ...   68

24



Белла Ахмадуллина "Сны о Грузии"


АННЕ КАЛАНДАДЗЕ




Как мило все было, как странно.

Луна восходила, и Анна

печалилась и говорила:

- Как странно все это, как мило.

В деревьях вблизи ипподрома -

случайная сень ресторана.

Веселье людей. И природа:

луна, и деревья, и Анна.

Вот мы - соучастники сборищ.

Вот Анна - сообщник природы,

всего, с чем вовеки не споришь,

лишь смотришь - мгновенья и годы.

У трав, у луны, у тумана

и малого нет недостатка.

И я понимаю, что Анна -

явленье того же порядка.

Но, если вблизи ипподрома,

но, если в саду ресторана,

и Анна, хотя и продрогла,

смеется так мило и странно,

я стану резвей и развязней

и вымолвлю тост неизбежный:

- Ах, Анна, я прелести вашей

такой почитатель прилежный.

Позвольте спросить вас: а разве

ваш стих - не такая ж загадка,

как встреча Куры и Арагвы

близ Мцхета во время заката?

Как эти прекрасные реки

слились для иного значенья,

так вашей единственной речи

нерасторжимы теченья.

В ней чудно слова уцелели,

сколь есть их у Грузии милой,

и раньше - до Свети-Цховели,

и дальше - за нашей могилой.

Но, Анна, вот сад ресторана,

веселье вблизи ипподрома,

и слышно, как ржет неустанно

коней неусыпная дрема.

Вы, Анна, - ребенок и витязь,

вы - маленький стебель бесстрашный,

но, Анна, клянитесь, клянитесь,

что прежде вы не были в хашной!

И Анна клялась и смеялась,

смеялась и клятву давала:

- Зарей, затевающей алость,

клянусь, что еще не бывала!

О жизнь, я люблю твою сущность:

луну, и деревья, и Анну,

и Анны смятенье и ужас,

когда подступали к духану.

Слагала душа потаенно

свой шелест, в награду за это

присутствие Галактиона

равнялось избытку рассвета,

не то, чтобы видимо зренью,

но очевидно для сердца,

и слышалось: - Есмь я и рею

вот здесь, у открытого среза

скалы и домов, что нависли

над бездной Куры близ Метехи.

Люблю ваши детские мысли

и ваши простые утехи.

И я помышляла: покуда

соседом той тени не стану,

дай, жизнь, отслужить твое чудо,

ту ночь, и то утро, и Анну...

x x x




Я столько раз была мертва

иль думала, что умираю,

что я безгрешный лист мараю,

когда пишу на нем слова.


Меня терзали жизнь, нужда,

страх поутру, что все сначала.

Но Грузия меня всегда

звала к себе и выручала.


До чудных слез любви в зрачках

и по причине неизвестной,

о, как, когда б вы знали, - как

меня любил тот край прелестный.


Тифлис, не знаю, невдомек -

каким родителем суровым

я брошена на твой порог

подкидышем большеголовым?


Тифлис, ты мне не объяснял

и я ни разу не спросила:

за что дарами осыпал

и мне же говорил "спасибо"?


Какую жизнь ни сотворю

из дней грядущих, из тумана, -

чтоб отслужить любовь твою,

все будет тщетно или мало...

x x x




Помню - как вижу, зрачки затемню

веками, вижу: о, как загорело

все, что растет, и, как песнь, затяну

имя земли и любви: Сакартвело.


Чуждое чудо, грузинская речь,

Тереком буйствуй в теснине гортани,

ах, я не выговорю - без предтеч

крови, воспитанной теми горами.


Вас ли, о, вас ли, Шота и Важа,

в предки не взять и родство опровергнуть?

Ваше - во мне, если в почву вошла

косточка, - выйдет она на поверхность.


Слепы уста мои, где поводырь,

чтобы мой голос впотьмах порезвился?

Леса ли оклик услышу, воды ль -

кажется: вот говорят по-грузински.


Как я люблю, славянин и простак,

недосягаемость скороговорки,

помнишь: лягушки в болоте... О, как

мучают горло предгорья, пригорки


грамоты той, чьи вершины в снегу

Ушбы надменней. О, вздор альпенштока!

Гмерто, ужель никогда не смогу

высказать то - несказанное что-то?


Только во сне - велика и чиста,

словно снега, разрастаюсь и рею,

сколько хочу, услаждаю уста

речью грузинской, грузинскою речью...

x x x




Я знаю, все будет: архивы, таблицы...

Жила-была Белла... потом умерла...

И впрямь я жила! Я летела в Тбилиси,

где Гия и Шура встречали меня.


О, длилось бы вечно, что прежде бывало:

с небес упадал солнцепек проливной,

и не было в городе этом подвала,

где Гия и Шура не пили со мной.


Как свечи, мерцают родимые лица.

Я плачу, и влажен мой хлеб от вина.

Нас нет, но в крутых закоулках Тифлиса

мы встретимся: Гия, и Шура, и я.


Счастливица, знаю, что люди другие

в другие помянут меня времена.

Спасибо! - Да тщетно: как Шура и Гия,

никто никогда не полюбит меня.