Булат Шалвович Окуджава

Вид материалаДокументы
О Володе Высоцком
1980Ещё один романс
1980Плач по Арбату
1982Дорожная песня
1982Автопародия на несуществующие стихи
1982Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых...
1985Всё глуше музыка души...
1987Ах, оркестры духовые...
1988 Клубничины сорваны с грядки...
1988Былое нельзя воротить - и печалиться не о чем...
1989Эта женщина! Увижу и немею...
1989В нашей жизни, прекрасной и странной...
1989Песня кавалергарда
1989На полянке разминаются оркестры духовые...
Настоящих людей так немного...
После дождичка небеса просторней...
Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал...
Подобный материал:
1   2   3

1979


О Володе Высоцком

Марине Владимировне Поляковой

О Володе Высоцком я песню придумать решил:

вот еще одному не вернуться домой из похода.

Говорят, что грешил, что не к сроку свечу затушил ...

Как умел, так и жил, а безгрешных не знает природа.


Ненадолго разлука, всего лишь на миг, а потом

отправляться и нам по следам по его по горячим.

Пусть кружит над Москвою орхипший его баритон,

ну, а мы вместе с ним посмеемся и вместе поплачем.


О Володе Высоцком я песню придумать хотел,

но дрожала рука, и мотив со стихом не сходился...

Белый аист московский на белое небо взлетел,

черный аист московский на черную землю спустился.

1980


Ещё один романс

В моей душе запечатлен портрет одной прекрасной дамы.

Ее глаза в иные дни обращены.

Там хорошо, и лишних нет, и страх не властен над годами,

и все давно уже друг другом прощены.


Еще покуда в честь нее высокий хор поет хвалебно,

и музыканты все в парадных пиджаках.

Но с каждой нотой, Боже мой, иная музыка целебна...

И дирижер ломает палочку в руках.


Не оскорблю своей судьбы слезой поспешной и напрасной,

но вот о чем я сокрушаюсь иногда:

ведь что мы с вами, господа, в сравненье с дамой той прекрасной,

и наша жизнь, и наши дамы, господа?


Она и нынче, может быть, ко мне, как прежде, благосклонна,

и к ней за это благосклонны небеса.

Она, конечно, пишет мне, но... постарели почтальоны

и все давно переменились адреса.

1980


Плач по Арбату

Ч.Амирэджиби

Я выселен с Арбата, арбатский эмигрант.

В Безбожном переулке хиреет мой талант.

Кругом чужие лица, враждебные места.

Хоть сауна напротив, да фауна не та.


Я выселен с Арбата и прошлого лишен,

и лик мой чужеземцам не страшен, а смешон.

Я выдворен, затерян среди чужих судеб,

и горек мне мой сладкий, мой эмигрантский хлеб.


Без паспорта и визы, лишь с розою в руке

слоняюсь вдоль незримой границы на замке,

и в те, когда-то мною обжитые края,

всё всматриваюсь, всматриваюсь, всматриваюсь я.


Там те же тротуары, деревья и дворы,

но речи несердечны и холодны пиры.

Там так же полыхают густые краски зим,

но ходят оккупанты в мой зоомагазин.


Хозяйская походка, надменные уста...

Ах, флора там все та же, да фауна не та...

Я эмигрант с Арбата. Живу, свой крест неся...

Заледенела роза и облетела вся.

1982


Дорожная песня

Еще он не сшит, твой наряд подвенечный

И хор в нашу честь не поет,

А время торопит возница беспечный

И просятся кони в полет.

И просятся кони в полет.


Ах только бы тройка не сбилась бы с круга,

Бубенчик не смолк под дугой.

Две верных подруги - любовь и разлука

Не ходят одна без другой.

Не ходят одна без другой.


Мы сами открыли ворота,

Мы сами счастливую тройку впрягли.

И вот уже что-то маячит пред нами,

Но что-то погасло вдали.


Святая наука - расслышать друг друга

Сквозь все времена.

Две странницы вечных - любовь и разлука

Поделятся с нами сполна.


Чем дальше живем мы, тем годы короче,

Тем ярче друзей голоса.

Ах только б не смолк под дугой колокольчик,

Глаза бы глядели в глаза.


То берег, то море, то солнце то вьюга,

То ласточки то воронье.

Две вечных дороги - любовь и разлука

Проходят сквозь сердце мое.

1982


Автопародия на несуществующие стихи

Посвящается А.Иванову

Мы убили комара. Не в бою, не на охоте,

а в домашней обстановке, в будний вечер. Видит Бог,

мы не крадучись его, а когда он был в полете...

Мы его предупреждали - он советом пренебрег.


Незадолго перед тем дождь пошел осенний, мелкий.

За стеной сосед бранился. Почему-то свет мигал.

Дребезжал трамвай. В шкафу глухо звякали тарелки.

Диктор телевизионный катастрофами пугал.


Расхотелось говорить. Что-то вспомнилось дурное,

так, какая-то нелепость, горечи давнишний след...

В довершенье ко всему меж окошком и стеною

вдруг возник как дуновенье комариный силуэт.


Мы убили комара. Кто-то крикнул: "Нет покоя!

Неужели эта мерзость залетела со двора!..

Здесь село или Москва?.." И несметною толпою

навалились, смяли... В общем, мы убили комара.


Мы убили комара. Он погиб в неравной схватке -

корень наших злоключений, наш нарушивший покой...

На ладони у меня он лежал, поджавши лапки,

по одежде - деревенский, по повадкам - городской.


Мы убили комара. За окошком колкий, мелкий,

долгий дождичек осенний затянуться обещал.

Дребезжал трамвай. В шкафу глухо звякали тарелки.

Диктор телевизионный что-то мрачное вещал.

1982


Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых...

Поздравьте меня, дорогая: я рад, что остался в живых,

Сгорая в преддверии рая средь маршалов и рядовых,

Когда они шумной толпою, в сиянии огненных стрел,

Влекли и меня за собою... Я счастлив, что там не сгорел.


Из хроник, прочитанных мною, в которых - судьба и душа,

Где теплится пламя былое условно, почти не дыша,

Являются мне не впервые, как будто из чащи густой,

То флаги любви роковые, то знаки надежды пустой,


То пепел, то кровь, а то слезы - житейская наша река.

Лишь редкие красные розы ее украшают слегка.

И так эта реченька катит, и так не устала катить,

Что слез никаких и не хватит, чтоб горечь утрат оплатить.


Судьба ли меня защитила, собою укрыв от огня!

Какая-то тайная сила всю жизнь охраняла меня.

И так все сошлось, дорогая: наверно, я там не сгорел,

Чтоб выкрикнуть здесь, догорая, про то, что другой не успел.

1985


Всё глуше музыка души...

Всё глуше музыка души,

всё звонче музыка атаки.

Но ты об этом не спеши,

не обмануться бы во мраке:

что звонче музыка атаки,

что глуше музыка души.


Чем громче музыка атаки,

тем слаще мед огней домашних.

И это было только так

в моих скитаниях вчерашних:

тем слаще мед огней домашних,

чем громче музыка атак.


Из глубины ушедших лет

еще вернее, чем когда-то:

чем громче музыка побед,

тем горше каждая утрата.

Еще вернее, чем когда-то,

из глубины ушедших лет.


И это все у нас в крови,

хоть этому не обучались:

чем чище музыка любви,

тем громче музыка печали.

Чем громче музыка печали,

тем выше музыка любви.

1986


Песенка

Король ушел на пенсию,

Отставлен от двора.

Сменить свою профессию

Пришла ему пора.


От трона королевского

Он обалдел сполна,

И тут не спросишь: не с кого -

Такие времена.


Король ушел на пенсию

Под дудку и свирель,

И завершилась песнею

Вся эта канитель.


Кричит в восторге публика,

Таращит мир глаза:

"Да здравствует республика!"

Такие чудеса.


Нет карнавала радужной.

Но в той толпе, как врос,

Стоит тиранчик завтрашний,

Засунув пальчик в нос.


Никто и не спохватится:

Пред ними даль светла...

Да время быстро катится...

Такие, брат, дела.

1987


Ах, оркестры духовые...

Ах, оркестры духовые,

Голоса победные!

Наши судьбы роковые,

А надежды бедные.


Ах, оркестрики-оркестры,

Мы на все готовы.

Провожают нас невесты,

А встречают вдовы.

1988

Клубничины сорваны с грядки...

Клубничины сорваны с грядки.

Они треугольны и сладки.

Белеют внутри семена -

Придут еще их времена.


Но, прежде чем кануть в забвенье,

Свершают они омовенье

Под каплями чистой росы

В рассветные эти часы.


Душисты бока их тугие,

Мундиры на них дорогие,

Расшиты они в пух и прах

С узорами на обшлагах.


Их жаркая почва рождает,

Их музыка сопровождает,

Вливает в них пламя свое...

Да жаль: мы не слышим ее.

1988


Былое нельзя воротить - и печалиться не о чем...

А.Цыбулевскому

Былое нельзя воротить - и печалиться не о чем:

у каждой эпохи свои подрастают леса.

А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем

поужинать в "Яр" заскочить хоть на четверть часа.


Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью:

машины нас ждут и ракеты уносят нас вдаль.

А всё-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков,

хотя б одного, и не будет отныне, - а жаль.


Я кланяюсь низко познания морю безбрежному,

разумный свой век, многоопытный век свой любя.

А всё-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему,

и мы до сих пор всё холопами числим себя.


Победы свои мы ковали не зря и вынашивали,

мы всё обрели - и надежную пристань, и свет...

А всё-таки жаль: иногда над победами нашими

встают пьедесталы, которые выше побед.


Москва, ты не веришь слезам - это время проверило,

железное мужество, твердость и сила во всем.

Но если бы ты в наши слезы однажды поверила,

ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.


Былое нельзя воротить... Выхожу я на улицу

и вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот

извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается...

Ах, завтра, наверное, что-нибудь произойдет!

1989


Эта женщина! Увижу и немею...

Эта женщина! Увижу и немею.

Потому-то, понимаешь, не гляжу.

Ах, ни кукушкам, ни ромашкам я не верю,

и к цыганкам, понимаешь, не хожу.


Набормочут: "Не люби ее такую!"

Напророчат: "До рассвета заживет!"

Ах, наколдуют, нагадают, накукуют...

А она на нашей улице живет!

1989


В нашей жизни, прекрасной и странной...

В нашей жизни, прекрасной и странной,

И короткой, как росчерк пера,

Над дымящейся свежею раной

Призадуматься, право, пора.


Призадуматься и присмотреться,

Поразмыслить, покуда живой,

Что там кроется в сумерках сердца,

В самой черной его кладовой.


Пусть твердят, что дела твои плохи,

Но пора научиться, пора

Не вымаливать жалкие крохи

Милосердия, правды, добра.


Но пред ликом суровой эпохи,

Что по-своему тоже права,

Не выжуливать жалкие крохи,

А творить, засучив рукава.

1989


Песня кавалергарда

Кавалергарда век недолог, и потому так сладок он.

Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон.

Еще рокочет голос трубный, но командир уже в седле.

Не обещайте деве юной любови вечной на земле.

Не обещайте деве юной любови вечной на земле.


Напрасно мирные забавы продлить пытаетесь смеясь.

Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась.

И как, не сладок мир подлунный, лежит тревога на челе.

Не обещайте деве юной любови вечной на земле.


Течет шампанское рекою, и взор туманится слегка.

И все как-будто под рукою, и все как-будто на века.

Крест деревянный иль чугунный назначен нам в грядущей мгле.

Не обещайте деве юной любови вечной на земле.

1989


На полянке разминаются оркестры духовые...

На полянке разминаются оркестры духовые

И играют марш известный неизвестно для чего.

Мы пока еще все целы, мы покуда все живые,

А когда нагрянет утро - там посмотрим кто кого.


И ефрейтор одинокий шаг высокий отбивает,

У него глаза большие, у него победный вид...

Но глубоко, так глубоко, просто глубже не бывает,

Он за пазухою письма треугольные хранит.


Лейтенантик моложавый (он назначен к нам комбатом)

Смотрит в карту полевую, верит в чудо и в успех.

А солдат со мною рядом называет меня братом:

Кровь, кипящая по жилам, нынче общая для всех.


Смолкли гордые оркестры - это главная примета.

Наготове все запасы: крови, брани и свинца...

Сколько там минут осталось...Три-четыре до рассвета,

Три-четыре до победы...Три-четыре до конца.


Настоящих людей так немного...

Настоящих людей так немного,

Все вы врете, что век их настал.

Посчитайте и честно и строго,

Сколько будет на каждый квартал.


Настоящих людей очень мало.

На планету - совсем ерунда.

А на Россию одна моя мама.

Только что она может одна?


После дождичка небеса просторней...

После дождичка небеса просторней,

Голубей вода, зеленее медь.

В городском саду флейты, да валторны.

Капельмейстеру хочется взлететь.

В городском саду флейты, да валторны.

Капельмейстеру хочется взлететь.


Ах, как помнятся прежние оркестры,

Не военные, а из мирных лет.

Расплескалася в уличках окрестных

Та мелодия, а поющих нет.


С нами женщины, все они красивы,

И черемуха - вся она в цвету.

Может жребий нам выпадет счастливый,

Снова встретимся в городском саду.


Но из прошлого, из былой печали,

Как не сетую, как там не молю,

Проливаются черными ручьями

Эта музыка прямо в кровь мою.


Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал...

Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.

А может, это школьник меня нарисовал:

Я ручками размахиваю, я ножками сучу,

И уцелеть рассчитываю, и победить хочу.


Ах, что-то мне не верится, что я, брат, убивал.

А может, просто вечером в кино я побывал?

И не хватал оружия, чужую жизнь круша,

И руки мои чистые, и праведна душа.


Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.

А может быть, подстреленный, давно живу в раю,

И кущи там, и рощи там, и кудри по плечам...

А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.


Page of