Г. П. Щедровицкий. Я всегда был идеалистом
| Вид материала | Рассказ |
- "Людвиг Фейербах", 115.01kb.
- Г. П. Щедровицкий Оразличии исходных понятий «формальной» и«содержательной» логик Впоследнее, 318.48kb.
- Если тебе повезло и ты был в Париже, то, где бы ты ни был потом, он до конца дней твоих, 33.23kb.
- Медведь был безобразным, косолапым и грязным животным. Однако добрее его не было никого, 30.58kb.
- Сочинение. «Письмо учителю», 50.56kb.
- Ошо гусь снаружи ответы на вопросы (1-10 марта 1981 года), 2478.25kb.
- История Совета сно крымского государственного медицинского университета им. С. И. Георгиевского, 224.05kb.
- Классика на уроке, 115.06kb.
- Виктор Михайлович Васнецов 1848 1926 Явсегда был убежден, что в сказка, 101.66kb.
- Тредичино Итальянская народная сказка, 44.66kb.
Совет уговаривал меня: "Зачем надо было кончать философский факультет?! Чтобы работать преподавателем в школе?!" и т.д. Но позиция моя была очень твердой, и в конце концов, через несколько дней, секретарь комиссии сказала мне: "Направили Вас в аспирантуру университета". Таким образом, я получил право сдавать вступительные экзамены в аспирантуру философского факультета по кафедре логики.
Нас было двое на три места, ибо на нашем курсе было всего два логика: Лев Митрохин и я. Вообще, надо отметить, что примерно 75% нашего курса направлялось в аспирантуру - тогда это было абсолютно массовым явлением, страна нуждалась в дипломированных кадрах преподавателей философии. Тогда направление в аспирантуру было совершенно рядовым явлением, совсем не так, как сейчас. Во всяком случае, для выпускников философского факультета.
Лето я потратил на то, что изучал - очень внимательно и тщательно - логическую классику, одну работу за другой. Это был период очень важной для меня логической подготовки. Я очень много тогда прочел за три месяца запойного чтения. А, кроме того, пользуясь тем, что наступило лето, мы начали чаще встречаться втроем - Зиновьев, Грушин и я. Борис Андреевич Грушин очень любил пить пиво, и поэтому мы нередко отправлялись в пивной бар №1 на Пушкинской площади или в пивной бар на Кировской улице - тогда вообще в Москве было много пивных баров, можно было с удовольствием где-то посидеть. Я даже начал пить пиво для компании.
И вот тогда впервые, летом 1953 года, сначала очень робко, мы начали обсуждать возможные программы дальнейшей работы в области логики. К концу лета наши встречи стали уже систематическими. Постепенно сложилась очень тесная компания, где, как мне казалось, все получали удовольствие от общения друг с другом.
В сентябре я пошел сдавать вступительные экзамены. И на первом экзамене, а это была логика, получил "посредственно". Один из вопросов был "логика Гегеля", второй - "диалектическая логика Маркса и Ленина" и третий вопрос - по категориям Аристотеля. Мне казалось, что все три вопроса я знал лучше, чем на "отлично".
Принимали у меня экзамен Черкесов и Попов, которые после каждого моего ответа - а я исписал очень много страниц, с цитатами - говорили "Не точно" и задавали какие-то странные вопросы. Но даже когда я уходил после экзамена, я никак не мог предполагать, что я получу тройку. Тем более, что остальные кандидаты - пять или шесть человек - были из педагогических вузов, и они, с нашей точки зрения, просто в логике не смыслили ничего. Например, на консультации по логике, которую проводил Никитин, одна из них, ныне доктор философских наук по логике, спросила:
- А вот тут написано "бекон" - это что такое? Про что надо рассказывать?
На что Никитин с некоторым оттенком снобизма объяснял ей:
- Уважаемая товарищ, Бэкон, это не "что", а "кто". Я, правда, не знаю, про какого Бэкона вы спрашиваете, про Роджера или Френсиса, но могу вам рассказать и про одного, и про другого.
- Ну, на всякий случай и про того, и про другого расскажите.
Так вот, она получила на экзамене "хорошо".
И я, получив "посредственно", был весьма удивлен.
Правда, надо отдать должное Виталию Ивановичу Черкесову. Когда я подошел к нему и спросил:
- Виталий Иванович, как же так? Я сдал все курсы по логике, и все на "отлично". Где же Вы допустили промашку? И чего, собственно, я не знал?
Он ответил:
- Неужто Вы настолько наивны, что можете думать, что мы допустим Вас в аспирантуру?
Я подал апелляцию. Ее рассматривали в ректорате, и обязали Совет кафедры еще раз принять у меня экзамен. Для этого была собрана вся кафедра, включая Войшвилло, Асмуса, Никитина, Алексеева, Черкесова, и экзамен продолжался около трех часов - сам ответ, а не подготовка. Носил он характер уже прямого диспута, поскольку один из вопросов - представления о понятии у Аристотеля и Канта - касался непосредственно моей дипломной работы, а я эту тему очень внимательно прорабатывал в подготовительных материалах к дипломной работе. В особо острых местах лаборант кафедры ходила в "Кафе" (так тогда назывался "кабинет философии") и приносила соответствующие тексты, которые рассматривались внимательнейшим образом. Войшвилло и Асмус определили, что мне может быть поставлена хорошая оценка, а остальные члены кафедры - что я должен получить "посредственно". Этот расклад очень точно характеризовал степень коррумпированности самой кафедры.
Но к тому времени я уже узнал, что Евгений Казимирович Войшвилло направлен на работу в Венгрию и поэтому взять меня в аспирантуру он не может, о чем он сделал соответствующее заявление на кафедре. И, по сути дела, эта его отправка и решила мою судьбу, потому что все остальные преподаватели, включая и Асмуса, у которого я работал в его спецсеминарах, брать меня в аспирантуру отказывались.
Таким образом, я снова при повторной сдаче получил "посредственно" и, несмотря на то что я имел больше очков, чем другие, претендовавшие на это место, - а их было всего три человека, считая со мной, на три места в очной аспирантуре, поскольку остальные получили двойки по каким-то предметам, - я не был пропущен в силу формального правила, по которому человек, получивший "посредственно" по специализации, не может быть взят в очную аспирантуру. И одно место осталось вакантным. На два других поступили Митрохин и вот та женщина, о которой я рассказывал. Она была аспирантка у Яновской. Ее еще Петр (сын Г.П. – ред.) застал в пединституте - она была там профессором по логике и читала им курс формальной логики на первом курсе и курс диалектической логики на четвертом.
Так рухнула моя надежда "прокантоваться" три года в аспирантуре и за это время подучиться и поработать на факультете. Но по зрелом размышлении я решил, что не проиграл, а, наоборот, выиграл, поскольку получил свободу распоряжения собою, и с совершенно легким сердцем отправился в школу. В те две школы, где я тогда работал, - № 9 и № 582, на Якиманке. И с большим удовольствием преподавал там два раза в неделю по шесть часов, получая свои 375 рублей в старой валюте, а все остальное время принадлежало мне. Я мог работать в Ленинской библиотеке, встречаться с друзьями и вообще свободно действовать.
На этом, собственно, и закончились мои студенческие годы - время учебы в университете, но не время моей жизни в университете. Начался очень трудный и тоже очень важный в становлении Московского методологического кружка 1953-1954 учебный год.
Одной из его основных вех было Московское совещание по логике, которое началось в декабре 1953 года и закончилось в марте 1954. Это было проходившее раз в две недели как бы расширенное заседание Ученого совета факультета, на котором развертывалась дискуссия по проблемам логики - одна из первых в той серии научных дискуссий и обсуждений, на которых вырабатывались новые ориентиры в послесталинский период.
Сразу же после смерти Сталина - буквально с лета, т.е. через два-три месяца - начались очень сложные политические и социальные пертурбации: арест и расстрел Берии, затем очень сложные события с Маленковым и его группой - Маленков тогда занимал пост председателя Совета министров. И одновременно началось движение в кругах научной интеллигенции - сначала очень осторожное, как бы нащупывающее новые формы жизни. И, как это и должно было быть, впереди шел университет, и в особенности - философский факультет, ибо философский факультет даже в ту эпоху все равно выполнял свою функцию и был центром инновационных процессов, центром всевозможных нововведений. Именно те, кто кончал философский факультет Московского университета в 1951-1955 годах, кто начал свою деятельность на этом переходном рубеже между сталинским и послесталинским периодами, должны были по самой ситуации вырабатывать какие-то новые ценностные ориентации, новые цели и прокладывать новые пути. И Московское совещание по проблемам логики, собравшее всех московских логиков и тех, кто приезжал из других городов, ближних и более далеких, специально на это совещание, было одним из таких мероприятий в ряду других, где начали формироваться какие-то новые ценности, новые ориентиры, ставиться новые цели и задачи в рамках марксистской философии.
Другой вехой, тоже очень важной в развитии всего этого круга идей, было совещание, проходившее в марте-мае, может быть, даже и в июне по теме "Естествознание и философия" в рамках кафедры истории зарубежной философии Теодора Ильича Ойзермана. Заявившее себя на этом совещании направление получило название "движение гносеологов", обсуждалось в нашей печати, в том числе партийной, и было осуждено. И после него было много очень важных событий - в том числе и кадровых решений в разных направлениях.
Это был 1953-1954 учебный год, когда в рамках философского факультета МГУ сформировались два направления: неогегельянское, во главе которого стоял Ильенков, и методологическое, или логико-методологическое, символом которого был Зиновьев. И весь тот учебный год я, по сути дела, непрерывно работал на факультете с молодежью. Там, с одной стороны, функционировал семинар Ильенкова, где работали Лекторский, Глаголева, Захарова, потом Галина Давыдова и др. А с другой - вокруг нас троих (Зиновьева, Грушина и меня) существовало объединение логиков, куда подключались студенты самых разных курсов, от пятого до первого.
И в ходе нашего участия во всем этом процессе к весенним обсуждениям темы "Естествознание и философия" наша группа окончательно оформилась как группа уже из четырех человек. Но эти два совещания надо рассматривать вместе, поскольку они образовывали единый процесс и то, что намечалось на совещании по логике в декабре-марте, затем проявило себя и оформилось в дискуссиях по теме "Естествознание и философия". В этом плане очень характерно, скажем, что Мамардашвили, который тихо и молча просидел как, так сказать, отдельный индивид на совещании по логике - и, как он сам потом рассказывал, все время взвешивал, приемлемы или не приемлемы для него позиции, которые мы втроем выдвигали, - он окончательно определился к этим апрельским событиям и вошел в наш кружок, став его четвертым членом и тем самым, так сказать, завершив процесс конституирования Московского логического кружка.
Такова в общих чертах "канва", но ее нужно проговаривать еще раз в деталях, анализируя, что же, собственно говоря, там было или что мы тогда обсуждали и какого рода программы мы намечали.
Совещание по логике было обусловлено прежде всего притоком многих интеллектуальных сил в область логики. Вообще, на том этапе - а он ведь был, по сути дела, продолжением всего того, что формировалось до этого - именно сфера логики была самой живой, стягивавшей на себя и вокруг себя основные прошлые ориентации людей и основные интересы. Там всей предшествующей историей формировалась очень напряженная ситуация, и поле логики было тем первым плацдармом, на котором мог быть реально дан бой старым представлениям.
Для того чтобы представить себе сложившуюся ситуацию, нужно прежде всего вспомнить целый ряд характерных эпизодов, определивших предшествующий период развития логики. Мы этот круг вопросов обсуждали в 1975-1976 годах очень подробно, с анализом всей истории развития советской логики. И есть такой гигантский том этих обсуждений, страниц на восемьсот машинописи, с обсуждением всей истории подходов...