Е. Ю. Садовникова …если будем отдавать себе отчет

Вид материала

Отчет

Содержание Ответственность ученого в строительстве града Божия. Ответственность христианина в науке Ответственность верующего ученого перед миром.

Подобный материал:

• Россия: национальный вопрос, 175.63kb.
• Россия: национальный вопрос, 294.77kb.
• Владимир Путин и национальный вопрос, 182.42kb.
• Семенова Ирина Николаевна г. Санкт-Петербург 2011 г. Аннотация данная программа, 155.54kb.
• Дай себе отчет о связи между этими единицами; дай себе отчет в основной ведущей идее, 35.38kb.
• Основные тенденции развития мирового хозяйства в начале XXI века, 49.08kb.
• Для начала попытаемся раскрыть сам термин «информация». Информация понятие почти всеобъемлющее., 179.48kb.
• Духовная Основа Склонности часть вторая решение, 1981.79kb.
• Путь к возрождению, 77.84kb.
• Итоги социально экономического развития Мендыкаринского района за 2011 год, 263.29kb.

Митрополит Сурожский Антоний об ответственности науки и религии


Е.Ю. Садовникова


«…если будем отдавать себе отчет в том, что мы — эсхатологическое общество, которое есть тело Христово, что мы — место присутствия Духа, ко­торое уже есть Царство Божие, пришедшее в силе, — разве не поймем мы тогда, что вместе со Христом и в Духе мы должны взять на себя всю ответственность, какую понес Христос, за тварный мир: за чело­века и за всё неодушевленное, за человеческую мысль и за науку, за деятельность и созерцание» (1).


Введение


I

Митрополит Антоний часто обращается к теме ответственности, подчеркивая, что достойные и зрелые отношения человека с Богом, друг с другом и с окружающим миром обязательно подразумевают взаимную ответственность. Бог, возлюбив этот мир в существование, несет ответственность за акт творения, разделяя судьбу мира вплоть до крестной смерти Своего Единородного Сына; человек в свою очередь, отвечая на призыв Божий, принимает на себя ответственность своего человеческого призвания — вырасти в меру Христову. Если говорить об ответственности науки и религии, именно в трудах Владыки можно встретить самые разные аспекты этой проблемы, в частности, ответственности науки по отношению к религии, религии или, если говорить точнее, христианина, по отношению к науке и, наконец, верующего ученого по отношению к Богу, человечеству и всему тварному миру.

С самого начала своего служения Митрополит Антоний ответил на призыв Божий готовностью нести ответственность за право называться христианином, готовностью, отдавая свою душу, напитать голодного, отзываясь на всякую боль, вопрошание, недоумение и сомнение. Его аудитория и спектр задаваемых ему вопросов огромны, среди его слушателей немало людей, тем или иным образом связанных с наукой. Я не могу оценить учение Владыки Антония ни с богословской, ни с философской точки зрения, у меня нет соответствующего образования¹. Я могу только рассказать, что я услышала в его словах как один из таких вопрошающих, как верующий ученый.


II

Я — не богослов, я — не мистик, «я по образованию естественник и врач» (2). Сразу привлекает внимание это парадоксальное утверждение, которым Владыка часто начинал отвечать на вопросы. Сознаюсь, что вначале это вступление мне просто приятно льстило, что такой человек, митрополит (!) не стесняется заявить о своей принадлежности к сомнительной касте интеллектуалов. В России так часто слышишь, что Церковь держится на простых, необразованных людях, а не на каких-то там ученых, что сразу возникает неуместное желание оправдаться. Владыка повторяет эти слова часто, а значит вкладывает в них какой-то особый смысл. Трудно представить, что он делает это только для того, чтобы разделить участь “обижаемых”, хотя это вполне соответствует его позиции. Законно предположить, что подчеркивая свою принадлежность к научным кругам (“научникам”), Владыка отвечает на часто задаваемый вопрос, может ли верить образованный человек, тем более, что он сам так выразительно описывает опыт подобного вопрошания.²

Позволю себе выразить мнение, что своим высказыванием Владыка также подчеркивает, что он готов оценивать в какой-то степени только то, чего можно достичь человеческими усилиями. Освоение научного подхода, развитие интеллектуальных способностей, успехи в научной деятельности — это то, что подвластно дисциплине, воле, усердию. Над Божьей истиной у человека прав нет. В богословии, напоминает митрополит Антоний, Бог приближается к человеку, человек может узнать о Боге только из благоговейного восприятия того, что Бог Сам ему дает.

Но, как мне кажется, Владыка подчеркивает свое научное образование с иной целью. Его высказывания, как правило, несут положительную информацию. Я полагаю, что Владыка таким образом отвечает на непрекращающиеся дискуссии о конфликте научного и религиозного сознания, категорически утверждая, что верующий ученый через свою профессиональную деятельность может принести людям ликующую весть о Боге и сотворенном Им мире.

Митрополит Антоний поясняет, что для человека, воспринявшего живой опыта Бога, т.е. для человека, поставившего Христа в центр своей жизни, наука может стать, и для Владыки действительно стала, частью богословия, обогащающей духовный опыт познанием Творца через Его творение. Повторяя слова Тейяра де Шардена, Владыка подчеркивает, что «наука не может доказать ни сущест­вование Бога, ни тот факт, что Он, будто, не существует. Толь­ко внутренний опыт нам может показать, что Он есть» (4). Но если научные исследования раскрываются как понимание Божьих дел в творении, то они не только могут поведать о Боге и человеке, но и могут помочь человеку сознательно участвовать в исполнении человеческого призвания — привести тварный мир в приобщенность к Богу и Творцу (5, с. 712).

Наука также является школой мысли, и может оказаться чрезвычайно ценной школой обучения трезвому и дисциплинированному осознанию духовной реальности, осмыслению духовного опыта и передачи его другим людям.


Ответственность ученого в строительстве града Божия.


I. Место науки в Благовестии

Рассматривая те или иные вопросы, Митрополит Антоний часто отсылает слушателя к словарю или справочнику (напр., в лекциях о красоте, о свободе) для того, чтобы уточнить значение слова, обозначающего данное понятие. Последуем его примеру. В энциклопедии Britannica понятие «наука» определено как «любая форма интеллектуальной деятельности, объектом которой является физический мир и явления физического мира, связанная с беспристрастным наблюдением и систематическим экспериментированием. В целом наука занимается приобретением знания об общих истинах или о том, как действуют фундаментальные законы»³.

Поскольку наука занимается предметами и явлениями физического мира, ученый, знает ли он это или не знает, находится в области Божией (6). «Наука как таковая», говорит Митрополит Антоний, «мне представляется живой частью богословия, т.е. это раскрытие творения Божия, его тайн, его глубины, его красоты; и поэтому нет такой области в науке, которая была бы вне Бога или по себе была бы в конкуренции с нашим познанием Бога» (7, 77-78). Бог сотворил не только предмет изучения, но и позволил сотворенному миру быть доступным нам через знание, через смысл, через красоту. Бог создал и разум и вдохновение, и способность к творчеству. Наука — это возможность увидеть то, что Бог сотворил глазами человека, но не без Бога, «потому что человек создан по образу и подобию Бога, в нем есть образ Божий, в нем действует благодать» (8).

Владыка отмечает, что большинство духовных писателей связывает приобщение человека к древу познания с отступлением от его основного призвания. Человек был создан для чистого созерцания, после падения он обратился к деятельности, к образу жизни, которые не являлись его предназначением — он погрузился в тварный мир, приобщился к судьбе тварного мира (9), это привело к катастрофе, и цель человеческой жизни состоит в том, чтобы вернуться к состоянию чистого созерцания. Однако Ориген и некоторые из его учеников видели в приобщении к древу познания один положительный момент. Владыка отмечает, что по мнению Оригена человек до падения был свободен от погруженности в тварный мир, но также свободен от ответственности за тварный мир, от творческой активности. И положительный момент заключается в том, что в результате падения человек оказался лицом к лицу со всем тварным миром и был призван этот мир изучить, понять и познать его изнутри, погрузиться в его глубины с тем, чтобы привести мир к полноте Божественной жизни (9). Но путь этот долог, порой страшен и трагичен.

Митрополит Антоний признается, что вопрос о роли древа познания в падении человека, в погружении его в смертность, мучил его многие годы. Могло ли быть так, что Бог насадил в раю древо смерти, плоды которого были к тому же привлекательны? Радость и надежду, как говорит Владыка, принесли ему строки св. Иринея Лионского, который полагает, что оба древа, посаженные Богом в раю (это, конечно, всего лишь образ), оба пути ведут к исполнению полноты человеческого предназначения. Один путь — путь древа жизни — это знание Бога, Божьего творения, себя и человечества через приобщение Богу, через единение с Ним. Другой путь — путь древа познания — это попытка познать мир вокруг нас, поиск Творца через Его творение (6).

Трагедия произошла, когда человек принял решение познать мир, «созданный Богом, не через Бога, не в Боге, не будучи Богом наученный, а сам» (8). «В этот момент», отмечает Владыка, «человек как бы спиной поворачивается к Богу ради того, чтобы лицом обернуться к окружающему миру» (5, с. 524), и путь познания Бога через Его творение за счет приобщения к тварному миру становится тернистым и трагичным. Творение теперь представляет для нас проблему, и можно найти Бога через рассматривание этого творения, через общую жизнь с ним, но это путь постепенный, полный борения. Но огромная радость и надежда для нас в том, что второй путь, путь приобщения к древу жизни, путь познания Творца через приобщение к Нему для нас не закрыт, и дело не в том, чтобы выбрать один путь или другой, оба они переплетены. Познавая Бога через сотворенный Им мир, через Его дела, через Его мудрость и, в конечном итоге, через воплощение, распятие и воскресение Христа, мы познаем Бога через сотворенный Им мир изнутри нашего опыта приобщения к Нему (10).

Но тогда, говорит Владыка, призвание человека состоит в том, чтобы, никогда не забывая Бога, привести мир к Богу не только путем чистого созерцания, но и через многое другое, что составляет богатство, глубину и смысл жизни человека (9).


Таким образом, Митрополит Антоний считает, что наука может поведать о Творце, поскольку изучает то, что Он сотворил — материальный мир и, в том числе, человека. Наука, говорит Владыка, «это откровение о том, что Бог сотворил; только с некоторой оглядкой, что конечно, мы живем в мире падшем, и что часто мир, в котором мы живем, изуродован, но он изуродован так же, как бывает поврежденной икона: всё-таки это икона» (2).Она сообщает нам весть о необъятности, красоте и глубине творения и его Создателя и о том, как Бог к Своему творению относится, создав этот мир прекрасным, полным тайны, и это может приоткрыть возможность поставить другие вопросы о глубинных тайнах бытия. В научных открытиях ученому предстает «раскрытие тайны мира», и он может видеть, «как в этой тайне мира отражается лик Божий» (11). «Вы помните», напоминает Владыка, «как мудрецы приходят, умудренные своей наукой, поклониться перед Тем, Который является Премудростью, Истиной и Спасением» (8).

Наука, отмечает Владыка, не только попытка как можно глубже познать мир, каким Бог его сотворил, но «и то, что с ним произошло из-за человеческого отпадения от Бога» (10). Мы живем в мире, который потерял свое единство с Богом, поэтому в окружающей его действительности человек видит не только гармонию и красоту, но и уродство отпавшего от Бога мира (10).

«Роль человека», не раз повторяет Владыка, «весь сотворенный мир одухотворить, весь сотворенный мир привести к Богу так, чтобы, по слову апостола Павла, Бог стал все во всем (1 Кор 15:28)»(5, с. 397). «И в этом отношении все, что совершается в мире: искусство, человеческая мысль, наука — все это является как бы путем к познанию нами сотворенного мира с тем, чтобы мы в этот сотворенный мир всеми путями, которые нам доступны, благодатью Святого Духа внесли вечную жизнь» (12). Все те знания, которые дает наука, человек может и должен использовать на то, чтобы преображать окружающий мир любовью и состраданием. Признаюсь, дерзновенными, и в то же время крайне требовательными, кажутся мне слова Владыки о том, что «по мере того как наука ширится, углубляется, нужда в чуде уменьшается» (13).

Владыка также отмечает, что правильное богословское осмысление духовных реалий во многом зависит от адекватных представлений об устройстве физического мира. «Помню, отец Георгий Флоровский говорил, что ереси порой возникали из того, что люди ставили перед собой вопросы, на которые наука или философия их времени не могла еще ответить. Но на эти вопросы наука и философия дальнейших времен начали находить или нашли ответы. Он упомянул тогда арианство» (5, с. 815)⁴.

Владыка настойчиво советует обратить внимание на то, что школа научной мысли может во многом помочь духовному созреванию человека. Наука накопила за столетия интеллектуальной деятельности, направленной на изучение явлений физического мира, огромный опыт восприятия реальности, анализа этого восприятия и передачи опыта другим людям. Митрополит Антоний подчеркивает, что процесс взаимодействия исследователя с окружающим миром во многом схож с восприятием духовных реалий верующим человеком. Его деятельность базируется на уверенности в существовании непознанного («уверенность в невидимом») и на надежде на возможность его познать («осуществлении ожидаемого»), т.е. на вере в широком смысле, как ее определяет Апостол Павел (Евр. 11:1). Ученый, так же как и пророк, видит вещи такими, какие они есть (9).

«Наука дает честность ума, она дает смелость в искании, она дает го­товность искать проблемы и не бояться их; она дает ог­ромную веру в объективность той реальности, которую ученые ис­следуют. И эти свойства все применимы к области веры, потому что нам нужна безусловная, радостная уверенность, что Бог есть предельная и всецелая реальность, что Он — в безопас­ности, что ничто не может Его поколебать, что мы можем Его искать всем умом и не бояться, что ум Его уничтожит — но Бог может просветить ум и его разверзнуть до пределов вселенной; и если будем Его искать с совершенной добротностью и честностью, то Он дастся нашему опыту» (4) (отметим в скобках, что Митрополит Антоний далее продолжает: «но опыту не научному». На ограниченности научного подхода остановимся в конце следующего раздела).


II. Наука как школа мысли.

Первое и важнейшее, на что Митрополит Антоний предлагает обратить внимание в опыте науки, это то, что основой и исходной точкой научного исследования является признание существования реальности вне себя, основанное на опыте, будь этот опыт непосредственным, личным, полученным от тех свидетелей, которым мы доверяем, или воспринятый из «опыта ред­ких свидетелей, каких-то гениев, каких-то выдающихся людей, которым мы имеем право верить, потому что они добросовестны, потому что они достаточно для этого велики» (14, с. 29). Владыка подчеркивает, что «не может быть веры в окружающий нас мир, в окружающую нас реальность, если нет какого-то опыта, относящегося к этой реальности» (15). Человек не может пуститься в исследование того, о чем он не имеет представления. Также и в духовном искании человек не может оставить все, если не встретит сияние вечной жизни на лице хотя бы одного человека (5, с. 180).

Не решаюсь анализировать рассказ Владыки о его встрече со Христом, просто приведу две цитаты, которые, как мне кажется, говорят сами за себя.

«Но в том, например, что касается веры, я начал с чего-то, что представлялось убедительным опытным переживанием того, что Бог существует» (5, с. 207).

«Я не нуждаюсь в Боге, чтобы заполнить прорехи в моем мировоззрении. Я обнаружил, что Он есть, и ничего не могу с этим поделать, так же как когда обнаруживал научные факты. Для меня Он — факт» (5, с. 211).

Признание объективной реальности вне себя дается ученому в чем-то проще, поскольку он редко сталкивается с тем, что эта реальность угрожает его существованию. Встреча с Богом Живым страшна. Как иллюстрацию опасности этой встречи Владыка приводит безбожие взрослого человека, возникшее на почве пережитой в детстве боязни того, что Бог узнает о совершенном нечестном поступке (14, с. 42–43). Еще более разительный пример, приводимый Владыкой, — это страх свидетеля распятия Христа перед тем, что Христос воскреснет, сойдет с Креста, и тогда законом жизни станет невозможная по своей требовательности любовь (16).

Другая проблема признания духовной реальности состоит в том, что у человека нет прав на Божию истину, в Богопознании Бог приближается к человеку, когда хочет, а не человек приближается к Богу как к предмету своего изыскания. В духовной жизни человеку страшно воспринять новое, расстаться со своим представлением о Боге, он держится изо всех сил за чудом обретенную модель духовного мира, потому что опасается порвать ту тонкую нить, которая, казалось бы, соединяет его с Богом.

«Бог нам, перед нами не является вещественно; Он нам не ставит вопрос так: Вот Я перед тобой — неужели ты не поверишь в глубины Мои?» (17). Ученый же имеет дело с гораздо более очевидным и доступным воздействию опытом реальности. В процессе исследования он убеждается, что реальность не зависит от наших представлений о ней. «Для меня», признается Владыка, «естественный и медицинский факультеты оказались важным этапом духовной жизни, потому что работая научно, я привык к умственной честности и признанию, что есть объективные факты, что есть реальность вне меня» (5, с. 334).

Владыка призывает перенести на весь строй внутренней жизни объективность научного подхода. Для ученого, говорит Митрополит Антоний, «важна реальность, а не наше представление о ней» (18, с. 95), никакая теория или концепция не имеет ценности сама по себе, а лишь помогает приблизится к пониманию истины. Человек не должен дорожить своими представлениями и отстаивать свои представления только потому, что они свои.

Внимание ученого, указывает митрополит Антоний, останавливает внешнее, «но его интерес обращен к тому, что невидимо. Видя предмет, он углубля­ется в природу материи, видя движение — в природу энергии, видя живое существо — в природу жизни. А все это является невидимым» (19, с. 283). Кроме того, наука по определению является поиском непознанного, невиданного, т.е. также «невидимого». Ученый уверен, что «за всем видимым нами есть невидимое, что может еще быть открыто, не постигнутое — что может быть постигнуто» (17). В этом смысле всякое научное исследование основано на вере, которая по определению Апостола Павла есть «уверенность в вещах невидимых». Как часто эта непоколебимая уверенность, которая сопровождает ученого в его научной деятельности, оставляет верующего на пути духовных исканий.

Ученый в процессе исследования убеждается, что мир бесконечно глубок, невероятно сложен и многогранен (20), поэтому для ученого естественно сознавать то, что реальность больше его понимания, его частного сиюминутного опыта. Научный подход к восприятию действительности может научить послушанию в широком смысле этого слова, вслушиванию в ту реальность, которая больше нас, принятию того, что минуту назад я считал абсолютно безумным (21).

Здесь необходимо отметить, что научный подход к жизни, как указывает Митрополит Антоний, не только не противоречит вере в Бога, напротив, «в каком-то смысле безбожие — это научное недоразумение, это отказ от исследования всей реальности, это так же ненаучно, как сказать: для меня музыка не существует, и поэтому ее нет» (5, с. 930). «Я должен сказать, что человеку с небольшой образованностью гораздо труднее это понять, чем человеку с большой научной образованностью; потому что, скажем, физика или химия средней школы преподается как окончательная и исчерпывающая истина о вещах» (18, с. 124).

«Человек, воспитанный на научном подходе к жиз­ни», говорит Владыка, «не имеет права и не может пройти мимо опыта, заявляемого миллионами людей о том, что помимо других невидимых глубин есть одна глубина, которую мы называем Богом; она требует исследования так же, как требует исследования атомная физика или атомная химия, или тайны биологии» (22).

Владыка придерживается той позиции, что если возникает конфликт между богословием и тем уровнем науки, который доступен ему на данным момент, он не будет пытаться опровергнуть одно или другое, а признает, что противоречие между научным и духовным опытом существует, но нет оснований полагать, что это противоречие не будет разрешено в будущем, может быть за пределами его жизни, а может быть в конце всех времен (23).


Следующая важная особенность научного поиска, на которую Владыка обращает внимание верующих состоит в том, что собрав разрозненные данные, ученый старается объединить их в нечто цельное, позволяющее обнаружить их взаимосвязь, и выразить его в категориях человеческого ума, человеческого языка (15). Митрополит Антоний подчеркивает, что так же, как и в науке, модели и концепции, те или иные способы выражения опыта в области веры, красоты, мудрости дают возможность миллионам людей стать соучастниками опыта, который они никогда не смогли бы приобрести самостоятельно (9). Концепции и модели, таким образом, имеют особое значение для осмысления как научного, так и духовного опыта, для передачи этого опыта другим людям и помогают дальнейшему поиску.

Однако, опасность построения моделей в процессе поиска истины кроется в неизбежном замораживании живого опыта, ограничении его глубины и внутреннего смысла рамками формы. Владыка сопоставляет стремление придать форму опыту со стремлением ограничить пугающий, опасный творческий потенциал хаоса (24). Не меньшая опасность заключается в превращении модели в идола, в перенесения акцента с предмета выражения на саму модель (как иллюстрацию Владыка приводит описание строительства церкви в общине Пахомия Великого. Великий святой велел испортить внешний вид храма, когда заметил, что красота этого храма, построенного для прославления Бога, становится преградой для встречи Самим Богом (9)

Цитируя одного из святых отцов, Владыка не устает повторять, что «если мы создадим полную, цельную картину из всего то­го, что мы узнали о Боге из Священного Писания, из Божествен­ного откровения, из опыта святых, и вообразим, что эта картина дает нам представление о Боге, обо всем Боге, говорит нам все, что мы можем знать о Боге, — мы создали идола и уже не способны дознаться до настоящего, Живого Бога, Который весь — динамика и жизнь» (14, с. 24).

Зрелый ученый, отмечает Митрополит Антоний, свободен от самодовлеющей значимости модели. Модель не становится на пути научного видения благодаря присущему ученому сознанию неполноты восприятия действительности, и это – третий важный момент, который отмечает Владыка в научной деятельности. Зрелость ученого, говорит Владыка, подразумевает сознание своей ограниченности (25). Ученый должен понимать, что созданная им модель неизбежно когда-то будет опрокинута из-за обнаружения новых фактов, что модель соответствует только определенному этапу опыта и понимания научного сообщества. Модель является статическим, а значит, неадекватным выражением динамической реальности, ограниченным способом выражения действительности, «во-первых, в пределах категорий нашего ума, во-вторых, — в пределах нашего языка, а в третьих, иногда — но не так редко — в пределах наших обычных представлений» (14, с. 23). «Таким образом», говорит Митрополит Антоний, «истина, выраженная о каком-нибудь предмете, есть только обозначение этого предмета, приближение к нему, попытка его выразить, — но не самый предмет, точного сов­падения никогда нет» (15). Точно так же всякое богословское высказывание «перестает быть истиной, если мы воображаем, что это высказывание собой исчерпывает тайну Божию» (8). «Это очень важно с точки зрения науки и также с точки зрения верующего; истина никогда не совпа­дает с реальностью, и потому именно, что она не совпадает до кон­ца, она вдохновляет нас к дальнейшему исследованию и к более глубокому познанию» (15).

Придание абсолютной значимости собственной модели, собственному мировоззрению, так образно описанное Владыкой («если ты только заглядишься на замечательную свою мысль, на окончательное свое открытие, окажется, что ты стоишь и смотришь на придорожный столб, а мимо тебя идут люди, идут толпы, а ты все еще стоишь и смотришь, и не видишь, что перед тобой дорога, а не столб» (18, с. 152) созвучно точке зрения, высказанной Лактанцием и не раз цитируемой Митрополитом Антонием, что падение ангела света произошло вследствие того, что он засмотрелся на собственное совершенство. Может быть поэтому так часто и настойчиво Владыка обращает внимание на способности ученого к творческому сомнению. «И настоящий, хоро­ший ученый, сразу же, в тот момент, когда он создал или теорию, или картину мироздания, или мировоззрение какое, сразу же подхо­дит к нему критически, т.е. систематически ставит его под вопрос, т.е., в конечном итоге, сомневается» (14, с. 21) Владыка подчеркивает, что «то, что пугает верующего, является самой сильной опорой научного исследования» (17). Особо важна в этом смысле систематичность сомнения, заставляющего, по выражению Владыки, относиться критически «ко всякой вещи, а не к тому, ‘что мне не нравится’» (18, с. 153). Из такой настроенности рождается абсолютная честность и трезвость. Ученый ставит под вопрос «не реальность, которая от его сом­нения не меняется … а свое представление о ней» (14, с. 21), поэтому такое сомнение оптимистично. Если такой подход разбивает мировоззрение, то «для того, чтобы построить лучшее» (18, с. 154). Сомнение в научном поиске является творческой силой, потому что из него «вырастает, на основании творческой веры и ликующей на­дежды, все углубляющееся и разверзающееся знание окружающего нас мира» (17).

Стремление к более полному раскрытию реальности требует от ученого смены отживших представлений. «Каждый день мы научаемся чему-то в области естественных или гуманитарных наук», говорит Митрополит Антоний, «но приобретенное знание имеет смысл только потому, что приводит нас к черте, за которой лежит нечто, что нам еще предстоит узнать. Если мы остановимся и будем повторять то, что уже знаем, мы только попросту потеряем время» (19, с. 99). Чтобы переступить за эту черту, требуется мужество, чтобы «человек с совершенно открытым умом, с громадной смелостью духа решился вступить в область неизвестного и быть способным узнать, признать факты, вдребезги разбивающие наше теперешнее мировоззре­ние» (15). Опыт исследовательской деятельности, который Владыка однажды даже называет героическим, воспитывает эту смелость духа и твердость, потому что «ученый спокойно уверен, что если он превзойдет сегодняшнее свое мировоззрение, завтрашнее будет истиннее, подлиннее, лучше, более соответствовать настоящей объективной реальности» (18, с. 154). Смелость и безусловная честность дается только в том случае, если человек уверен, «что есть что-то незыблемое, которое является предметом нашего изыскания», тогда, говорит Владыка, «мы сможем быть честным до конца, честным безусловно, с готовностью себя самого поставить под вопрос, свои убеждения поставить под вопрос» (14, с. 23). Ученый знает, что на материю никак не могут повлиять его представления о ней. И мы должны помнить, что Бог никак не зависит от наших о Нем представлений. Наше собственное состояние может колебаться, но это вовсе не страшно (26).

Это чрезвычайно важно, отмечает Владыка, потому что мучительной проблемой для человека, особенно для подростка, может оказаться стремление сохранить детские представления о Боге, о религии, о Церкви, которые входят в неразрешимые противоречия с зрелым или все время развивающимся представлением о мире в целом (5, с. 116).

Смену представлений подготавливает критический анализ модели, теории или гипотезы на наличие внутренних противоречий, если таких нет, то на несоответствие их новым фактам или новым представлениям. В анализе моделей существенную роль играет научное сообщество (17). И этот опыт систематической, серьезной и обоснованной критики важно усвоить человеку, стремящемуся к достижению духовной зрелости.

Научный поиск непрерывен. Результаты предыдущей деятельности вселяют в ученого надежду на то, что его поиск не бесплоден. Представление о том, что наукой все объяснено, может родится только на уровне школьного образования. Серьезный ученый «уверен, что то немногое, что сейчас наука знает, — хотя и знает так колоссально много — ему дает право надеяться и вдохновенно искать то, что еще не было наукой поз­нано. Человек, потому что он имеет опыт частичного знания, ищет более полного знания» (15), его «вера вдохновляется … надеждой, т.е. предвкушением радостным, вдохновенным, напряжен­ным ожиданием того, что откроется его взору, его уму, или не­посредственно, или благодаря разнообразным приборам, которыми наука обладает» (15). Вспомним еще раз, как Апостол Павел определял веру. Всегда ли готов верующий с такой цельностью ждать и стремиться к осуществлению ожидаемого?

Было бы ошибочным однако полагать, что Митрополит Антоний придает науке значение абсолютного и универсального подхода к пониманию окружающей действительности, а тем более к осознанию духовных реалий или к духовному поиску.

«Как мне кажется», говорит Владыка, «люди, говорящие, что, обнаружив глубины тайны мира, они сделали заключение о том, что должен быть Бог, стоят на несколько шатком основании. Говорить, что ты стал верующим, можно, когда ты прикоснулся реальности Бога — или непосредственно, или через людей, но просто логически нельзя делать такие заключения» (5, с. 931). Тоже самое относится и к жизни человеческого духа. «Наука не может доказать или опровергнуть существование этой ду­ховной устойчивости; это область, которую мы знаем через веру и через религиозный опыт. Дух — это нечто, что Бог закладывает в человеке и что является стержнем самого его существования» (27).

Митрополит Антоний приводит мнение одного из духовных писателей, что богословие — это наука о Боге, как орнитология — наука о птицах. Нет, говорит Владыка. Это как раз то, чем богословие не является (28). Богословие есть слово о Боге, свидетельство Божией истины, над которой у человека нет никаких прав (2). В вере нет предмета, «есть Живой Бог» (17). Пользуясь словами Мартина Бубера применительно к Библии в целом, Владыка определяет богословие Живого Бога, как взаимоотношение «Я–Ты». В этом взаимоотношении богослов, в отличие от ученого, который в процессе исследования приближается к предмету своего поиска, не может приблизиться к Богу по своему желанию. Бог выбирает его и открывается ему, и только тогда человек начинает осознавать, что с ним произошло, и Кто даровал ему этот опыт (29).

Наука является попыткой видеть мир путем познания и анализа извне, со стороны (28). Бог же «может быть постижим через приобщенность, через дарование Им нам Своей животворной благодати, которая есть божественная жизнь» (17). Истина Божия — это не что-то, а Кто-то. Она не может быть просто воспринята и усвоена нашим интеллектом (30). «Знание Бога …может быть получено опытно только внутри таинства Церкви, в общении с Богом и силой Его благодати» (31).

Не все науке доступно и в восприятии тварного мира. Знание, говорит Владыка, дает нам иллюзорное чувство безопасности, потому что им можно обладать, но знание пробуждает в нас еще больший голод, потому что оно не дает понимания. Знание факта не объясняет нам не только смысла жизни, но и даже смысла этого факта (32). Митрополит Антоний также отмечает, что ни красота, ни музыка, ни гармония не могут быть определены в терминах, используемых естественными науками для описания предметов и явлений физического мира⁵.

Наука, отмечает он, это наша попытка увидеть то, что Бог сотворил, глазами человека. «если мы смотрели бы на мир духовны­ми глазами», говорит Митрополит Антоний, «то видели бы сияние Божие. Есть проповедь, по-моему, на Рождество, митрополита Филарета Дроздова, где он говорит, что если бы только мы умели видеть, мы видели бы, как благодать Божия почиет и сияет на всех и во всех тварях». (5, с. 330). «Если бы только мы могли сознавать потенциальные возможности всего Богом сотворенного!» восклицает Владыка. «Я сейчас думаю не о том, что открывается науке, не о необычайных возможностях атома — я говорю о чем-то более глубоком, о более глубинных свойствах материи, чем ее естественные качества» (5, с. 108). В момент падения человек потерял способность со всей ясностью видеть мир во славе Божией. Это очень важный момент, отмечает Владыка, потому что например, когда мы стараемся соотнести описание творения в книге Бытия и достижения современной науки, мы должны сознавать, что книга Бытия повествует на языке нашего мира о том, что исчезло навсегда, о том мире, которого уже нет, которого не знал сам автор. (34) Ограниченность науки проявляется также в том, что она может охватить только то, что было после сотворения мира — «… наука совершенно справедливо не может перейти грани из того, что есть, в область того, что было, когда ничего не было» (35).

Следует отметить, что Владыка, не ставил знака равенства между наукой и познанием путем отстраненного наблюдения и экспериментирования, которые согласно определению науки, предлагаемой энциклопедией Britannica, являются основными видами интеллектуальной деятельности в науке. Развитие науки, указывает Владыка, «в конечном итоге — и это можно видеть сегодня, когда изучаешь физику — постепенно ведет нас к точке, где математика и физика становится делом прозрения, образного мышления, а не простого наблюдения за фактами и их исследования» (36).

Ответственность христианина в науке

«Прославляйте Бога и в телах ваших,

также как и в душах ваших» (1 Кор. 6:20)

По мнению Митрополита Антония «нет такой области, такой отрасли, которая не могла бы быть свята в наших глазах и освящена верующим человеком» (18, с. 80); наука несомненно является такой областью. Ссылаясь на слова Тертуллиана, Владыка указывает, что нет ничего человеческого, «что чуждо нам, христианам: и культура, и жизнь, и мир, и страдания, и скорбь, и радость земная, и радость небесная, и красота, и наука — все нам дорого, потому что все есть явление Премудрости Божией, все является для нас чем-то, что любит Господь во плоти, до отдачи Сына Своего, до крестной Его смерти, до крестной Троичной любви» (37, с. 27). Ответом ученого на Божественную любовь, на дарованную способность познавать окружающий мир и в творчестве приобщиться к Божественному творчеству (7, с. 31), должно «быть то же самое, что Божие отношение, то есть вдумчивое, любовное отношение» (5, с. 397) к научному процессу, к своим целям, задачам и достижениям. Божия любовь безгранична, но и требовательна. Талант, как мы знаем, не подарок, талант — ответственность. Господь, Который создал и человека, и науку, и все, что вокруг него, требует, напоминает Владыка, чтобы «я открылся, чтобы я уразумел, чтобы я встретился лицом к лицу, чтобы в этом дерзновении веры я обрел новое знание, новую полноту жизни и новую полноту веры» (14, с. 26).

Предметный, видимый мир и мир привычных понятий и представлений помогает человеку ориентироваться в окружающей его действительности, но он же и заслоняет собой глубинный смысл действий и сущность предметов и явлений. «Видеть мир так и таким нам дано — но не дано многим» (38, с. 70), напоминает нам Владыка, и это налагает особую ответственность на ученых-христиан, которые обязаны привнести это видение в научную деятельность. «Культура», указывает Митрополит Антоний, «должна была бы быть вся пронизана нашим религиозным опытом и должна бы быть осмыслена им» (18, с. 81). По отношению к науке это означает, в первую очередь, осознание того, что конечной целью научных исследований, объектом которых является мир, сотворенный Богом, является не знание этого мира как таковое, не приспособление его для нужд человека, а познание Божиих дел в творении, познание Творца через Его творение. Наука дает знание о том, «что Бог сотворил, и как Он к этому относится, куда Он это ведет» (39). «Как не подумать», говорит Митрополит Антоний, «что, если взглянуть, с одной стороны, на Христа и с другой — на окружающий нас мир, мы могли бы принести трепетную весть, лучезарную весть о Боге и о человеке, но также и о всем тварном мире на основании доступного нам уровня науки и технических знаний» (5, с. 845-846).

Владыка неоднократно напоминает нам, в чем состоит призвание человека. Повторим и мы его мысль. «Роль человека», говорит Владыка, в том, чтобы «весь сотворенный мир одухотворить, весь сотворенный мир привести к Богу так, чтобы, по слову апостола Павла, Бог стал все во всем (1 Кор 15:28)» (5, с. 397). Вот критерий, по которому Владыка предлагает верующему ученому оценивать целесообразность проведения исследований, результаты и последствия научной деятельности, и меру ответственности за применение научных знаний и достижений.

Сможет ли ученый оправдаться перед судом своей совести, спрашивает Владыка, если он обладал тем знанием, которое могло дать другому человеку облегчение страдания, исцеление, надежду и жизнь, и не пожелал поделиться этим знанием из нежелания разделить чужое бремя и нести за это ответственность? (40).

Профессиональный опыт интеллектуальной деятельности, как уже отмечалось, может оказаться очень ценным в духовном становлении, гармоничном росте человека, в достижении того «равновесия, при котором ум и сердце сочетались воедино и могут воедино не только о Боге думать, но и о человеке думать, о космосе думать, о науке. Человек, который развит наполовину, в ту или другую сторону, не пригоден ни на земле, ни на небе; он хромает на оба колена, как говорится». Задача ученого творчески использовать этот опыт. «Такие люди как Василий Великий, как Григорий Палама», говорит Митрополит Антоний, «не боялись мысли и науки своего времени, потому что они их вместили» (18, с. 155).

Верующий ученый должен также привнести в науку особое отношение к предмету исследования. «Я думаю», говорит Владыка, «мы потеряли сознание, что весь мир — как бы живой организм по отношению к Богу. Т.е. мы не можем говорить с деревом или с камнем, но Бог говорит с деревом и камнем, потому что Он сказал всему, что сотворено: Явись из небытия в бытие, — и все создание услышало Его голос» (41, с. 220). «Бог ничего не сотворил властью», говорит Митрополит Антоний, «а сотворил любовью» (18, с. 81). Даже, если бы нас не было, материя имеет значение и ценность для Бога, Бог значим для нее. Задача христианина, занимающегося наукой, передать любовное и благоговейное отношение к исследуемому окружаемому миру.

«Христианство», цитирует Владыка С. Франка, «единственная, радикальная и последовательная форма материализма» (41, с. 219). Мир для верующего ученого не является случайным. Материя создана любовным словом Божиим, в Воплощении материя оказалась способной соединиться с Божеством, стать исполненной Божественного присутствия (5, с. 452), материя способна стать проводником духовного, стать «предметом евхаристического тайнодействия» (38, с. 69). «Для христианина», говорит Владыка, «ма­терия — нечто, что должно войти в Царство Божие, что должно все просиять Божественным приобщением» (42), но она не только в будущем веке призвана быть пронизанной Божественным присутствием. «Вознесся Гос­подь, и все земное, все тварное теперь мы можем созерцать, созерцая Троицу Святую» (37, с. 27-28). Вещественный мир предстает перед верующим ученым в ином измерении, с иной глубиной и значимостью, и он должен передать это видение другим исследователям.

Для верующего, говорит Митрополит Антоний, мир составляет одно целое, «является частью нашей судьбы, общей судьбы и человека и вещественного мира» (41, с. 220-221). И спасение может быть только всего сотворенного мира в совокупности (12). Исходя из понимания этой сопричастности, предметный мир невозможно рассматривать отстраненно, как среду обитания человека (42).


Ответственность верующего ученого перед миром.


Мир находится в состоянии дисгармонии и уродства. Митрополит Антоний часто говорит о том, что человек, который был призван вести этот мир к Богу, но отпал, отошел от Бога, изменил Ему, ответственен за трагическую судьбу мира. Описывая ситуацию современного нам мира, Владыка приводит образ, предложенный св. Феодором Студитом, что окружающий нас мир подобен хорошему коню, которым правит пьяный всадник (5, с. 450).

«Мы знаем», говорит Владыка, «что весь этот мир, а не только человек, имеет призвание, судьбу, предназначение. И ответственность за исполнение этого призвания на нас» (5, с. 450).

По емкому выражению Владыки, ученый призван стать первосвященником тварного мира, иначе он предал свое человеческое призвание, в особенности свое христианское призвание (43), призван быть одновременно его хозяином и слугой, хозяином (5, с. 836-846). Мы знаем, говорит Митрополит Антоний, что материя призвана к вечной судьбе, поэтому не можем рассматривать материю и мир вокруг нас только как материал для нашей жизни. «Мы не имеем права представлять его миром вещества, который должен быть покорен, использован, исчерпан до предела» (42).

Цель христианина, повторим вслед за Владыкой, не пользоваться Божьим творением, а привести его к Богу, сделать его участником вечной жизни. Именно такую цель обязан верующий ученый ставить перед собой в научной деятельности, потому что для природы опасно не то, что дает наука, а как мы употребляем то, что она дает.

«И «любовь» не значит чувство меж­ду людьми, что они все братья, сестры, а это значит, что человек способен любить так, как Евангелие говорит, т.е. готов собой жерт­вовать, себя отдавать для того, чтобы другие существа могли жить, развиваться и расцветать. И это относится ко всей природе, а не только к человеческому обществу». Владыка приводит два ярких примера любовного отношения к материальному миру: человека, который, бросив тряпку, поднимал ее и говорил: «Прости» (41, с. 219) и святого, который, когда ел, говорил: «Господи, я, как скот, живу веществом, когда должен был бы жить животворящим словом Божиим» (41).

Те требования, которые предъявляет Владыка к осознанной деятельности человека, которыми он предлагает человеку, называющемуся христианином, измерять свои дела и намерения, очень высоки. Но имеем ли мы, христиане, право согласиться на меньшее?


Заключение


Христиане это люди, которые прозревают глубинный смысл материального мира. Задача верующего ученого — «через науку, через все средства, которыми можно уловить красоту и провозгласить ее среди людей» (44), нести благовестие о том мире, который может вместить Бога», и служить ему в полную меру человеческого призвания.

Человек ищет полноты истины, но нет иной полноты истины, как в Боге. Путь к истине полон конфликтов, недоумений и бурь. И только если наши глаза обращены ко Христу, говорит Митрополит Антоний, если мы забудем себя, нашу немощь и грозящую опасность, мы сможем через эту бурю идти к Нему (10).


Благодарности


Автор выражает свою глубокую признательность Metropolitan Anthony of Sourozh Foundation за предоставленные материалы, и Елене Львовне Майданович за обсуждение и редактирование статьи.


Источники


Опубликованные и неопубликованные (неопубл.) труды Митрополита Сурожского Антония.

1. Божественная литургия — местопребывание духа // Континент. 1993. № 75. - с. 239-240.
   
2. Ответы на вопросы сотрудников Издательского отдела Московского Патриархата. Май 1987. Неопубл.
   
3. Уверенность в невидимом. Выступление во Фрейдовском психоаналитическом обществе, Великобритания, 25 ноября 1987. Пер. с англ. // Московский психотерапевтический журнал. 2004. № 4. - с. 116.
   
4. О вере. Доклад в Московской Духовной Академии 24 сентября 1971 г. Неопубл.
   
5. Труды. – М.: Практика, 2002. – 1080 с.
   
6. Беседа в лондонском приходе 21 февраля 2002 г. Неопубл.
   
7. Пастырство. – Мн.: Издательство Белорусского Патриархата, 2005. – 460 с. – с. 77-78.
   
8. Беседы о Символе веры. 1996 г. Неопубл.
   
9. Лекции 1963-64 гг. Неопубл.
   
10. Беседа в лондонском приходе 31 января 2002 г. Неопубл.
    
11. Брак и семья. - Киев: Пролог, 2004. – 302 с. – с. 199.
    
12. Церковь в истории. Беседа в лондонском приходе 7 сентября 1995. Неопубл.
    
13. Интервью Би-Би-Си 24 декабря 1989. Программа "Севооборот"// Православная община. 1991. № 6. - с. 58.
    
14. Человек перед Богом. - М.: Паломник, 2001. – 382 с.
    
15. Беседа на Би-Би-Си 25 марта 1972 г. Неопубл.
    
16. Пути христианской жизни. - Киев: Дух i Лiтера, 2001, - 275 с. – с. 162.
    
17. Беседа о встрече и вере. Декабрь 1973. Неопубл.
    
18. О встрече. 2-е изд.– Клин: Фонд “Христианская жизнь”, 1999. – 256 с.
    
19. Школа молитвы. - Клин: Христианская жизнь, 2001. – 494 с.
    
20. Exрerience, doubt and faith [20.11.1970]. - Lumen vitae. 1971. № 2. - p. 194—214. – p. 197.
    
21. Беседа 7 февраля 1971 г. Неопубл.
    
22. Беседа в Ленинграде 15 февраля 1982 г. Неопубл.
    
23. Интервью Би-Би-Си 5 сентября 1970 г. Неопубл.
    
24. Беседа в Лондонском Университете 15 февраля 1984 г. Неопубл.
    
25. Беседы в лондонском приходе, 1977 г. Неопубл.
    
26. T. S. Eliot Lectures. 2 ноября 1982. Неопубл.
    
27. Проповеди и беседы. - М.: Либрис, 1991. – с. 57.
    
28. Беседа в лондонском приходе 19 декабря 1985 г. Неопубл.
    
29. Лекции 1961-62 гг. Неопубл.
    
30. The dialogue of East and West in Christendom. - London: Faith Press, 1963. - p.17.
    
31. Das Reich Gottes ist gefthrlich und friedlich : Interview mit einem russisch-orthodox Erzbishof von Margarete Zimmerer // Christ in der Gegenwart. 1970, 4 Oktober (N° 40). - S. 317-318.
    
32. Лекция в Соборе св. Павла, Лондон. Неопубл.
    
33. Беседа 7 августа 1976 г. Неопубл.
    
34. Беседа в лондонском приходе 25 сентября 1997 г. Неопубл.
    
35. Беседа 14 января 1993 г. Неопубл.
    
36. Православная Церковь и «женский вопрос». //Вестник РХД. 2002. № 184. - с. 27—42.
    
37. Любовь всепобеждающая. Проповеди, произнесенные в России. – М: Издательство Крутицкого Подворья, Общество любителей церковной истории, Клин: фонд «Христианская жизнь», 2003. – 256 с.
    
38. Беседы о вере и Церкви. – М.: СП Интербук, 1991. – 320 с.
    
39. Доклад в Московской Духовной Академии 17 сентября 1968 г. Неопубл.
    
40. Беседа в лондонском приходе 9 декабря 1972 г. Неопубл.
    
41. Христианство – единственная последовательная форма материализма // Континент. 1996. № 90. - с. 214-223.
    
42. Рабочая группа на Епархиальном съезде. Май 1990. Неопубл.
    
43. God and man. – London: Darton, Longman and Todd, 1971. - 127 p.
    
44. Воскресные проповеди. – Минск: Минский кафедральный Свято-Духов собор, 1996. – 166 с. - с. 64.