Глейцман М. Г 53 Болтушка / Моррис Глейцман; пер с англ. М. Бородицкой. 2-е изд

Вид материалаДокументы
Искренне Ваша, Карла Тэмуорт.
Подобный материал:
1   2   3   4   5

Я спрыгнула со сцены и стала проталкиваться сквозь толпу.

Там, за спинами, под выкрики и визг, несколько мужчин пытались растащить дерущихся.

Когда я добралась до папы, он уже сидел на краешке стола, среди кое-как сдвинутых закусок. Он тяжело дышал, по лицу бежала алая струйка.

В первый миг я и сама задохнулась от ужаса, но, увидев, что в волосах у него запуталась мелко нашинкованная капуста, а за ухом застрял листок салата, поняла, что это всего лишь свекольный сок.

Он поднял на меня глаза и выплюнул кусочек кочерыжки. Я, по крайней мере, надеялась, что это не зуб.

- Этот тип не просто тупой ублюдок, он еще и хам, - заявил папа, злобно косясь на мистера Косгроува.

Тот стоял, прислонившись к противоположной стене, а вокруг суетились работники клуба, счищая с его лица и одежды пюре из авокадо.

Аманда и миссис Косгроув тоже были там.

Мы с Амандой переглянулись. Она развела руками и закатила глаза: «Эти предки!»

Я кивнула.

- Он сказал, что ты неполноценная, - пояснил папа. - А я ему говорю, фигня это, неполноценный - это когда человек чего-то не может, а ты разве не умеешь говорить? Да ты самая болтливая девчонка во всей Австралии!

- Спасибо, пап, - вздохнула я.

- А он тогда и говорит: она у вас, мол, избалованная. Ну я ему и показал... почем фунт авокадо.

Какая-то часть меня готова была расцеловать его за это. Другая часть изнывала от желания вывалить злополучное авокадо ему на голову.

Впрочем, у него и так уже вся рубашка была в нежно-зеленом пюре.

Не забыть бы сказать папе, что цвет авокадо ему к лицу. Оранжевый все-таки ярковат.

Я стянула с ноги носок, обмакнула его в чашу с фруктовым пуншем и стала оттирать свеклу с папиного лица.

- Ты в порядке? - спросила я.

- Жить буду, - проворчал он, - хотя ощущение такое, будто меня пырнули в живот.

Я кинулась его осматривать. Ножевых ранений не было.

- Это от пряжки, - пожаловался папа. - Но кожу она, кажется, не пропорола.

Пряжка на нем была та самая: скелет на мотоцикле.

- Пойду приведу себя в порядок, - сказал папа. Он посмотрел на свои ноги и печально покачал головой. - Эту капусту из сапог нипочем не вытряхнешь!

И он захлюпал к мужскому туалету.

Я отжала носок -и обнаружила, что на меня смотрят сотни глаз.

Раз уж ты оказалась в центре внимания, сказала я себе, попробуй все уладить.

Я взяла миску с авокадо и корзиночку с чипсами (чтоб зачерпывать ими пюре) и пошла по кругу, предлагая угощение всем желающим.

Желающих не нашлось.

И я довольно скоро поняла, почему.

На поверхности пюре четко отпечаталась физиономия мистера Косгроува.

Зрелище не из приятных.

Но подняв глаза от миски, я увидела кое-что похуже: багровое от ярости лицо настоящего мистера Косгроува, который шел прямо ко мне.

Миссис Косгроув и Аманда пытались удержать его, но он пер на меня, как танк.

Он придвинулся почти вплотную, я разглядела даже красные прожилки на белках его глаз и остатки капусты в ушах.

- Я не желаю, чтобы ваша семейка впредь докучала мне и моим родным, - процедил он сквозь зубы. - Тебя это тоже касается: держись подальше от моей дочери.

Он повернулся и, сграбастав Аманду за плечо, потащил ее к выходу.

Аманда оглянулась и бросила на меня страдальческий взгляд.

Знаете, как тошно делается внутри, когда происходит что-то страшное, а ты не можешь помешать?

Так было, когда умирала Эрин.

И точно так же было сегодня вечером, когда я стояла и смотрела, как уволакивают Аманду.

И тут я решила, что на этот раз все будет по-другому. Потому что я могу помешать.

Ну хотя бы попробовать.

Я забежала вперед и преградила Амандиному отцу дорогу к выходу.

- Это несправедливо, - сказала я.

Он остановился и попытался испепелить меня взглядом.

- Это несправедливо, - повторила я.

И сообразила, что он меня не понимает.

Я лихорадочно огляделась в поисках ручки. Когда нужно, они все куда-то проваливаются!

Я уж было приготовилась писать на полу авокадовым соусом, как вдруг Аманда заговорила.

- Это несправедливо, - сказала она.

Мистер Косгроув перевел свой испепеляющий взор с меня на нее.

- Если вы и мой папа не можете быть друзьями, - продолжала я, - это не значит, что мы с Амандой не можем дружить.

Аманда внимательно следила за моими руками.

- Если вы с мистером Бэтсом не можете быть друзьями, - повторила она, - это не значит, что я и Ро не можем дружить.

Мистер Косгроув открыл было рот, чтобы рявкнуть на Аманду, но тут вмешался мистер Рикардс из магазина «Все для дома».

- Знаешь, Дуг, а ведь она права. Это вроде как Израиль с Палестиной - и Америка с Россией.

Мистер Косгроув навел на него свой испепеляющий взгляд.

Остальные вопросительно поглядели друг на друга.

Даже мы с Амандой и миссис Косгроув не очень-то поняли, что он имел в виду.

- Ну, это как Стив с Робом и Гейл с Терри, - пояснил мистер Рикардс, - в сериале «Соседи».

Народ закивал.

Теперь всем все было ясно.

Только мистер Косгроув, похоже, был не согласен. Он еще раз пальнул огнем в Рикардса, а потом в меня.

- Держись от нее подальше! - повторил он и вышел, хлопнув дверью.

- Мам, ну это же несправедливо! - Аманда чуть не плакала.

- Не огорчайся, моя радость, через пару дней он остынет, - утешила ее миссис Косгроув и повернулась ко мне: - Знаешь, деточка, я тебя ни в чем не виню. Но с папашей твоим надо что-то делать! - И, обняв за плечи Аманду, она тоже направилась к дверям. - Какой кошмар, - вздыхала она на ходу. - Бедный ребенок! Сразу два несчастья, и не скажешь, которое хуже...

Мы с Амандой грустно помахали друг другу.

Ну что ж, подумала я, зато мы с ней завтра в школе увидимся. Если, конечно, мистер Косгроув не перевезет всю семью в Дарвин. Или в Норвегию. Хотя вряд ли: не зря же он столько лет вкладывал средства в этот свой магазин!

А тут и папа вышел из туалета, держа в руке сапоги.

- Пошли домой, Тонто, - сказал он, - надо их как следует вымыть из шланга.

Пока мы шли к выходу, я заметила, как все смотрели на папу.

Как будто они согласны с миссис Косгроув.

Как будто он - мое несчастье.

Мне было за него так обидно!

В грузовике мы не разговаривали, потому что было темно.

Дома папа приготовил чай, но мне ничего не хотелось, и я сразу пошла спать.

Папа только что заходил пожелать мне спокойной ночи.

Вид у него был подавленный.

Я еще раз поблагодарила его - ведь он за меня вступился - и обещала подарить ему на Рождество новые сапоги.

Но он ничуть не повеселел.

Да и как тут повеселеешь? Как тут будешь дружить и нормально общаться с соседями, если ты для них не человек, а чье-то несчастье?

В одном Амандина мама права.

Надо что-то делать.

Не только ради меня, но и ради него.


Я проснулась очень рано. Хотела было повернуться на другой бок и еще поспать, но вспомнила, что собиралась хорошенько подумать.

И я стала думать.

Как объяснить папе, что он сам - свой худший враг? Хуже, чем все долгоносики, плесень и сорняки, вместе взятые?

Я могла бы, конечно, подойти к нему и сказать: «Папа, ты отравляешь жизнь и себе, и мне, прошу тебя, не выпендривайся, будь потише!»

Но родители не слушают своих детей.

Или не слышат.

Нет, они стараются. Кивают тебе, поддакивают: «Да что ты говоришь? Вот здорово!» - а сами, по глазам же видно, думают: «А зубы она почистила?» или «Не оставил ли я случайно в тракторе включенные электробигуди?»

Интересно, есть ли на свете такой человек, которого бы мой папа действительно услышал?

Тогда-то я и придумала написать папе письмо.

От Карлы Тэмуорт.

Она подходит по всем статьям.

Папа знает наизусть все ее песни.

Он вечно пишет ей письма и делает вид, что не расстраивается, когда она не отвечает.

Да он будет просто в экстазе, если от нее наконец придет ответ!

Он вставит ее письмо в рамочку.

Он будет его перечитывать по сто раз на дню.

Я схватила блокнот и ручку и принялась за дело.


«Дорогой Кенни, - писала я, - спасибо за все Ваши дружеские письма. Извините, что так долго не отвечала, я была очень занята. Один певец из моего ансамбля весь покрылся какой-то сыпью, и мне пришлось возить его по врачам. Наконец, врачи обнаружили причину сыпи. Оказалось, что это - атласные рубашки ярких расцветок. Если в Вашем гардеробе есть такие рубашки, советую Вам от них избавиться. Мои ребята теперь выступают в белых рубашках из хлопка с полиэстром и в галстуках. По-моему, они прекрасно смотрятся. Да, кстати, я тут случайно узнала, что у Вас и Вашей дочери возникли проблемы из-за Вашего слишком шумного поведения. Помните мою песню «Слезы на автомойке»? Там есть такие слова: «Не выпендривайся, дружок!» Прислушайтесь к ним.

Искренне Ваша, Карла Тэмуорт.

P.S. Простите, что не высылаю фото, моя собака сгрызла все карточки».


Не хочется самой себя хвалить, но, по-моему, получилось здорово.

Теперь письмо нужно перепечатать, а то папа узнает мой почерк.

У Аманды есть машинка.

И сегодня суббота, так что ее отец с утра в магазине.

А когда мы его напечатаем, я срисую подпись Карлы Тэмуорт с конверта от пластинки. А потом пошлю письмо папе и сама достану его из ящика, чтобы успеть размазать штемпель.

Я никогда еще ничего не подделывала.

Какое странное чувство.

Но если это ради важной цели, то ничего, ведь правда?

Надеюсь, что так.

А судьба меня не накажет?


Уф! На минуту мне почудилось, что судьба уже тут как тут.

Я спустилась в кухню, спрятав письмо под футболкой и собираясь предупредить папу, что сбегаю ненадолго к Аманде. Но папы там не было.

Тут с веранды донесся его голос.

И еще чей-то.

Мисс Даннинг!

Я заметалась и в панике запихнула письмо в буфет, в самый дальний угол, где стояли какие-то бутылки.

На спрятанные под футболками вещи у мисс Даннинг глаз наметанный, почище рентгена. В четверг она разглядела под майкой у Дэррина Пека табличку с номером, отвинченную от директорской машины. И это с другого конца класса!

Потом я запаниковала уже по другому поводу. Я вдруг поняла, зачем она сюда явилась.

Слух о вчерашней драке дошел до школы, и вот мистер Фаулер прислал ее к нам домой, чтобы сообщить, что комитет учителей и родителей, нарезая мясо для завтрашних шашлыков, всесторонне обсудил создавшуюся ситуацию и решил меня на всякий случай исключить.

Меня затошнило.

Перед глазами замелькали страшные картины: меня переводят в интернат, это далеко отсюда, по ночам я вылезаю в окно, чтобы тайком повидаться с Амандой, ловлю на шоссе попутную машину, хлещет дождь, меня сбивает грузовик...

На веранде громко засмеялась мисс Даннинг.

Я уже хотела выскочить к ней и сказать, что это не смешно!

И вдруг подумала: раз она там хихикает, может, ничего и не случилось?

Я вышла на веранду.

- Привет, Ро, - обрадовалась мне мисс Даннинг.

И я успокоилась.

- Доброе утро, Тонто, - сказал папа. - Я вот тут пригласил мисс Даннинг поглядеть на сад. Она собирается задать вам внеклассную работу по плодовым деревьям.

Мне было приятно, что папа не забыл о хороших манерах и при гостье заговорил со мной вслух.

- Твой папа предложил выступить у нас в классе и рассказать, как выращивают яблоки.

Тут я снова напряглась.

Папа в классе?

В голове у меня опять закрутились ужастики: громкое пение... мистер Фаулер... срочная эвакуация всей школы...

Но я взяла себя в руки.

Папа и мисс Даннинг уже отправились на экскурсию по саду. Я побежала за ними, чтобы объяснить, что папино выступление перед классом - на редкость неудачная идея.

И услышала их разговор. Папа рассказывал мисс Даннинг про вчерашнюю драку.

Ничуть не смущаясь.

Во всех подробностях.

Я не поверила собственным ушам.

Может, у него сотрясение? Контузия капустным салатом?

А мисс Даннинг смеялась.

Она прямо-таки хохотала!

Должно быть, меловая пыль разрушительно действует на мозг.

Я схватила папу за плечо, собираясь его хорошенько встряхнуть. Но он повернулся и так на меня посмотрел и с досадой, и с мольбой, - а мисс Даннинг как раз ему рассказывала, как она месяц назад порвала со своим бойфрендом и при этом залепила ему в физиономию абрикосовым тортом... В общем, до меня наконец дошло.

Какая же я все-таки дура!

Папа пригласил ее в сад ни с какой не с познавательной целью.

Он позвал ее туда с романтическими намерениями.

И судя по тому, как она хохочет, ей эта мысль не так уж и противна.

Я изобразила на лице смущенную улыбку и пошла обратно в дом.

Пошла? Нет, полетела на крыльях!

Уж теперь-то все пойдет как надо.

Сначала - головокружительный роман. Мисс Даннинг будет поражена в самое сердце папиной добротой (он, например, никогда не распыляет химикаты, если ветер дует в сторону дома престарелых), а он не устоит перед ее сильным характером и бесподобным почерком.

Потом - сказочная свадьба. Лучше всего во время сбора яблок, тогда кто-нибудь из наемных рабочих сможет быть папиным шафером.

А дальше - счастливая семейная жизнь с мисс Даннинг. Может, она потом позволит мне называть ее мамой. А главное, уж она-то проследит, чтобы папа не выходил из берегов, не бросался на людей, особенно если это отцы моих подруг, и никогда не пел за пределами ванной комнаты.

Для женщины, которая может заставить Дэррина Пека выплюнуть жвачку в урну, держать в узде моего папу - это раз плюнуть!

Жизнь прекрасна и удивительна.

Только бы папа все не испортил.

Главное - продержаться первые две недели, это контрольный срок, ни одна из папиных подружек не вытерпела дольше.

Пока что он справляется неплохо, но нужно быть начеку.

Когда они вернулись в дом, мисс Даннинг все еще смеялась, а папа сказал:

- Мы с дочкой по субботам обычно ужинаем в «Медном седле». Не хотите ли к нам присоединиться?

Я с трудом удержала на лице невозмутимое выражение.

«Медное седло» самый дорогой ресторан в округе, мы с папой ни разу и близко к нему не подходили. Ну разве что проезжали мимо на своем грузовике, показывая языки богатеньким обжорам.

Мисс Даннинг сказала, что с удовольствием принимает приглашение, и мы договорились заехать за ней в семь тридцать.


До полвосьмого еще два часа, а я уже падаю от усталости.

Все это время мы с папой выбирали, что ему надеть.

Мне удалось отговорить его от рубашки с девушками-всадницами. Я уж подумала, не упросить ли его купить белую, из хлопка с полиэстром, но потом вспомнила, что за ней пришлось бы идти в магазин мистера Косгроува.

Мы сошлись на бледно-зеленой.

Цвета разрезанного авокадо.


Еще я весь день ненавязчиво так напоминала папе, что сегодня надо вести себя образцово.

- Мисс Даннинг, - сообщила я ему только что, - не любит, когда много болтают. Она это говорит на каждом уроке.

Папа усмехнулся:

- Учителя - они только в школе строгие.

Он взъерошил мне волосы.

- Я тебя понимаю, Тонто. Ужин с учительницей, и все такое. Как-то неловко, а? Но не волнуйся, Клэр - нормальный человек, и ты с ней отлично поладишь.

Я-то да. Только я не за себя волнуюсь.


Все начиналось просто замечательно.

Когда мы заехали за мисс Даннинг, она похвалила мое платье и папину пряжку с дельфином - и видно было, что от души.

Когда мы приехали в ресторан и нас усадили за столик, папа не завел с официантом разговор о рубашках, хотя у того на рубашке спереди были пришиты лиловые оборки, а у папы есть теория, что оборки лучше топорщатся, если их стирать в зубной пасте.

Потом нам подали меню, и хотя они были здоровенные, как откидные борта у грузовика, папа воздержался от дурацких шуточек типа «не забрать ли их домой на запчасти» - в общем, ничего такого не сказал, чего можно было опасаться.

Когда мы делали заказ, он даже назвал бифштекс бифштексом, а не как обычно - куском дохлой коровы.

И я начала успокаиваться.

Правда, когда я посмотрела под стол, на свои коленки, они были ярко-красные, так что я, наверное, все-таки нервничала.

Мисс Даннинг спросила папу, придет ли он на школьную ярмарку, и он сказал, что ждет не дождется завтрашнего дня.

Потом он спросил ее, что там будет, и она ему все подробно расписала: и шашлыки куриные, и лотерею, и аукцион, и авиашоу, то есть брата Дэррина Пека, который обещал пролететь над школой на своем «кукурузнике» и написать на небе какой-нибудь лозунг, и бег в мешках, и распродажу домашних джемов, и настоящую старинную машину для чесания шерсти, которую собирался продемонстрировать племянник мистера Фаулера.

Я помирала от скуки, но все равно радовалась, потому что видела, как им интересно друг с другом.

Потом принесли еду.

Порции были просто огромные.

У них там вообще все какое-то великанское, даже перечница - с бейсбольную биту.

Мы начали есть.

Мисс Даннинг расспрашивала меня о старой школе, и я отвечала, только про Эрин ничего не сказала: боялась, что глаза покраснеют и она подумает, что у нас вся семья эмоционально неустойчивая. И не выйдет за нас замуж.

Папа и тут был на высоте. Он повторял вслух все мои ответы и тоже ни словом не обмолвился об Эрин, хотя всегда уверяет, что я должна говорить только правду. А от вранья, мол, у меня на ногтях появятся белые пятнышки.

Ну почему бы ему хоть до конца вечера не побыть таким милым, заботливым, нормальным?!

Катастрофа разразилась, когда мисс Даннинг заявила, что не может больше съесть ни кусочка.

У нее на тарелке остывали еще добрых две трети жаркого из барашка.

Папа с грустью посмотрел на эту кучу еды, которую придется выкинуть, и тут я поняла, что дело плохо.

Сначала я думала, он потребует, чтобы остатки упаковали в специальную коробку «для собачки». В ресторанах попроще так, может, и делают, но уж наверняка не в «Медном седле».

Но нет! Он придумал кое-что похуже.

Он стал уверять мисс Даннинг, что читал в одном журнале, будто если ты сыт по горло, то нужно постоять на голове, и тогда у тебя в желудке все как-то утрясется, и можешь есть дальше.

И он это сделал.

Встал на голову.

Официант, выходивший в тот момент из кухни, чуть не уронил жареную утку.

Все люди за другими столиками дружно уставились на папу.

Мне захотелось залезть под стол.

Я была уверена, что уж сейчас-то мисс Даннинг ему покажет. Если бы Дэррин Пек на уроке встал на голову, она бы в тот же миг устроила ему колоссальную головомойку!

Но никакой головомойки, даже самой слабенькой, мисс Даннинг папе не устроила.

Она просто смотрела на него и смеялась, а потом сказала, что читала в другом журнале: если, мол, наевшись досыта, постоять на голове, то можно подавиться и умереть.

Папа тут же перевернулся, снова сел за стол, и они вдвоем еще посмеялись.

Невероятно.

Ну да, я знаю, в глубине души ей ужасно неловко и она больше никогда, ни за что никуда с папой не пойдет, но почему она ему ничего не скажет?

Вот что значит хорошее воспитание.

Вот так она, должно быть, занимается чтением с Меган О'Доннел и до сих пор ее не задушила.

Нет, это ужас какой-то.

Бедный папа сидит себе, такой беспечный, подливает ей вина, рассказывает, почему он бросил пить, - и даже не подозревает, что все уже рухнуло и он собственными руками только что загубил свое счастье.

Я же говорю, он сам - свой худший враг.

А он об этом и не догадывается.

И не догадается, пока ему кто-нибудь не скажет.

Мисс Даннинг не скажет. Значит, придется нам.

Мне - и брату Дэррина Пека.


Когда я рано утром на цыпочках выходила из дому, папа вдруг что-то крикнул, и я подумала, что он меня застукал.

- Дженни! - позвал он, и я застыла на месте.

Я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы сердце так не колотилось, и повторила про себя заготовленную на всякий случай историю про утреннюю пробежку для тренировки, ведь завтра я соревнуюсь с Дэррином Пеком.

Потом я посмотрела на свои ногти - нет ли белых пятнышек.

И вспомнила, что Дженни - это не мое имя.

Так звали маму.

Я прокралась вдоль веранды и заглянула в папино окно.

Он спал, запутавшись в простыне, пижамная сорочка с Элвисом Пресли задралась до подмышек. Папа вообще спит беспокойно, бывает, что и вскрикнет во сне. Обычно он зовет Дженни, то есть маму, хотя один раз закричал: «Шляпа в холодильнике!»

Я еще чуть-чуть постояла, глядя на спящего папу. Руки он прижал к груди, и вид у него от этого был такой одинокий, что я опять подумала: все-таки я поступаю правильно.

И побежала в город.

В придорожных кустах просыпались насекомые и приветствовали меня одобрительным жужжанием: видно, тоже считали, что я поступаю правильно.

«Действуй!» - подзуживал меня целый миллион голосов, и еще столько же подхватывало: «Он тебе потом спасибо скаж-жет!»

И лишь один какой-то зануда прострекотал: «Ты об этом пожалеешь!» - но я сделала вид, что не слышу.

Я дошла до банка, сунула карточку в банкомат и сняла со счета все свои сбережения.

Потом зашла в телефонную будку на другой стороне улицы и отыскала в адресной книге фамилию Пек. Она там встречалась дважды, но я решила, что «Пек. Удаление волос с лица и тела» мне не подойдет, и отправилась по второму адресу.

Это был большой деревянный дом, у ворот - покрытая ржавчиной статуя фламинго с приделанным к шее почтовым ящиком. Во дворе - два мотоцикла.

Мне пришлось нажать на звонок четыре раза, прежде чем дверь наконец приоткрылась и показался рыжебородый дяденька, до пояса замотанный в простыню.

- Это вы рисуете на небе? - написала я в блокноте.

Он уставился на мою записку, зевая и протирая глаза.

- Тебе нужен Энди, - сообразил он в конце концов. Потом повернулся и крикнул куда-то в глубь дома: - Эн-ди-и!

Когда он проорал это трижды, в дверях появился рыжеволосый парень в тренировочных штанах. Он тоже протирал глаза.

- Ей нужен Энди, - пояснил тот, что в простыне.

Тот, что в трениках, уставился на меня, потом повернулся и тоже гаркнул:

- Энди!!

Тут из дверей высунулась еще одна голова.

Только это был не Энди.

Это был тот, кого я меньше всего хотела видеть.

Дэррин Пек.

Глаза у него сперва округлились, потом сузились.

- Тебе чего тут надо?

- Исчезни, придурок, - бросил ему тот, что в простыне.

Приятно, что родные Дэррина знают, как с ним обращаться.

- Отвали, пиявка! - рыкнул тот, что в трениках.

Вообще-то могли бы и помягче.

У Дэррина был такой обиженный вид, что он напомнил мне папу на спортивном празднике, когда мистер Косгроув назвал его «скверно одетым, назойливым типом».

Он скорчил мне рожу и исчез.

Дверь открылась пошире, и вперед вышел худой паренек в майке и шортах. Я догадалась, что он-то и есть Энди, по надписи на майке: «Сельскохозяйственная авиация. Ваш урожай - у нас под крылом!»

- В чем дело? - спросил он, глядя на меня.

- Это, должно быть, та самая девчонка из Дэрринова класса, - вполголоса объяснил ему тот, что в трениках. - Ну, про которую он вечно заливает. Ей вроде как малайские пираты прострелили горло, и она с тех пор не разговаривает.

Теперь они глазели на меня втроем.

Вид у Энди был недоверчивый, а мне нужно было срочно завладеть его вниманием, пока не вернулся Дэррин с очередной историей о моих приключениях.

Поэтому начать я решила не с записки, в которой заранее изложила свою просьбу, а просто вытащила из кармана деньги и показала их Энди.

Он посмотрел на двести девяносто долларов у меня в руке и сказал:

- Давай-ка поподробнее.