Александр Бирштейн
| Вид материала | Документы |
- Бирштейн Б. И., Боршевич В. И. Стратагемы рефлексивного управления в западной и восточной, 288.81kb.
- Борис башилов александр первый и его время масонство в царствование александра, 1185.4kb.
- Подвиг смирения. Святой благоверный князь Александр Невский, 81.9kb.
- Урок по русской литературе 4 и 2кл. Тема: Александр Иванович Куприн «Барбос и Жулька», 115.96kb.
- Александр Сергеевич Пушкин Руслан и Людмила «Александр Сергеевич Пушкин. Собрание сочинений, 1040.95kb.
- 7slov com Александр Александрович Блок, 47.2kb.
- Александр Невский — символ России, или Парадоксы российского мифотворчества, 151.6kb.
- Уголовная ответственность за преступления в сфере компьютерной информации, 296.76kb.
- Биография Александр Степанович Попов родился в на в посёлке, 294.81kb.
- Александр Невский, 95.38kb.
– Не время еще, – решил он, – и предложений особо интересных нет. Так что пускай, пока, полежат.
Дома, пересчитав выручку, он был потрясен тем, что уже окупил все расходы на все монеты, приобретенные им в Москве!
– А ведь, сколько еще осталось! – Радовался он.
Захотелось теперь же, не медля, снова ринуться в Москву. Но это было невозможно. Не так поймут дома, не так поймут на работе.
– Зачем нужны семья и работа, если они мешают жить так, как я хочу? – досадливо думал он.
Все раздражало его. Хотелось покоя и свободы.
– Уйти, что ли от них? – вдруг подумал Михаил Николаевич.
Он тут же, возмущенно, отогнал эту мысль.
Но только отогнал. Мыслишка эта трусливо отбежала в сторону, как дворняга, на которую накричали. Но только отбежала и... стала поодаль, дожидаясь момента, когда можно будет вернуться.
Потянулись будни. Работа, пятачок на Греческой площади, дом. Все, как и раньше.
Но уже вдохнул, вдохнул он воздух, вожделенной и понятной только ему, свободы, почуял запах денег. И не просто денег, а денег дающих возможности!
Возможности чего?
Он сам вразумительно не мог ответить на это. Лишь одно он знал точно. Семья – это досадная помеха для коллекционирования. Или для того, что денег побольше заработать? Нет, пожалуй. Деньги были нужны для того, чтоб покупать монеты. И только! Он почувствовал в себе желание и силы тягаться не только с местными собирателями, но и со столичными. Со временем, конечно... Но для этого нужна была свобода! Странный человек, он видел свободу в том, чтоб любыми способами пополнять свою коллекцию, ни с кем, при этом, не считаясь. А семья была рядом и требовала и денег, ну с этим он как-то бы примирился, и внимания, и времени. А, главное, он был подотчетен! Жена, сын стали преградой между ним и тем, что считал он самым прекрасным на свете. А самым прекрасным на свете были монеты!
* * *
Монеты лежали на столе. Ровно тридцать штук. И среди них красавица – Гедлингеровская Анна. Но радости не было. Была горечь.
– Неужели, неужели все так обо мне думают? – задавал и задавал он себе вопрос, вышагивая по комнате.
Заметьте, что Михаил Николаевич даже не задавался вопросом:
– Неужели, неужели я такой, каким выставил меня этот человек?
Он негодовал:
– Паук! Почему паук? Разве я заставлял, затягивал кого-то?
Но ему и в голову не приходило, что сети, расставленные им на каждого коллекционера, на каждую монету, сродни паутине. Он ведь прекрасно умел вычислить кто, когда и с чем придет к нему. Да еще и подталкивал к этому. И не он ли скрупулезно высчитывал, учитывая все факторы, кому и сколько он станет платить.
А монеты все еще лежали на столе, но ни их отменное состояние, ни предстоящая приятная и важная работа по их классифицированию, ни, не менее приятное, заполнение пустующих ячеек, ну, просто, ничего не радовало Михаила Николаевича.
Впервые за много лет, он ощутил себя одиноким, отделенным каким-то барьером от остальных людей.
– Если б они знали, если б они знали... – повторял почему-то он, но остальная часть мысли никак не формулировалась.
– Что знали? О чем знали? – Он и сам, пожалуй, не в силах был ответить на это.
Да и что, такое особенное, должны были знать о нем люди?
Он снова начал кружить по комнате, что-то бормоча и натыкаясь на стул.
Гадкое чувство никак не проходило. Он подошел к окну, глянул вниз. Там ничего не было. Михаил Николаевич снова закружил по комнате, вышел в кухню, напился, снова подошел к окну, на сей раз кухонному. По двору, направляясь домой, шел давешний "бомж" с каким-то свертком, похожим на картину, в руках.
Михаил Николаевич отошел от окна, вернулся в комнату.
– А, все-таки, вышло по-моему! – вдруг произнес он, остановившись.
– Обхамил, сделал больно, но отдал монеты по моей цене!
Но и это не успокоило его.
– Сказать такие слова и не хлопнуть дверью, не уйти...
Вся обида и горечь вдруг перелились в другой сосуд, и назывался сосуд этот презрением. Он презирал недавнего оппонента до отвращения, до судорог.
Вдруг, впервые в жизни, ему захотелось закурить. Он не знал, не ведал вкус табачного дыма, но был уверен, что закури он, тотчас станет легче.
Монеты все лежали на столе, но прикоснуться к ним было мучительно.
– Какой ценой... – вдруг шевельнулась мысль.
Он осознал, что цена этих монет высока, неизмеримо выше денег, заплаченных за них.
– Ох, как пакостно на душе!
– Душа... – снова из бессонницы ночной вернулось к нему это слово, даже не слово, понятие, которое он не в силах был понять.
– Душа... Что это? Есть ли она? Но болит!.. А ведь, если можно сделать больно душе, то и другое с ней содеять можно! Например, погубить! Не поздно ли я задумался?
Он пытался отмахнуться, уйти от ответа.
Но душа болела, и это было хорошо, но Михаил Николаевич не догадывался об этом.
* * *
Догадаться о мыслях мужа Марина, конечно, не могла, но почувствовала неладное. И это неладное сразу связала с монетами. Она даже пожалела, что причиной всему не женщина. В этом случае она могла бы, хоть как-то, бороться. Но нет, противником ее была недобрая сила, именуемая коллекционирование, чуждая ей и непонятная. Она пыталась отвлечь Михаила от монет, взваливая на него груз домашних проблем, но только раздражала его. Тогда она оставила его в покое.
Свобода обрушилась на Михаила Николаевича! Он ликовал. Можно было до ночи пропадать у кого-то из коллег, совершая какой-то необыкновенный обмен, можно было сорваться в конце недели в Москву или Питер. Ни упреков, ни споров, ничего! Это не насторожило его, а лишь обрадовало. Они зажили каждый своей жизнью, почти ни в чем не пересекаясь. И это не день, не два, не недели, месяцы, а годы и годы.
Как не пересекаясь? А Игорь?
А Игорь рос, отходя от отца, все более и более прикипая к матери. Живя в одной квартире, они и встречались-то мельком.
У Игоря появилась девушка, а вместе с ней и материальные проблемы. Мать самостоятельно их разрешить не могла, а отец, давая ему деньги, долго и удивленно смотрел на него. Так что, просить у отца хотелось все реже и реже. Он начал потихоньку распродавать свои монеты, этого, пока, хватало, а что будет дальше, он и не думал. Деньги уходили быстро, он снова что-нибудь продавал. Ему вдруг начал нравиться этот процесс. Это было как болезнь.
* * *
Михаилу Николаевичу нездоровилось. Началось все с пресловутого насморка, который, как успокаивал он себя, должен был пройти за неделю. Но насморк не проходил, а как бы видоизменялся. Грудь заложило, мучил кашель. В довершение ко всему, побаливало сердце, так что нечего было и думать об аспирине с горячим чаем, малине.
Михаил Николаевич кутал горло и грудь шарфом, спал, не снимая свитера, но не отпускало. Температура была не большой, всего-то 37,3, но ломало его изрядно. Он все больше лежал, изредка вставая и подходя к окну. На улице было дождливо, видимо, прохладно. По двору прошел объект его постоянных наблюдений, неся в руках какие-то банки с краской.
– Ремонт, что ли задумал? –– определил Михаил Николаевич, но тут же засомневался:
Какой еще ремонт у бомжа?
Он отошел от окна, начал рассматривать свое жилье. Потолки изобиловали мелкими, затейливыми трещинами, кое-где пузырились обои.
– А ремонт не помешал бы! – Подумал он, но тут же отмахнулся от этих мыслей.
В довершение всего, вышли продукты. То есть, если пошарить по сусекам, то что-то найти и можно было, но полноценной еды не было. Да и есть не хотелось.
Он лежал, укрывшись пледом под подбородок, и думал.
Думал он, в основном, о том, что вот и куска хлеба некому подать, что годы прошли, а, в итоге, одиночество. Ни-ко-го!
Мысли эти, назойливые и обидные, как бы примиряли его с самим собой, отгоняли другие, даже не мысли уже, – воспоминания.
* * *
А вспоминал он о том, как, однажды придя домой, он обнаружил, что ящик письменного стола открыт, а монеты, лежавшие там, чепуховые, конечно, но во множестве, исчезли.
Вспомнил, как метался он по пустому дому (Марины и Игоря не было), все более и более разъярясь.
– Ограбили, – думал он, – обокрали!
Вспоминал, как несся в милицию, давал показания, писал заявление, требовал покарать виновных.
А виновным оказался... Игорь, взявший эти монеты для каких-то своих, вполне еще мальчишеских целей.
Потом, осознав происшедшее, он пытался забрать заявление, умолял, даже плакал.
Поздно было!
То ли кампания тогда какая-то была, то ли взятку надо было дать, а он не дал, но дошло дело до суда.
И хоть просил, молил он на суде о снисхождении, говорил, что никаких претензий не имеет, умолял и снова плакал, но раз был суд, то был и приговор. Два года условно!
А Марина? Где была Марина? Михаил Николаевич помнил ее бледное от ужаса лицо, помнил ее глаза, полные презрения и ненависти, но не помнил ни одного ее слова. Их просто не было!
На следующий день после суда Марина и Игорь навсегда ушли из дома и, как оказалось, из его жизни.
Он пытался их найти, даже нашел в Сумах, умолял вернуться, каялся, но все напрасно.
Он уехал, потом ввернулся опять, но они не желали даже говорить с ним.
Они больше не слышали его. Их больше не было!
Он пытался снова и снова, но только вынудил их покинуть Сумы. След их потерялся.
Время шло. Периодически он еще пытался найти их, надоедал Марининым родителям. Те тоже не желали говорить с ним, лишь однажды, лет через шесть, сообщили ему, что Марина умерла.
– Нет ее, нет совсем, а Игоря не ищите! – сказали ему тогда. Так ли это было? Возможно и так, но он все надеялся.
С годами надежда эта слабла, потом и вовсе исчезла.
Постепенно он привык к тому, что один, хотя, поначалу, трудно было. Казалось бы, жили нехорошо, мешала семья ему, а оказалось, что без них труба. Тяжко было!
Только монеты, ставшие причиной всему, стали и его лекарями.
Он садился за стол, вынимал планшетки и... все болезненное и страшное уходило в сторону, отпускало его.
Он ожесточился. Годы шли, и вина его казалась все меньше и меньше, а наказание за нее непомерно тяжелым.
– За что вы со мной так, – спрашивал он у стен и потолка, – за что?
Он возненавидел квартиру, в которой жил, где все напоминало ему о жене и сыне. К тому же квартира была огромной для него одного. Он перебрался в одну из комнат, запустив остальные, но легче не было. Его навязчивой идеей стало поменять жилье.
Однажды, покупая коллекцию у знакомого, уезжавшего в Германию, он обратил внимание, что тот достает монеты, заходя целиком в платяной шкаф. Его это удивило.
Хозяин, заметив его удивление, показал ему сейф, вделанный в стену, как раз позади шкафа. Это Михаилу Николаевичу очень понравилось.
– Мне бы такой, – позавидовал он.
– Только вместе с квартирой! – ответствовал хозяин.
– Согласен, но тогда и вместе со шкафом!
Шутки шутками, а продажа состоялась. То есть, как бы не продажа, а сложный обмен, в результате которого Михаил Николаевич стал владельцем и квартиры, и сейфа, и солидной доплаты за свою трехкомнатную.
Так теперь и жил. Время шло...
* * *
Прошла неделя. Хворь потихоньку отступала. Сначала упала температура, потом постепенно прекратился кашель.
Михаил Николаевич уже не лежал в постели и вполне себя обихаживал. Сил, конечно, было маловато, да и с питанием было плохо.
В конце концов, он, все-таки, выполз из дома и дошел до ближайшего магазина. Там и отоварился. Не до экономии было. Ноги бы не протянуть.
Вернее, он об экономии этой даже не вспомнил, покупая продукты, баловал себя сверх всякой меры. Оказалось, что в этом тоже есть своеобразное удовольствие. На улице он встретил своего заочного знакомца-"бомжа" с собакой на поводке. Пес был породист и ухожен.
– Вот, приятелем обзавелся, – решил Михаил Николаевич и ему стало завидно.
Доставив себя с продуктами домой, он почувствовал себя уверенней.
Он снова стал широко общаться с коллекцией, наконец-то классифицировал те злополучные Анны. Выходило, если смотреть по каталогу Полуйко, то все эти монеты можно было смело класть в коллекцию, ибо все они. Хоть незначительно, но отличались от имеющихся у него. Только Гедлингеровская Анна сразу заняла свою ячейку в планшетке. А остальные… впервые, он не знал что делать. Да и монеты, откровенно говоря, внушали ему антипатию.
– Зачем мне такие мелкие разновидности, – думал он, рассеянно перебирая монеты руками.
– Но, с другой стороны, они уже есть!
Можно, конечно, было их продать, как и собирался он сделать с самого начала. Отобрать те, которые сохранней его экземпляров, заменить, а все ненужное продать. Просто и ясно. Но душа коллекционера протестовала.
– Пусть полежат, пока, а потом видно будет. Глядишь, и обмен какой-нибудь подвернется.
Но, почему-то мысли об обмене, о любом общении с себе подобными, пугали его. Он больше не хотел видеть кого-либо, разговаривать, пожимать руки, улыбаться.
Он хотел покоя, смутно понимая, что покоя не будет.
А будет тяжелая железная дверь, огораживающая его от всего мира, решетки на окнах. То есть будет такая же тюрьма, как и та, которую он чуть не уготовил сыну. И не выйдет Михаил Николаевич из нее никогда, ибо это – его тюрьма! И заточил он в нее себя сам! И нынешнее положение свое и считает он истинной свободой.
А может это и так, ибо в страшном нынешнем бытии, среди мерзкой суеты этой обидной жизни, он живет в своем, придуманном и взлелеянном мире. И не нужен ему другой.
Только иногда, по ночам, когда будут мучить бессонница и мысли о душе, он будет метаться и спрашивать:
– Для кого?
Кто ответит ему?
--------------------------------------------------------------------------------
[1] Орловик – рубль Петра Первого с орлом на аверсе. Чеканился в 1718-1721 годах.
[2] Матросик – рубль Петра Первого особого типа 1722-1725 годов.
[3] Молодой Петр – рублевик Петра Первого ранних 1704-1714 годов. С "молодым" портретом императора.
[4] Солнечник – рубль 1724-1725 годов с солнцем посреди монограммы оборотной стороны.
[5] Юбилейный рубль 1914 года, посвященный столетию Гангутской битвы.