Биография Немецко-французский протестантский миссионер и богослов, философ, врач, музыковед, органист. Альберт Швейцер родился 14 января 1875 в Кайзерсберге (Верхний Эльзас, принадлежавший в те годы Германии;
| Вид материала | Биография |
- Альберт Швейцер. Культура и этика, 5288.43kb.
- Т. П. Пауль Тиллих: философия и теология, 203.68kb.
- Фома Аквинский (Thomas Aquinas) великий богослов и философ Средневековья (1221/25 1274), 194.57kb.
- Ильин Иван Александрович биография, 45kb.
- Равель морис (1875-1937), французский композитор, 44.87kb.
- Вольфганг Амадей Моцарт (1756-1791), австрийский композитор, 20.12kb.
- Альберт Швейцер. Культура и этика, 5368.02kb.
- А. Н. Чанышев Курс лекций по древней философии (М.: Высш школа, 1981). Лекция, 205.16kb.
- Краткая биография а. П. Чехова, 230.93kb.
- «Альберт Швейцер, нобелевский лауреат», 139.77kb.
глубоко интересуется всеми видами прогресса. К тому же она обладает меркой
для правильной его оценки и вырабатывает такие нравственные убеждения,
которые способствуют установлению наиболее целесообразного взаимодействия
всех видов прогресса.
Для культуры имеют значение три вида прогресса: прогресс познания и
практики, прогресс приобщения человека к обществу, прогресс духа.
Четыре идеала образуют культуру: идеал человека, идеал социального и
политического единения, идеал религиозно-духовного единения, идеал
человечества. На основе этих четырех идеалов мышление полемизирует со всеми
видами прогресса.
Прогресс познания имеет непосредственное духовное значение в той мере,
в какой он преобразуется в мышлении. Этот прогресс все более убеждает нас в
том, что все существующее есть сила, то ость воля к жизни. Он все более
расширяет круг воли к жизни, который мы можем познать по аналогии с нашим.
Колоссальное значение для нашего осмысления мира имеет тот факт, что мы в
каждой клетке открываем индивидуальность жизни, в способности которой к
деятельности и переживаниям мы вновь обнаруживаем элементы нашей жизненной
силы. Благодаря расширяющимся знаниям мы все больше удивляемся вездесущей
тайне жизни. От простодушной наивности мы приходим к глубокой
наивности.
Знание дает нам власть над силами природы. Наша подвижность и ваша
активность необычайно возрастают. Происходят глубокие изменения наших
жизненных условий. Но прогресс еще не означает, что человек получил
преимущества для своего развития. Благодаря власти, которую мы приобрели над
силами природы, мы освобождаемся от нее и ставим ее себе на службу. Но
одновременно мы отрываемся от природы и переходим в такие жизненные условия,
неестественность которых таит в себе много опасностей.
Силы природы мы ставим на службу машине. В одной из книг Чжуан-цзы
рассказывается, что, когда ученик Конфуция увидел садовника, несущего воду
для полива своих грядок, которую он каждый раз доставал из колодца,
опускаясь в него вместе с сосудом, он спросил его, не хочет ли он облегчить
свою работу. "Каким образом?" - опросил садовник. Ученик Конфуция ответил:
"Надо взять деревянный рычаг, передний конец которого легче, а другой конец
тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такой колодец называется
колодцем с журавлем". Садовник, который был мудрецом, сказал: "Я слышал, как
мой учитель говорил, что если человек пользуется машиной, то он все свои
дела выполняет, как машина. У того, кто выполняет свои дела, как машина,
образуется машинное сердце. Тот же, у кого в груди бьется машинное сердце,
навсегда теряет чистую простоту".
Опасности, о которых догадывался садовник еще в V веке до н. э.,
выросли в наше время до угрожающих размеров. Чисто механическая работа стала
теперь уделом многих из нас. Оторванные от собственного дома и от
кормилицы-земли, мы живем в условиях удручающей материальной несвободы. В
результате того переворота, который произвела машина, почти все мы очутились
в таких условиях труда, которые слишком сильно регламентируют, сужают и
делают весьма напряженной нашу трудовую жизнь. Нам теперь нелегко даются
само-осознание и сосредоточенность. Страдает наша семейная жизнь и
воспитание детей. Все мы более или менее подвержены опасности превратиться в
человека-вещь, вместо того чтобы стать личностью. Итак, разнообразный
материальный и духовный ущерб, наносимый человеческой жизни, - теневая
сторона прогресса познания и практики человека.
Сама способность человека к созданию культуры ставится под вопрос.
Отдаваясь целиком тяжелой борьбе за существование, многие из нас уже не в
силах думать об идеалах, связанных с культурой. Они больше не проявляют
объективности в этом вопросе. Все их домыслы направлены только на улучшение
их собственного бытия. Идеалы, которые они при этом выдвигают, выдаются ими
за культурные идеалы и вносят тем самым полную неразбериху в понятие
культуры.
Для того чтобы оказаться на высоте того положения, которое создалось
вследствие как полезных, так и вредных достижений в области познания и
практики, мы должны все время думать об идеале человека и бороться с
обстоятельствами, с тем, чтобы они как можно меньше тормозили развитие
человека к этому идеалу.
Идеал культурного человека есть не что иное, как идеал человека,
который в любых условиях сохраняет подлинную человечность. Для нас сейчас
быть культурным человеком означает оставаться человеком, несмотря на
состояние современной культуры. Только понимание того, что относится к
подлинной человечности, может спасти нас в условиях самой прогрессивной
внешней культуры от заблуждений относительно самого понятия культуры. Только
тогда, когда в современном человеке вновь загорится желание стать подлинным
человеком, он сможет выбраться на правильный путь из того тупика, в котором
сейчас пребывает, ослепленный своим воображаемым всезнанием и тщеславным
всеумением. Только тогда он сможет противостоять давлению жизненных условий,
угрожающих его человечности.
В соответствии с идеалом материального и духовного бытия человека этика
благоговения перед жизнью требует от человека при максимальном развитии всех
его способностей и в условиях самой широкой материальной и духовной свободы
бороться за то, чтобы остаться правдивым до отношению к самому себе и
развивать в себе сочувствие и деятельное соучастие в судьбах окружающей его
жизни. Он должен глубоко продумать свою жизнь и постоянно осознавать всю
ответственность, налагаемую на него жизнью. Как страдающий и действующий, он
должен сохранить в своем отношении к самому себе и к миру живую духовность.
Идеал подлинной человечности состоит для него в том, чтобы оставаться
этическим в глубоком миро- и жизнеутверждении благоговения перед жизнью.
Выдвигая в качестве цели культуры подлинную человечность, которой
каждый человек может достигнуть, ведя жизнь, наиболее достойную человека, мы
должны отказаться от некритичной переоценки внешней стороны культуры, какую
мы наблюдаем начиная с конца XIX века. Мы все больше и больше понимаем, что
необходимо четко различать в культуре существенное и несущественное. Призрак
культуры, лишенной духовности, теряет свою власть над нами. Мы решаемся
смотреть правде в глаза и утверждать, что с прогрессом познания и практики
достигнуть культуры стало не легче, а тяжелее. Перед нами встает проблема
взаимодействия духовного и материального. Мы знаем, что все мы должны
бороться с обстоятельствами за свою человечность и заботиться о том, чтобы
вновь превратить эту борьбу из бесперспективной в перспективную.
Духовной помощью в этой борьбе является для нас уверенность в том, что
ни один человек никогда не должен быть принесен в жертву условиям как
человек-вещь. Некоторые так называемые мыслители выдвигают ставшее
популярным во многих вариантах утверждение о том, что культура есть
достояние элиты, а массовый человек есть лишь средство, с помощью которого
создается культура. Тем самым людям, борющимся в тяжелых условиях за свою
человечность, отказывают в духовной помощи, на которую они имеют право
претендовать.
Так говорит чувство действительности, которому мы подчиняемся. Но
благоговение перед жизнью восстает против этого и создает такую мораль, при
которой каждому человеку обеспечивается в душе другого человеческая ценность
и человеческое достоинство, в которых ему отказывают жизненные
обстоятельства. Тем самым борьба теряет свою ожесточенность. Человек должен
бороться теперь против условий, но не против условий и людей одновременно.
Далее, мораль благоговения перед жизнью помогает людям, ведущим самую
тяжелую борьбу за свою человечность, постоянно укрепляя их веру в идею
человечности как ценности, которую необходимо сохранять любой ценой. Она
предостерегает их от односторонней борьбы за уменьшение материальной
зависимости и заставляет задуматься над тем, чтобы вкладывать в свою жизнь
больше человечности и внутренней свободы. Этика благоговения перед жизнью
призывает людей охранять свою сосредоточенность и внутреннюю жизнь.
Наступит время приобщения масс к духовной культуре. Многие люди должны
задуматься над своей жизнью, над тем, чего они добиваются для себя в борьбе
за существование, над тем, какие трудности возникают перед нами в силу
обстоятельств, и над тем, в чем они отказывают себе сами. Им недостает
духовности, так как они имеют превратное представление о духовности. Они
забывают о мышлении, так как для них стало чуждым элементарное размышление о
себе самом.
То, что в наше время считается духовным и причисляется к области
мышления, не таит в себе ничего того, что люди считают для себя
непосредственно необходимым. Но когда люди проникаются идеями благоговения
перед жизнью, они обретают мышление, которое трудится на благо всех, и
активно приобщаются к духовности, пробивающейся во всех людях. Даже те, кто
ведет тяжелейшую борьбу за свою человечность, приходят к самоосоэнанию и
внутренней сосредоточенности, приобретая таким образом силы, которыми они
раньше не обладали.
Внутренне соглашаясь с тем, что сохранение культуры зависит прежде
всего от активности в нас родников духовной жизни, мы тем не менее начинаем
усердно заниматься экономическими и социальными проблемами. Для нас
требованием культуры является максимум материальной свободы для максимума
людей.
Нас не обескураживает мысль о том, что мы, по-видимому, обладаем весьма
незначительной властью над экономическими условиями. Мы знаем, что это в
значительной степени обусловлено тем, что до сих пор боролись факты против
фактов и страсти против страстей. Из нашего понимания действительности
проистекает наша беспомощность. Мы можем получить больше власти над вещами,
если смело начнем решать проблемы с помощью морали. Мы уже созрели для
этого.
Борьба, которая велась раньше на основе экономических теорий и утопий,
была во всех отношениях бесцельной и повергла нас в ужасное состояние. Для
нас остается только радикальный поворот, а именно попытаться решить проблемы
наиболее целесоообразным способом, путем целесообразного понимания и
доверия.
Лишь благоговение перед жизнью способно создать необходимую для этого
мораль. Понимание и доверие, благодаря которым мы взаимно объединяемся
наиболее целесообразным способом и приобретаем столь большую власть над
обстоятельствами, возникнут только тогда, когда вое будут находить во всех
благоговение перед жизнью других людей, внимательное отношение к их
духовному и материальному благополучию как их внутренне осознанные и
действенные нравственные убеждения. Меру экономической справедливости,
которая приведет людей к согласию, может дать только этика благоговения
перед жизнью.
Удастся ли нам осуществить такое развитие? Мы должны сделать это, если
не хотим погибнуть и духовно, и физически. Всякий прогресс познания и
практики оказывает в конце концов роковое влияние, если им не овладевает
сила соответствующего прогресса духовности.
Благодаря власти, которую мы приобретаем над силами природы, мы
получаем также опасную власть над людьми. Приобретение ста машин дает
какой-либо корпорации или какому-либо предпринимателю также и власть над
всеми людьми, которые обслуживают эти машины. Какое-нибудь новое изобретение
дает возможность одному человеку одним движением уничтожить не сотни, а
десятки тысяч людей.
Никакой борьбой нельзя завоевать ту идею, что люди не должны истреблять
друг друга ни при помощи экономической, ни при помощи физической власти. В
крайнем случае насильник и мученик лишь поменяются ролями. Помочь может
только одно средство - отказ от власти, какую мы имеем по отношению друг к
другу. Но это уже акт духовности.
Опьяненные прогрессом теоретического познания и практики, наблюдающимся
в наше время, мы забыли позаботиться о прогрессе духа человека. Мы бездумно,
незаметно скатились к пессимизму, уверовав во все виды прогресса, кроме
духовного прогресса человека и человечества.
Факты зовут нас образумиться подобно тому, как спохватывается вся
команда корабля, если он начнет сильно крениться на одну сторону. Для нас
стала уже почти невозможной вера в прогресс человека и человечества. С
мужеством отчаяния мы должны заставить себя вновь обрести эту веру. Мы все
вместе должны желать духовного прогресса человека и человечества и надеяться
на него - это и значит круто повернуть руль, и притом удачно, если в
последнее мгновение мы сумеем поставить корабль против ветра.
На такое достижение мы будем способны, только обретя веру в мыслящее
благоговение перед жизнью. Как только благоговение перед жизнью проникнет в
наше мышление и наши нравственные убеждения, чудо станет возможным. Трудно
переоценить власть таящейся в нем элементарной, живой духовности.
Государство и церковь - лишь разновидности способов единения человека с
человечеством, приобщения его к человечеству. Идеалы этих двух процессов -
социально-политического и религиозного - определяются, следовательно, тем,
что эти понятия становятся целесообразными в отношении этического
"одухотворения" человека и превращения его в члена человечества.
Тот факт, что идеалы государства и церкви не приняли у нас истинной
формы, объясняется нашим пониманием истории. Люди века Просвещеиия полагали,
что церковь и государство следует принять из соображений целесообразности.
Они пытались обосновать сущность этих институтов теорией возникновения,
причем они поступали в этом случае очень просто - привносили свое
собственное понимание в историю. Так как им не было знакомо благоговение
перед естественными историческими институтами, то они легко рассматривали их
с точки зрения требований идеалов разума. Мы же обладаем этим благоговением
в такой степени, что даже испытывает страх перед преобразованием в
соответствии с теоретическими идеалами всего, что в действительности из них
не возникло.
Но государство и церковь не являются только естественными историческими
институтами, они одновременно и теоретически необходимы. Мы можем
рассматривать эти уже сложившиеся институты лишь с точки зрения их
преобразования в разумные и во всех отношениях целесообразные организмы.
Только при такой возможности развития их существование полностью осознанно и
оправданно.
Естественную историческую природу этих институтов можно понять, лишь
рассматривая их при их зарождения. Однако мы не можем этого сделать в
случае, когда процесс, о котором мы судим и которому мы принадлежим, уже
закончился. Предполагать в естественных институтах наличие самоцели - значит
абсолютно исказить понятие превращения людей в членов общества.
Человек и человечество, которые являются не менее естественными
категориями, чем исторические категории церкви и государства, лишены своих
прав и принесены в жертву этим последним. Подчеркивание момента
естественного предназначения исторически возникших институтов не изменяет,
однако, нашего требования, чтобы государство и церковь все больше
ориентировались бы на идеал человека и человечества как свои естественные
полюсы и находили бы в них свою высшую целесообразность.
Культура требует, следовательно, чтобы государство и церковь сохранили
способность к дальнейшему развитию. Это обстоятельство предполагает, что
взаимовлияние коллектива и индивида примет иные формы. Со сменой поколений
индивид все больше и больше жертвовал своей духовной самостоятельностью по
отношению к государству и церкви. Он получал свои взгляды от них, вместо
того чтобы самому влиять да государство и церковь силою своих убеждений.
Такое ненормальное положение было неизбежным. Индивид не имел ничего, в
чем он был бы духовно самостоятельным. Поэтому у него и не было идей,
которые он мог бы противопоставить институтам действительности. Он не в
состоянии был сформулировать идеалы, которые бы оказывали влияние на
действительность. Ему не оставалось ничего другого, как выставить в качестве
идеала идеализированную действительность.
Только в миро- и жизневоззрении благоговения перед жизнью человек
получает прочное и полноценное определение своего предназначения. Он
оценивает действительность в этом случае меркой своих желаний и надежд, ясно
и определенно осознаваемых им. Для него уже само собой разумеется, что
создаваемый людьми коллектив должен служить целям сохранения и дальнейшего
развития жизни, а также целям расцвета истинной духовности.
Решающим обстоятельством для начала этого развития государства и
церкви, нацеленного на поощрение культуры, является необходимость того,
чтобы люди признали эти институты в плане морали благоговения перед жизнью и
вытекающих из нее идеалов. Благодаря этому в государстве и церкви возникнет
дух, который будет способствовать их преобразованию в этические и духовные
институты.
Нельзя точно предугадать весь ход этого процесса. Но этого и не нужно
делать. Идея благоговения перед жизнью есть во всех отношениях целесообразно
действующая сила. Дело только в том, чтобы она всегда была достаточно
сильной и постоянной и тем самым смогла бы совершить это преобразование.
Чтобы церковь могла выполнить свою задачу, ей надлежит объединить людей
в сфере элементарной, сознательной этической религиозности. До сих пор это
делалось весьма несовершенно. Насколько далека была церковь от того, чем
должна была быть, показало ее абсолютное бессилие во время войны. Она была
призвана вызволить людей из борьбы национальных страстей и побудить их к
служению высочайшим идеалам. Она не смогла да серьезно и не пыталась это
сделать.
Церковь была слишком историческим, организованным и менее всего
религиозным учреждением, она полностью подпала под влияние духа времени и
присоединила к догмам национализма и практического понимания
действительности еще и религию. Только одна церковь, именно община квакеров,
пыталась защищать абсолютную значимость благоговения перед жизнью в том
виде, как оно изложено в религии Христа.
Мораль благоговения перед жизнью способна содействовать преобразованию
церкви в идеал религиозной общины, поскольку она сама глубоко религиозна. В
любой исторически сформировавшейся вере она пытается подчеркнуть этическую
мистику единения с бесконечной волей, обнаруживающейся в нас как воля любви,
как самое элементарное и существенное в набожной смиренности человека. Ставя
во главу угла самое жизненное и самое всеобщее этой набожности, мораль
благоговения перед жизнью выводит из тупика исторического прошлого различные
религиозные общины и указывает им путь взаимопонимания и единства.
Но мораль благоговения перед жизнью делает большее. Она не только
выводит существующие исторически сложившиеся религиозные общины из их
исторического бытия и направляет их по пути развития к идеалу религиозной
общины - она проявляет свои усилия даже там, где все другие оказались
бессильными, а именно в области иррелигиозности. Среди нас много неверующих.
Они стали такими отчасти в силу бездумности и отсутствия мировоззрения,
отчасти потому, что решили порвать с традиционной религией, так как начали
сомневаться в ее истинности.
Миро- и жизневоззрение благоговения перед жизнью показывает этим