Geum.ru

«последнего числа – нет…» концепция бесконечности е. Замятина и ее отражение в литературе второй половины ХХ века

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
Е.В. Борода (Тамбов)

«ПОСЛЕДНЕГО ЧИСЛА – НЕТ…» КОНЦЕПЦИЯ

БЕСКОНЕЧНОСТИ Е. ЗАМЯТИНА И ЕЕ ОТРАЖЕНИЕ

В ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА


Замятин весьма точно уловил суть возрастающего конфликта между человеком и эпохой. Новое время требует нового образа мышления, расширения масштабов индивидуального и массового сознания. Конфликт возникает из-за трудности, а порой и невозможности человека «повзрослеть» в масштабе исторического развития.

Путь революционных преобразований, череда миросотрясающих взрывов – вот что такое прогресс, по Замятину. «Революция – всюду, во всем; она бесконечна, последней революции – нет, нет последнего числа… Закон революции не социальный, а неизмеримо больше – космический, универсальный закон» [1], – считает он. Это, может быть, единственный, на его взгляд, непреложный закон, которому не грозит окостенение и превращение в мертвую догму.

В подобном убеждении, надо сказать, содержится известная доля художнического смирения. Замятин очень хорошо представлял себе взаимосвязь творца и его эпохи, а именно вторичность личности по отношению к общему течению истории. Любопытно, что подобное смирение сочетается у Замятина с его дерзким, «еретическим» символом веры. И не только сочетается, но напрямую следует из него! «Мы – пока знаем, что нет последнего числа. Может быть, забудем. Нет: даже наверное – забудем, когда состаримся, – как неминуемо старится все. И тогда мы тоже – неизбежно вниз, как осенью листья с дерева» [2], – признает героиня романа «Мы».

Помимо общего настроения революционной поры Замятину удалось уловить назревающее противоречие между индивидуальным сознанием и необходимостью масштабного, планетарного мышления. Ущербность обыденного сознания становится препятствием на пути к эволюции. Человек вынужден либо «дорастать» до соответствия требованиям нового века, либо остается на обочине прогресса, становится реликтом ушедшей эпохи. У Замятина целая галерея подобных образов: Мамай и Землемер из одноименных рассказов, Мартин («Пещера»), Куковеров («Рассказ о самом главном»).

В «Рассказе о самом главном» (1923) Замятин показывает со стороны этот разрыв: узкий обзор пребывания в дне сегодняшнем, созерцание собственной ограниченной вселенной – и планетарная всеохватность бытия, прозревающая века – до и после описанных событий.

Понимание самим Замятиным времени и пространства в значительной степени обусловлено теорией относительности Эйнштейна. Теория эта в начале века находилась в той стадии освоенности, когда она уже совершила переворот в сознании мыслящей части человечества, но еще не определила изменения сознания большинства. Пройдет время – и ее невозможно будет не учитывать, когда будут строиться все логические, художественные и научные проекты современности. Но пока Замятин – среди немногих, осознавших, почувствовавших и, самое главное, научившихся жить с сознанием того, что «всякое сегодня – одновременно колыбель и саван: саван – для вчера, колыбель – для завтра» [3].

Разобщенность индивидуального и эпохального сознания во второй половине ХХ века приобретает острый, если не драматический, характер. Так, писатели-фантасты А.Н. и Б.Н. Стругацкие в одном из своих публицистических очерков пишут: «Вопросы, еще в начале века казавшиеся праздными или чисто умозрительными, встают ныне на повестку дня рядом с жизненно важными проблемами» [4].

В рамки этой же проблематики укладывается осознание писателями места человека в цепи эволюции. Они не настаивают, как Замятин, на том, что «сегодняшние истины завтра становятся ошибками», однако точно так же убеждены, что будущее вырастает из дня сегодняшнего и отрицает день сегодняшний вместе с теми, кто творит это будущее. Жестоко, но –

«Такова ирония и такова мудрость судьбы. Мудрость потому, что в этом ироническом законе – залог вечного движения вперед. Осуществление, оземление, практическая победа идеи – немедленно омещанивает ее» [5]. (Замятин).

Пожалуй, по мещанству в русской, да и в мировой, литературе не бил только ленивый. Однако в свете прогрессирующей эволюции разговор о мещанстве приобретает поистине планетарный размах.

Для Замятина мещанство – оплот энтропии. Ограниченность, неприятие свободной мысли не только отбрасывает человека на обочину эволюции – она ведет к деградации, моральному одичанию. В рассказе Замятина «Пещера», вспомним, отношение самки (!) Обертышева к Мартину идет от естественного желания оберегать свое семейное гнездо и вырастает в звериную враждебность к пришлецу извне.

К середине ХХ столетия человек реально осваивает новое пространство (космос), расширяет границы познания. В таких условиях мещанин становится не просто препятствием, но камнем преткновения на пути прогресса. Чем ярче и шире перспективы человечества – тем более очевидна инертность человека en masse. Вот наблюдение А.Н. Стругацкого: «На складах ржавеют вычислительные машины, а люди брякают костяшками счетов. Им так удобнее? Нет, привычнее, а привычка, порожденная цивилизацией – это страшно…» [6].

Категорическое неприятие ограниченности любого рода воплощено Замятиным в образе скифа (статья «Скифы ли?» (1918). Писатель не принимает даже конечной цели, итога длительного пути. Разве что в качестве временной остановки. Характерно, что в «Скифах…» появляется мотив пути, сближающий образное представление автора о движении человека, его духовной эволюции (жизненный путь) и о движении человечества по пути прогресса.

В фантастической и постреалистической прозе идея бесконечности развития находит естественное и органичное применение. В 60-х годах ХХ века братья Стругацкие, осмысливая принцип бесконечности развития, приходят к теории вертикального прогресса, которая заключается в том, что человечество, исчерпав востребованные ресурсы своего существования, вынуждено, дабы избегнуть эволюционного тупика, перейти на иной уровень бытия, в другую плоскость, совершить качественный скачок. Так появляются их знаменитые людены, новая ветвь эволюции – но уже не человека в прямом смысле этого слова.

Писатель конца ХХ века Виктор Пелевин смотрит на исторический опыт человечества как на бесконечную смену этапов, принципиально не отличающихся друг от друга. Наследие каждого этапа, в его представлении, скрыто наслоением более поздних достижений культуры и служит резервом исторической памяти, способной проявить себя в определенных ситуациях. От этого – ретроспективный взгляд на историю человечества. Пелевин обращает взор в обратную сторону, снимает шелуху цивилизации и обнаруживает архаические слои: в сознании человека, в государственной идеологии, в массовом сознании.

Принцип, поставленный Замятиным в основу универсального мирового развития, действительно свидетельствует о неизбывной динамике мироустройства. Однако он же оборачивается дурной бесконечностью, поскольку не подразумевает понятия завершенности. Замятин сознательно отходит от категории божественной полноты, божественного совершенства. Для него важнее – путь, а не пункт назначения.

«Поражение, мученичество в земном плане – победа в плане высшем, идейном. Победа на земле – неминуемое поражение в другом, высшем плане. Третьего – для подлинного скифа, для духовного революционера, для романтика – нет» [7], – пишет Замятин в статье «Скифы ли?».

Вот и Стругацкие говорят о том, что созданный ими и так любимый мир Полдня «скорее всего недостижим».

Концепцию вечного стремления к истине, будь она этапом на бесконечном пути или все-таки, вразрез с замятинским пониманием, конечной точкой, очень убедительно и, пожалуй, наиболее полно, домысливает Павел Крусанов: «Желать невозможного… По сути, это позиция человека, ощутившего предел, но отказывающего ему (пределу) в праве быть, позиция человека, не признающего поражений, непобедимого человека, понявшего, что бессилие придает жизни вкус…» [8].

Люди и людены Стругацких, герои Пелевина, великий человек Павла Крусанова… Волей или неволей, все они движутся в бесконечном потоке жизни, которая не стоит на месте. Не стоит благодаря их же энергии и стремлению к чему-то большему, нежели плыть по течению до первой же пристани. Или до первой стоянки в бескрайней степи. Все они одной крови с замятинским скифом.

Примечания

Замятин, Е.И. О литературе, революции, энтропии и о прочем / Е.И. Замятин // Я боюсь. Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. – М., 1999. – С. 95.

Замятин, Е.И. Избранные произведения. Повести. Рассказы. Сказки. Роман. Пьесы / Е.И. Замятин. – М., 1989. – С. 643.

Замятин, Е.И. Завтра // Я боюсь… С. 48.

Стругацкий, А.Н., Стругацкий, Б.Н. Контакт и пересмотр представлений / А.Н. Стругацкий // Собр. соч.: В 11 т. – Донецк. Т.11. – С. 302.

Замятин, Е.И. Cкифы ли? / Е.И. Замятин // Я боюсь… С. 26.

Стругацкий, А.Н., Стругацкий, Б.Н. О настоящем – ради будущего // Собр. соч. … С. 353.

Замятин, Е.И. Скифы ли? … С. 33.

Крусанов, П.В. Легионеры Незримой империи / П.В. Крусанов // Все прочее – литература: сборник эссе. – СПб., 2007. – С. 55.