Geum.ru

Прозрения пронизывает широкий круг произведений Толстого 80-х годов разного объема и жанра. Если раньше персонажи были недовольны отдельными своими поступками, то теперь отвергают всю прошлую жизнь – не только собственную, но и того общества, в котором преуспевали. Герои позднего Толстого переживают

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Тема прозрения пронизывает широкий круг произведений Толстого 80-х годов разного объема и жанра. Если раньше персонажи были недовольны отдельными своими поступками, то теперь отвергают всю прошлую жизнь – не только собственную, но и того общества, в котором преуспевали. Герои позднего Толстого переживают прозрение единственный раз в жизни, оно необратимо: «прозревшие» приходят к истине последней, абсолютной. Она открывается человеку в критические моменты существования и нередко завершает не только поиск, но и жизнь. Как единую тему мотив прозрения начинает повесть «Смерть Ивана Ильича». Перерождение героя здесь обусловлено приближающейся смертью, причем автор противопоставляет духовный мир Головина после его морального очищения от скверны пошлости и мир мещан, далеких от сострадания и тем более от прозрения. В рассказе «Хозяин и работник» дано два варианта духовного преображения человека, связанных единством результатов. Третьим этапом в размышлениях писателя явился роман «Воскресение», где прозрение никак не связано с физической смертью героев – оно открывает возможность жить в согласии с новыми принципами. Многообразие вариантов не отменяет коренной общности в решении темы: для Толстого прозрение самоценно и потому никогда не бывает слишком поздним или напрасным. В. Лакшин в книге «Лев Толстой и Чехов» в статье «Судьбы толстовского эпоса», определяя проблематику произведения, находит, что «Толстой общечеловеческие темы любви <...> смерти словно примеряет к жизни человека в современной ему скучной и серой прозаической действительности». Общеизвестно, что после перелома начала 80-х годов писатель переходит на позиции патриархального крестьянства и с этих позиций оценивает жизнь людей высшего и среднего слоев. Эта позиция представляется мыслителю вечной, всечеловеческой. Художественная проза Толстого примыкает к его публицистике. В статье «Так что же нам делать?» он приходит к выводу: «Для того, чтобы помочь человеку, погрязшему в сытой, паразитической жизни, нужно помочь ему изменить миросозерцание. А чтобы переменить миросозерцание другого, надо самому иметь свое лучшее миросозерцание и жить сообразно с ним». В этой работе намечены пути самовоспитания, которые нашли отражение и в повести «Смерть Ивана Ильича», и в рассказе «Хозяин и работник»:«Первое: не лгать перед самим собою, как бы ни далек был мой путь жизни от того истинного пути, который открывает мне разум. Второе: отречься от сознания своей правоты, своих преимуществ, особенностей перед другими людьми и признать себя виноватым». Примерно к этим же выводам приходит прокурор Головин в итоге мучительного процесса прозрения. «Смерть Ивана Ильича» важна «признанием автора за каждой человеческой жизнью исключительной ценности, глубокого смысла и значения».Толстой применяет прием, который потом будет использован им в «Хозяине и работнике»: он делает читателя свидетелем преобразования человеческой души, заставляет его участвовать в этом процессе. Всякий процесс стадиален. Постижение его смысла невозможно без выделения этапов происходящего. В повести Толстого это сделать нелегко: авторское повествование дает иллюзию целостного потока жизни. Выделим условно ряд аспектов совершающегося процесса:

Физическое состояние героя, ход развития болезни; его отношение к окружающим; к себе. Физиологический план передан с беспощадной обстоятельностью. Он не является основным или самодовлеющим, но на протяжении всей повести сохраняет важнейшее значение. Физическая болезнь – причина перемены образа жизни героя. Действие этого первоначального толчка сохраняется на протяжении всего процесса: каждый новый его этап начинается с сообщения об ухудшении состояния героя. Сообразно физическому состоянию меняется отношение героя к окружающим. Сначала происходит озлобление больного на всех, раздражение по поводу чужого здоровья. Затем раздражение Головина трансформируется в прямую ненависть к близким, особенно к жене. Третий этап показывает чувства, которые несравненно выше прежних: герой испытывает отчаяние перед равнодушием окружающих. В VII главе мы читаем, что «главное мучение Ивана Ильича была ложь <…>, совершаемая им накануне его смерти, долженствующая низвести этот страшный торжественный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрин к обеду<…>» (X, 306). Здесь происходит и выделение Герасима как человека, способного к состраданию. Муки героя – результат добровольного отчуждения от призрачных идеалов, которым он служил когда-то, начало постижения высшего смысла жизни. Резкая перемена в конце не может быть понята, пока мы не обратимся к главному – отношению героя к себе самому, к предстоящей смерти и к прожитой жизни. Результаты последних раздумий и дают возможность говорить о прозрении Головина. Этот аспект является наиважнейшим. В нем выделяется 4 этапа: поглощенность физической стороной болезни, догадки о значительности происходящего и попытки уйти от них (глава IV): «Нельзя было себя обманывать: что-то страшное, новое и такое значительное, чего значительнее никогда не было с Иваном Ильичом, совершалось в нем», - пишет автор о переживаниях героя (X, 295). Понимание неизбежности смерти и неспособность ее принять, всеохватывающий ужас, который, как кажется, никуда не уйдет (глава VI). Головин задается вопросом: «И правда, что здесь, на этой гардине, как на штурме, я потерял жизнь? Неужели? Как ужасно и как глупо?» (X, 303). Разговор со своей душой и – как результат – догадка, что «жил неправильно». При размышлении «все эти лучшие минуты приятной жизни показались теперь совсем не тем, чем казались они тогда. Все – кроме первых воспоминаний детства» (X, 314). Очевидно усиление нравственных страданий как итог неспособности принять эту догадку (главы VII –X). Последним этапом на пути к прозрению явилась заключительная борьба между пониманием прокурора, что жизнь – не то и утверждением, что она хороша. Следующее за ней последнее утверждение разрешает и линию отношений с людьми. Слияние физического и психологического факторов в переживаниях Ивана Ильича очевидно. Интереснее и сложнее взаимопроникновение сфер отношения героя к людям и к себе самому. Благодаря своей изоляции, прокурор познает порочность бытия окружающих, потом приходит к осознанию сходства собственной жизни с жизнью остальных, бичует себя и отрекается от суетного прошлого. Неприятие близких сменяется состраданием им. Таков результат прозрения: человек, очистившийся от скверны «приятности и приличности», наделяется чуткостью и состраданием по отношению к людям, жизнь которых отверг. Толстой жалеет своего героя, считает его прозрение самоценным, вот почему в финале умирающий обретает «свет», покой, осознает их как смысл жизни. Итак, если обобщить выводы Ивана Ильича, то они сводятся к обретению идеалов, выраженных Толстым в статье «Так что же нам делать?», написанной в этот же период творчества (1884-1886). Но повесть – в отличие от статьи – передает художественно-объемную картину жизни. При полной определенности позиции писателя она воссоздает и взгляд, противоположный авторскому. Это отношение семьи и приятелей Головина к его болезни и смерти. При упоминании о смерти Ивана Ильича сказано, что «покойный был сотоварищ собравшихся господ и все любили его» (X, 269). Но всем ходом повествования Толстой показывает, что любовь эта усугубляла безликость героя, ибо любили его, здорового и влиятельного, так же, как установившийся порядок вещей. Любили настолько, насколько Головин напоминал им самим «приятных и приличных» людей. Любовь кончилась, как только прокурор выпал из этого круга. Реакция знакомых на смерть Ивана Ильича чудовищна: «первая мысль каждого из господ, собравшихся в кабинете. была о том. какое значение может иметь эта смерть на перемещения или повышения самих членов или их знакомых <…>; самый факт смерти близкого знакомого вызвал во всех, узнавших про нее, как всегда, чувство радости о том, что умер он, а не я» (X, 269-270). Живым непонятно то значение, которое несет в себе лицо покойного. Иван Ильич «очень переменился, еще похудел с тех пор, как Петр Иванович не видал его, но, как у всех мертвецов, лицо его было красивее, главное – значительнее, чем оно было у живого. На лице было выражение того, что то, что нужно было сделать, сделано и сделано правильно. Кроме того, в этом выражении был еще упрек или напоминание живым» (X, 272). Бывшие друзья умершего не могут узрить его духовных открытий. Толстой говорит об этом: «Как раньше тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветера: Кай – человек, люди смертны, поэтому Кай смертен, казался ему (Ивану Ильичу) во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему, так и Петру Ивановичу на помощь пришла известная мысль, что это случилось с Иваном Ильичом, а не с ним и что с ним этого случиться не должно и не может» (X, 301). Перед нами предел того эгоистического отстранения, которое началось с болезни героя и неуклонно росло по мере ее прогрессирования. Лишь сын Вася и Герасим испытывают к больному острую жалость и сострадание – чувства, в которых он так нуждается, сам уже готовый к всепрощению. Смысл толстовского отношения к «нормальной жизни» «нормальных» людей – безоговорочное осуждение. Авторская позиция выражается и непосредственно («Были в правоведении совершены им поступки, которые прежде представлялись ему большими гадостями», - говорится о юности Головина (X, 278)), и косвенным образом – через композицию произведения. Сюжетная последовательность не соответствует естественному ходу событий. Повесть открывает эпизод, где чиновники в перерыве судебного заседания прочитывают в газете известие о смерти прокурора. Затем следует описание усопшего, исполненное той значительности, которая противостоит мелочности живых. Новый контраст корректирует установившуюся оппозицию. Развертывается рассказ о бессмысленной жизни Ивана Ильича до момента болезни. Следующим элементом повести является рассказ о недуге и духовном прозрении героя, причем автор тонко дает прочувствовать состояние Головина. Произведение заканчивается смертью главного героя после постижения им высшей истины – «жить нужно с богом, светом» (X, 303). Изменение хронологической последовательности эпизодов предпринято, чтобы в строго объективном повествовании «просвечивало» авторское «субъективное начало» (М. Еремин). Поначалу мы чувствуем, что вершится суд над судьей. Его творит мнение товарищей. Создается мнение, что прокурор, бывший другом таких ничтожных людей, сам во многом схож с ними. Так и оказывается. Но как в таком случае соотнести с суетной жизнью Ивана Ильича строгую и осмысленную печать осуждения на его лице? Автор заставляет читателя задуматься и далее уже ведет трагическое повествование о причинах и результате перерождения человека – процессе, который все более отделяет страдальца от тех, кто остается в пределах привычного бытия. В обрисовке цепляющихся за эгоистическое спокойствие людей Толстой использует прием «срывания масок». Автор фиксирует несоответствие чувства и поведения, речи Петра Ивановича: «Петр Иванович знал, что как там надо было креститься, так здесь нужно будет пожать руку, вздохнуть и сказать: «Поверьте!» И он так и сделал» (X, 273). Почти комически описывается борьба с вещами, которые мешают «приличным людям» произносить намеченные речи и играть отведенные роли. Такой сложномозаичный прием позволяет Толстому ярче изобразить психологию «приличных людей». Выявлению авторской позиции служат и тонкие стилистические приемы. Одним из них, по М. Щеглову. является использование постоянного эпитета «приятный и приличный» для выделения негативного явления. Необходимо подчеркнуть и стилистическую роль французского языка, слова которого звучат фальшиво и жестоко при обращении к умирающему, для осуждения Прасковьи Федоровны: « - Что ты, Ean?» (X, 300).Безоговорочное осуждение – общая тональность изображения тех сторон действительности, которые противостоят процессу прозрения героя. Какова же направленность этого осуждения? Вопрос этот мог бы показаться ненужным, если бы не выводы исследователя, предложившего одно из самых глубоких истолкований повести Толстого. Марк Щеглов в статье «Повесть Толстого «Смерть Ивана Ильича» утверждает: «Иван Ильич может быть истолкован как представитель человечества вообще, которое зашло в тупик, но эта тенденция привела Толстого в сторону сильнейшего реализма, разоблачения качеств именно буржуазной психологии, быта, морали». Этой же концепции придерживается Б. Тарасов в работе «Крах буржуазного сознания в повести Л. Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича». Думается, что сфера изображения в произведении не ограничивается буржуазностью. Сила ее реализма волнует современного читателя, так как «Смерть Ивана Ильича» имеет общечеловеческое значение и впредь будет важна для людей, пытающихся найти смысл жизни, избежать бездуховности. Исследователь утверждает, что смерть героя «тем более бессмысленна, что венчает собой бессмысленную человеческую жизнь». Финал, венчающий весь процесс, - обретение «света» - кажется М. Щеглову неубедительным: «вспышкой света там, где была одна кошмарная тьма». Но именно в описании этой вспышки света усматривается авторская убежденность в том, что совершающееся в конечном счете оправдано.

На мой взгляд, смерть героя имеет глубинный смысл для живых. И пусть окружающие пытаются не замечать укор, словно застывший на устах усопшего, читатель не может оставаться равнодушным к судьбе героя и невольно начинает анализировать собственную жизнь. Надпись на брелоке Головина, бывшая пошлой новинкой, разрастается до масштабов символа: «помни о смерти», чтобы жить всеми силами души. Рассказ «Хозяин и работник» трактует ту же – центральную для позднего Толстого – мысль о прозрении на ином жизненном материале. Название выдвигает в центр повествования двух героев – людей разных социальных положений, с непохожими устремлениями. Экстремальная ситуация объединяет их, подводя к близким выводам. Композиция рассказа проста: в отличие от повести «Смерть Ивана Ильича» здесь нет каких-либо хронологических сдвигов. Мы знакомимся с героями, их устремлениями, установками. Далее идет повествование о переломном моменте в жизни хозяина и работника – неудавшемся путешествии и ожидании гибели.

Заканчивает рассказ эпилог, кратко сообщающий о конце Никиты. Следует особо отметить характер взаимоотношений героев. Поначалу они строятся в соответствии с имущественной градацией и соответствуют положению хозяина и работника: «Василий Андреич был искренне уверен, что он благодетельствует Никите: так убедительно он умел говорить и так все зависящие от его денег люди, начиная с Никиты, поддерживали его в этом убеждении, что он не обманывает, а благодетельствует их» (XII, 153).

Брехунов не вызывает симпатии читателя: весь его кругозор, антипатии и привязанности определяются словом «хозяин». Брехунову присущи корысть, упрямство, стремление достичь своего любой ценой – он, по сути, является виновником трагического случая. В отличие от повести «Смерть Ивана Ильича» в рассказе события развиваются стремительнее. Быстрее совершается и прозрение героя: дело в том, что сокращены промежутки между полосами жизни и смерти Брехунова. Хозяин настолько преисполнен энергии, выступающей в форме агрессивной активности, что мысль о возможности близкого конца не приходит ему в голову даже тогда, когда ситуация становится опасной. Находясь на грани смерти, «он лежал и думал: думал все о том же одном, что составляло единственную цель, смысл, радость и гордость его жизни, - о том, сколько он нажил и может еще нажить денег, сколько другие, известные ему люди, нажили и имеют денег <…>, и как он, так же, как и они, может нажить еще очень много денег» (XII, 179). Деньга стали для Василия Андреича мерилом всего сколько-нибудь значимого. Даже сына хозяин называет не иначе как «наследник». Близость смерти не осознается, поскольку она перечеркивает все «деловые» планы Брехунова. Жизненный эгоизм героя заглушает здравый смысл: это сближает Василия Андреича с прокурором Головиным. Брехунов тоже переживает процесс прозрения, хотя гораздо более динамичный. Толчком к прозрению в случае с «хозяином» вместо болезни выступает страх. Он приходит не сразу. Необходимость ночевки в поле Василий Андреич воспринимает всего лишь как досадную неприятность. Он жалеет о своем упрямстве только из боязни, как бы не перехватили рощу. «Кабы знать, ночевать бы остаться. Ну, да все одно, доедем и завтра <…>. В такую погоду и те не поедут», - думал он». (XII, 180). Cтрах овладел Брехуновым только после воя волков, «ему хотелось встать, предпринимать что-нибудь, с тем чтобы заглушить поднимающийся в нем страх, против которого он чувствовал себя бессильным» (XII, 183). Хозяин подчиняется губительной мысли: «Что лежать-то, смерти дожидаться! Сесть верхом – да и марш, - вдруг пришло ему в голову <...>. Ему, - подумал он на Никиту, - все равно умирать. Какая его жизнь? Ему и жизни не жалко, а мне, слава богу, есть чем пожить <…> (XII, 184). Никогда не дремавший в Брехунове «хозяин» решил бросить преданного человека, успокаивая себя мыслью, что собственная жизнь значительнее. Вот высшее проявление эгоизма, приведшее к разрушению личности. Из повествования понятно, что безжалостное решение Василия Андреича продиктовано привычным ходом его мыслей. Он оценивает жизнь человека в зависимости от материального положения. «Роща, валухи, аренда, лавка, кабаки, железом крытый дом и амбар, наследник, - подумал он, - как же это все останется. Не может быть» (XII, 188). Герой меньше озабочен близким концом Брехунова-человека, нежели смертью Брехунова-хозяина. До прозрения еще далеко. Стремясь хоть как-то заглушить в себе страх, хозяин обращается к богу, но вскоре понимает, что «между этими свечами и молебнами и его бедственным положением не может быть никакой связи» (XII, 188). Он осознает свое лицемерие; и в самом этом понимании прогресс: Брехунову начинает открываться безмерность его одиночества. Оно сливается с чувством страха, и вершиной муки оказывается момент, когда потерявший лошадь Василий Андреич видит чернобыльник. Эта богом забытая одинокая трава становится символом одиночества и тоски. Пожалуй, хозяин видит в чернобыльнике свое отражение. Ужас одиночества сильнее страха смерти. Это знаменует собой перемену отношения хозяина к работнику. Вернувшись к оставленным саням и Никите, Василий Андреич испытывает небывалое бескорыстное счастье. Теперь усилия Брехунова будут направлены на спасение того, «другого», без которого он пережил ужас одиночества. В хозяине зреет чувство вины перед Никитой. Это становится возможным, благодаря тому, что Брехунов осознал ценность человеческого соседства и тем самым в экстремальной ситуации возвел человеческую жизнь в ранг самых дорогих ценностей. Он «принялся выгребать снег с Никиты и из саней <…>, толкнув Никиту, лег на него, покрывая его не только шубой, но и всем своим теплым, разгоряченным телом» (XII, 190). Сочувствие работнику, разделившему с Брехуновым беду, делает невозможное: из человека, уверенного в своей правоте, затем из беспомощного дельца, в трудной ситуации передавшего инициативу в руки Никиты, которым пренебрегал. Василий Андреич перерождается, он проникается христианской любовью к ближнему, заряжается осмысленной энергией во имя его спасения. Таким образом, результат прозрения опережает само прозрение как итог духовного перерождения Брехунова: действия хозяина во имя спасения Никиты продиктованы теми открытиями, которые Василий Андреич совершит после своего гуманного поступка. Еще не отвергнув сознательно прошлую жизнь, он начинает новую, в которой накануне смерти делает добро, зная, что в привычном для хозяина смысле оно не окупится. Но Брехунову суждено постичь больше: Никита – спасение его души. Умирая, хозяин «понимает, что это смерть и нисколько не огорчается этим. «Жив Никита, значит, жив и я», - с торжеством говорит он себе» (XII, 192). В этих словах и заключается главный смысл прозрения героя. Новые духовные ценности обретены прежде, чем повергнуты старые, тогда как в повести последовательность обратная. В рассказе, на мой взгляд, Толстой дал герою возможность не только найти истину, но и действовать согласно ей. Этим и может быть объяснена последовательность и динамика в развитии фабулы произведения. С высоты новых ценностей старое отрицается Брехуновым без муки, уходит без сопротивления: «ему трудно понять, зачем этот человек, которого звали Василием Брехуновым, занимался всем тем, чем он занимался. «Что ж, ведь он не знал, в чем дело, - думает он про Василия Брехунова. Не знал, как теперь знаю» (XII, 192). Хозяин настолько отстранен от прошлого, что и о себе прежнем думает в третьем лице, словно о постороннем человеке. Он имеет право на оправдание прошедшей жизни, которая стала чуждой «новому Брехунову». Как и Иван Ильич, Василий Андреич уходит без страха, ибо ожидает покоя. Но если для Головина прозрение явилось результатом долгих физических и нравственных страданий, то Брехунов «прозрел» в одну ночь – ровно столько ему отпущено до смерти. В Никите, напротив, словно начисто отсутствует жажда жизни. Он теряет семью, работает за гроши, пропивает последние сапоги, а потом все начинается сначала. При явном осуждении Никиты окружающими и им самим очевидна авторская симпатия к герою: работник не просто смирен – он ласков с людьми и животными. Никита изначально добр. Если вначале воля в нем не проявляется, заведомый обман хозяина работник принимает как должное, полагая, что «надо жить, пока нет другого места, и брать, что дают» (XII, 153), то впоследствии мужик оказывается способен на волевые решения: в гостях отказывается от водки, в поле инициативу и ответственность в принятии решений берет на себя. Лишенный активности Брехунова, Никита по сути жизнеспособнее хозяина. Автор намечает причины этой жизненности. Прежде всего, это близость к природе, порождающая особого рода терпение. «Он, как и все люди, живущие с природой и знающие нужду, был терпелив и мог спокойно ходить часы, дни даже, не испытывая ни беспокойства, ни раздражения» (XII, 184), терпение это сродни стоицизму: Никита привык к ударам судьбы, научился стойко переносить их. Самое же важное – своеобразная философия работника: мужик настолько привык к хозяину, что «чувствовал себя всегда <…> в зависимости от главного хозяина», зная, «что хозяин этот не обидит» (XII, 185). Вот где кроется причина отсутствия жизненной энергии: в вере, что им управляет воля бога. Никита, брошенный Брехуновым, положился на волю судьбы, «умирал он или засыпал – он не знал, но чувствовал себя готовым на то и на другое» (XII, 166). Брехунову суждено было умереть, отбросив прежние идеалы и проникнувшись верой в бога Никиты, ибо этот бог – бог каждого человека, его совесть. Этот бог позволил Никите в ожидании конца «отдаться тем воспоминаниям, которые сами собой приходили в голову» (XII, 185). Но вера в высшее божество принуждает работника оправдать и все свои недостатки, которые он ощутил в ожидании смерти, волей господней. Эта философия не позволила мужику «прозреть» абсолютно: после выздоровления Никита живет по-прежнему. Но, по Толстому, вера Никиты, несомненно, позитивнее. Не являясь хозяином своей жизни, служа верховному господину, работник служит добру. Он всегда, по мысли автора, готов был к испытанию и в критическую минуту еще раз убедился в правильности своих жизненных установок. Вера не только позволила Никите примириться с неизбежностью смерти, но в последующем стала источником примирения с семьей. В рассказе - в отличие от повести – вообще нет безусловного антагонизма героев. Название намечает соединение. Его реализует финал отношений героев. Возможно, единство обусловлено тем, что Брехунов и Никита – при разнице их положений – люди, идущие от одного корня, воспитанные земельным трудом. При различии повести и рассказа важно отметить их идейную близость: оба произведения говорят о великом смысле душевной работы, о ценности человеческого прозрения. Прозрение заключается в обретении сознания божественного предназначения после отказа от ложной жизни; в силу этого оно имеет глубинный смысл.

Обратимся к смыслу прозрения героев Толстого. При сопоставлении результатов душевной работы Головина и Брехунова выявляется много общего. Каждый из персонажей проходит 3 стадии душевной жизни:

ПЕРВЫЙ ЭТАП – спокойная самодостаточная жизнь до кризиса – одинаков у обоих героев. Несколько расходится характер прозрения Головина и Брехунова на ВТОРОМ ЭТАПЕ: для Ивана Ильича это мучительная длительная работа сознания, для Василия Андреича – почти мгновенный перелом в мировоззрении, но от этого не менее критический. Такое несходство объясняется не столько различием героев, сколько экстремальным характером второй ситуации: события разворачиваются динамично и в итоге стремительнее происходит постижение истины.

РЕЗУЛЬТАТ ПРОЗРЕНИЯ героев анализируемых произведения ОДИНАКОВ: постижение высшей истины «жить надо с богом, светом». Данный результат заставляет думать, что автор заставляет героев приложить нечеловеческие усилия в отвержении прежней жизни, в поисках жизненного кредо (пусть и на грани смерти), умиротворения и душевного спокойствия. В обоих случаях результатом самосовершенствования является ощутимый итог поисков – ОБРЕТЕНИЕ ДУШЕВНОГО РАВНОВЕСИЯ. Несмотря на различия в социальном положении, мировоззрении и идеалах, перед лицом небытия оба героя приходят к близким выводам. Этим Толстой подчеркивает ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ прозрения, указывая, что единственным средством спасения от духовной смерти является ПОСТИЖЕНИЕ БОЖЕСТВЕННОГО ПРЕДНАЗНАЧЕНИ ЧЕЛОВЕКА.

Толстой выделяет в прозрении, в первую очередь, ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ аспект – вот почему его герои преодолевают одинаковые этапы в поисках смысла жизни. в ГЛАВНОМ ВЫВОДЕ: НЕОБХОДИМОСТИ НЕУСТАННЫХ ДУШЕВНЫХ ПОИСКОВ.