Geum.ru

Байки Чёрного Майя

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
Эпилог. Исповедь Черного Властелина.

Кто способен измерить путь бесконечных тысячелетий? Для Младших Детей единого это просто слова, даже пара десятков лет для них – целая эпоха, в течение которой сменяется поколение. Двадцать лет – и на смену уходящим за грани мира приходят новые воины, новые звездочеты, кузнецы, художники и менестрели. Старшие Дети бессмертны, но для них бессмертие исполнено неизменности, существование их напоминает мне сильно замедленную краткую вспышку жизни Смертных. То, на что у Эдайн уходят два года, Квэнди достигают за двадцать… Они просто не замечают бега времени, ведь им некому было сказать, что год – это много…. Что десятилетие подобно глубокому оврагу, столетие – пропасти, тысячелетие – бездне…

Я не был ни тем, ни другим. И Эдайн, и Квэнди знают боль, им знакомо беспощадно жалящее свойство памяти о совершенных ошибках. Не успел… не уберег… Но жизнь людей коротка, и помня о горе, случившемся много лет назад, до самой своей смерти они все равно не успевают избыть весь срок скорби. Воистину, смерть – величайший из даров… У Квэнди все иначе. Мелодия, определившая в Музыке Айнур песнь их сути – это колыбельная. Покой в их сердцах предопределен изначально. Время горестных воспоминаний о пережитых утратах у них очень велико, но что такое пара тысяч лет в сравнении с вечностью? Пыль, след упавшей звезды на вершине скаля, уходящей за облака в надмирную лазурь. Плевок на дороге.

Забвение – это тоже дар. Способ существования бессмертных. Можно долго спорить о том, кому повезло больше, но ни один из двух даров не достался мне. Мне, младшему из Айнур, Песни, породившей Песнь. Осужденному на вечную боль скорби, что всегда пребудет со мной. Кто из Смертных или Бессмертных знает, что это такое? Кто в состоянии вообразить себе тысячелетия бессилия, тысячелетия отчаяния, тысячелетнюю боль от зазубренного клинка, терзающего вечно незаживающую рану в том месте, где когда-то давно было сердце.

У меня отняли все. Веру, семью, дом, отца, друга… Ты один был всем этим. Ты, мой Учитель… Тано… Что связывает Творца и Творение? Уважение? Любовь? Дружба? Привязанность? Благодарность? Как же мелко и однобоко… Эту нить, этот нерв нельзя объяснить подобными словами. Все это вместе, взятое сотню раз, помноженное на юность незапятнанного мира и невыразимое, невозможное счастье творения и удивительных открытий. Казалось, ничто не может разорвать эту вечную связь… Оказывается, может… Знаете, на что это похоже? И я не знаю подходящего сравнения. Словно ты ослеп и оглох, лишился возможности ощущать запахи, способности говорить и двигаться, но, вместе с тем все органы чувств остались целы и невредимы, обострившись до предела, чтобы еще больше мучить тебя вечной тоской по изломанной, с корнем вырванной части твоего естества. Я умирал, будучи бессмертен. Я забывал, будучи лишен возможности забыть. Я, не такой как Эдайн и Квэнди. Я, Младший из Айнур, Черный Майя. Я был один на один со своей вечной неизлечимой болью и сходил с ума.

Это потом людские хроники превратят меня в безумное кровожадное чудовище, сеющее разрушения и смерть. Те, кто будет вплетать этот образ в гобелен истории, так и не поймут, что отголосок Песни Творения не способен разрушать. Что испивший чашу боли утрат до дна, никогда не сможет причинить ее ни единому живому существу на земле. Одержимый местью лишь умножает горе, кровью поверженного наземь врага ставит размашистую подпись под признанием в собственном бессилии… На самом деле, за этими словами крылась пугающая и давно известная истина, которую я не решился бы произнести даже в мыслях – такая боль сквозила в ней: смерть предателя, клятвопреступника и убийцы не вернет Тано в этот опустевший и холодный мир. Я никого не винил в случившемся, и именно в этом заключалась моя сила. Было ли это вспышкой озарения уставшего от безысходности и отчаяния рассудка или всеобщее сыто-ленивое спокойствие настолько претило мне, но однажды я внезапно осознал, что не так уж и бессилен, понял, для чего живу, и что именно мне предстоит сделать.

Тано… Пылающие недра Арты до сих пор помнят и прикосновение твоих ладоней, и миг обручения двух пламенных сердец. Вы – часть друг друга, и ничто не в силах разорвать эту связь. И если силы Арты позовут тебя, то ни одна цепь, ни мощь всех Валар не смогут боле продлить ни минуты твоего плена. Коснись тверди обрученного с тобою мира, как прежде, ладонь-к-ладони и станешь свободен… Но далеко за Дверями Ночи темница твоя, Тано, и нет пути назад лишенному силы Отступнику… Ну и что?! Если ты не можешь оказаться в пределах Арты, так, значит, Арта сама придет к тебе! Одно касание – и все преграды рухнут пред вашей единой мощью, а ты… ты снова будешь со мной…

Я начал свои опыты. Создать форму абсолютной Силы, слить в один-единственнный артефакт всю память прежних лет, всю тоску осиротевшего мира, всю ту безумную мощь, что Арта способна подарить Обрученному-с-Ней. Кольцо, что скрепит союз, возвратит из тьмы и небытия того, кого я считал своим отцом и Учителем. Закаленное в пламени подземных недр, впитавшее саму суть вечной силы, зов Арты, способный притянуть, исторгнуть из пустоты безвременья заточенный в ней дух. Это потом станут говорить, что, возжаждав власти, я создал Кольцо, чтобы повелевать миром. Это потом появится легенда о Назгулах, девяти призрачных воителях-кольценосцах, соблазненных посулами бессмертия. Как там: «а одно, всесильное – властелину Мордора… чтоб лишить их воли… »? Кольца Назгулов были первыми опытными образцами, неудачными подобиями… Они сводили людей с ума, но все же сила их была недостаточной для того, чтоб распахнуть Двери Ночи. Каждое последующее из этих созданных мною колец было сильнее предыдущего, к примеру, то, что досталось безвестному ангмарскому магу, могло бы считаться удачным. Его обладатель обрел бессмертие и невиданную мощь. Затаив дыхание, со страхом и надеждой я ждал результата, но вновь потерпел полнейшую неудачу. Устремления людей, столь различных по происхождению, возрасту и моральным убеждениям, в конечном итоге, абсолютно однотипны: это власть. Власть является тем единственным, к чему стремится самое человеческое существо. Что ж! По крайней мере, никто из тех девяти не ушел обиженным, они получили желаемое, наверное, они даже были счастливы на свой манер. Но видя последнего из Кольценосцев, того самого ангмарца, я понял, что передо мной – безумец. Сила Кольца, практически неощутимая для меня, до дна выпила рассудок взрослого, владеющего тайной мудростью человека. Предел был достигнут: вложи я в артефакт чуть больше мощи, эта безделушка попросту убьет любого из Младших Детей Эру. Слишком много времени было потрачено впустую, но теперь я уже узнал все необходимое, и боле не нуждался в подопытных созданиях. Так появилось оно: Единое, самое могущественное из всех Колец, рассчитанное на мощь Валы. Оставалась вторая часть плана: единственный известный мне выход за Двери Ночи находился на Западе. По понятным причинам я не мог прибегнуть к силе Майя, и когда до цели оставался один шаг, судьба неожиданно отвернулась от меня. Внук Феанаро Ярого Пламени, очевидно, считал меня личным врагом, оказался, пожалуй, единственным, кто сразу понял суть моих намерений. Он попросту закрыл мне доступ в Серебристые Гавани. Но пути назад уже не было, на карте стояла свобода Тано, а впустую потраченное время жгло ладони. Но в этот раз я не стал, подобно дикому зверю, пытаться смести все преграды, а предоставил себя воле течения. О, как убедительно я смотрелся в роли пленника Ар-Фаразона! Я не помышлял о сопротивлении, а, тем паче, побеге, нет, зачем! Изображая полную покорность, я отправился в столицу Нуменора вместе с королем, который даже стал казаться выше от осознания собственной доблести. Нуменор с его гаванями и площадями, с его гордым и независимым народом, не признающим ничьей власти, будь то Тьма или Свет, с его развитой наукой, искусством и ремеслами должен был стать моим последним пристанищем перед безжизненно-сияющими берегами Амана. Это потом станут говорить, что я развратил нуменорцев, склонил их ко злу, и что околдованный мною король, обезумев от жажды бессмертия, объявил войну Валар и снарядил флот к берегам Благословенной земли. Не было! Не было кровавых жертвоприношений Мелькору… не было алтарей, орудий смерти и пыток. Не было обезумевшей толпы, повалившей в край Валар на поиски секрета вечной жизни, не было непобедимой армады. Из гавани вышел один единственный корабль – королевский флагман, на котором плыли двое: я и государь Ар-Фаразон Золотоликий. Он был очень умен, этот смертный владыка, до глубины души презиравший бессмысленные запреты, навязанные чуждой волей. Настоящий нуменорец… Порою мне казалось, что ему ведомы причина и конечная цель нашего путешествия. Он не задавал вопросов, а я не стремился поскорее высказать ответы, и я так и не успел узнать: была ли у короля собственная причина добраться до Благословенной земли или то был просто порыв благородного сердца – проводить забредшего в дом странника до следующего порога. Не знаю… Морская пучина надежно хранит свои тайны. Это потом чье-то быстрое перо выведет каллиграфически-безукоризненные строки «Акаллабет», скупо и буднично повествующие о гневе Валар, низвергших в бездну проклятый остров вместе с его погрязшими в пороках и гордыне обитателями… И лишь те, кто воочию видел мощь Великих, возможно, поймут, от чего на самом деле погибло величайшее из людских государств. Сокрытие Валинора, невидимая преграда, призванная останавливать корабли, плывущие на Закат… Сила, воздвигнувшая этот барьер, была настолько велика, что подобное вмешательство не могло бесследно пройти для мира. Любое, пусть даже ничтожное воздействие Изначальных на существующий миропорядок сулит небывалые потрясения и стихийные бедствия. Гибель Нуменора, что просто оказался ближе всех к источнику этой Силы – лишь побочное действие вмешательства великих в дела чуждого им мира. Не их мира…

Но как бы то ни было, а Валинор, перенесенный за пределы Эа, сделался далек, как никогда прежде. Это был конец. Все мои надежды рухнули, и отчаяние вновь сделалось неотъемлемой частью моего существования.

Кольцо… мое величайшее творение и вечное проклятье. Не выполнив своего предназначения – даровать свободу – оно обратилось в рабство для собственного создателя. Оно сводило с ума, казалось, что стоит лишь пожелать – и оно исполнит все твои мечты, утолит любую жажду. Но я помнил, во что превратились давшие волю страстям Кольценосцы-смертные, и гнал прочь встающие перед внутренним взором прекрасные картины будущего. Лишь сейчас я до конца осознал, насколько страшная сила сияет золотом в моих ладонях. Эта мощь была слишком велика даже для меня, мощь, рассчитанная на самого могучего из Айнур, что некогда был глазами Единого, ломала меня, Майя, точно щепку. Я знал, что такая ноша мне не по силам… Но по-прежнему продолжал бороться с порождением собственного отчаяния. Знаете ли вы, каково это: не иметь права произносить свои желания даже в мыслях, опасаясь, что проклятый тускло-золотой ободок воспримет минутную слабость как руководство к действию? Как страдать от незаживающей раны и не выказывать боли ни жестом, ни взглядом, ни даже мыслью… гнать прочь проникновенный, затягивающий шепот: «тебе больно… ты устал… ну, признайся же в этом… пожелай избавиться от мучений и все прекратится… все пройдет и станет, как раньше… ну же, давай…». Наверное, я не вынес бы искушения и, подобно призрачным воителям-улаири сделался бы рабом этой драгоценной мерзости… Если бы не был ее создателем. В отличие от Назгулов, я носил Кольцо, которое выковал сам, я прекрасно знал его свойства и возможности, а также, хотя бы приблизительно, пределы его могущества. А то, чего я столь страстно желал, в любом случае, находилось за этими пределами.

Я предпринял еще одну, на мой взгляд, весьма беспомощную попытку прорваться на Запад, к морю. Атака на Гондор увенчалась успехом, мне удалось закрепиться в Минас-Итиле, но после этого сражения приобрели вялотекущий характер, точно итог противостояния не интересовал ни одну из сторон. Единственным, кого тревожили мои действия (как, впрочем, и мое невредимое наличие в природе) был внук Феанаро Ярого Пламени. «Последний союз Эльфов и Людей» - так назовут в летописях обрушившийся на меня кулак Запада. Мог ли я выиграть ту битву? Мог… Конечно мог, стоило лишь только пожелать. Но все мои силы уходили на борьбу с властью Кольца, с той чудовищной мощью, которую я не мог, не имел права пустить в ход… Это потом менестрели сложат балладу о победе славного воина Исилдура над Черным Чародеем Сауроном. Победы не было, не могло быть: даже самый сильный человек – не противник для Майя. Наверное, наш, так называемый поединок смотрелся по меньшей мере странно: светлый витязь в блистающих доспехах, наносящий удар за ударом по глухой защите противника, поднимающего свой меч лишь для того, чтобы отразить нацеленный выпад. Снова и снова…

Я балансировал на грани между разумом и инстинктами, с трудом удерживая себя от одного-единственного движения, что положит конец бессмысленному перезвону клинков. Я устал… От войн, от неудач, от Кольца, от себя самого… Устал от бесконечных потерь моей бесконечной жизни, жизни, в которой так и не смог сделать самого важного. Тано… летящие через вечность так и не соприкоснувшиеся ладони, солоноватый привкус на губах: это кровь или слезы? Неважно… Я так и не сумел освободить тебя… И пусть потом рассказывают, как Исилдур отсек Врагу палец с кольцом и как лишенный плотской оболочки дух Черного Властелина со злобным воем прянул в небеса… Пусть! Я искал смерти… пусть так, но стать, наконец, свободным, уйти за Грань Мира и там, за Дверями Ночи, вновь повстречаться с тобой, Учитель! Кор'им-о-анти-этэ, вечная моя скорбь… В тот миг, когда вскользь задевшее лезвие меча рассекло кисть, я был почти счастлив. Это ведь так просто: опустить руки, выронить от боли оружие и со счастливой детской улыбкой встретить грудью последний удар. К счастью, я всего лишь бессмертен, а вовсе не неуязвим…

Но он не стал добивать меня. Как зачарованный, мой недавний противник приблизился и поднял с истоптанной земли окровавленный ободок золота, жадно пожирая его глазами… Кольцо, рассчитанное на мощь валы, легло в ладонь смертного раньше, чем я успел его предупредить. Бедный мальчик! Глупец… я видел, что проклятая вещь с первой же секунды подчинила себе нового хозяина. Исилдур даже не взглянул в мою сторону, ну еще бы! Воображаю, что ему доводилось слышать! Кольцо Всевластья… секрет мощи Врага… Отныне в этом мире его не интересовало ничто другое. Бедняга… надеюсь, что он успел погибнуть раньше, чем сошел с ума.

Изгнанный из собственного дома, я ушел на север, в леса. Рана почти не тревожила меня – случались и пострашнее. Куда больше пугало меня другое: я начал меняться. Кольцо, так долго и тяжко мучившее меня, но одновременно с этим заставлявшее держать в узде все желания и порывы, больше не действовало. И вместе с ним ушли наполнявшие меня чувства: вины, потерь и боли, теперь на дне кубка опустевшей души плескалась лишь злость. Только злость: на себя, на Великих, что осудили на плен и изгнание моего Учителя, на Младших и Старших Детей Эру, что боятся вслух произносить имя того, кто создал меня, на летописцев, испещривших добрую дюжину пожелтевших страниц описаниями событий, которых никогда не было… На все тех, кто забыл, на тех, кто не знал, на тех, кто мог жить без моего Тано, на тех, кто с облегчением вздыхал при упоминании древнего зла, надежно запертого за Дверями Ночи. О том, что в летописях говорилось обо мне самом, я в тот момент не задумывался, но, сдается мне, я вволю посмеялся бы над подробными живописными повествованиями о моем коварстве и жестокостях, если бы на тот момент еще не разучился смеяться… Это звучит как исповедь безумца, я знаю. Подобное предположение недалеко от истины, я действительно сходил с ума. Но мое помешательство было тихим. В дебрях подарившего мне приют Лихолесья я скрывался от посторонних глаз не потому, что боялся сам. Я избегал встреч, зная, что если кто-то потревожит меня в моем теперешнем состоянии, то бояться придется уже не мне. Я вновь начал принимать давно забытый облик: летящее меж стволов и ветвей тело сильного зверя, капли росы на черной шкуре, запах влажной земли… Безумный бег под луной, где время отсчитывают лишь гулкие удары сердца, вновь дарил мне иллюзию свободы и полноты бытия.

А потом появились они. Истари… разноцветно-безликие марионетки Великих. Запад, пришедший на Восток. Бродяги в бесформенных одеяниях, странствующие лицедеи с магическими жезлами, призванные нести свет, мудрость и волю своих кукловодов… Светлый Совет…Пародия на Маханаксар, что ли? Те судили Валу, а эти…ну да. Равным должно судить равного. Поначалу я не обращал на них внимания. До тех пор, пока среди всех этих Серых, Синих и Карих не увидел его. И тогда все запоры рухнули, в моей душе возникло новое ощущение, не похожее ни на что из пережитого прежде. Это была ненависть… Видя его безукоризненно-белую мантию и надменный взор, я не мог забыть окровавленных пальцев Учителя, оставлявших следы на моем плече. И невольно представлял себе, как эти сведенные судорогой боли ладони, тщетно цепляясь, скользят вниз, пачкая кровью снежно-чистое одеяние предателя: смотрите же все, вот она – правда! Я знаю… И он тоже знал это. Он… Курумо… Сэйор Морхэллэн. Те, на Западе, отлично знали, что значит для меня это имя…

Удушливо-черная волна ненависти захлестнула меня с головой, затопила каждую клеточку моего сознания. Эта встреча была вызовом, оставить который без ответа я уже не мог. И пусть потом говорят, что предназначенье Истари состояло в том, чтобы сдерживать мою растущую власть над Средиземьем. На самом деле Западу просто очень хотелось заставить меня действовать, любыми способами спровоцировать применение силы. Тогда сразу же появится причина уничтожить меня, Черного Майя, последний росток зла, взлелеянный Морготом… И я поддался. Мысль о мести и вправду сделалась смыслом моего существования, даруя ощущение долга, что необходимо исполнить во что бы то ни было. Иллюзия праведной кары, настигшей перехитрившего закон подлеца… Я был безумен и беспощаден, и вряд ли позавидовал бы тому, кто отважится встать у меня на пути. И Светлый Совет понял это. Троим из пяти хватило проницательности и ума не вмешиваться в поединок двух заклятых врагов, бывших некогда учениками одного Учителя. Эти трое попросту отступили в тень, лишь издали наблюдая за развитием событий, поскольку понимали: это не их война, они здесь лишние. Это потом летописцам придется из кожи вон лезть, чтобы придумать более или менее соответствующее истине и идеологически выдержанно объяснение, почему ни Алатар, ни Радагаст, ни Пелландо не принимали непосредственного участия в Войне Кольца. Наше противостояние было подобно дуэли огня и льда, верности и предательства, сердца и рассудка. И все это время где-то на два шага от плеча находился тот третий, что добровольно взял на себя роль безмолвного арбитра. Тот, кто по праву был достоин именоваться мудрейшим из Майя Светлого Совета: Олорин, Серый странник – вечная середина меж Светом и Тьмой, единственный из Истари, кто периодически оказывался преградой на моем пути. Едва ли он защищал Курумо… думаю, он просто хотел, чтобы поединок проходил честно. Именно поэтому он столь тщательно заметал следы исчезнувшего Кольца, одновременно ища способ уничтожить его. На тот момент я был уже безумен окончательно и бесповоротно, сейчас мне трудно вспомнить эту войну, ибо то был уже не я. Конец Третьей Эпохи Средиземья слился для меня в один бесконечный день, полный кошмарного бреда. Я упорно продолжал разыскивать Кольцо и рвался на Запад к Митлонду, уже не отдавая себе отчета: зачем. Тщетно пытался вспомнить: почему это так важно? Что за странное видение неотступно мучит меня, кто этот склонивший голову седой человек? Черные одежды, белые потоки волос… Я не вижу лица… кто? Почему? Огонь, жадно пожирающий бревенчатые стены, украшенные затейливой резьбой… поле черных цветов – дымом от пожарища. Полнеба… полсердца.

Лишь один образ я четко различал в водовороте безумия. Образ того, кто был причастен ко всей веренице мерещащихся мне кошмаров. Предатель… лжец… убийца… Это он во всем виноват. Это из-за него я стал таким. Саруман Белый… Сэйор Морхэллэн. И для того, чтобы отомстить, мне не нужно было Кольца. Я попросту свел моего противника с ума, заставив непрерывно наблюдать в Палантире картину его предательства. А еще я говорил с ним… беседовал медленно и неспешно, так, чтобы он мог слышать каждое слово… Долгие годы напролет… теперь у меня было много свободного времени. А он все мечтал сделать ответный ход: собирал силы, плодил неисчислимые полчища жутких противоестественных тварей, надеясь однажды пустить их в ход, бросить на меня свою армию, раздавить, растоптать в пыль. Он уже знал, что проиграл свой бой… Не от восставшей силы древних лесов скрывался он за неприступными стенами своей полуразрушенной твердыни. Сильнее смерти, сильнее позора он боялся меня. Напрасно… Загнанный в угол, потерявший рассудок, Курумо более не представлял для меня ни малейшего интереса. Отныне в моей душе поселилась тень покоя: моя миссия завершилась, я отомстил, исполнив долг перед звездами и Эа, перед светлой памятью Тано и собственной совестью. Я, жестокий Черный Властелин Средиземья, Майя Таирэн Ортхэннэр.

/ноябрь 2007 г./


В тексте использованы песни Тинувиэль и Даэрона (см. приложение 1)

Приложение 1.