Geum.ru

Леонид Кондратьев товарищ ссешес

Вид материалаДокументы
Подготовленный холст
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   21
Глава 11

ПОДГОТОВЛЕННЫЙ ХОЛСТ


05.08.1941 г. Примерно два часа ночи


Серебристый ночной полумрак расцвечивало тепловое зрение, из сумерек выступали светящиеся пятна палаток и яркое солнце небольшого костерка. Силуэты часовых, находящихся в секретах, просвечивали сквозь наполненную тьмой листву. Поползли медленные, ленивые мысли, сопровождающие рассеянное блуждание взгляда: «Хорошее размещение, и не скажешь, что хумансы». Неслышной тенью проскользнув за периметр поляны и в очередной раз кинув прощальный взгляд на оставленное сонное царство, дроу не смог не отдать дани уважения профессионализму прибывших гостей. Множественное перекрытие секторов ответственности и удачное расположение секретов позволяло если не избежать ночных неприятностей, так многократно снизить потери. Во всяком случае, возникшее было детское желание (основанное на воспоминаниях одной очень веселой ролевки и пары десятков вызвавших мерзкую дрожь наслаждения полуразмытых сцен, явно не принадлежавших ранее человеку и промелькнувших в памяти) подкрасться и нарисовать спящим дополнительные улыбки — хоть углем, а хоть и острой сталью — внезапно исчезло.

Через полчаса скольжения по ночному лесу, наполненному величественными звуками теплой летней ночи, дроу вышел на небольшую полянку — скорее, даже просвет, заросший мелким кустарником, в котором человеческая часть памяти моментально распознала шиповник. Тяжелые, наливающиеся серебристой темнотой ночи бутоны, распространяющие вокруг умопомрачительный аромат, длинные, усыпанные скрытыми в тени листьев колючками плети и свет четвертинки луны, выглядывающей из одеяла облаков, — все это создавало ощущение нереальности происходящего. Особенно если учитывать невозможность цветения шиповника в августе. Подойдя к темной, неподвижно застывшей в окружении кустарника фигуре, Ссешес опустился рядом с ней на колени и тоже подставил лицо лунному свету, глубокими вдохами заставив себя погрузиться в тишину и кристальную чистоту ночи, оставив все неприятные мысли где-то вдалеке…

— Ну и как тебе этот рыбак, Глава? Думаешь, зря он о рыбалке говорил? Рыбалка — дело сторожкое… вдумчивое. Он и на охоте выстрел зря не потратит, и подранка не оставит. Такие на мелочь не размениваются… А ты дичь знатная, трау… — (Чуть вздрогнувший от внезапно раздавшегося голоса Духа Чащи дроу прикрыл глаза и, пробежавшись по воспоминаниям сегодняшнего, казавшегося бесконечным дня, неожиданно хриплым голосом задумчиво произнес:

— Слишком спокойный, слишком уверенный… слишком наглый для хуманса… В иное время и при других обстоятельствах… — при этих словах тело дроу слегка передернулось от предвкушаемого наслаждения, — жаль, что возможный союзник и политические выгоды перевешивают наслаждение танца с ним… Многодневного танца тьмы и стали, достойного войти в летописи Дома…

Мерный шелест листьев, складывающийся в речь, шелестящие, лишенные всяческих эмоций слова, невесомыми лепестками падающие в ночной тиши.

— Медленно снять шкуру захотелось… Правильно вас, трау, детьми тьмы за глаза называли, любители вы этого дела. Только что за картину ты перед глазами этого хуманса рисуешь? Детский рисунок, простые кружева… зачем… неужели думаешь, что он еще не понял и не посмотрел глубже? Хотя подставляешь второй слой личности ты, Глава, виртуозно — даже я иногда сомнения испытываю: вдруг ты на самом деле такой, каким пытаешься казаться…

Шипящий шепот, расцвеченный одновременно яростью и властью, моментально развеял очарование наполненной волшебством и спокойствием ночи:

— Молчи! «Ужас леса», «Прадед черной ели», «Душа гнилой дубравы» — так вроде называли тебя хумансы в своих самых страшных сказках и легендах. Ты же еще помнишь хруст костей человеческих младенцев в корнях… Сладкий вкус стекающей жертвенной крови и это волшебное ощущение полной власти над попавшим в твои владения хумансом…

Откинувшийся назад дроу устремил немного расфокусированный взгляд в безбрежную глубину ночного неба, тихо и доверительно продолжил:

— Пусть все идет как идет… Неужели тебе не интересно развитие этой смешной истории под названием жизнь? Это же ваше любимое времяпрепровождение — наблюдение за проносящимися табуном диких коней событиями. Так что пока не вмешивайся, если только… не маленький… сам разберешься. А пока тебе задание — после похода к нарисованной тобой картине нужно будет заняться другими ближайшими источниками. Подготовь список. Пока мэллорны вырастут, я сам зазеленею, да и знаешь, что может сделать толпа хумансов с топорами. Так что, пока наши гости будут уверены, что они знают наше слабое место, нам надо запустить столько источников, сколько есть в нашей досягаемости, — и знать о них хумансам совсем не обязательно. А там и мэллорны подрастут.

— Понял, Глава. Будет сделано…


5.08.1941 г. День


Передвижение по густым лесам Западной Белоруссии имеет несколько особенностей. Например, только после ирригационных работ, выполненных в послевоенные годы, большая доля болот просто перестала существовать или превратилась в лесные озера — следы торфоразработки. А в описываемый момент времени покрытые густым, практически непролазным лесом аллювиальные холмы и небольшие возвышенности, частым гребнем пересекающие протяженные заболоченные участки местности, представляли собой мрачный и запутанный лабиринт. Нет, с самолета все это выглядело очень красиво. Под крылом плыли живописные участки леса с перемежающимися лиственными и хвойными деревьями, радостные ярко-зеленые поляны, окруженные густо-зелеными жабо из ивняка и молодой поросли деревьев. Но стоило только спуститься с небес на эту грешную землю, как все очарование моментально пропадало. Живописные рощи при пристальном рассмотрении оказывались заросшими ельником и заваленными гниющими стволами непролазными чащобами. Радостные поляны, так привлекающие взгляд наблюдателя своей зеленью, вблизи влажно улыбались многочисленными открытыми бочажками и вдобавок могли даже произвести парочку звуков, заставив праздного туриста покрыться слоем крупных мурашек, геологи, кстати, до сих пор спорят о механизме воспроизведения болотами этих низкочастотных, вызывающих чуть ли не генетический страх булькающих рулад. Вдобавок окружающие эти практически бездонные врата в преисподнюю, бывшие когда-то системой разветвленных древних озер, миленькие, радостные кустики вблизи оказывались чудовищным переплетением ветвей, корней и встречающихся в самом неожиданном месте плетей ежевики. Нет, участки нормальной местности в данном районе тоже встречались, например, иногда в болота врезались пологие гряды, на которых то ли волей природы, то ли после скоротечного лесного пожара осталась только небольшая шапка зелени. Вот в таких неожиданных местах иногда и можно было встретить следы жизнедеятельности человека. Например, как в данном случае — немного покосившийся сарай, подпертый с одного бока слегами, и практически незаметная, причудливо огибающая стволы редких сосен тропинка с разбросанными на ней редкими кляксами подорожника. Если бы заинтересованный наблюдатель проскользил взглядом по этой тропинке, еще неделю назад он мог бы уткнуться в маленький, аккуратный хутор из пяти домов, стоящий практически на самом берегу болота, в одном месте, кстати, стараниями свиней и ребятни превращенного в аналог небольшого, но очень грязного озерца. Хаты из потемневших от старости бревен, сараи, улыбающиеся небу радостными светлыми соломенными крышами. Чуть покосившиеся плетни с обязательными надетыми на колья треснувшими крынками — этот как будто сошедший с кадров кинохроники хуторок был стерт, сметен с лица земли небрежной кистью какого-то гигантского существа. Во всяком случае, именно такой вид открывался на месте его расположения с отстоящего на полтора километра лесистого болотного острова. На выцветшем от жары склоне гряды, обращенном к болоту, выделялся странный мазок коричнево-зеленого цвета, начинающийся где-то в середине окружавших хуторок огородов, забирающийся в глубину темно-зеленого травянистого болотного моря примерно на четыреста — четыреста пятьдесят метров и постепенно утончающийся. Выемка — болотное окно, заполненное коричневой жижей и постепенно переходящее в буквально выеденное в береге углубление, на месте которого еще недавно находились деревенские дома.

Выдвинувшийся по знаку Иванова передовой дозор осторожно перебрался на сторону когда-то существовавшей вески и тихо растворился в подступившем к огородам сосняке. Подождав условного сигнала, основная группа последовала по уже проторенному пути. Выйдя к резко обозначенному краю воздействия, настороженные необычностью окружающего пейзажа люди остановились. Из-за спины оценивающе окинувшего взглядом остатки хутора Иванова со скучающим видом вышел дроу и, тихо ступив на съеденный чем-то грунт, наклонившись, зачерпнул полную горсть странной, разбавленной густой болотной жижей массы. Некоторое время тишину нарушали только дыхание собравшихся и влажные шлепки сочащейся между черными пальцами жижи.

— Чем это так? Что от домов только огрызки печей остались. Да и ограды как ножом срезало.

— Алхимграната, средство, применяющееся только для уничтожения укрепленных районов и цитаделей противника. Металл, органика, камень — все едино… Поживы некромантам в зоне действия этой мерзости не остается. Ну вот, Николай, сын Антона, это и есть место упокоения моих воинов, любуйся… — Одним стремительным движением стряхнув оставшиеся на ладони следы жижи, дроу отступил в сторону сохранившегося плетня и с усталым видом облокотился на него, устремив задумчивый взгляд куда-то в середину уходящего в болото странного химического ожога.

Иванов медленно огляделся. Негромко присвистнул:

— Однако… Весело вы воюете. У нас в свое время и за меньшее военными преступниками становились.

— Обычно алхимграната такого покрытия не дает. Видимо, дело в низком уровне магического поля. А во время войн обычно творят такие вещи, по сравнению с которыми вот это покажется детской игрушкой.

— Вы, Саша, учтите — у нас народ подобные зверства на войне не понимает. И не любит. Думаете, зря старшина немецкие штыки с пилами потопил? — Иванов медленно растер в пальцах щепоть красного порошка — все, что осталось от кирпича. Недовольно прянув ухом, Ссешес медленно вынул из ножен нож примерно на три-четыре сантиметра и так же медленно задвинул. Иванов безразлично скользнул взглядом по ножу, сместился чуть в сторону, присел, что-то разглядывая. — А подпол-то сохранился! Не для наших лесов ваш нож, Ссешес Сабраевич.

Имя прозвучало безукоризненно — как у настоящего дроу.

— Подземное укрытие? Тут? Интересно… — Дроу с заинтересованным видом посмотрел на обследуемое Ивановым углубление в грунте, скрывающее в своей глубине истончившиеся до пергаментного состояния доски и месиво из практически распавшихся крынок и кувшинов с соленьями. И, поправив ножны, добавил: — Так жало не для леса и делалось.

— Куркуль тут жил, однако. Теперь бы в нижний погреб глянуть… — Выпрямившись, Иванов отряхнул руки. — Да и на огороде погребок должон быть… — Неспешная развальца Иванова только гляделась медленной. Возле оголовка погреба он оказался как бы и не первым.

Обведя взглядом вход в только что обследованный погреб и обнаруженный разведчиками оголовок обычного деревенского погребка, Ссешес с задумчивым видом выдал кусок мысли, внезапно промелькнувшей в его буйной головушке:

— Вот если бы еще и подземный ход был, да чтобы уводил подале… Да что теперь… — Отвернувшись от окружающих, дроу пристально прислушался к звуку, уже некоторое время висящему на грани слышимости. Звуку работающего автомобильного двигателя. Тихое, едва слышимое шипение, вырвавшееся из глотки насторожившегося дроу — и его добрая, чуть сумасшедшая улыбка заставили Иванова отвлечься от обследования погребка и устремить на Ссешеса изумленный взгляд. И как раз в этот момент со стороны передового дозора раздался крик болотной выпи.

— У нас, кажется, гости… — Иванов чуть ухмыльнулся. — А в погребке… В погребке потом пошарим.

Плавно скользнув чуть в сторону, прикрываясь от сектора наблюдения вероятного противника остовом печи, дроу чуть слышно шепнул Иванову:

— Количество?

И, сняв с фиксатора стрелу, натянул тетиву до легкого щелчка релизера.

Иванов дал отмашку, и группа быстро отошла в лес, заняв позицию так, чтобы отсечь от дороги и в случае боя отжать противника в болото. Передовой дозор, пропустив колонну, подтянулся к основной группе.

— Пока не знаю. Одно точно — это не наши.

В течение буквально полуминуты группа разместилась в леске вдоль дороги, по которой к бывшему хутору двигались цели. А еще через некоторое время подошло охранение. По практически беззвучным командам Иванова бойцы разобрали цели и приготовились к стрельбе. За то время пока бойцы распределялись за стволами деревьев и в складках придорожной растительности, Ссешес отступил в глубь зарослей, аккуратно пристроил колчан за деревом, стал на одно колено и принялся втыкать перед собой стрелы. Пара ироничных взглядов Иванова, брошенных на цацкающегося со своей игрушкой беловолосого, не вызвала с его стороны никакой реакции. Только вот при виде практически незаметной в лесном сумраке фигуры, бесшумно и размеренно подготавливающей свое оружие, в спину чекиста потянуло взявшимся из ниоткуда холодком. Ощущение, которое теперь вызывал этот «трау» или «дроу», как он себя называл, явно стало совсем другим. Так уже случалось несколько раз в разговоре, и, когда беловолосый перемещался в коридоре своего подземного дома, возникло то же самое ощущение чего-то предельно опасного и безжалостного.

«А ведь как маску-то держит, но прорывается, прорывается!» — думал Иванов, нарезая бойцам сектора обстрела и внимательно окидывая взглядом сооружаемый одним из ребят «шлагбаум» из четырех «тридцать третьих», любовно стягиваемых куском телефонного кабеля.

— Миш, докинешь?

Выглянувший из-за прикрывающего его дерева Мишка прикинул расстояние до колеи и немного обиженно буркнул:

— Колесо на выбор, командир.

— Ну городошник! — Иванов коротко улыбнулся. После чего передернул плечами от продолжающего нагнетаться ощущения опасности со стороны Ссешеса, аккуратно сместился влево, как будто случайно контролируя беловолосого. «Черт его знает, вдруг у него крышу сорвет, вон как от него опасностью потянуло».

— Тут мы сами справимся. Вы лучше за дорогой приглядите, чтоб никто не ушел.

В ответ на этот шепот из-под темноты капюшона блеснули красные, вызывающие дрожь буркалы, по какой-то чудовищной ошибке называемые глазами, и капюшон совсем не по-земному, крайне медленно качнулся вперед и назад в растянутом во времени кивке. «Кошмар снайпера! — про себя констатировал Иванов. — Мало того что в масккостюме, так еще устроился в тени, да и двигается слишком плавно. Черт, кто ж его учил?»


Лейтенант крипо Генрих Шимельман с облегчением открыл дверь полуторки и приподнял свое многострадальное седалище с неудобного сиденья проклятой трофейной машины. «Только русские могли додуматься установить в машине с практически отсутствующими рессорами это доисторическое деревянное нечто». Спрыгнув на землю и с наслаждением выгнувшись в явственно хрустнувшей пояснице, Генрих с удивлением принялся рассматривать окружающую местность — хутор, в который они собрались нагрянуть с проверкой на предмет наличия русских партизан, ну и, если честно, дабы захватить парочку поросят и домашнего шнапса, был достигнут, только вот этого самого хутора не было. Разинув от удивления рот, герр Шимельман, как его почтительно называли полицаи из вспомогательного отряда, устремил взгляд на раскинувшуюся перед ним картину: остовы печек и обрывающиеся плетни огородов, следы какого-то явно непонятного воздействия, не похожего на обычный пожар или, например, на следы работы доблестных вермахта или люфтваффе. Впрочем, долго рассматривать раскинувшуюся перед ним картину Генриху не дали, нагнавшая машину пароконная подвода остановилась на расстоянии трех-четырех метров от бампера, и из нее начали выбираться разморенные долгой дорогой полицаи.


Иванов подобрался. Простоватое лицо стало хищным, глаза чуть сузились, верхняя губа приподнялась в оскале.

— Под задний мост, Миша-ань, — почти пропел он. — Фазана — живым. — И чуть нехотя добавил: — По возможности.

Взрывом машину немного приподняло, а находившихся рядом раскидало — частично в мертвом, частично в оглушенном виде. Обе лошади, получившие в непосредственной близости от храпа вот такую вот хлопушку, дружно распрощались с белым светом — одна из-за отсутствия куска черепа и процентов двадцати и так небольшого лошадиного мозга, а вторая из-за прилетевших осколков и ударной волны.

К чести раскиданных и оглушенных взрывом немцев, они хоть и ударились в панику под сосредоточенным огнем пулемета и остального отрядного оружия, короткими очередями моментально срезавшего самые удобные цели, но все равно принялись отстреливаться. По команде оглушенного лейтенанта сразу два бойца и он сам, прячась за остовом полуторки, попытались докинуть до опушки гранаты. Но под фланговым огнем ППД (и самое главное — снайпера!) это было не так уж просто.

Еще два немца, вовремя откатившиеся в небольшой кювет, задорно щелкали из своих винтовок по невидимым в полумраке опушки целям. Запаниковавшие и оглушенные взрывом полицаи, выкинутые несколькими секундами ранее из телеги, легли на пыльную землю дороги, практически сразу перечеркнутые несколькими короткими очередями пулеметчика. Впрочем, один из них, вовремя откатившийся за убитых взрывом лошадей, истерически вопя, пытался резкими рывками передернуть заклинивший затвор винтовки, но пока все попытки были тщетными.

Один из скрывающихся за грузовиком немцев внезапно выпрыгнул из-за капота и резким движением руки направил в недолгий полет гранату, все ту же знакомую по фильмам и историческим фотографиям М-24 — «толкушку». Не успела еще опуститься поднятая в броске рука, как находящаяся сбоку от Иванова беззвучная и неподвижная, до этого расплывшаяся на фоне растительности фигура с какой-то мистической грацией резко и вместе с тем незаметно вскинула свой странный лук, и с высверком пробившего каску наконечника в голове гитлеровца возникла стрела. Отняв лицо от приклада, Иванов внимательно посмотрел на опять застывшую неподвижно фигуру, но внезапно раздавшийся взрыв не долетевшей до опушки гранаты заставил его пригнуться, а склонившуюся в тени кустов фигуру покрыться густеющим прямо на глазах облаком черного не то дыма, не то тумана, искажающего пропорции и скрывающего и так незаметного дроу. Поэтому, услышав громкое чертыхание расположившегося впереди «городошника», Иванов мгновением позже перевел взгляд на так заинтересовавшее Михаила событие и смог увидеть только уже лежащее перед грузовиком тело с торчащей из каски стрелой. Восторженные комментарии Михаила (если перевести их на русский письменный!) означали примерно следующее: он был очень удивлен, что, уже заваливаясь вперед, получивший такой необычный подарок в голову гитлеровец смог сделать несколько неуверенных, вихляющих шагов и только потом, подобно обезглавленной курице, упал без движения перед грузовиком. От этой картины обе стороны на несколько мгновений даже прекратили стрелять, но почти сразу же перестрелка возобновилась с новой силой.

На этом взрыве неприятности не закончились. Несмотря на подавляющий огонь, выбивающий немцев и полицаев одного за другим, из-за кузова грузовика в сторону леса продолжали вылетать гранаты, не давая бойцам Иванова сделать вылазку и прикончить засевшего за импровизированной баррикадой противника. В принципе это продолжалось бы только до того времени, когда обошедший с фланга снайпер смог передернуть затвор своей винтовки, но замершая, безмолвная смерть решила по-другому. Вскинув лук, Ссешес отправил в полет еще одну стрелу, весело мерцающую в воздухе своим кислотным оперением, отправил практически вертикально вверх. И, дождавшись еле слышимого только ему звука, удовлетворенно опустил оружие…

Подождав, пока поднятая взрывами и выстрелами пыль немного уляжется и бурлящий в крови адреналин перестанет окрашивать окружающее в кроваво-красные оттенки (особенность строения глаз), Ссешес уверенным движением убрал лук в колчан и выдвинулся вперед, немного опередив при этом и Иванова, и его бойцов.

Тот самый немец, не добросивший гранату до опушки буквально два-три метра и получивший при этом подарок в виде углепластиковой стрелы с бронебойным наконечником, просто манил проснувшийся пласт сознания ролевика — это же был настоящий немец, собственноручно убитый и, самое главное, еще никем не обобранный. В прошлые ночные прогулки как раз это и составляло вторые по значимости после самого убийства моменты. Выпростав из ножен клинок, дроу подошел к безвольно раскинувшемуся трупу и, неодобрительно покачав головой, перевернул его на спину. Торчащая в небо стрела, прошедшая сквозь металл каски, завибрировала от резкого перемещения. Наступив коленом на грудь немца, Ссешес попытался аккуратно вытащить древко, но, судя по всему, застрявший в черепе наконечник не дал этого сделать: труп только издевательски кивал в ответ на все попытки. Приподняв каску и аккуратно, стараясь не поцарапать древко стрелы, переместив ее к оперению, Ссешес резким ударом расколол лобную кость и стряхнул с освобожденной стрелы уже ненужное украшение.

Воткнув стрелу рядом с трупом, неосознанно обозначив этим границы своей собственности, дроу аккуратно заскользил к машине. Нет, судя по тому, что виднелось в просвете, контроль не требовался, но сам факт такой точной стрельбы навесом и законная гордость, просто распиравшая ушастого лучника, требовали моментального ощупывания и осматривания цели. Обойдя автомобиль, дроу увидел довольно интересную картину — труп, разместившийся на корточках и уткнувшийся растрепанной головой в борт. Картину дополняли сложенные между расставленных колен руки и довольно экстравагантная булавка с ярким оранжевым оперением, пришпиливающая этого жучка прямо сквозь подключичную ямку. Отступив на шаг назад, Ссешес окинул фронт работ взглядом и, грустно вздохнув, занес клинок для удара.

— Ссешес! — Резковатый голос Иванова прорезал воздух. — Оружие тоже надо собирать. И документы посмотрите. Обычно в нагрудном левом.

— Сейчас. — Одновременно с вылетевшим из груди выдохом лезвие врезалось в спину немца, с характерным звуком разрубив ребра и перебив ключицу. От удара труп завалился вперед, практически полностью распластавшись по борту полуторки. «Как глупо!..» — успел подумать Ссешес, услышав тихий щелчок, раздавшийся откуда-то из-под уже распластанного тела немецкого лейтенанта, и вдруг все вокруг окрасилось красным и померкло.

Грохнуло. Иванов резко ушел в перекат и рванулся к полуторке. Взлетевшее нелепой темной птицей тело дроу рухнуло на землю и завалилось на левый бок.