Приходовская екатерина двенадцать подвигов геракла *

Вид материалаДокументы

Содержание


Приходовская екатерина
1. Немейский лев
2. Лернейская гидра
3. Стимфалийские птицы
4. Керинейская лань
5. Эриманфский вепрь
6. Скотный двор царя авгия
7. Критский бык
8. Кони диомеда
9. Пояс ипполиты
10. Коровы гериона
12. Яблоки гесперид
Действующие лица
Безумная женщина
Чёрный Пастор
Чёрный Пастор
Чёрный Пастор
Генрих Я врач! Я человек, Как ты, как все…Безумная женщина
Чёрный Пастор
Безумная женщина
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3   4


ПРИХОДОВСКАЯ ЕКАТЕРИНА


ДВЕНАДЦАТЬ *

ПОДВИГОВ *

ГЕРАКЛА *

(1995г.) *

*

*

* ИСТОРИЯ

* ДОКТОРА

ФАУСТА

(2005г.)


ТОМСК - 2008

ББК 84 (2Р)6-5

П77


Е.А.Приходовская

П77 Двенадцать подвигов Геракла: поэтический цикл. История доктора Фауста: пьеса. – Томск: Изд-во Иван Фёдоров, 2008.- 90с.


ISBN 978-5-91079-0158-9


ББК 84 (2Р)6-5


ISBN 978-5-91079-0158-9


Приходовская Е.А.,2008

Иван Фёдоров, 2008

Об авторе:

Приходовская Екатерина Анатольевна.

Родилась 3 мая 1984 года в г. Томске.

В 2006 году окончила Новосибирскую государственную консерваторию им. М.И.Глинки по классу композиции (класс проф. Иванова Г.Н.) с отличием и поступила туда же в аспирантуру. Автор и либреттист двух опер («Гуси-Лебеди», по мотивам русской народной сказки, и «БЕГ», по мотивам одноименной пьесы М.А.Булгакова).

Выступает как пианист и концертмейстер. Имеет ряд публикаций в области синтеза искусств: музыки, поэзии и театра.

В 1993 – 94гг. Екатерина являлась вольнослушателем филологического факультета Томского Государственного университета. Под влиянием знаний, полученных ею по курсу «Античная литература» (лектор – доцент, кандидат филологических наук кафедры общего, славяно-русского языкознания и классической филологии Чупина Г.А.), в 1995 году Катя написала цикл «Двенадцать подвигов Геракла». В своём отзыве на это произведение (в 1996г.) Г.А.Чупина отметила: «Книга написана хорошим, удивительно поэтичным языком. Точно найденные сравнения, эпитеты, неторопливость в изложении, чётко выписанные детали напоминают стиль гомеровских поэм. Книга без сомнения должна быть напечатана, она сыграет определённую роль в эстетическом воспитании детей». А редактор журнала «Вестник Международного Сообщества Писательских Союзов», ответственный секретарь газеты «Литературная Евразия», член Союза писателей России и Московской писательской организации Глан Онанян в своей рецензии (1999г.) пишет: «…Считаю, что в лице пятнадцатилетней Кати мы имеем ярко выраженный творческий талант широкого спектра, сочетающий в себе рано развившиеся интеллект, эрудицию и изобразительные возможности… В этой работе нашли поэтическое воплощение все двенадцать подвигов Геракла, и вызывает уважение и даже восхищение, как полно и точно удалось молодому автору совсем иной ментальности проникнуться духом древней Эллады, прочувствовать внутреннее благородство и классическую простоту органики стихийно целостного восприятия мира, столь свойственного античной литературе. Думается, что «Двенадцать подвигов», будучи представлены широкой читательской публике, обретут определённую известность и будут способствовать упрочению литературного имени автора».

Пьеса «История доктора Фауста» написана в 2005 году и является одним из опытов актуального для автора направления – синтеза искусств.

В 2007 году Екатерина окончила Литературный институт им. А.М.Горького (поэтический семинар В.И.Фирсова).

В настоящее время – автор более трёх тысяч стихов и двадцати произведений крупной формы; более 50 публикаций в центральной и региональной печати.

Это – третья книга поэтессы. Предыдущие – два сборника стихов: «Размышления» (1994г.) и «В звездопаде многоточий» (2007г.)

Подробнее с её творчеством можно ознакомиться на персональном сайте: ссылка скрыта

ПРИХОДОВСКАЯ ЕКАТЕРИНА


ДВЕНАДЦАТЬ

ПОДВИГОВ

ГЕРАКЛА


1995


Смелый Геракл, сын Зевеса и смертной Алкмены,
В древних Микенах служил у царя Эврисфея;
Подвигов, храбрых и славных, свершил он двенадцать,
Мир наш избавив от хищников страшных и диких.


*****************

1. НЕМЕЙСКИЙ ЛЕВ

Злобная Гера явилась во сне Эврисфею,
Проговорила: «Мы оба хитры и коварны.
Новый твой раб - сын Зевеса, Геракл могучий;
Должен свершить он двенадцать великих деяний.
Наша задача - его уничтожить скорее.
Царь, ты согласен?» Кивнул Эврисфей, соглашаясь.
«Слушай же дальше, владыка Микен белостенных!
Первый совет мой: отправь его завтра в немею,
Пусть он немейского страшного льва уничтожит
И принесёт его прочную шкуру в Микены».
Молвила так и пропала царица Олимпа.
Утром призвали Геракла к царю Эврисфею...

Шёл, напевая, Геракл на верную гибель.
Солнце сияло, блестели, как слёзы, росинки;
Травы шеплали приветствия сыну Алкмены,
Вслед шелестели деревья листвой молодою,
И овевал тёплый ветер широкие плечи.
Тонкие речки, кокетливо, ярко сверкая,
Вдаль уносили беспечно журчащие струйки,
Бликами солнца играли, шептались с Зефиром;
Щебетом птиц, как лучами, наполнено небо,
Залиты светом долины, поля и лужайки.

Шёл уже месяц без устали сын Громовержца,
И к земледельцу Молорху зашёл по дороге.
Тот лишь узнал, для чего направлялся в Немею
Храбрый Геракл, захотел он барана зарезать,
Дабы почтить этот подвиг. Герой же воскликнул:
«О, не дразни Артемиду! Охота на зверя
Может быть и неудачной! Оставь эту жертву.
Жди тридцать дней. Не вернусь если к этому сроку, -
Сбросишь с обрыва, подземным богам отдавая ;
Если вернусь, принесёшь эту жертву Зевесу.
Жди, о Молорх!» - и Геракл продолжил дорогу.

Логово льва он нашёл, уловив странный запах
Мяса гниющего. Хищник оставил объедки
С трапезы страшной. Сын Зевса пещеру увидел,
Хищник там жил. Тут был вход в его логово. Видя
Выход пещеры, Геракл завалил его камнем...
Лев появился под вечер. Учуяв Геракла,
С яростным рёвом стал бить он хвостом по каменьям.
Стрелами стал избивать его сын Громовержца,
Шкура лишь зверя спасла от жестоких ранений -
Твёрдая, словно железо, стреле не давала
В тело проникнуть. Отбросив ненужные стрелы,
Хищнику горло сдавив, задушил его сильный
Сын Громовержца и ловко содрал с него шкуру...
Ждал земледелец Молорх целый месяц Геракла,
Кончился срок, и барана к обрыву повёл он;
Тут он героя увидел, махавшего шкурой.
«Зевсу барана отдай, он - хранитель мой в битве!
Играми в честь олимпийцев прославь нашу встречу!»


Царь Эврисфей не впустил победителя в город,
Ибо боялся он видеть и мёртвого зверя;
Зевс же убитого льва поместил средь созвездий,
Подвиг отметив и сына прославив навеки.
А для героя служила прочнейшей кольчугой
Шкура чудовища, им побеждённого в битве.


2. ЛЕРНЕЙСКАЯ ГИДРА

Тёмное солнце стояло в зените над миром
И раскалённую Гею лучами палило;
Дикие звери в прохладные спрятались норы,
Птицы дремали в тени под деревьями леса,
Только растенья терпели жару молчаливо.
Хищно и жадно вгрызались лучи в спину Геи,
Остро кололи её, уподобившись иглам...

Вышел правитель Микен на балкон из покоев.
Мрамор повеял со стен долгожданной прохладой,
И поспешил за царём человек с опахалом;
Чашу холодной воды следом вынесли слуги.
Кликнул раба Эврисфей, во дворец приглашая
С вестью тревожной посла из провинции Лерны,
Ждущего несколько суток приёма в Микенах.
Вскоре вошёл к Эврисфею высокий мужчина -
Лет тридцати, но седой, словно старец столетний,
В траурном тёмном плаще и измятом хитоне,
Волосы спутаны, густо посыпаны пеплом.
«Царь!» - тихо молвил гонец после пышных приветствий -
«Вечно ль должны мы таиться, как в подполе мыши?
Долго ль мы будем дрожать от малейшего вскрика,
Мы, в чьём роду ещё не было трусов презренных!
Долго ль бояться за жизни детей, о владыка?»
«В чём ваше горе?» - спросил потрясённый правитель.
«Всё началось незаметно, наивно, невинно...» -
Горько ответил гонец, побледневший внезапно. -
«Были природой обмануты жители Лерны.
Звонкое слышали люди журчанье из чащи.
Вдруг неожиданно там тишина воцарилась...
Но лишь рукою махнули беспечные люди.
Стало то место теперь безобразным болотом;
Мало того - чем прогневали мы олимпийцев? -
Там поселилась гигантская хищница гидра,
Что выползает на свет, когда чувствует голод,
И пожирает людей, проживающих в Лерне...»
Царь Эврисфей отвечал ему внятно, спокойно:
«Будет вам помощь, несчастные, в виде героя.»

Речь Эврисфея была, как и сам он, усталой:
«Должен убить ты, сын Зывса, чудовище Лерны -
Многоголовую гидру, пожравшую многих,
Кто от неё ойкумену пытался избавить...»
Слушал в молчанье герой. Он не понял намёка.

К брату пошёл попрощаться Ификл с Иолаем,
Ибо казалась решённой судьба сына Зевса.
«Здравствуй, Алкид!» - обратился Ификл к Гераклу...
Дальше стоял молчаливо в глубоком смущенье.
«Дядя!» - воскликнул вдруг мальчик, взглянув на героя. -
«Я - сын Ификла, мой дедушка - не Громовержец,
Но я хочу стать таким же, как ты, храбрым мужем.
Можешь ли ты взять меня, как помощника, в Лерну?»
Мальчику резко ответил Ификл, рассердившись:
«Нет, Иолай! Подвиг - это не детские игры!
Страшная гидра - опасная слишком игрушка!
Я запрещаю тебе, Иолай. Ты ребёнок.»
«Возраст - в уме, возраст - в силе и мужестве духа,
Но не в количестве лет и не в дате рожденья!» -
Так отвечал Иолай, на Ификла не глядя.
Тут сын Зевеса прервал их беседу словами:
«Юноша! Что за капризы? Ты муж или дева?»
«Муж. Докажу я тебе эту истину в Лерне.»
И согласился герой взять с собой Иолая.

Мчится по небу упряжка коней Гелиоса -
В скорости не уступает квадрига Геракла.
На колеснице - Алкид с Иолаем счастливым,
Правящим быстрой четвёркой легко и умело;
Травы, деревья, цветы, степи, тонкие речки...
Смерчем летит колесница по пыльной дороге.
Остановились, заржали усталые кони.
Страшная взорам героев предстала картина:
Ни человека, ни зверя, ни мелкой букашки,
Выжжены травы дыханьем отравленным гидры;
Где-то в неистовой спешке разбросаны вещи,
Кровь запеклась с трапез гидры на узкой тропинке,
Двери распахнуты настежь, пустуют жилища.
Тут приказал оставаться Геракл Иолаю;

Дальше пошёл он один, направляясь к болоту,
С мальчиком в Лерне оставив коней с колесницей.
Несколько кратких минут быстро шёл сын Алкмены,
И, наконец, впереди показалось болото.
Берег его был покрыт камышом темнотелым;
Тучи москитов висели туманом над топью,
Трав ядовитых вздымались гигантские стебли.
Вдруг чешуя заблестела на солнце, как панцирь -
Выползла страшная гидра на свет из жилища,
Запах почуяв немыслимо лёгкой добычи.
Полуразумный пронзительный взгляд чёрных точек
Тело Геракла сковал непонятною цепью,
Палицу даже поднять был сын Зевса не в силах.
Толстые шеи взметнулись над чёрной трясиной;
Брызнула жидкая грязь из-под лапы когтистой,
Шеи, как тёмные лозы, обвили Геракла;
Головы скалились хищно и злобно, как волки,
Жалом одна потянулась к лицу сына Зевса:
Было покрыто всё тело его львиной шкурой,
Только лицо оставалось доступным для гидры.
Вдруг из селенья послышался крик Иолая.
Спрашивал он: не прийти ли ему на подмогу?
Гидра на крик свою голову повернула;
Сила гипноза внезапно ослабла. Мгновенно
Выхватил меч сын Алкмены и резко ударил.
Головы, тихо шипя, от меча отшатнулись,
Глядя невидящим взором на чёрный обрубок.
С силой разил их Геракл клинком смертоносным -
И ощутил над собою дыхание смерти;
Он обернулся... Пред ним, словно стебель гигантский,
Шея качалась, увенчана грозной главою,
Выросшей там, где был жалкий кровавый обрубок.
Крикнул герой Иолаю, меч в гидру вонзая:
«Эй, Иолай! Поскорее приди мне на помощь!
Факел возьми и быстрее беги, чем умеешь.»
Крик сына Зевса услышав, коварная Гера
Рака гигантского скинула в топи болота
С крыши дворца своего на высоком Олимпе.
Рак тихо выполз на сушу, облепленный тиной,
В ногу Геракла вцепившись кривыми клешнями.
Тут подбежал Иолай и отбросил рукою
Рака, уползшего быстро в колючий кустарник.


«Юноша!» - крикнул Алкид. - «Прижигай шеи гидры
Так, чтобы головы заново не отрастали!»
Пламенем факела мальчик касался обрубков...
Падали головы, как исполинские камни,
Морщилась кожа, и новые не вырастали.
Только одна голова обладала бессмертьем.
Скалилась злобно она, лёжа в луже кровавой,
Дико и страшно взирала она на Геракла.
Глубже, чем клад, её в землю зарыли герои.
Выхватив меч, победитель рассёк тело гидры
И в ядовитую желчь обмакнул свои стрелы...

Кони несутся, как вихрь, по широкой дороге.
Весел Алкид. И молчит Иолай, улыбаясь.


3. СТИМФАЛИЙСКИЕ ПТИЦЫ

Люди в лохмотьях вошли во дворец Эврисфея:
Женщина, к впалой груди прижимавшая сына,
Девочка лет десяти, обожжённая солнцем,
Двое мужей и горбатый, измученный старец.
Царские слуги открыли огромные двери;
Робко войдя, пред властителем люди склонились.
«У Стимфалийского озера годы прожил я
В тихом спокойном селенье, с детьми и женою,» -
Начал старик, поднимая костлявую руку. -
«В юности старший мой мальчик погиб на охоте;
Вскоре Танат мрачнодумный похитил супругу.
Трёх дочерей я растил, как богини, прекрасных;
Старшая с мужем уехала в город из дома,
Младшую девочкой в рабство продали пираты,
Средняя с маленьким сыном осталась в селенье.
Жили мы тихо, в глуши, никому не мешали...
Несколько лет пробежало. И ночью однажды
Я пробудился от звона и грохота меди;
Выглянул я из окна - что же взору предстало?!
Люди метались по улицам тёмным во мраке;
Скорчился умерший на окровавленном камне -

Кожа изодрана в клочья, пустые глазницы,
Череп пробит, пряди чёрные слиплись от крови,
Вырваны руки истерзанные из предплечий...
Даже пираты не смеют содеять такое!
Выскочил внук мой во двор, громко плача от страха;
Чёрное что-то спикировало, словно камень,
Хрупкое тельце схватило кривыми когтями
И унесло его к тучам, в лиловое небо.
Бросились в ужасе дочь моя с зятем из дома,
Дико крича, на богов призывая проклятья.
Видел я, как мою дочь разорвали на части;
Зять же исчез, и о нём ничего неизвестно.
Вскоре приехала в гости в селенье с семьёю
Старшая дочь. Её муж был умён и заботлив;
Ласково младшего сына она целовала,
Старший с сестрою играл в свои детские игры.

Я рассказал им о гибели дочери средней,
Но не успели они из селенья уехать:
Снова напали убийцы из мрака той ночью...
Хищные медные птицы то были, властитель!
В грудь моей дочери перья, как стрелы, вонзились,
И опустилась на землю она, тихо вскрикнув;
Мёртвых детей утащили чудовища в гнёзда.
Зять, не колеблясь, пронзил своё тело кинжалом
И, умирая, шептал имена моих внуков,
Ибо любил он семью больше собственной жизни.
В мире теперь я живу, как в пустыне безлюдной...» -
И зарыдал он, глаза прикрывая ладонью,
Заново полузабытую боль ощущая.
Царь Эврисфей речью старца до слёз был растроган;
Он посочувствовал искренне горю людскому,
Пылко воскликнул, порывом внезапным охвачен:
«Есть один раб у меня в услуженье - сын Зевса,
Он наделён сверхъестественной, страшною силой;
Как воробьёв, перебьёт он чудовищ из лука.»
Сзади послышался грохот пугающий меди;
Люди, бледнея от страха, туда посмотрели...
Глядя в упор на царя гипнотическим взглядом,
Арес стоял там с кинжалом и в медных доспехах.
Вдруг засмеялся он, грубо крича Эврисфею:
«Ты, добросовестный царь с добродетельным сердцем!
Птицы - мои. Я - законный владелец красавиц
И убивать их, царёк, никому не позволю,
Как бы людишки ничтожные ни исхитрялись;
Трупом считайте того, кто решится на это!»
Гордо взглянул Эврисфей на жестокого бога.
«Хоть муравьями ты нас называй, злобный Арес,
Но не позволю я птицам губить моих граждан!»
«Ладно. Но тот, кто убьёт милых медных красавиц,
После сразится со мною самим в поединке!»
Арес исчез. А правитель послал за Гераклом.

Капли росы золотистой сверкают на листьях,
Лёгкою дымкой подёрнуто чистое небо;
Солнце горит на востоке, как факел гигантский;
Юный Зефир заставляет шептаться деревья,
К роще от рощи летит тихий ласковый шелест;
С белым все краски смешал неизвестный художник,
Не на холсте рисовавший рассвет, а в природе.
Дремлют ветра-Эолиды, уставшие за ночь;
Смело и радостно птицы щебечут о чём-то;
Вдаль убегают, журча беззаботно, речушки,
Бьющие волны о берег, поросший травою.
Вьётся тропинка меж толстых стволов молчаливых,
То выбегает в широкие, вольные степи,
То по утёсам бежит над отвесной скалою,
Сбросить Геракла грозя в чернодонную бездну.
Вот и село, о котором рассказывал старец.
Залиты кровью дороги; обглоданы трупы,
Между домами гниющие в лужах кровавых;
А на деревьях растут изумрудные листья,
Только питаются корни не влагой, а кровью.
Вдруг из-за хижины выбежал маленький мальчик;
Дал он ручонку Гераклу, доверчиво глядя,
И торопливо повёл по селенью героя.
Шли они к озеру долго по улицам тихим;
Знаками мальчик молчать попросил сына Зевса.

Озера берег безлюдный вдали показался.
Палицу поднял Алкид и пошёл чуть быстрее...
Птицы дремали в огромных постройках из камня,
Хижины напоминавших по внешнему виду;
Медными перьями крылья чудовищ покрыты,
Клювы и когти - из бронзы, змеиные жала;
Понял Алкид, что убить их стрелой невозможно,
Если не сбросят они свои острые перья.
Как это сделать заставить чудовищ Арея?


С шумом на землю упали два звонких тимпана,
Сброшенных мудрой Афиной с вершины Олимпа.
Понял герой, кто послал ему эти тимпаны,
И догадался, что нужно ему с ними делать.
Медные птицы проснулись от резкого звона
И закружились над озером стаей громадной.
Сбросило несколько перьев одно из чудовищ -
Мальчик упал, захлебнувшись потоками крови.
Выстрелил сын Громовержца - и мёртвая птица
Прямо на жертву обрушилась, крылья раскинув.
Стали чудовища перья бросать на Геракла;
Стрелами он поражал их легко и умело,
Словно обычный охотник, стреляющий метко.
Падали с неба на юношу острые перья...
Шкура Немейского льва была твёрже, чем камень.

Арес стоял за кустами и видел всё это.
Крепко сжимал он в руке рукоятку кинжала,
Кару богов призывая на голову брата...
Тихие вдруг он услышал шаги за спиною
И обернулся, охвачен неистовым гневом.
Юный Гермес улыбался по-детски невинно.
«Здравствуй!» - «Что надо, Гермес?» - прорычал злобный Арес.
«Зевс приказал не вступать в поединок с Гераклом.
Если, сказал он, посмеет ослушаться Арес,
Свергну его я с Олимпа, и станет он смертным.»
Арес задумался, глядя в бездонное небо.
«Ладно,» - сказал он, - «Гермес, на Олимп возвращайся.
Зевс не давал ещё миру пустых обещаний...»
С криками гнёзда покинув, последние птицы
В небо взвились и к Эвксинскому Понту помчались,
Аргос покинув навеки. Алкид, улыбаясь,
В небо глядел - провожал меднокрылых беглянок.
...Арес смотрел на него ненавидящим взглядом.


4. КЕРИНЕЙСКАЯ ЛАНЬ

Жил уже месяц в бездействии тяжком сын Зевса -
Новых приказов владыки Микен дожидался.
Вскоре призвали его во дворец Эврисфея;
Царь произнёс, ухмыляясь злорадно и жёстко,
Ибо он знал, что сын Зевса по телосложенью
Больше борец, чем бегун: «Здравствуй, сын Громовержца!
Лань приведи, что живёт среди гор Керинейских,
В тёмных, как царство Аида, лесах Артемиды.»
Сын Громовержца взял палицу и с Иолаем
Двинулся в путь неизведанный, долгий, далёкий.
У пастухов, на лугах горных склонов пасущих
Коз и овец, отдыхали герои ночами;
Гелиос днём с высоты смельчакам улыбался;
И поднимались без устали юноши в горы.
Только одна Артемида была недовольна
Тем, что заходят в леса её дерзкие люди;
Но не мешала богиня охоте Геракла,
Ибо они были оба детьми Громовержца,
И Артемида любила героя как брата.

К бледному небу взошла нежноликая Эос;
Юноши шли над обрывом тропинкою узкой.
Вдруг молодой Иолай тихо вскрикнул и замер,
Как изваяние, взор устремив на утёсы.
Что же увидел сын Зевса, взгляд бросив туда же?
Солнечный диск поднимался из дымки тумана;
Голубизной наполнялось прозрачное небо;
Хрупкой фигуркой чернея на остром утёсе -
Только на тонких рогах блики солнца плясали -
Лань Артемиды стояла и, голову вскинув,
Эос встречала глубоким и преданным взглядом.
Долго стояли герои недвижно, как камни,
Странное оцепенение сбросить не в силах.
Но вдруг метнулась прекрасная лань лёгкой тенью
И грациозно помчалась по горному склону;
Бросились следом, неведомой силой влекомы,
Сын Громовержца и сын молодого Ификла.
Быстрая лань через страшные прыгает бездны,
Переплывает моря и бежит по равнинам,
Даже Гермесу по скорости не уступая,
Смерчу подобная из златогрудой пустыни,
Окружена ореолом лучей Гелиоса.
Безостановочно мчится за ланью погоня -
Ловкий Геракл с юным другом своим Иолаем;
Год уже длится охота на дивного зверя.
То их добыча уводит на север далёкий,
То возвращается к югу, не зная покоя.

Сын Громовержца смертельно устал от погони;
Вызвать решился он ярость и гнев Артемиды.
Вскинул он лук на плечо, и, дрожа опереньем,
Хищно вонзилась стрела в ногу лани прекрасной...
Тотчас явилась разгневанная Артемида
И закричала: «Мой брат! Будь ты сам Громовержец,
Я отомщу тебе за безобразную дерзость!»
Дротиком дева взмахнула... «Постой, Артемида.» -
Смелый герой возразил разъярённой богине, -
«Зевс приказал мне свершить для царя Эврисфея
Подвигов славных двенадцать. Один из них - этот.»
Всё поняла Артемида, смягчившись внезапно.
«Брат мой!» - сказала она не без доброй улыбки, -
«После того, как покажешь царю Эврисфею,
Лань отпусти в Керинейские горы обратно.»
С речью такою она подошла к своей лани
И лишь коснулась рукой кровоточащей раны -
Сразу покрылась она новой кожей и шерстью.

Юноши лань повели к белостенным Микенам,
И Артемида смотрела им вслед, улыбаясь.