Geum.ru

Павел Торубаров «Эксперимент»

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Павел Торубаров

«Эксперимент»

И опыт, сын ошибок трудных,

И гений, парадоксов друг.

А.С.Пушкин

В Зоне мало мест, где можно спокойно посидеть и отдохнуть. Еще меньше таких, где не надо думать об охране стоянки или о том, как от мутанта спрятаться. Ну, в общем-то, на то она и Зона, чтобы человек каждую минуту был как на экзамене, чтобы каждую секунду доказывал свое право на жизнь…

Костер в старом ангаре на территории бывшего завода «Росток» почти догорел. Несколько сталкеров, расположившиеся возле импровизированного очага, позволили себе немного расслабиться. В их позах не было той постоянной напряженности, без которой немыслим ходок в Зоне. Оружие, хоть и готовое к немедленному использованию, но стояло в пирамиде, а сами сталкеры не выставили караульного. А зачем? Периметр завода прекрасно охраняли бойцы «Долга», за что, собственно, и имели неплохой процент с оборота местного торговца-бармена. Словом, если ты с «Долгом» дружишь, то на его территории можешь смело расслабиться, дать передышку измученному организму, привести в порядок измочаленные нервы.

Судя по всему, собравшиеся у огня были с кланом в хороших отношениях.

Естественно, что возле костра велись разговоры «за жизнь». О чем могут говорить сталкеры? Думаете, о доме и о любимых? Нет, если дом и вспоминался, то обязательно с оговоркой: «мама такую свинину в горшочке делала, да с картошечкой!» А, в основном, говорили старатели о Зоне, о своих удачах и поражениях, о приобретениях и потерях, о выгодах и убытках. Иногда вспоминали анекдоты, бородатые донельзя, но все так же любимые.

-… вот, я и говорю, - один из сидящих у костра последний раз затянулся, опалив усы окурком, и щелчком отправил его в угли, - ходок как надавит, ажно по руке потекло. «Говори, скотина, кто таков!». А сверху голос, такой скрипучий, замученный, ему отвечает: «Да контролер я, контролер!»…

- «А чего молчал?», - прервал рассказчика другой сталкер, подсаживаясь ближе к очагу. – «Дык, я же вообще говорить не умею!».

- Да ну тебя, Жора! – усатый отмахнулся от приятеля. – Такую шутку испортил!

- Какую шутку?! Ты что, Сизый?! Ей лет сто уже, если не больше!

- Все равно, зачем перебил? – было видно, что Сизый не столько обижен, сколько для вида хмурится. – Я тебя перебивал разве?

- Нет. – честно признался Жора.

- Вот! – Сизый, с видом одержавшего моральную победу человека, указал пальцем в потолок. – А ты почему договорить не даешь?

Жора собрался ответить и даже открыл рот, но сказать ничего не успел. Помешала ему темная фигура, которая, взмахнув полами длинного плаща, неожиданно возникла из тени.

- О чем спорите, люди добрые? – спросил человек в плаще приближаясь к огню. В свете отблесков догорающих дров ходоки разглядели визитера.

- А! Моцарт! – Жора встал навстречу гостю и протянул тому руку. – Подходи ближе, садись, угощайся, чем богаты. Мы тут спорим, у кого истории бородатей: у Сизого или в Ветхом Завете.

- У Сизого, однозначно! – Моцарт воспользовался приглашением и уселся возле костра. Как ни странно, но сам Сизый на это замечание не обиделся, а только хмыкнул в растрепанные усы.

Чья-то рука, вынырнувшая из темноты, подбросила в огонь несколько веток, узловато- перекрученных, словно дерево росло возле «Воронки». Вскоре костер разгорелся с новой силой. Моцарт – высокий, худой, с седеющей бородкой и серым лицом сталкер – достал из кармана ложку и вопросительно взглянул на Жору.

- Чем угощаешь, хозяин?

- Как обычно. – Жора протянул гостю две жестянки на выбор. – Тушня коровячья. Хочешь? Есть еще килька, в собственной крови утопшая. «Братская могила» - то бишь. Сто грамм дернешь?

- Сто грамм не стоп-кран: дернешь, не остановишься! – многозначительно проговорил гость. – Давай буренку, рыбу не хочу.

Пока он жевал, под кожей лица бегали тугие комья мышц. Было в этом что-то завораживающее, что-то, что заставляло ходоков молча и не отрываясь смотреть на Моцарта.

Наконец, сталкер насытился и выкинул банку в огонь. Она тут же зашипела горящим жиром. Словно по команде вокруг костра воцарилось оживление. Люди зашевелились, закурили. Моцарт, покопавшись в карманах, вытащил небольшую кружку из нержавейки и чайный пакетик.

- Кыпаточком богаты? – ни к кому конкретно не обращаясь спросил гость.

- А то ж! – с другой стороны костра Сизый протянул закопченный чайник с легкомысленно скошенным на бок носиком. – Только вскипел!

- Спасибочки! – Моцарт аккуратно налил воду в чашку и бросил туда пакетик. Ощутимо запахло жасмином. Потом гость снял крышку и заглянул внутрь чайника. Удостоверившись, что воды еще достаточно, Моцарт передал чайник обратно.

Дождавшись, пока напиток заварится, сталкер осторожно взял чашку двумя руками и принялся чаевничать, щербая и жмурясь от удовольствия. Вокруг огня снова повисло молчание, прерываемое лишь звуками чаепития.

- Он кто? – это совсем еще зеленый новичок-отмычка решился, наконец, шепотом спросить у своего ведущего.

- Моцарт. – так же шепотом, чтобы не услышал тот, о ком речь идет, ответил сталкер.

- А кто он? – новичок все не унимался. – И почему – «Моцарт»? Он музыкант?

- Он истории рассказывает такие, что заслушаешься, поэтому и Моцарт.

- Ничего не понял. – новичок помотал головой, словно назойливую муху отгонял.

- Помолчи лучше, Зяма. Сейчас сам все увидишь! – отмахнулся сталкер от отмычки.

Зяма насупился, но затих, не смея перечить старшему.

В молчании, нарушаемым лишь звуками чаепития, прошло несколько минут.

- Ну, хозяева, спасибо за хлеб-соль! – Моцарт, наконец, выплеснул остатки чая вместе с пакетиком в костер. – Чем отблагодарить за гостеприимство?

- Расскажи что-нибудь! – за всех попросил Жора.

- А что рассказать-то? – Моцарт, чуть прищурившись, посмотрел на сталкера. – Веселое? Или со смыслом? Про то, как «Долг» псевдогиганта по Темной долине гонял, или про «Свободовца» и кровососа? Или, все-таки, такое, чтобы думать надо было?

- Давай со смыслом. – на правах угощавшего решил за собравшихся Жора.

- Ну, со смыслом, значит со смыслом. – не стал упираться Моцарт.

Он неспешно огладил бороду, оттянул ворот грубой вязки свитера, нырнул рукой куда-то глубоко под него, достал толстую тетрадь в обтрепанном коричневом переплете и кисет. Все так же размеренно Моцарт пролистнул тетрадь, до половины исписанную, и вырвал чистую страничку. Тетрадь сталкер убирать не стал, а положил себе на колени. Потом он свернул из листка огромную «козью ножку», раскурил ее, и откуда-то из сиреневых недр ядовито-удушливого дыма начал историю, прерывающуюся иногда сухим перханьем рассказчика.

***

Все вы знаете, господа хорошие, про везучего сталкера Енота. Кто не знает, напомню.

Жил такой сталкер. Я его еще застал. Кличку получил за то, что руки постоянно потирал, будто стирал что-то или полоскал.

Везуч Енот был неимоверно. Что ни Выброс, то он артефакт какой-нибудь дорогущий принесет. А то и два. Я бы, например, на его месте давно бы свалил отсюда, но Енот не уходил. Толи сам не хотел по жадности своей, толи Зона не отпускала.

Скуп был, конечно, Енот, не то слово. Только вот странно: за хабар и оружие с барменом бился он до последнего, а тут же после этого всех в баре поил до поросячьего визга.

Так-то вот.

Откуда везенье у Енота было? Говорят, из дневника. Нашел, дескать, Енот, книжечку волшебную, в которой можно было что-то написать. И это что-то, обязательно, сбывалось. Пожелаешь, например, «Мамины бусы» за порогом бара, вот тебе и на. Только условие одно: нужно было четко и подробно в дневнике описывать, как и что происходит. Нельзя было написать: «я нашел артефакт там-то» - не сбудется. А вот если напишешь: как шел, как веточки приподнимал, как чуть не обгадился от радости, когда увидел, тогда – пожалуйста. Все в лучшем виде исполнится.

Где Енот ту книжку нашел, у кого отобрал, почему на подтирку не пустил и как пользоваться научился, я не знаю.

Словом, Енот богатеть начал. Артефакты сдает, денежки гребет. Сдает-гребет, сдает – гребет. И из Зоны не уходит.

Как-то жадный до денег сталкер Шуля вызнал, откуда у Енота удача. И стал приставать к нему: продай да продай. Обещал любые деньги, процент с хабара, все, что угодно, лишь бы, значит, тот дневник получить. Сколько Енот Шуле не объяснял, что не выйдет у того нифиги, Шуля не отставал. Енот ему, дескать, все богатство только в Зоне использовать можно, за Периметр не вынесешь, иначе сам бы свалил давно, а Шуля знай свое гнет – продай.

Енот от Шули даже бегать начал. Но Шуля-то упертый был, что твой чернобыльский кабан. Решил он, значит, дневник тот украсть. Раз попробовал, не получилось. Два, тоже облом. А Енот к тому времени уже понял, что Шуля не отстанет. И еще Енот сообразил, что Шуля его, в конце концов, тихо где-нибудь прирежет, а дневник себе заберет.

Енот решил с дневником покончить, чтобы, значит, поводов для непотребства не было. Жаль, конечно, дневника-то, но себя еще жальче. Помаялся-помаялся Енот и решил: все, уничтожу нафиг! Но не тут-то было! Что только сталкер с ним не творил: жег, рвал, из автомата расстреливал, взрывал. Даже в «Жарку» кидал! Все попусту. Дневник все у него оказывался. В рюкзаке. Выбросит, значит, Енот тот дневник в Припять-реку, а наутро, глядь, – он в рюкзаке тихо себе лежит. И так каждый раз. Вот, вроде, только пепел сейчас от бумаги по ветру разлетелся, а утром тот дневник опять целехонек. Словом, не смог от него Енот избавиться.

А Шуля, пока суд да дело, от своих мыслей не отказывался. Как-то подловил он Енота и нож к горлу приставил: «Отдавай дневник!» Еноту деваться некуда, отдал. Только попросил последнюю запись в дневнике оставить, чтобы, значит, безбедно потом жить. Типа- в уплату за дневник. Шуля согласился. Енот, значит, запись оставил, дневник закрыл и Шуле протянул. При этом сталкер так сказал: «Не тебе этим дневником владеть, запомни». И ушел.

Шуля, было, за пистолетом потянулся, чтобы Енота кончить, да жадность верх взяла. Охота, значит, было ему скорее себе богатства побольше написать. Дневник схватил – аж руки трясутся, - последнюю страницу открыл, а там запись, Енотом оставленная. Дескать, прознал я сегодня, числа такого-то Рождества Христова, что сталкер Шуля по Зоне очертя голову бежал и в «Электру» влетел.

Шуля в нервы! За пистолет схватился и Енота догонять. Ну, как вы сами понимаете, за камнем его уже «Электра» и ждала. От Шули только тот пистолет остался. А дневник к Еноту вернулся.

Только с тех пор Енота как подменили. Он больше за хабаром в Зону не ходил, благо – денег заработал вдосталь, а тихонько в баре сидел в уголке и что-то в своем дневничке пописывал. И, знаете, стали в Зоне сталкеры гибнуть. Нет, и раньше ходоки, конечно, умирали, но тут-то прямо мор пошел. Что ни день, то аномалия или мутант какого-нибудь ветерана приберут. Причем, гибли те, кто Еноту насолил в свое время. С Блейзером, например, они схрон не поделили. Блейзера кровосос на Кордоне встретил. Гравит, что «Берилл» когда-то у Енота из-под носа перехватил, в «Воронку» попал. Прямо возле Периметра. По частям Гравита потом собирали, да целиком не собрали. Ну, и так далее.

Словом, поняли сталкеры, откуда ветер дует. Хотели Енота на правеж поставить, да он всех опередил. Пропал Енот. После него только тот дневник и остался. Последняя запись там сделана рукой Енота:

«22/08. Сталкеры, похоже, догадались, каким образом я влияю на их судьбу.

Мне страшно за них. Если они отберут Дневник, то кто знает, как повернется жизнь?

Этот Дневник, это порождение дьявола! Он завладел моим разумом. Если раньше я считал, что владею им, то теперь я точно знаю: он владеет мной. Он захватил мои мысли в тот момент, когда я убивал Шулю. Тогда я начал мстить, и Дневник пророс в мою душу. Вернее, как я теперь понимаю, он и раньше жил в ней, с того момента, когда я приписал себе первый артефакт. Теперь, он – мой хозяин, а я его послушный раб. Он шепчет мне, что должно произойти, а я, не смея ему перечить, описываю это.

Но мне осталось недолго: я знаю, что сталкеры сегодня придут за мной. Их расправа будет безжалостной. Я заслужил это, я знаю. Но я слаб и труслив. Я боюсь того, что произойдет. Я боюсь боли, которая последует за моим пленением. Но я не боюсь умирать. Наверное, потому что смерть страшна только для человека, у которого еще осталась душа. У меняя ее нет. И я уже не человек. Я – лишь оболочка, вместилище, футляр, в котором давно уже не осталось содержимого. Дневник нельзя уничтожить, но я унесу с собой его секрет. Ведь просто описать то, что должно произойти, мало. Дневнику этого мало. Надо сделать еще одно дело, чтобы описанное превратилось в явь. Что именно –тайна, которая умрет со мной».

Куда делся Енот, никто не знает. Он просто исчез. Может быть, он застрелился на берегу Припяти, и его труп упал в воду. Может быть, он пошел в деревню к кровососам. А, может быть, он шагнул в аномалию, одну из тех, что расселились на полях между «Ростоком» и Янтарем.

Вот как, оказывается, повернулось-то все: огромная власть, которая была дана сталкеру тем дневником, в конце концов, свела его с ума.

***

Моцарт закончил рассказ. Сталкеры молчали, обдумывая услышанное. Рассказчик с сожалением посмотрел на докуренную «козью ножку» и выкинул ее в угли.

- А ты откуда это все знаешь? – это Зяма не удержался и влез в разговор вперед старших.

- Что «все»? – Моцарт сделал вид, что не понял вопроса.

- Ну… - Зяма помешкал, - Про дневник, про Енота, про запись?

- А-а-а! Вон ты о чем! – рассказчик, вроде бы с облегчением, выдохнул и показал тетрадь, которую на протяжении всей истории прижимал рукой к колену, тетрадь, из которой он выдернул листок для самокрутки. – Так вот же тот дневник. Хочешь – сам почитай. – И Моцарт над костром протянул коричневый томик. – Держи.

Зяма неуверенно вытянул руку, чтобы взять дневник, но тут же ее отдернул. Наверное, в этом виноват был неожиданно высоко взвившийся всполох костра.

- Бери-бери! Что застеснялся-то? – ободрил молодого Моцарт. – Не бойся. Ты же из любопытства просто, да?

- Да… - тихо согласился Зяма и взял дневник. – Из любопытства.

Он листал тетрадь, иногда задерживаясь на какой-нибудь записи. Пока сталкер читал, поворачивая страницы к затухающему огню чтобы лучше видеть, никто возле костра не сказал ни слова, словно пребывали в трансе.

- А ты сам почему дневником этим не пользуешься? – спросил, наконец, Зяма.

- Почему это «не пользуюсь»? – сделал Моцарт удивленное лицо. – Пользуюсь. Сам же видел – самокрутки там, или на другие надобности. Это же неисчерпаемый источник бумаги. Самый ценный, пожалуй, артефакт, что Зона придумала.

- А записи? – Зяма крутил в руках тетрадь, не в силах уже с ней расстаться. – Почему не пишешь в дневнике. Не знаешь как?

- Почему? Знаю. Просто, мне это не нужно.

- А как же…? – Зяма, похоже, совсем запутался.

- А вот так! Меня все устраивает. Я живу, на хлеб с маслом мне хватает. Что еще? – Моцарт огляделся по сторонам, ища пример: - На табак я тоже всегда себе заработаю. А больше мне и не нужно ничего. Все… Если хочешь, могу тебе дневник подарить. Пиши, я расскажу тебе как. Сложного тут ничего нет. Бери, пиши. Может, у тебя получится лучше дневник использовать, чем у меня или Енота. Ну? – Моцарт пристально посмотрел на Зяму. – Берешь?

- Беру! – наконец решился сталкер, будто с обрыва в реку прыгнул. – Что попросишь взамен?

- Ничего не попрошу. Иногда, если только, место вот у костра, да баночку тушенки. И все. Ну? Договорились?

- Договорились. – хриплым шепотом произнес Зяма, подтверждая сделку, и торопливо начал запихивать драгоценную тетрадь в рюкзак. Потом, словно опомнившись, он схватил свои пожитки и побежал куда-то в темноту.

- Эй, сталкер! – ухмыльнувшись, крикнул вдогонку Моцарт. – Завтра вечерком в бар зайди, научу, как записи в дневнике делать!

Сказав это, Моцарт тоже начал собираться. Притихшие ходоки провожали его испуганными взглядами до момента, пока черный плащ не растворился в темноте.

И даже после этого никто не посмел заговорить. Сталкеры молча глядели на переливающиеся чернотой и рубином угли, думая каждый о своем и потягивая чаек. Потом, так же молча, ходоки разбрелись по углам, где собирались коротать ночь.

***

Моцарт миновал пост охраны, махнув на прощанье «Долговцам» рукой. За забором он свернул налево и пошел вдоль бетонных плит. Потом он еще раз сверну, повторяя изгиб наружного ограждения, прошел через выжженную «Долговцами» пустошь от стены метров на сто и нырнул в незаметный овражек, прикрытый ивами. Шагов через двадцать он остановился и негромко свистнул. Из ближайших кустов засвистели в ответ.

- Иди, не волнуйся. – включив налобный фонарь, позвал Моцарт ночную темноту. – Нет никого.

Из кустов вышел контролер – мутант, которого боялись все сталкеры без исключения.

- Ты опять это сделал? – спросил он, увидев довольное лицо человека. – Опять дневник отдал?

- Ага! – весело ответил Моцарт. – Опять.

- Зачем? Ты же лучше меня знаешь, что все это – правда. А если он захочет мирового господства?

- Ну, даже если и захочет? – вопросом на вопрос ответил Моцарт. – Он, пока еще глуп, чтобы описать такое. Ему фантазии не хватит.

- А если он поумнеет? – не отставал контролер.

- Тогда он не захочет. Надеюсь, что так и случится.

- А другие сталкеры?

- А другие к утру моего рассказа и не вспомнят. – Моцарт ухмыльнулся. – Я им в чайник «Черную пыль» подбросил.

- Вот скажи мне, зачем ты это делаешь? Зачем ходишь к сталкерам, зачем им истории свои рассказываешь? Дневник это зачем с собой таскаешь? Ты помнишь, что с тобой было, когда я тебе его дал? Тогда я думал, что он дальше тебя не уйдет. А ты…

- Помню, конечно. – сталкер подмигнул. – Хотелось исправить мир, но не получалось. Потом я понял, что мир только поступками изменить можно, а дневниками и прочим волшебством – нет. Поэтому и отдаю его таким вот юнцам, у которых душе еще не совсем пропащая, чтобы они учились и понимали. А вот ты помнишь, что с тобой было?

- Нет.- мутант враз погрустнел. – Зато я помню, что захотел понимать других людей. Каждого, кого встречу. Наверное, я неправильно сформулировал свое желание, потому что стал тем, что есть.

- И что? Тебя это тяготит? Ты недоволен своим выбором? Ты можешь влиять на сознание людей, помогать им, наставлять на путь истинный. Правда, «истинность» в данном контексте – субъективное понятие. Но все же… Тебе был дан шанс на изменение себя. У тебя была возможность стать чем-то большим, чем просто человек. Ты мог ей и не воспользоваться. И сидел бы сейчас у костра, слушал бы заплесневелые анекдоты и хлебал бы водку. Но ты сделал выбор. Ты решился на поступок. Результат, возможно, и не бесспорен, но ты, хотя бы, попробовал. Пусть и тот пацан попробует, поэкспериментирует. Вдруг, получится? А мы постараемся, чтобы он глупостей не наделал. Кстати, к слову сказать, ты в курсе, что эксперименты над людьми давно запрещены?

- Ага! – контролер покачал своей огромной головой. – Ты это ученым скажи, которые кровососов придумали.

- Учтем их тяжелый опыт? – сталкер улыбнулся. – И будем пытаться найти тех, кого изменить еще можно?

- Ай, Енот, тебя не переубедишь! – контролер махнул рукой. – Ладно, пошли! Дела сами собой не будут делаться.