Спасибо, «за имя Борис Пастернак»!
| Вид материала | Документы |
- Пастернак Борис Леонидович (1890-1960) радиопередача, 141.05kb.
- Борис Пастернак и его влияние на развитие и становление русской литературы, 1078.66kb.
- Пастернак, борис леонидович, 252.76kb.
- Борис Пастернак. Сочинения в двух томах, 5.69kb.
- Борис Леонидович Пастернак, 3111.46kb.
- «Мы вернем науке подобающее ей значение», 229.02kb.
- Осип Эмильевич Мандельштам Стихотворения Алексей Николаевич Толстой «Пётр Первый» Борис, 24.1kb.
- План I введение. Борис Леонидович Пастернак поэтов всей литературы. II краткая биографическая, 313.33kb.
- Борис пастернак и осип мандельштам: образный мир. Язык. Эпоха, 48.56kb.
- Всё, что было не со мной,- помню, 18.9kb.
Мира Светлинова
Спасибо, «за имя - Борис Пастернак»!
Современная пьеса в 2-х действиях
2006
Д е й с т в у ю щ и е л и ц а:
Б о р и с Л е о н и д о в и ч П а с т е р н а к
Е л е н а Н и к о л а е в н а (Л е н а)
О л ь г а Н и к о л а е в н а (О л я ) - сестра Лены
Е к а т е р и н а А л е к с а н д р о в н а (К а т я) - подруга Ольги
К р у ч е н ы х – поэт - футурист
П ё т р И в а н о в и ч - журналист из Москвы
Д а т о
И я
С а н д р о - дедушка Дато
К е т е в а н - бабушка Дато
Н и н а С т е п а н о в н а - бабушка Ии
М о н о л и с Х а р л а м п ь е в и ч - учитель математики Ии и Дато
Г е в о р к –сосед (сапожник)
И д а И о с и ф о в н а - профессор консерватории
К о н с т а н т и н П е т р о в и ч К о г а н - муж Иды Иосифовны, бывший сотрудник спец.служб
П Р О Л О Г
«Нобелевская премия»
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет…
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придёт пора-
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.
* * *
И я не дам себя в обиду,
Как я ни хром,
Я с будущим в дорогу выйду,
Как с фонарём.
* * *
Не подавая виду, без протеста,
Как бы совсем не трогая основ,
В столетии освободилось место
Для новых дел, для новых чувств и слов.
Борис Пастернак
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
Я в л е н и е п е р в о е
(Комната. Звучит классическая музыка. Шопен. На столе горит свеча. Елена Николаевна сидит в кресле).
Елена Николаевна. «Не надо следовать заветам
Ничьих эпох.
Вся жизнь со всем её секретом
Как этот вздох…
Чтобы подслушать эту душу
И клад унесть,
Я не один закон нарушу,
А все как есть.»
Имя Пастернака у нас дома произносилось часто. Я знала, что это современный русский писатель, поэт, вернее… Имя у него Борис, но фамилия как-то двоилась: Борис Пастернак- Борис Пильняк… Да, фамилия двоилась, зато имя было бесспорно: Борис. Впрочем, всё это было «взрослое» и неинтересно. Тем мои детские познания о Пастернаке и ограничились. Ну, Пастернак и Пастернак. Но когда летом 1940 года я вернулась в Москву, вернее, в Пушкино, поступать в университет, Пастернака обрушили на мою голову лавиной. Моя старшая сестра Оля и её подруга Катя, увлечённые и страстные последовательницы учения Н.Фёдорова, всю жизнь свою положившие на пропаганду и посильное осуществление его идей, считали, что среди современников, в частности, среди писателей ближе всего к пониманию идей бессмертия и воскрешения подошёл в своём творчестве именно Пастернак. Но для того чтобы можно было обратиться к Пастернаку и доходчиво объяснить его роль и место в общем деле, следовало получше познакомится с его творчеством. Вот они и знакомились.
Я в л е н и е в т о р о е
(В комнате Лена , Оля, Катя. Оля не выпускает
из рук истёртый , растрёпанный серый том).
Оля. «Не как люди, не еженедельно.
Не всегда, в столетье раза два
Я молил тебя: членораздельно
Повтори творящие слова!
И тебе ж невыносимы смеси
Откровений и людских неволь.
Как же хочешь ты, чтоб я был весел,
С чем бы стал ты есть земную соль».
Катя. Мне больше нравится «Душа».
«О, вольноотпущенница, если вспомнится,
О, если забудется, пленница лет.
По мнению многих, душа и паломница,
По-моему – тень без особых примет.
О, в камне стиха, даже если ты канула,
Утопленница, даже если – в пыли,
Ты бьёшься, как билась княжна Тараканова,
Когда февралём залило равелин.
О, внедрённая! Хлопоча об амнистии,
Кляня времена, как клянут сторожей,
Стучатся опавшие годы, как листья,
В садовую изгородь календарей».
Оля. А мне очень нравится вот эти… «Счастье»…
«Исчерпан весь ливень вечерний
Садами. И вывод – таков:
Нас счастье тому же подвергнет
Терзанью, как сонм облаков.
Наверное, бурное счастье
С лица и на вид таково,
Как улиц по смытьи ненастья
Столиственное торжество.
Там мир заключён. И, как Каин,
Там заштемпелеван теплом
Окраин, забыт и охаян,
И высмеян листьями гром…».
Лена. Куда я попала? Здесь атмосфера насыщенная… Нет, даже ни так! Перенасыщенная Пастернаком!
Оля. От тебя требуется восхищение, трепет и запоминание наизусть!
Лена. Это возмутительное насилие над личностью!
Катя. Лена, ты, что не любишь стихи?
Лена. Стихи я люблю! Я их любила с детства, знала наизусть… Но то ведь стихи! Пушкин, Некрасов, Фет! Ну, Ахматова, ну, Гумилёв, Блок. А это!
Катя. Тебе в твои провинциальные семнадцать лет, стихи Пастернака кажутся бессмысленными и раздражающим набором слов?
Оля. Как и это? «И чекан сука, и щека его, и паркет, и тень кочерги отливают сном и раскаяньем сутки сплошь грешившей пурги».
Лена. Совершенно ясно! Бред! Какой «чекан сука»? Какого «сука»?
Катя. «Гроза в воротах! На дворе!
Преображаясь и дурея,
Во тьме, в раскатах, в серебре,
Она бежит по галерее.
По лестнице. На крыльцо.
Ступень, ступень, ступень.- Повязку!
У всех пяти зеркал лицо
Грозы, с себя сорвавшей маску».
Лена. Ступень?! Какая повязка?! Боже мой! Да что уж тут говорить… Бред есть бред!
Я в л е н и е т р е т ь е
Катя. (Обращаясь к Оле и Лена.) Оля , я совсем забыла тебе сказать, тебя искал Боря Симонов с мехмата. Ты вчера ходила слушать пастернаковское чтение перевода «Гамлета»?
Оля. Ходила!
Лена. Начинается!..
Катя. Г А М Л Е Т!..
(Голос из репродуктора известил, что началась война).
Катя. Надо проститься с Борисом Леонидовичем. Он должен быть в квартире своей первой жены Евгении Владимировны.
Оля. Идём на Тверской?
Катя. Идём! Лена, а ты с нами?
Оля. А действительно идём!
Лена. Идём.
Я в л е н и е ч е т в ё р т о е
(Темноватая комната, обычной московской квартиры).
Катя. Здравствуйте! А это, Борис Леонидович, младшая сестра Ольги – Елена.
Борис Леонидович. Здравствуйте, Елена Николаевна! (Целует руку каждой). Располагайтесь! (Сам садится «по Пастернаковски», сдвинув колени и положил на них ладони рук, отодвинув немного наружу локти). Немцы подошли к самой Москве… Писателей уже эвакуируют в Чистополь. Моя семья уже там. А вы когда? Университет?
Катя. Университет - в Ташкент!
Борис Леонидович. Немцы у Москвы. Что будет? Как будет?
Лена. Москву, Борис Леонидович, не могут сдать! Я в этом уверенна!
Борис Леонидович. Я согласен с вами! С полной уверенностью согласен! Меня радует молодёжь. Как вы самоотверженно ведёте себя сейчас, в такое тяжёлое время. Меня радует ваша искренность, смелость и убеждённость в победе. Вот и мой сын Женечка тоже уверен. Он вернулся с оборонительных работ. Да-да-да…
Катя. Да всё будет хорошо, Борис Леонидович!
Борис Леонидович. Да-да-да… А как поживает этот ваш Кропоткин? «Нехлюдов»!
Катя. Ну почему Нехлюдов, Борис Леонидович?
Оля. Вовсе он не Нехлюдов!
Борис Леонидович. Нет-нет-нет! Нехлю-ю-дов, Нехлю-ю-дов!
Катя. Он ушёл добровольцем на фронт.
Оля. Борис Леонидович, я о «Спекторском» хочу сказать.
Борис Леонидович. Да-да-да. Я слушаю внимательно…
Катя. У нас он как-то связывается с «Центральным Образом».
Лена. С кем?
Оля. (Шёпотом) Так для конспирации называют Христа.
Лена. А-а-а… Понятно.
Катя. Только из-за пламенной любви ко Христу, вслед за ней приходит восхищение другим человеком. Вообще же всё дело в вере.
Оля. Да, но откуда взять веру?
Катя. Она дитя свободы. Например, мы с братом, который сейчас на фронте, в пять-шесть лет сами прочли Евангелие и полюбили Христа. Удивлялись на взрослых, которые чтут Христа только языком. Исключением являлся преп. Серафим, о котором мы знали, так как он исцелил моего умирающего старшего брата. Как-то мы с братом попали на вечернюю службу в собор в соседнем городе. Служба, особенно пение нас поразили. С тех пор мы старались не пропускать литургию. Даже перед занятиями в университете я была на литургии в Брюсовском переулке. Понятно, что мы полагали, что вся наша жизнь, в том числе и личная, находится под охраной Христа и беспокоиться нам нечего. Будет так, как надо.
Борис Леонидович. (Встрепенулся) Нет-нет-нет, не смущайтесь. Если бы Вы знали, как Вы меня взволновали. Сейчас я объясню, в чём дело. Спасибо за откровенность. Видите ли, я тоже в пять лет полюбил Христа, по рассказам няни, но я был не крещён. Решили, что она потихоньку от моих родителей отведёт меня в церковь и окрестит, так как они могут не разрешить. А дальше – что Бог даст, может быть, и они станут христианами. Сразу же после крещения я причащался, и моему восторгу не было конца. Как у Вас с братом… Каждое слово богослужения казалось мне непревзойдённым, из-за формы. Смысл и слово совпадали. Я как губка всё впитывал. Няня считала, что это Ангел Хранитель помогает мне всё запомнить. Я и сейчас всё прекрасно помню. (Читает очень выразительно молитву перед причастием).
Катя. «Удивительно, как я держусь с раболепством
Перед теми, к кому отношусь свысока.
Совершенно робею пред умственным плебсом.
Эти попросту видят во мне босяка.
На житейской арене последний мерзавец
Покоряет меня, и не зря я живу
За сто лет от себя, за сто вёрст от красавиц,
Посещающих сердце моё наяву.
Живость глаз у всех вырождается в зависть.
Если б только не муки звериной любви,
Я б за счастье почёл любоваться, не нравясь,
Ничего не поделаешь, это в крови.
Словно в этом есть толк, словно это мой долг,
Ограждаясь от счастья за ярусом ярус,
Без опаски чтоб город когда-нибудь смолк,
Слушать нежность, и ярость, и юность, и старость».
Оля. «С вокзала брат поплёлся на урок.
Он рад был дать какой угодно откуп,
Чтоб не идти, но, сонный, как сурок.
Покорно брёл на Добрую Слободку.
Про это ад, природный лицемер,
Парадный ход умалчивал в таблицах.
Вот отчего поклонники химер
Предпочитали с улицы селиться.
По вечерам он выдувал стекло
Такой игры, что выгорали краски,
Цвели пруды, валился частокол,
И гуще шёл народ по Черногрязской».
Борис Леонидович. Бормоча, как порок, приценялся Илья
К помещенью. Лило. Появлялся Бетховен.
И тогда с мезонина спускался и я,
Точно лоцман по лунному морю диковин.
Было поздно, когда я вернулся домой
Вот окно, и табак, и рояль. Всё в порядке.
Пять прямых параллелей короче прямой,
Доказательство - записи в нотной тетради.
(После непродолжительной паузы, добавил)
Гримасничающий закат
Глумится над землёй голодной.
О, как хохочет внешний чад
Над участью моей безродной.
Мне очень нравится, что вы не плакатные комсомольцы, а люди интересующиеся, казалось бы, такими нестандартными в наше время вопросами. Да, вот ещё о письмах Цветаевой… Я отдам вам их, только они сейчас находятся у няни Жени.
Катя. А где она живёт? Борис Леонидович, Вы бы адрес нам дали, и мы бы сами взяли.
Борис Леонидович. Она живёт на Кропоткинской, на Пречистенке, неподалеку от Пречистенских ворот. Запишите адрес.
(Ольга записывает адрес).
Катя. Ну, нам пора, Борис Леонидович.
(Встают. Прощаются)
Борис Леонидович. Да хранит вас Высшее существо.
Я в л е н и е п я т о е
(Выходят на Тверской бульвар)
Ольга. Лена, ну как?!
Лена. Что как?
Катя. Твои впечатления. Как он тебе? (посмотрела на Катю).
Лена. Сначала мне бросилась в глаза резкая, как показалось мне в первую секунду, некрасивость лица, необычный овал, необыкновенно живые молодые глаза и, конечно голос.
Катя. Пастернаковский!
Ольга. Неповторимый голос и манера речи!
Лена. Он такой… Простой в общении…
Катя. Необыкновенная простота общения!
Ольга. А ты заметила, как уважительно он к нам относился?!
Лена. Да, непривычная мне уважительность… К нам… Девчонкам! Елена Николаевна! Меня ещё в жизни так не называли!
Катя. А как он поцеловал нам руки!..
Лена. Я совершенно покорена им! Знаете, что пришло мне в голову? У человека такой прелести и обаяния, возможно, всё-таки и стихи не так ужасны?!
Оля. А мы в начале хотели ему написать. Долго собирались.
Катя. И наконец собрались. Рискнули и пошли на Лаврушинский к нему, чтобы взять адрес Марины Цветаевой.
Лена. Почему адрес Марины Цветаевой?!
Оля. Она тоже, кроме Пастернака, была в числе «достойных».
Катя. Встреча была краткой. Он сказал нам Маринин адрес.
Оля. А вскоре после этого. Мы поехали в Переделкино.
Катя. Оля смущалась до слёз…
Оля. А Катя объясняла Борису Леонидовичу, что и как ему следует «подработать» в своём сознании и в своих стихах.
Катя. Да, но при всём этом, он отнёсся к нам с глубокой серьёзностью, дружелюбием, вниманием и теплом.
Оля. С тех пор он стал для нас не просто великим поэтом…
Катя. Удивительно живым человеком!
Оля. «О, знал бы я, что так бывает,
Когда пускался на дебют,
Что строчки с кровью убивают,
Нахлынут горлом и убьют!
От шуток с этой подоплёкой
Я б отказался наотрез.
Начало было так далёко,
Так робок первый интерес.
Но старость это Рим, который
Взамен турусов и колёс
Не читки требует с актёра,
А полной гибели всерьёз.
Когда строку диктует чувство,
Она на сцену шлёт раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба».
Катя. «Столетье с лишним не вчера,
А сила прежняя в соблазне
В надежде славы и добра
Глядеть на вещи без боязни.
Хотеть в отличье от хлыща
В его существованьи кратком,
Труда со всеми сообща
И за одно с правопорядком.
И тот же тотчас же тупик
При встрече с умственною ленью,
И те же выписки из книг,
И тех же эр сопоставленье».
( К Кате присоединяется Оля, и они вместе продолжают)
Катя и Лена. «Но лишь сейчас сказать пора,
Величьем дня сравненье розня:
Начало славных дней Петра
Мрачили мятежи и казни.
Итак, вперёд, не трепеща
И утешаясь параллелью,
Пока ты жив, и не моща,
И о тебе не пожалели».
Я в л е н и е ш е с т о е
( Оля и Катя сидят на диване, под овальным портретом матери Скрябина. К ним подходит Лена.)
Катя. Лена, слушай, послезавтра в ВТО Борис Леонидович будет читать перевод «Антония и Клеопатры».
Оля. Надо пойти к нему и взять билеты.
Лена. (Радостно и беззаботно) И я пойду! Можно?!
Оля. Конечно можно!
Катя. Да, конечно, вот ты сейчас сходишь к нему и возьмёшь билеты.
Лена. То есть как это я?!
Катя. Да так! Мне кажется, что пойти надо тебе.
Лена. Пойти мне? Просто так к малознакомому «взрослому человеку», ни то что к самому Пастернаку?! Это выше моих сил!
Оля. Да она застенчивая невероятно, а тут…
Катя. Всё! Решено! Идёт Лена.
Оля. Иди, солнцем палима! Повторяй «Храни меня Бог!».
Катя. Пошла овца на заклание. И не перепутай, Борис Леонидович, сейчас живёт на Гоголевском бульваре! Большой, конструктивистский, серый дом. Тебе нужен подъезд, в глубине двора.
Оля. Там такая узкая лестница.
(Лена уходит)
Я в л е н и е с е д ь м о е
(Лена стоит у двери и нажимает на звонок, потом стучит в дверь)
Лена. Боже мой! Может быть убежать?! Ещё есть возможность. (Послышались шаги) Нет, поздно!
(Открывается дверь)
Борис Леонидович. Здравствуйте. Проходите, пожалуйста.
Лена. Здравствуйте, Борис Леонидович. (Косноязычной скороговоркой, путаясь в длинных именах с отчествами) Катя… Ой! Екатерина Александровна просила зайти к Вам за пропуском в ВТО, а я младшая сестра Оли. Ой! Ольги Николаевны!
(Борис Леонидович провожает её в светлую комнату, с обеденным столом посередине. На столе незабудки в стакане и стопка маленьких, серых книжечек)
Борис Леонидович. Садитесь, пожалуйста.
Лена. Я, Борис Леонидович, младшая сестра Ольги Николаевны, но Вы, наверное, не помните меня. Хотя мы перед эвакуацией были у Вас на Пушкинском бульваре. Екатерина Александровна просила меня зайти, так как Вы обещали дать пропуск на послезавтрашний вечер ВТО.
Борис Леонидович. А-а-а! Теперь я вспомнил Вас! И всё понял! Сейчас дам! Как зовут Вас?! Вашу сестру зовут Ольга, а Вас?!
Лена. Елена, но можно просто Лиля.
Борис Леонидович. Просто Лиля?!
Лена. Да, просто Лиля!
(Борис Леонидович даёт ей записку к администратору ВТО. Берёт из стопки серо-зелёную книжечку и протягивает ей)
Борис Леонидович. Вот, просто Лиля, вышел сборник моих последних стихов. Я не доволен им. Тут есть довоенные стихи.
Лена. (Листая сборник) Борис Леонидович, а почему Вы им не довольны? Тем, что стихи довоенные? Может быть, Вы не любите этих своих стихов? Или Вы считаете, что сборник скудно издан?
Борис Леонидович. А-а-а! По-о-о-нял! Вот берите ещё два экземпляра.
Лена. Благодарю Вас!
Борис Леонидович. А как поживают Екатерина Александровна, Ольга Николаевна?! У них всё в порядке?!
Лена. Да, всё в порядке! Что с ними будет! А как у Вас?!
Борис Леонидович. (Улыбаясь) Семья моя Чистополе. Её нужно перевозить в Москву. На Лаврушинском ещё жить нельзя.
Лена. Ну, мне уже пора. Спасибо за всё, Борис Леонидович.
(Встают. Направляются к выходу. На лестнице он целует ей руку. Прощаются. Дверь закрылась за ним, Лена садится на перила и в одну секунду проносится вниз)
Я в л е н и е в о с ь м о е
(Вбегает Лена. На диване, по-прежнему, сидят Оля и Катя)
Лена. Девы, всё сидите?! Ждёте меня?!
Оля. Ну, как?! Рассказывай!
Катя. Только с самого начала! Подробно!
Лена. Ну, вот я вышла от вас…
Катя. Не заблудилась?!
Лена. Нет… Шла, как вы сказали.
Оля. Слава Богу не заблудилась…
Лена. Не перебивайте… Поднялась по узкой лестнице…
Оля. Он сразу открыл?!
Лена. Да!.. Только я так нервничала, что хотела вначале убежать.
Катя. Ну и трусиха же ты!
Лена. Но он сразу и открыл, и бежать уже было некуда.
Катя. Ну, рассказывай дальше…
Лена. Так вот… Проводил он меня в комнату. В центре комнаты большой обеденный стол. На столе стопка книжечек.
Оля. Книжки?! Какие?!
Катя. Да неважно! Рассказывай!
Оля. А почему же неважно?! Для меня всё важно!
Лена. Да, подождите… Вот… Он и вам, девы передал. (Протягивает им книжки)
Катя. Отлично!
Оля. Дальше!
Лена. Я так волновалась, что стала говорить скороговоркой, при этом путалась в именах и отчествах. Но потом, успокоилась и объяснила ему за чем я здесь…
Катя. Дальше!
Лена. Он сначала меня не мог вспомнить…
Оля. Как?!
Лена. Да! Но потом вспомнил и всё понял. Я ему сказала, что он может меня называть просто Лиля! Он улыбнулся и дал записку к администратору.
Катя. (Протягивает руку) Давай!
Лена. (Вынимает из кармана записку). Вот она.
Оля. А потом?!
Лена. Потом. Он сказал, что вышел сборник стихов.
Оля. Когда?!
Катя. Рассказывай дальше!
Лена. Он сказал, что этим сборником не доволен.
Оля. Почему?!
Лена. Сказал, что в этом сборнике есть ещё довоенные стихи.
Катя. (Листая сборник). Прям так и сказал, что не доволен?!
Лена. Да, так и сказал! Не доволен!
Оля. Почему?!
Лена. Я спросила его, что он считает, что сборник скудно издан?
Оля. Так и спросила?!
Лена. Да…
Катя. Дальше…
Оля. Дальше! Рассказывай!
Лена. Потом мы попрощались. Он на лестнице поцеловал мне руку!
Катя. И всё?!
Лена. И мы попрощались. Он такой!..
Катя. Какой?!
Лена. Он такой! Такой замечательный!
Оля. Расскажи всё ещё раз!
Катя. Слушайте, девы… «Импровизация» (Стала читать стихи из сборника)
«Я клавишей стаю кормил с руки
Под хлопанье крыльев, плеск и клекот.
Я вытянул руки, я встал на носки.
Рукав завернулся, ночь тёрлась о локоть.
И было темно. И это был пруд
И волны. – И птиц из породы люблю вас,
Казалось, скорей умертвят, чем умрут
Крикливые, чёрные, крепкие клювы.
И это был пруд. И было темно.
Пылали кубышки с полуночным дёгтем.
И было волною обглодано дно
У лодки. И грызлися птицы у локтя.
И ночь полоскалась в гортанях запруд.
Казалось, покамест птенец не накормлен,
И самки скорей умертвят, чем умрут
Руланды в крикливом, искривлённом горле».
Я в л е н и е д е в я т о е
( Зал ВТО. В проходе стоит, вертлявый, пожилой человек с большим чёрным портфелем под мышкой. Пританцовывает и подмигивает девочкам)
Лена. Катя, он, что сумасшедший?
Катя. (Шёпотом) Тише. Это Крученых.
Лена. Как крученый?!
Катя. (Шёпотом) Да не крученый, а поэт Крученых, фамилия такая. Крученых поэт-футурист.
(На сцену вышел Борис Леонидович. Наступила тишина)
Борис Леонидович. И-ира, Хармиа-а-на… (скороговоркой).Свет Ал ксас, прелесть Ал ксас, скажите мне, где тот предсказа-а-тель, о котором ты говорил вчера цари-и-це…(Улыбается). Подождите, дальше будет ещё лучше.
Крученых. (Встаёт на пошатывающийся венский стул, прижимая одной рукой портфель, вскинул другую руку вверх и громко прокричал) Борис! Ведь такого Шекспиру не снится. Идёт Клеопатра в твоей колеснице!
(Смех в зале)
Лена. Как он груб!
Катя. Я ещё не опомнилась от прелести чтения, от благоговейного восхищения, переполнявшего меня.
Лена. Крученыховский экспромт, кажется, мне неуместен!
Оля. Слов нет!
( В зале нескончаемые аплодисменты. Голос из зала: «Борис Леонидович, стихи о войне!»)
Борис Леонидович. «Смелость»…
Безыменные герои
Осаждённых городов,
Я вас в сердце сердца скрою,
Ваша доблесть выше слов.
В круглосуточном обстреле,
Слыша смерти перекат,
Вы векам в глаза смотрели
С пригородных баррикад.
Вы ложились на дороге
И у взрытой колеи
Спрашивали о подмоге
И не слышно ль, где свои.
А потом, жуя краюху,
По истерзанным полям
Шли вы, не теряя духа,
К обгорелым флигелям.
(Сделал паузу и продолжил)
Вы брались рукой умелой
Не для лести и хвалы,
А с холодным знаньем дела
За ружейные стволы.
И не только жажда мщенья,
Но спокойный глаз стрелка,
Как картонные мишени,
Пробивал врагу бока.
Между тем слепое что-то.
Опьяняя Ии кружа,
Увлекала вас к пролету
Из глухого блиндажа.
Там в неистовстве наитья
Пела буря с двух сторон.
Ветер вас свистел в прикрытье:
Ты от пуль заворожен.
И тогда, чужие миру,
Не причислены к живым,
Вы являлись к командиру
С предложеньем боевым.
Вам казалось все пустое!
Лучше, выиграв, уйти,
Чем бесславно сгнить в застое
Или скиснуть взаперти.
Так рождался победитель:
Вас над пропастью голов
Подвиг уносил в обитель
Громовержцев и орлов.
(Бурные аплодисменты)
«Бобыль»
Грустно в нашем саду.
Он день ото дня краше.
В нём и в этом году
Жить бы полною чашей.
Но обитель свою
Разлюбил обитатель.
Он отправил семью,
И в краю неприятель.
И один, без жены,
Он весь день у соседей,
Точно с их стороны
Ждёт вестей о победе.
А повадится в сад
И на пункт ополченский,
Так глядит на закат
В направленьи к Смоленску.
Там в вечерней красе
Мимо Вязьмы и Гжатска
Протянулось шоссе
Пятитонкой солдатской.
Он ещё не старик
И укор молодёжи,
А его дробовик
Лет на двадцать моложе.
(Публика в зале аплодирует и требует прочитать ещё что-либо)
«Страшная сказка»
Всё переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.
(Делает паузу, переводит дыхание и продолжает).
Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.
Запомнится его обстрел.
Сполна зачтётся время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.
Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.
Я в л е н и е д е с я т о е
(Комната. Елена Николаевна сидит в кресле. На столе горит свеча. Звучит классическая музыка. Шопен.)
Елена Николаевна. Борис Леонидович, относился к нам всегда с таким теплом и сердечным вниманием, живо интересовался нашими делами, расспрашивал о родителях, о жизни. Многое стёрлось в памяти. Остались разрозненные, случайные кусочки. У нас было различие в отношениях к Борису Леонидовичу. При общем благоговении и восхищении его талантом, при нашей общей «пропитанности» его стихами оно было очень разным. Для Оли он был, если сказать кратко, «Учитель Жизни». Для Кати это был гениальный человек, который постоянно заблуждался, ошибался, «недопонимал», что-то, почему и следовало неукоснительно указывать ему на эти ошибки, заблуждения и недопонимания и помогать освободиться от всего этого. Для меня, как и для Оли, он был духовным наставником. А для кого-то он был жизнью, счастьем и болью. Любили его самозабвенно и молились за него постоянно.
«Когда я устаю от пустозвонства
Во всех веках вертевшихся льстецов,
Мне хочется, как сон при свете солнца,
Припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо.
Незваная, она внесла, во-первых,
Во всё, что сталось, вкус больших начал.
Я их не выбирал, и суть не в нервах,
Что я не жаждал, а предвосхищал.
И вот года строительного плана.
И вновь зима, и вот четвёртый год,
Две женщины, как отблеск ламп Светлана,
Горят и светят средь его тягот.
Мы в будущем, твержу я им. Как все, кто
Жил в эти дни. А если из калек,
То всё равно: телегою проекта
Нас переехал новый человек.
Когда ж от смерти не спасёт таблетка,
То тем свободней время поспешит
В ту даль, куда вторая пятилетка
Протягивает тезисы души.
Тогда не убивайтесь, не тужите,
Всей слабостью клянусь остаться в вас.
А сильными обещано изжитье
Последних язв, одолевавших нас».
Д Е Й С Т В И Е В Т О Р О Е
Я в л е н и е п е р в о е
( Тбилиси. Типичный дворик. За невысоким столиком сидят двое мужчин и играют в нарды. Входит мужчина.)
Пётр Иванович. Добрый вечер. Подскажите, пожалуйста, как мне найти вот эту улицу? (Показывает листок бумаги, на котором написан адрес).
Сандро. Здравствуйте!
Геворк. Здравствуйте!
Сандро. (Посмотрел) Такими маленькими буквами написано! Мэ ар вици1, Геворк! Ак ра церия?2 Икнэб шен ици?3 (Передаёт листок бумаги другому)
Геворк. (Взял в руки листок бумаги) А-а-а! Такой улицы уже нет сейчас, цавэ танэм!..4
Пётр Иванович. Как нет?! Простите…
Геворк. Азиз джан5, сейчас она по-другому называется!
Пётр Иванович. Как по-другому?!
Геворк. Бала джан6, сейчас она называется улица Пастернака!
Пётр Иванович. Как улица Пастернака?! Не может такого быть!
Сандро. Генацвале7, не нравится Пастернак?! Ты знаешь кто такой Пастернак?!
Пётр Иванович. Конечно!..
Сандро. Нет, генацвале, ты не знаешь кто такой Пастернак! Если бы ты знал, кто такой Пастернак, ты никогда бы не сказал так!
Пётр Иванович. Нет, я знаю, кто такой Борис Леонидович Пастернак!
Сандро. Карги!..8
(На балконе появляется пожилая женщина)
Кетеван. Сандро, Ра мохвда?!9
Сандро. Арапэри10, Кетеван!
( Во двор входят юноша и девушка)
Дато. Гамарджобат!11 Рашия сакмэ?!12
Ия. Гамарджобат!
Геворк. Дорогой, мы так хотели, чтобы нашу улицу назвали. Но они другую улицу назвали его именем. Именем такого человека!
( На противоположном балконе появились две женщины)
Ида Иосифовна. Вайме, что случилось? Что происходит? Вы так кричите, что весь Тбилиси вас слышит! (Спускается по лестнице)
Нина Степановна. Ия, Датуня, вы уже пришли?!
Ия. Да, бабуля!
Ида Иосифовна. (Подходит к Петру Ивановичу)Здравствуйте! Вы кого-то ищите, молодой человек?! Кто Вам нужен?!
(Геворк пытается что-то сказать)
Пётр Иванович. Здравствуйте. Вот я ищу…Вот… Я журналист… Я из Москвы… Меня просили передать письмо вот по этому адресу…(Протягивает листок бумаги на котором написан адрес)
Ида Иосифовна. (Берёт листок бумаги. Читает.) Да, сейчас, это улица великого Пастернака. Не можете найти?!
Пётр Иванович. Да, не могу.
(Подходит Нина Степановна)
Нина Степановна. Не переживайте! Сейчас Датуня и Ия проводят Вас, чтобы Вы не заблудились. Идите…
Сандро. Куда «идите»?! Успеют «идите»! Он из Москвы приехал. Гость! Тбилиси не знает! Пастернака не знает! Мы так гостя не отпустим!
Геворк. Азиз джан! Мы всегда гостям рады!
Сандро. Успеешь, генацвале и письмо отнести…
Кетеван. Мобрдзандит!13 Проходите!
( Мужчины садятся за стол. Женщины живо сервируют стол. Раскладывают фрукты, сладости, закуску, грузинское вино…)
Я в л е н и е в т о р о е
(Во дворе за столом сидят соседи и журналист Пётр Иванович)
Сандро. О великом поэте не надо слишком много говорить. Главное сама память о нём. Нужно, чтобы мы все всегда помнили о нём. Помнили его стихи, его книги. Родина его Россия, но Пастернак очень любил Грузию.
«Я видел, чем Тифлис
Удержан по откосам,
Я видел даль и близь
Кругом под абрикосом
Он был во весь отвес,
Как книга с фронтисписом,
На языке чудес
Кистями слив исписан.
По склонам цвёл анис,
И, высясь пирамидой,
Смотрели сверху вниз
Сады горы Давида.
Я видел блеск светца
Меж кадок с олеандром,
И видел ночь: чтеца
За старым фолиантом».
Так давайте выпьем это вино за такого человека! За Пастернака!
Нина Степановна. Эти стихи принадлежат перу замечательного поэта. Он поэт от рождения, от Бога.
Ида Иосифовна. Он был неисправимым романтиком. Он твёрдо верил в созидательную силу любви. «На Грузии не счесть
Одежд и оболочек.
На свете розы есть.
Я лепесткам не счётчик…».
Благодаря его стихам я встретила своего мужа.
Сандро. В Тбилиси, в Грузии нет ни одного человека, кто не знает кто такой Пастернак!
Кетеван. Это правда! Чистая правда!
Ида Иосифовна. Про всю Грузию не скажу, но в Тбилиси точно!
Нина Степановна. Люди бережно хранят в памяти воспоминания о Борисе Леонидовиче. И как видите…
Ида Иосифовна. С радостью дарят свои нежные воспоминания любому, даже незнакомому, случайно забредшему человеку, на нашу улицу, в наш дворик.
Геворк. Бала джан, это точно!
Нина Степановна. Вы не подумайте, что мы сошли с ума. Просто для нас, Тбилисцев, гость не просто слово. Это не просто понятие. Гость для нас всё! Стумари хвтисаа! Гость от Бога! Так говорят у нас, принимая в гости незнакомого человека.
Ида Иосифовна. А если он спросил о Пастернаке, то он больше чем гость!
Нина Степановна. Гостя усадят за стол. А дальше известное всем грузинское застолье.
Сандро. За таким столом, в разное время сидели великие люди.
Геворк. Правду говоришь, батоно Сандро!14
Сандро. Сергей Есенин. (Обращается к Петру Ивановичу) Знаешь, кто такой Есенин?!
Пётр Иванович. Да, конечно!
Сандро. Э-э-э! Хорошо! (Задумался) О чём это я?!
Дато. Есенин был здесь.
Сандро. Помню, я помню. Ещё был Маяковский. Маяковского знаешь?
Пётр Иванович. Конечно! Как же!
Сандро. Хорошо! (задумался)
Нина Степановна. Павел Антокольский, Андрей Белый.
Ида Иосифовна. Тициан и Нина Табидзе, Паоло Яшвили, Николай Заболоцкий, Николай Тихонов.
Нина Степановна. Ладо Гудиашвили.
Кетеван. Алексей Толстой.
Геворк. Григорий Робакидзе. Да, батоно Сандро?!
Сандро. (Вздрогнул) Да… Ещё за таким же столом сидел сам Борис Пастернак. Его ты уже сейчас знаешь!
Ида Иосифовна. Эти и многие другие люди, составили честь и славу грузинской и русской культуры.
Сандро. Так давайте же выпьем за этих достойных и уважаемых людей!
Геворк. Золотые слова, батоно Сандро!
Я в л е н и е т р е т ь е
( Во двор входят двое пожилых мужчин, один из которых вылитый Лаврентий Берия)
Ида Иосифовна. Не пугайтесь. Это мой муж, Константин Петрович Коган. А вот этот не менее уважаемый человек, заслуженный учитель Грузии Монолис Харлампьевич.
Дато. Монолис Харлампьевич наш учитель по математике, алгебре и геометрии.
Константин Петрович. Здравствуйте! У нас гости?!
Монолис Харлампьевич. Здравствуйте!
Пётр Иванович. Здравствуйте!
Ида Иосифовна. Да, Костя. Вот Пётр Иванович приехал из Москвы. Он журналист. Он интересуется Пастернаком.
Монолис Харлампьевич. Очень хорошо!
Константин Петрович. (Тихо жене) Ты ничего лишнего не говорила?
Ида Иосифовна. Костя! Это хороший человек. Он Борисом Леонидовичем Пастернаком интересуется. Ему тоже очень нравятся стихи Бориса Леонидовича.
Монолис Харлампьевич. (Обращаясь к Дато и Ии) Вы математику сделали, что сидите здесь с взрослыми?!
Ия. Да, конечно.
Монолис Харлампьевич. Карги. Завтра первых вас к доске вызову.
Пётр Иванович. (Обращается к Дато) Что он сказал?
Дато. Монолис Харлампьевич сказал «хорошо».
Сандро. Дорогой батоно Пётр, не переживай! Тот, кто первый раз видит Костика, думает, что это Лаврентий Павлович пришёл!
(Все смеются)
Пётр Иванович. Если честно, то да. Вам, наверное, многие говорят об этом?!
Константин Петрович. Если честно, то не многие, а практически все!
Геворк. Что, Петро джан, «мороз по коже пробежал»?
Пётр Иванович. Да-а-а!
Кетеван. Гачерди!15 Хватит гостя пугать! Пётр Иванович, генацвале17 кушайте! Почему не кушаете?! Не нравится?! Не вкусно?!
Пётр Иванович. Нет, что Вы! Очень вкусно!
Нина Степановна. Вы не стесняйтесь, угощайтесь.
Ида Иосифовна. Будьте как дома.
Пётр Иванович. Спасибо!
Нина Степановна. Вам, наверное, неудобно?! Ия, принеси, пожалуйста, подушечку.
Пётр Иванович. Нет, нет. Всё хорошо. Спасибо! Не беспокойтесь.
Ида Иосифовна. Иичка, золотце, у нас на тахте мутака16 есть, принеси её.
Пётр Иванович. Нет, нет, мне удобно. Всё хорошо.
Ида Иосифовна. Ия, послушай меня.
(Ия поднялась вверх по лестнице)
Геворк. (Обращается к Петру Ивановичу) Бала джан, не нервничай! Если тебе будет хорошо, то и нам будет хорошо. А если нам будет хорошо, то тебе будет ещё лучше!
Сандро. Петро, не спорь с женщинами. Их не переубедишь!
Монолис Харлампьевич. Прав был мудрец, когда сказал: «Выслушай женщину, и прими своё правильное решение».
Геворк. И конечно же, этот мудрец был грек!
( Все смеются)
Ида Иосифовна. А другой мудрец сказал: «Голова - мужчина, но шея – женщина».
Константин Петрович. Так давайте же выпьем за то, чтобы эта «шея» поворачивалась в нужную для «головы» сторону!
(Все поднимают бокалы)
Ия. Вот, принесла.
Ида Иосифовна. Спасибо, моя хорошая. Вот возьмите.
Пётр Иванович. Спасибо. Не стоило беспокоиться.
Нина Степановна. Какое беспокойство.
Константин Петрович. Пётр Иванович, что именно Вас интересует?
Геворк. Что может интересовать человека в Тбилиси? Только Тбилиси!
Константин Петрович. Это понятно… А всё же?.. (Пытливым взглядом просверлил Петра Ивановича)
Пётр Иванович. Дело в том, что я…
Ида Иосифовна. Костя, что ты со своими допросами! Человек просто, случайно, зашёл в наш двор. Он проходил мимо и зашёл…
Геворк. Просто он знал, что здесь такие люди живут.
Константин Петрович. ( Не отводя от Петра Ивановича глаз) И всё же?
Пётр Иванович. Меня попросили передать письмо, и я случайно оказался в вашем гостеприимном дворе.
Константин Петрович. Случайно?! Говорите: «случайно»?!
Ида Иосифовна. Костя, прекрати! Ты сейчас напугаешь нашего гостя. Что он о нас может подумать?!
Нина Степановна. Не обращайте внимания. Это Константин Петрович шутит!
Кетеван. Он шутит!
Нина Степановна. Это он шутит! (Смеётся). Константин Петрович с виду такой строгий. На самом деле он очень добрый. Если бы не он, то многих сейчас за этим столом не было бы сейчас.
Константин Петрович. Нина, дорогая, хватит.
Кетеван. Костик, она говорит правду. Что нет?
Константин Петрович. Как много мы потеряли, торопя «локомотив истории в светлое будущее». Какие люди остались под его безжалостными колёсами.
Нина Степановна. Но, именно в это время больше всего ценилась дружба, бескорыстная любовь, так мало значило материальное благополучие.
Монолис Харлампьевич. Да… Сейчас другие времена.
Ида Иосифовна. Времена всё те же. И сейчас ценятся и дружба, и любовь.
Геворк. Цавэ танэм, сейчас всё по-другому.
Ида Иосифовна. Что ты мне голову морочишь! Посмотрите на Датуню и Иичку! Это наша молодёжь! Разве они плохие?!
Монолис Харлампьевич. Нет! Они замечательные. Почитайте нам стихи!
Ия. Какие?!
Ида Иосифовна. Бориса Леонидовича. Правда же, Пётр Иванович послушает их. Благодаря такому человеку мы встретились.
Пётр Иванович. С удовольствием послушаю.
Нина Степановна. Конечно, почитайте!
Ия. Борис Пастернак. «Памяти Демона».
«Приходил по ночам
В синеве ледника от Тамары
Парой крыл намечал,
Где гудеть, где кончаться кошмару.
Не рыдал, не сплетал
Оголённых, исхлёстанных, в шрамах.
Уцелела плита
За оградой грузинского храма.
Как горбунья дурна,
Под решёткою тень не кривлялась.
У лампады зурна,
Чуть дыша, о княжне не справлялась.
Но сверканье рвалось.
В волосах, и, как фосфор, трещали.
И не слышал колосс,
Как седеет Кавказ за печалью.
От окна на аршин,
Пробирая шерстинки бурнуса,
Клялся льдами вершин:
Спи, подруга, - лавиной вернуся.».
(Слушатели хлопают)
Дато. Борис Пастернак. «Дымились, встав от сна,
Пространства за Навтлугом,
Познанья новизна
Была к моим услугам.
Откинув лучший план,
Я ехал с волокитой,
Дорогой на Беслан
Была грозой размыта,
Откос пути размяк,
И вспухшая Арагва
Неслась, сорвав башмак
С болтающейся дратвой.
Я видел поутру
С моста за старой мытней
Взбешённую Куру
С машиной стенобитной.»…
Пётр Иванович. (Хлопает) Я знаю эти стихи. «За прошлого порог
Не вносят произвола.
Давайте с первых строк
Обнимемся, Паоло!».
( Все присутствующие хлопают)
Монолис Харлампьевич. Когда звучат великие стихи, всё сразу становится на свои места.
Ида Иосифовна. «Не зная ваших строф,
Но полюбив источник,»…Кетеван, Нина, давайте вместе…
( И они все вместе продолжили)
… «Я понимал без слов
Ваш будущий подстрочник.».
( Все хлопают)
Я в л е н и е ч е т в ё р т о е
Ида Иосифовна. Грузинскую литературу невозможно представить себе без Пастернака, русскую без стихов Тициана Табидзе в его переводах.
Кетеван. Пётр Иванович, а Вы знаете, что они дружили? Я Вам расскажу, как они познакомились. Нина рассказывала, что когда дверь открыла Тамара…
Сандро. Это жена Паоло.
Кетеван. Да… Они вошли, и как зачарованные остановились, когда увидели Пастернака. В нём было столько внутреннего кипения, такое у него было вдохновенное лицо! Она говорила, что они несколько минут стояли, как вкопанные. После они стали друзьями навек.
Ида Иосифовна. Он был такой открытый, чистый, как ребёнок. Недаром его ученик, поэт Андрей Андреевич Вознесенский…
Сандро. Он тоже приезжал в Тбилиси.
Ида Иосифовна. … Говорил, что Пастернак – вечный подросток, и детство от него никогда не уходило.
Кетеван. Это правда! Чистая правда! Нина говорила, что когда он уезжал из Грузии, уже на вокзале, с подножки поезда сказал Нине…
Сандро. Нине Табидзе?
Кетеван. Да, Нине Табидзе. «Нина, когда вернёшься домой, поищи меня там. Я там остался.».
Нина Степановна. Какая прелесть!
Сандро. Так давайте выпьем за эти мудрые слова, сказанные поэтом Вознесенским, о таком великом человеке, как Борис Пастернак!
Монолис Харлампьевич. И пусть от всех нас никогда не уходит , как говорил Пастернак эта «детскость»!
Геворк. Золотые слова!
(Поднимают бокалы)
Я в л е н и е п я т о е
Ида Иосифовна. Борис Леонидович очень любил Гивико…
Сандро. Это внук Тициана.
Ида Иосифовна. … Да. Он даже называл Гивико - «маленький мудрец». Он высоко ценил музыкальное дарование мальчика. Говорю Вам, как специалист, не безосновательно. Мальчик действительно, талант. Борис Леонидович был тонким знатоком этого вида искусства. Так вот, он подарил ему пианино.
Нина Степановна. Этот инструмент, когда-то принадлежал выдающемуся музыканту и педагогу Генриху Нейгаузу.
Кетеван. Сегодня этот инструмент занимает достойное место среди многих экспонатов музея. Вы были в музее? Нет?! Вы обязательно должны туда пойти. Гагонилс нахули сджобиа. По- русски звучит так: «Виденное лучше слышанного».
Нина Степановна. Это непросто музей в обычном понимании. Это живой организм. Там постоянно проходят музыкальные встречи, вечера поэзии… Частые и дорогие гости дома – Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Леонид и Наталья Пастернак…
Ида Иосифовна. Там даже есть машинописная копия «Доктора Живаго», правленая самим Пастернаком. На титульном листе надпись размашистым почерком. Ия, что там написано? (Обращается к Петру Ивановичу.)
Я к сожалению точно не помню, но Ия точно скажет.
Ия. «Экземпляр для Грузии. В руки лучшего друга моего Нины Александровны Табидзе. С пожеланием душевных сил и бодрости ей. Ей и достойным её. Борис Пастернак. 5 сентября 1948 года. Переделкино.».
Ида Иосифовна. Спасибо, Иичка.
Дато Там ещё есть рукописная тетрадь стихов из «Доктора Живаго», оформленная автором собственноручно.
Нина Степановна. Вам надо обязательно посетить этот музей. Очень интересно. Не менее интересна переписка Тициана с Пастернаком.
Кетеван. Нина рассказывала, что Борис Леонидович очень любил письма Тициана, и одно из них всегда носил с собой, как талисман. Он взял его, как самое дорогое, вместе с письмами отца и любимого им поэта Рильке в Париж, когда ехал туда больной на Всемирный конгресс деятелей культуры. Вы знаете, какое стихотворение он вписал в альбом Чукуртмы?
Сандро. Чукуртма – это дочь Ладо Гудиашвили.
Ида Иосифовна. Ладо Гудиашвили – это известный художник.
Кетеван. Дато, что там было написано?!
Дато. Борис Пастернак. «После Грозы».
«Рука художника ещё всесильней
Со всех вещей смывает грязь и пыль.
Преображенней из его красильни
Выходят жизнь, действительность и быль.».
Нина Степановна. Ия, золотце, ты нам кофе не сваришь?!
Ия. Да, конечно!
(Ия уходит. Вдруг гаснет свет. Темно.)
Ида Иосифовна. Не переживайте. У нас такое бывает.
Сандро. Дато!
(Дато уходит за свечами)
Я в л е н и е ш е с т о е
(Пришли Дато и Ия. Он с зажжёнными свечами в руках. Ставит их на стол. Ия принесла на серебряном подносе чашечки с кофе)
Константин Петрович. Да… Жизнь неумолимо движется вперёд. Одной рукой она щедро одаривает нас, а другой - собирает дань. Давно нет Тициана, Нины, Бориса Леонидовича, многих кого знали и любили они, но о них пишут и русские и грузинские поэты, никогда не видевшие их. Как писал Борис Леонидович : «… Нас много за столом,
Приборы, звёзды, свечи.
Как пылкий дифирамб,
Всё затмевая оптом,
Огнём садовых ламп
Тициан Табидзе обдан.
Сейчас он речь начнёт
И мыслью на прицеле.
Он слово почерпнёт
Из этого ущелья…»
Ида Иосифовна. «…Он курит, подперев
Рукою подбородок,
Он строг, как барельеф,
И чист, как самородок.
Он плотен, он шатен,
Он смертен, и однако
Таким, как он, Роден
Изобразил Бальзака.».
(Обращаясь к Петру Ивановичу) Вы знаете, что после ареста Тициана, Борис Леонидович и Зинаида Николаевна, вся их семья стали, пожалуй, самыми близкими и родными людьми для Нины Александровны и Ниты. Узнав об аресте, Пастернак прислал телеграмму: «У меня вырезали сердце. Нет Тициана. Как жить?». Это в то время!..
Кетеван. Нина рассказывала, что в это страшное время, Пастернак ей сказал, что в его семье стало на два человека больше. Он поддерживал их и морально, и материально.
Нина Степановна. Да, я слышала, что он даже написал доверенность, по которой все гонорары за переводы должны были передавать Нине Александровна Табидзе.
Константин Петрович. Когда в жизни Пастернака началась «чёрная полоса»…
Ида Иосифовна. Это когда в Италии издали роман «Доктор Живаго».
Константин Петрович. … Ему предложили покинуть Россию, он приехал в Тбилиси и жил в доме Табидзе.
Ида Иосифовна. Ужасно, когда отворачиваются бывшие друзья, перестают «заглядывать на огонёк» бывшие соседи. Когда начинается откровенная травля… Но именно тогда Нина Александровна и Нита были рядом.
Константин Петрович. Искренняя дружба, любовь, общие радости и горе сроднили этих людей. Они всегда и во всём могли положиться друг на друга, без оглядки доверяясь в самые тяжёлые минуты.
Монолис Харлампьевич. Сегодня много раз упоминалось драгоценное имя Борис Пастернак! Он останется для нас и для грядущих поколений, как свидетельство величайшего напряжения человеческой нравственности, человеческого ума, великодушия, благородства, доброты, мужества, долготерпения и умения прощать. За Бориса Пастернака!
Константин Петрович. Он с детства усвоил самые простые истины: жить без камня за пазухой, с открытым сердцем, как драгоценное наследство перенявший от своих родителей, эстафету особого отношения к людям. За Бориса Пастернака!
Пётр Иванович. Такие слова в устах таких людей обнадёживают. Так вот, в России много людей, а станет ещё больше, которым интересно, где «холмы Грузии». Они будут с радостью приезжать, смотреть и поднимать бокалы с грузинским вином, которое пили Лермонтов, Грибоедов, Толстой и наш любимый Пастернак, за дружбу! В этот вечер мы говорим тосты. Поднимаем бокалы за человека, который «Весь мир заставил плакать
Над красой земли своей…»!
За неприкаянного небожителя, «заоблачного брата», умещавшего в себе этот невозможный мир, в котором невозможны такие поэты, и именно поэтому они существуют. За Бориса Леонидовича!
Сандро. Имя Бориса Пастернака драгоценно для нас и потому что, благодаря ему произошла наша встреча с Вами, Пётр Иванович. И Россия, и Грузия вновь объединились. И если мы представим, что эти две свечи на столе олицетворение России и Грузии, то какой бы «ветер перемен» или «сквозняк» не задувал, то одну, то другую свечу, свеча Пастернака не задута, что свет её будет длиться во времени! За Бориса Пастернака!
( В это время возобновили подачу электроэнергии)
Геворк. О! Да будет свет! За Пастернака!
(Все поднимают бокалы)
Э П И Л О Г
Т О С Т
За первую свежесть разлива
Весенних взволнованных рек.
За юности ливень счастливы,
За всеисцеляющий снег.
За жаркие перья гагарок
Над жизни нетающим льдом,
За небо и солнце в подарок
С размаху внесённые в дом,
За детские сказки гардины,
За ширь над высоким окном,
За чудно – косые картины
И музыки щедрый закон,
За то, что сияет жар-птицей,
За гения пламенный знак,
За силу, что в слове таится,
За имя – Борис Пастернак!
1939год
Евгения Кунина
К О М М Е Н Т А Р И И
Мэ ар вици1 - Я не знаю
Ак ра церия?2 – Тут, что написано?
Икнэб шен ици3? - Может, ты знаешь?
Цавэ танэм4 (армян.) – ласкательное обращение
Азиз джан5 (армян.) – ласкательное обращение
Бала джан6 (армян.) – ласкательное обращение
Генацвале7 (груз.) – ласкательное обращение
Карги8! - Хорошо
Ра мохвда9?- Что случилось?
Арапэри10 - Ничего
Гамарджобат11 – Здравствуйте
Рашия сакмэ12 ? - В чём дело?
Мобрдзандит!13 – Проходите!
Батоно14 - Господин
Гачерди15 - Прекрати, хватит
Мутака16 – подушка в форме валика