1 Причины возникновения и формы проявления процесса

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Появляются, как правило, в течение первых месяцев эксплуатации батареи. Их внешние, 115.22kb.
• 21. Инфляция Сущность, причины и формы проявления инфляции, 213.09kb.
• Семинар№1 Ранние формы религии, 13.66kb.
• Темы для рефератов основные признаки переходной экономики. Системный кризис в России:, 11.77kb.
• «Просвещения», 91.86kb.
• Демографическая ситуация в современной украине и ее причины т. И. Иванова, С. С. Марочко,, 178.83kb.
• Стадии законодательного процесса как формы проявления правовой политики, 207.45kb.
• Конфликты в современном мире, 373.88kb.
• Мотивационная характеристика темы, 400.93kb.
• -, 88.92kb.

1.2. Причины возникновения и формы проявления процесса

радикализации исламского движения

на постсоветском пространстве


Осознание мусульманами своей религиозной идентичности потребовало ее закрепления, в том числе и в политической жизни общества. При этом политизация ислама происходила на разных уровнях и в разных формах. С одной стороны, предпринимались попытки встраивания ислама в политическую систему через создание мусульманских общественно-политических организаций, своего рода попытки формирования нового «чистого ислама», с другой - спонтанная политизация, в том числе и радикализация, ислама в малых социальных группах. При этом наряду с указанными выше причинами внутри российского порядка, на степень и формы проявления политизации оказали значительное влияние и внешние причины. Отмечавшийся с середины 1980-х гг. рост интереса к исламу не мог найти полного удовлетворения в отечественных источниках. Отсутствие стройной системы мусульманского образования, отсутствие собственной богословской школы, низкий авторитет представителей «официального ислама», ассоциируемых с коррумпированными властными структурами, устремления ряда региональных политиков к реинтеграции в мировое мусульманское сообщество, сводящиеся зачастую к попыткам получения доступа к материальной помощи со стороны богатых арабских государств, создали идеальные возможности для проникновения в мусульманские регионы России и в республики Центральной Азии радикальных трактовок ислама.

Ареал распространения исламского радикализма в России достаточно широк. Он существует, прежде всего, в Дагестане, Чечне, Ингушетии, несколько меньше – в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии. Кроме того, необходимо учитывать распространение исламского радикализма в Татарстане, Башкортостане и ряде сибирских городов.

Сочетание вышеуказанных внутренних и внешних факторов привело к тому, что политический радикализм в исламе из потенциальной угрозы Российской Федерации стал реальной. Причем если попытка создания исламского государства на территории Чеченской Республики являлась во многом следствием внешней «исламизации» сепаратистского конфликта на довольно поздней стадии, то события в дагестанских селах Карамахи и Чабанмахи (1997-1999 гг.) демонстрируют возможность вызревания внутренних причин радикализации ислама. Как пишет Д.С. Маханов, жители этих сел «решили выступить против господствовавшей, по их мнению, в республиканских институтах власти коррупции, и с этой целью задумали создать на территории своих сел «истинный исламский порядок»⁵. И хотя, по мнению того же автора, жители этих сел «не были радикалами»⁶, подобное изменение принципов общественного устройства означает выход этого, пусть даже небольшого, участка территории Российской Федерации из ее правового поля, что можно характеризовать как «скрытый сепаратизм». Еще раз следует подчеркнуть, что события в этих селах Дагестана носили, прежде всего, не религиозный, а политический характер, так как явились результатом конфликта по поводу существующей практики отправления властных полномочий.

В Центральной Азии, в частности в Таджикистане «флагоносцем чистого ислама» стала Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ). Таджикские ис­следователи Саодат и Музаффар Олимовы считают, что «оппози­ционное исламское движение в Центральной Азии представляет собой не религиозное в собственном смысле слова, а, прежде всего, социальное и политическое явление»⁷.

Поначалу в 1990 г. будущий лидер ПИВТ, глава Казиата и одновремен­но депутат Верховного Совета, кази-калон - главный шариатский судья Таджикистана Ходжи Акбар Тураджон-зода утверждал, что духовенство должно хранить нейтралитет. «Жизнь и поступки каждого мусульманина определяются Кораном. Между тем человек, вступивший в политическую партию, обязан подчи­няться ее уставу и программе, что в принципе противоречит Священному Писанию. Нельзя молиться двум богам сразу», - заявил в своей проповеди верховный кази⁸.

Очевидно, что духовный лидер Таджикистана не хотел всту­пать в открытое противоборство с официальной властью. Задачи сугубо политического противоборства изначально не ставились. Этой точки зрения придерживалось Отделение Всесоюзной Партии Исламского Возрождения.

В то время, когда центр власти переместился из Москвы в Душанбе, государственная власть продемонстрировала потерю ре­альной оценки ситуации и растерянность перед кланово-региональными силами. Это подтверждается мнением А. Ниязи⁹. Действительно, в начале своей деятельности руководство ПИВТ не ставило первостепенной задачей борьбу за захват власти. Однако руководителей Таджикистана беспокоила активная деятельность ПИВТ, и они пытались ее запретить.

Запрет вызвал массовые митинги, выступления протеста. Вер­ховный Совет вынужден был отменить запрет. И 26 октября 1991 г. открыто прошел первый съезд Исламской Партии Возрожде­ния Таджикистана, на котором было принято решение об отделе­нии от Всесоюзной Исламской Партии Возрождения, утвержден Устав и Программа. Съезд подтвердил готовность действовать политическими способами.

Однако свой переход к вооруженному выступлению лидеры ПИВТ обосновали следующим образом:

• выросло недоверие среди рядовых членов партии по отноше­нию к правящему режиму;
  
• региональные и клановые противоречия в Таджикистане обострились до вооруженных стычек из-за попустительства влас­тей. Более того, многие руководители, отбросив общенациональ­ные интересы, сами стали искать поддержку региональных кланов и полевых командиров;
  
• возросли попытки кланово-региональных элит через партии, в том числе и через ПИВТ, перераспределить власть и государ­ственную собственность в свою пользу;
  
• сигналом к началу открытой вооруженной борьбы стала раздача осенью 1991 года президентом Р. Набиевым оружия своим сторонникам;
  
• возобновился запрет на деятельность исламских организаций;
  
• вместо осуждения насилия продолжалось политическое за­игрывание с правящим режимом Таджикистана со стороны Рос­сии и со стороны Узбекистана.
  

ПИВТ провозгласила своей программной задачей формирование гуманного, демократического и правового общества. Руковод­ство ПИВТ до сих пор не заявляло о том, что у них нет намерений создать исламское государство¹⁰. Становится очевидным, что подобное утверждение со стороны нынешних руководителей ПИВТ, которые несколько лет назад выдвигали другие лозунги, было бы политической недальновидностью. Однако на современном этапе развития Таджикистана адми­нистрация и сторонники Президента Э. Рахмонова прилагают усилия для отстранения членов ПИВТ от государственных дел¹¹. В Таджикистане, на наш взгляд, складываются предпосылки для установления авторитарного режима.

В Таджикистане, где ПИВТ юридически присутствует в струк­турах правительства, официально начата «антифундаменталистская» кампания. Уже в июле 2002 г., спустя год после учредительного съезда ПИВТ, президент Республики Таджикистан Э. Рахмонов подверг критике организацию, обвиняя ее в распростране­нии радикальной идеологии и в стремлении раздробить страну. Его речь прозвучала в гор. Исфара, являющегося традиционным исламским центром¹².

С тех пор было закрыто 8 незарегистрированных мечетей, запрещена деятельность 15 имамов-хатибов (руководителей мече­тей), которые не имели право исполнять религиозные обычаи без разрешения Таджикского Совета Улемов. Власти также взяли обещания у 250 имамов-хатибов быть лояльными к официаль­ным властям. Эти меры, на наш взгляд, свидетельствуют о намерении официальных властей ослабить, в принципе, не очень сильное влияние ПИВТ.

В другой центрально-азиатской республике - Узбекистане - изначально сложилось государство президентского правления ав­торитарного типа. Президенту Исламу Каримову удалось с помощью аппарата госуправления и подконтрольных неформальных общественных объединений нейтрализовать практически все группы политичес­кой оппозиции за исключением исламской. Она стала скрытым каналом проявления напряженности между центром и элитами Ферганской долины, претендующими на большую роль в структурах центральной государственной власти.

Учитывая, что большинство населения составляют узбеки, то, соответственно, доминирующее положение в стране получил ислам, как религия и как идеология титульной нации. На первом этапе (1990-1993 гг.) руководство Узбекистана во многом способствовало возрождению ислама. Именно в этот период в 6,6 раза (с 300 до 2000) выросло число мечетей в Узбекистане¹³.

После 1993 г. начался второй этап, то есть процесс репрессий против духовенства и активистов религиозных организаций Узбе­кистана, поскольку их оппозиционность режиму к этому времени стала ясно выраженной. К 1998 г. 80% мечетей было закрыто.

Репрессивные действия обрушились также на всю политичес­кую элиту страны, в результате чего оказались вытеснены со своих постов влиятельные персоны, могущие конкурировать в борьбе за власть с Президентом, а также изгнаны из политической сферы представители крупных кланов Узбекистана, в частности ферганского¹⁴.

Исламу Каримову уда­лось нейтрализовать предпосылки возможного перехода власти к представителям альтернативных общественно-политических груп­пировок. В результате возникло не столько задуманное идеологи­ческое единообразие и политическая стабильность в республике, сколько было загнано вглубь общества нарастание противоречий и в идеологической сфере.

Поскольку Ферганская долина Узбекистана всегда была более религиозна, нежели другие регионы страны, то именно она стала очагом напряженности на этапе роста репрессий. Радикальный ислам по этой и другим причинам политизировался именно в Ферганской долине. Укреплению радикализации способствовало крушение коммунистического мировоззрения и слабость нацио­нальных идеологических основ государственности Узбекистана. Отметим, что эти процессы в основном касались неофициального ислама, были направлены против политического ислама, а не против ислама, как культуры.

В то же время, становление официального ислама в Узбекиста­не имело непростую историю. Ликвидация Среднеазиатского Ду­ховного Управления Мусульман (САДУМ) в 1989 г. привела к фактическому расколу среди мусульман региона, а также в Фер­ганской долине¹⁵. Ликвидация филиалов Всесоюзной Исламской Партии Возрож­дения (Душанбе, Наманган), а также САДУМ последовательно сокращало пространство действия ислама, что позволило в конеч­ном итоге лидерам стран Центральной Азии разделить мусульман по территориально-государственному признаку, дать возможность контролировать официальные мусульманские организации в пре­делах своих административных границ.

Согласно утверждению Бабаджанова Б., в Андижане в 70-е гг. прошлого столетия сформировалось движение «Муджаддидидийа» (на арабском языке - обновление, реформа). Его основатели - Рахматулла-аллома и Абдували-кори, которые в свою очередь учились в худжре у видных теологов Хакимджана-кори и Мухаммаджана Хиндустани. Они ориентировали возрождение в русло «обновления и очищения» первородного ислама от позднейших нововведений¹⁶.

В ряде республик СНГ, где ислам является доминирующей религией, определенной специфичностью исповедуемого ислама выделяется Азербайджан, большинство населения которого (94%) исповедует эту религию, представленную двумя направлениями – шиитским и суннитским. Значительной частью населения, исповедующего ислам, являются шииты (около 70%). По численности шиитского населения Азербайджан занимает второе место после Исламской Республики Иран.

Компонентами азербайджанской национальной идентичности являются тюркизм и ислам: большая часть азербайджанцев считает себя мусульманами, несмотря на неполное понимание собственной религии, а чаще и вовсе незнание. Верующие, следующие исламским ритуалам, составляют 1/10 часть населения¹⁷.

Возрождение ислама в постсоветский период в Азербайджане происходило, скорее, в контексте аналогичного национального процесса. Баку особо отмечает своеобразие азербайджанского «национального ислама», пытается создать брэнд «азербайджанского ислама», стремясь сохранить его независимость от возможного влияния международных исламских центров.

О своеобразии азербайджанского ислама говорит тот факт, что кроме шиитских и суннитских мечетей, в Азербайджане есть «смешанные» мечети, где по очереди молятся и шииты, и сунниты. Кроме этого, согласно ряду социологических опросов, азербайджанские мусульмане, в отличие от единоверцев других странах СНГ, поддерживали стремление чеченцев в борьбе за свою независимость. Очень многие азербайджанцы положительно относились к чеченцам, они считали, что чеченцы им близки — «они мусульмане, как и мы». Нет уверенности в том, что большинство азербайджанцев рассматривали чеченский конфликт, в основном, с религиозной точки зрения - как джихад. Однако население Азербайджана, в общем, симпатизировало борьбе Чечни против России и было согласно с тем, что чеченцы имеют право стоять за свою веру и родину против России.

Баку беспокоит укоренение разных мусульманских течений (особенно ваххабистского, которое проникает в страну преимущественно с Северного Кавказа), что дестабилизирует ситуацию. Баку осознает, что во внутренней жизни Азербайджана и в среде этноконфессиональных меньшинств ислам может стать неподконтрольным политическим фактором.

Ваххабизм проник в Азербайджан в основном в результате Карабахской (1991-94 гг.) и чеченской (1994-96 гг.) войн стараниями дагестанских, чеченских и арабских проповедников, чеченских беженцев, обосновавшихся в Азербайджане, а также через азербайджанскую молодежь, обучавшуюся в Саудовской Аравии и других арабских странах¹⁸.

Присутствие в регионе радикальных исламских направлений было обусловлено геополитическими реалиями, проявившимися в результате развала СССР. За влияние в новом независимом Азербайджане боролись Турция и Иран (некоторым образом – и Саудовская Аравия), каждая из которых стремилась сделать свою идеологию доминирующей в этой стране. Пропаганда ваххабизма в Азербайджане началась с северных (приграничных с Дагестаном) районов, при этом в отдельных случаях имела определенный успех среди проживающих в этих районах нацменьшинств, мусульман-суннитов, в том числе и среди сепаратистки настроенных лезгин. Начиная с 1995 г., география ваххабизма расширилась до Баку и его окрестностей, а в дальнейшем – и до центральных и южных районов страны. Важными составляющими пропаганды были распространение литературы, строительство медресе и мечетей ваххабитской направленности. Обладая значительными финансовыми ресурсами, большего успеха ваххабиты добивались в социально необеспеченных районах, юношей же, не имеющих перспективы получить образование на родине, посылали на религиозную учебу в Саудовскую Аравию и другие арабские страны¹⁹.

Постепенно ваххабизм в Азербайджане стал неуправляем и, несмотря на малочисленность последователей, угрожал стабильности ситуации в стране. В «ваххабитских» мечетях и в «ваххабитской» пропаганде в целом стала преобладать антиправительственная риторика. Власти обвинялись в политических и социальных провалах, в том числе и поражении в Карабахской войне. Антиправительственный дискурс способствовал определенному сплочению некоторых мусульман вокруг ваххабитских мечетей, все увеличивающихся количественно, и активизации ваххабитской общины, насчитывавшей 7000-15000 человек²⁰.

В Азербайджане действовали и филиалы ряда радикальных международных исламских организаций (Хизб ут-Тахрир, Джамаат ат-Таблиг, Исламский джихад, Джейш уль-ислам), деятельность которых, в основном, была обусловлена все усиливающейся активизацией исламского фактора в международных отношениях. С этой точки зрения Азербайджан, будучи частью исламского мира, рассматривался как компонент всеобщей борьбы против Запада. Территория Азербайджана часто использовалась для переброски в Чечню оружия, финансовых и материальных средств, боевиков. По данным западных СМИ, в организации взрывов американских посольств в Кении и Танзании в 1998 г. участвовал Бакинский филиал Исламского джихада, тесно сотрудничавший с Аль-Каидой Усамы бен-Ладена. В этот период, а потом и начиная с 2001 г., Вашингтон оказывал давление на бакинские власти, чтобы те боролись против радикальных исламских группировок. В этой борьбе были заинтересованы также Тегеран и Анкара.

Начиная с конца 2001 г., власти Азербайджана стали более интенсивно преследовать ваххабитов. Были закрыты несколько мечетей ваххабитской направленности, по обвинению в организации террористических актов было арестовано и осуждено множество сторонников ваххабизма. Против них было окончательно сформировано определенное негативное общественное мнение, в чем немалую роль сыграло шиитское духовенство. Ваххабитов называли бородачами, чернобородыми, отождествляли с террористами. Согласно решению, принятому парламентом Азербайджана в 1996 г., была запрещена деятельность миссионеров, а религиозных предводителей местных общин принудили регистрироваться.

На фоне «горячих точек», вспыхивающих на всем Кавказе и в Центральной Азии повсеместно на протяжении последнего десятилетия, Кабардино-Балкария дольше всех других российских республик сохраняла репутацию самого мирного, стабильного и лояльного к России региона. Именно за эту устойчивую стабильность Кабардино-Балкария с легкой руки покойного ныне лидера чеченского сепаратистского движения Шамиля Басаева получила прозвище «спящая красавица». Именно Кабардино-Балкария оказалась тем самым Рубиконом, после пробуждения которой, по мнению автора скандального доклада в Джеймстаунском Фонде (США) в 2006 г. Ф. Тлисовой, стало возможным говорить о распространении войны на Северо-Западный Кавказ ²¹.

«Проснулась» Кабардино-Балкария, по утверждению Ф.Тлисовой, в 2000-х гг. Уже в 2004-2006 гг. в Карачаево-Черкесии были убиты 7 служителей Духовного управления мусульман (ДУМ), в том числе и первый заместитель председателя президиума Координационного центра мусульман Северного Кавказа Исмаила Бердиева, имам мечети в Кисловодске Абубекир Кербижев. Накануне своей гибели Кербижев читал проповедь в главной мечети столицы. Имам проклинал членов джамаата, назвал их ваххабитами и экстремистами и призвал каждого мусульманина бороться с ними. Кербижев был убит на следующий день у входа в свой дом.

Убийства официальных мусульманских лидеров регулярно происходят и в другом неспокойном регионе – Ингушетии. Военный «амир» кабардино-балкарского «джамаата» Анзор Астемиров в своем обращении к мусульманам республики, опубликованном на сайте Кавказ.центр летом 2006 года, сообщил, что составляются списки «предателей из числа имамов, они будут предупреждены, им будет дано время исправиться. В случае если они не воспримут предупреждение, они будут уничтожены»²².

Так же, как и российские спецслужбы, Духовные управления мусульман называют своих молодых оппонентов религиозными экстремистами и «ваххабитами». В частности, в своем выступлении на брифинге в МВД Кабардино-Балкарии 27 апреля 2007 г. муфтий КБР Анас Пшихачев обозначил три основных направления деятельности ДУМ: взаимодействие с органами государственной власти и правоохранительными структурами, борьба с проявлениями религиозного экстремизма и ваххабизма, связь с представителями традиционных религий. Тем не менее, в последние годы в Кабардино-Балкарии, как и во многих других субъектах Южного федерального округа, сложились устойчивые сетевые структуры религиозно-политических экстремистов, получившие неадекватные их сути название «джамаатов». Поскольку большинство адептов этих структур – молодые люди, то, соответственно террористические структуры «северокавказских ваххабитов» некоторыми исследователями стали называться «молодежными джамаатами».

Молодежные джамааты Кабардино-Балкарии представляют собой разветвленную сеть из небольших групп – от 5 до 100-150 членов в каждом джамаате. Группы формируются, в основном, в местах проживания. Каждая группа имеет лидера – амира. Члены одной группы очень близки между собой, они совершают совместные молитвы, между ними принята взаимопомощь и поддержка. Местные джамааты входят в состав более крупных – районных, городских и все вместе образуют единый республиканский джамаат, подчиняющийся одному амиру, который является выборным лицом, и должен пользоваться непререкаемым авторитетом. У джамаата есть институты самоуправления, такие как суд, высший совет (шура), образовательные учреждения, производственные и торговые предприятия.

Подобная структура была сформирована на территории Кабардино-Балкарии в рекордно короткий период – с середины 90-х до 2003 г. По оценке авторитетного российского кавказоведа И.Л. Бабич, специализирующейся на изучении исламских процессов в Кабардино-Балкарии, численность членов джамаата Кабардино-Балкарии в 2005 г. приближалась к 10 тысячам. «В Кабардино-Балкарии можно сегодня поднять 10 тысяч молодых людей на вооруженную борьбу с властью», - заявила Ирина Бабич в интервью российскому интернет агентству «Кавказский узел» 27 мая 2006 г.

Сформировать эту масштабную структуру удалось небольшой группе молодых людей, обладающих даром убеждения и харизматическими способностями. Лидеры молодежного крыла высокообразованны. Помимо светского высшего образования в России, многие из них получили духовное образование в исламских университетах в Саудовской Аравии, Иордании, Египте. Некоторые из них принимали участие в первой или второй чеченской кампании. У многих есть опыт участия в черкесских национальных движениях²³.

Одним из самых значимых противоправных деяний кабардино-балкарского «джаамата» стало нападения экстремистов на государственные объекты в Нальчике 13-14 октября 2005 г. Небольшими группами боевиков одновременно были атакованы 18 объектов силовых и правоохранительных структур в столице республике и в ее пригородах. Президент России В. Путин приказал заблокировать город, чтобы не допустить в него возможные группы поддержки из других республик. Одновременно с этим в Нальчике были заблокированы все виды связи, включая сотовую и стационарную телефонную, а также радиосвязь. Эти меры помешали координации действий боевиков и серьезно повлияли на исход акции.

События 13 и 14 октября достаточно подробно освещались во всех СМИ мира, исследования на эту тему не являются редкостью. Вкратце можно напомнить, что в результате боев были убиты 35 сотрудников различных силовых российских структур, 12 мирных граждан и 37 боевиков. Впоследствии количество убитых «моджахедов» увеличилось больше чем вдвое. В нападении участвовали около 200 человек. 99 процентов боевиков были жителями республики. Среди убитых - один осетин, четыре балкарца, один ингуш, один русский, все остальные - кабардинцы. По социальному положению боевики были более разнородны, чем по национальному. Среди погибших есть врачи, адвокаты, сыновья влиятельных и богатых семей, бизнесмены, учителя. Территориально «джамааты», принявшие участие в акции, относились к различным районам республики. Практически полностью погибли члены Зольского «джамаата» (селение Залукокуаже на западе КБР в 10 км от Пятигорска); «джамааты» Нартана, Терека, Чегема, Шалушки, Кенже, Нальчика, Москвы понесли значительные потери.

В Центральной Азии и на Северном Кавказе процесс радикализации исламского движения начинался почти одинаково – с осуществления т.н. «исламского призыва» и «просветителей». В Таджикистане самый известный из просветителей - Саид Абдулло Нури, подпольный чтец Корана, религиозный диссидент. В Дагестане такую же известность в те годы получил Багауддин Мухаммад, который впоследствии стал главным идеологом «ваххабитов» на Северном Кавказе.

В начале 90-х гг. в Дагестане развернулась религиозная дискуссия между сторонниками традиционного в республике суфийского направления ислама, которых называют традиционалистами, и теми, кто начал подвергать ревизии это направление. Никто из политиков в Дагестане, а тем более в Москве не придавал особого значения религиозным спорам. Но именно тогда в этой республике закладывалась идеология движения, которое впоследствии было названо «ваххабизмом». Багауддин и его малочисленные в то время сторонники выступали с ревизией суфизма, культа почитания предков. В Дагестане, как и на всем Северо-Восточном Кавказе, большинство мусульман относится к шафиитам, а «ваххабитов» российские исламоведы относят к салафитам. Оппонентом Багауддина в тот период выступал шейх А. Таммим - глава Духовного управления мусульман Украины, араб по национальности (последнее обстоятельство прибавляло ему авторитета в глазах дагестанцев, большинство которых не знает арабского языка).

Северный Кавказ и Центральная Азия - одни из самых конфликтогенных регионов на постсоветском пространстве. Объясняется это тем, что помимо факторов напряжённости, характерных для всего СНГ, эти регионы обладают специфическими чертами, обусловливающими вероятность открытых конфликтов. В ряду особенностей этих субрегионов можно выделить этнические, религиозные, территориальные.

Во-первых, важной предпосылкой распространения исламского радикализма в этих регионах является национально-территориальное устройство. Сам принцип территориально-административного размежевания по национальному признаку противоречил истории народов Центральной Азии и Северного Кавказа.

Сегодня в Центральной Азии и на Северном Кавказе можно выделить около десяти «спорных территорий», на которые одновременно претендуют два и более «титульных» народа. Для Центральной Азии наиболее опасной оказалась разделённость межгосударственной границей узбеков, компактно проживающих в приграничных с Узбекистаном Согдийской области Таджикистана и Ошской области Киргизии, и таджиков, проживающих в приграничных с Таджикистаном Самаркандской и Бухарской областях Узбекистана.

В 1990 г. в Ошской области Киргизии впервые произошли столкновения между местными узбеками и киргизами, приведшие к гибели около 320 человек. При этом первопричина конфликта (с точки зрения местных узбеков - эта территория исторически принадлежит им, а киргизы являются здесь «пришлым», некоренным народом) не устранена и поныне²⁴.

Не менее остро последствия ошибок национально-территориального деления ощущаются и на Северном Кавказе. Разделенными межгосударственными границами оказались два северокавказских народа ­осетины (проживают во входящей в состав Российской Федерации Северной Осетии и в Южной Осетии) и лезгины (зона компактного расселения включает южный Дагестан и северный Азербайджан). Значительное количество северокавказских народов разделено внутренними (межреспубликанскими) границами. Живущие в основном на равнине и лишь отчасти в предгорной зоне кабардинцы, черкесы, а также адыгейцы составляют этническую общность адыгов. Эти народы очень близки между собой по языку и культуре. Живущие в горах балкарцы и карачаевцы также являются близкородственными народами и говорят на одном и том же карачаево-балкарском языке, относящемся к тюркской языковой семье²⁵.

Таким образом, сложившаяся предпосылка дала возможность исламским радикалам использовать фактор национально-территориального размежевания в своих целях. Данный фактор разобщил народы трансграничных регионов и позволил исламистам использовать противостояние между народами Северного Кавказа и Центральной Азии для активизации своей деятельности.

Во-вторых, значимой предпосылкой, как для Центральной Азии, так и Северного Кавказа является то, что политическая борьба здесь неразрывно связана с борьбой за власть между этническими, а также региональными элитами. В Центральной Азии борьба в основном идёт между региональными группами внутри титульного этноса. По сути, преобразование центрально-азиатских народов в единые нации так и не завершилось (единственным исключением являются узбеки, хотя и у этого народа месту рождения придаётся достаточно большое значение), и все они разбиты на этнические группы. Следствием этого является сохранение у большинства коренных центрально-азиатских народов узкорегионального самосознания, то есть выходец из конкретного региона осознаёт себя в первую очередь не как представитель единой нации, а как представитель своего региона. Трайбализм (в данном случае понимаемый как узкорегиональное самосознание) является одним из главных факторов, оказывающим дестабилизирующее воздействие на ситуацию в Центральной Азии.

Наиболее ярко эта особенность проявилась в Таджикистане, где борьба за власть между регионами переросла в унёсшую 40 тысяч жизней гражданскую войну. Похоже, что достижение в этой республике консенсуса между противоборствующими региональными элитами невозможно в принципе: каждый клан претендует на то, чтобы именно его представители стояли во главе Таджикистана.

Весьма злободневна проблема трайбализма и в Киргизии. Скрупулёзный подсчёт общественностью доли представителей разных регионов во властных структурах воспринимается в республике без удивления. Тема «засилья северян» достаточно серьезно обсуждалась до 2005 года в республиканской печати. Теперь вопрос засилья южан, после «тюльпановой революции» становиться одним из главных на страницах столичной прессы.

Таким образом, можно сказать, что возникающие религиозно-политические движения вступают в конфликт с традициями быта, обычаев, культуры. Это и обусловливает борьбу за власть между национальными и региональными элитами в обозначенных трансграничных регионах.

В-третьих, Центральная Азия и Северный Кавказ имеют и ещё одну общую специфическую характеристику - для обоих регионов характерна так называемая «азиатская» структура занятости. Коренное население занято в основном в сельском хозяйстве и торговле, «приезжие» (главным образом, славяне) - в промышленности. Оба региона трудоизбыточны, причём безработица в первую очередь характерна для сельской местности, где и проживает подавляющая часть коренного населения. Именно, традиционный, сельский образ жизни коренного населения и предопределяет «механизм» возникновения конфликтов. Абсолютная и относительная перенаселённость Центральной Азии и Северного Кавказа и, одновременно, невозможность большей части коренных жителей участвовать в индустриальном производстве порождают социальную напряжённость.

Большинство так называемых межнациональных конфликтов на Северном Кавказе и в Центральной Азии произошло из-за пригодных для земледелия территорий. В Центральной Азии гражданская война началась именно в Таджикистане -­ республике с наименьшим количеством орошаемой земли на одного жителя из всех среднеазиатских государств. Показательно, что другой конфликтной зоной Центральной Азии является Ферганская долина (здесь уже произошли погромы турок-месхетинцев, ошская резня, выступления фундаменталистов), где наиболее высокая плотность населения в регионе²⁶.

Не менее остро стоит «земельный вопрос» и на Северном Кавказе. Легко объяснимо, почему власти двух горных республик (Северной Осетии и Ингушетии) с таким упорством спорят о территориальной принадлежности Пригородного района. Равнинный, земледельческий Пригородный район был основной житницей для потерявших его ингушей, и является одной из наиболее плодородных зон в приобретшей его Северной Осетии.

Сложности в экономическом, социальном и политическом развитии на постсоветском пространстве позволяют исламистам активно и целенаправленно использовать людей, не удовлетворенных своим экономическим, социальным положением, активно выражающих политический протест, создавая, тем самым, благодатную почву для деятельности исламских радикалов в двух трансграничных регионах.

В-четвертых, разрозненные и достаточно разношерстные группировки фундаменталистов объединяет одно: всех их можно назвать исламскими радикалами, они не принимают как прежнюю коммунистическую систему, так и пришедшую ей на смену западную модель развития. Подавляющая часть салафитов считает неподобающим для мусульманина подчиняться светским властям и выступает за создание исламского (живущего по законам шариата) государства. Как правило, в фундаменталистские группы идут наиболее думающие, и при этом не связанные с криминальными структурами молодые люди традиционного общества (крестьяне, торговцы).

Это обстоятельство, пожалуй, особенно опасно для властей. В регионах распространения «ваххабизма» (Таджикистан, Узбекистан, Дагестан, Чечня) около 70% живут в традиционном обществе, с практически не изменившимся за годы советской власти укладом, и то обстоятельство, что лучшие его представители выступили против новой системы ценностей, не может не вызывать тревогу²⁷. Как отмечает Р.Г. Ланда, главный секрет успеха фундаменталистов (впрочем, относительного почти на всём постсоветском пространстве) - их ставка на молодежь²⁸.

В-пятых, росту социальной базы исламских радикалов способствует размытость правовой базы, характерной практически для всех мусульманских регионов бывшего СССР. Например, в сегодняшнем Дагестане власть фактически поделили между собой две прослойки общества - бывшая партноменклатура и так называемые «новые дагестанцы», то есть обладающие собственными вооружёнными отрядами криминальные авторитеты.

Конфликт дагестанских ваххабитов из села Карамахи с официальной Махачкалой впервые проявился после того, как они отказались платить дань местному криминалитету. В Узбекистане же и в Киргизии мафию с успехом заменяет «официальный рэкет» - коррумпированные чиновники. В такой ситуации многие из мусульман теряют веру в эффективность действий светских властей и приходят к убеждению, что справиться с беззаконием можно лишь в том случае, если общество будет жить по нормам шариата.

В-шестых, в немалой степени успеху фундаменталистов способствовало их финансовое могущество. Так многие фундаменталистские общины получают солидную денежную помощь от таких зарубежных организаций, как «Мировой фронт Джихада» и партия «Братьев-мусульман». В их медресе студенты получают стипендию от 20 до 100 долларов, а новообращённый в общину получает «подъёмные» в размере несколько сот долларов США. Для Северного Кавказа и Центральной Азии - это достаточно большие деньги²⁹.

В Центральной Азии и на Северном Кавказе устойчиво проявляется целый ряд предпосылок, предопределяющих высокую вероятность радикализации исламского движения. Поэтому неудивительно, что как только с началом «перестройки» власть государства ослабла, многие из скрытых противоречий перешли в открытую стадию. Поскольку же все коренные народы этих регионов мусульмане (единственное исключение - исповедующие в своем большинстве православие осетины), то неудивительно, что по мере нарастания кризиса, противоборствующие стороны всё чаще начали апеллировать к исламу, надеясь с помощью религии предков разрешить накопившиеся противоречия.

В годы перестройки и после распада СССР исламская проблематика в России и государствах СНГ быстро перешла в разряд «горячих» тем. Во многом это было обусловлено переменами, начавшимися в постсоветском мусульманском пространстве: исповедующие ислам народы бывшего Советского Союза начинают преодолевать почти вековую искусственную изоляцию от исламского мира, втягиваться в орбиту экономического, политического и религиозного влияния государств Ближнего и Среднего Востока. При этом они приобщаются не только к высокой культуре ислама, но и к различным, в том числе и политизированным, течениям этой религии. В полный голос заявил о себе политический ислам, а войны в Чечне, обострив этнические и религиозные противоречия на Кавказе, стимулировали рост религиозного экстремизма. Все это диктует необходимость пристальнее взглянуть на эволюцию постсоветского ислама, который приобретает все более четкие очертания в общественной и политической жизни на постсоветском пространстве.

Появившиеся на Северном Кавказе на рубеже 80 - 90-х гг. так называемые «ваххабиты», то есть пропагандисты «истинного, чистого ислама», хотя и близки по духу аравийским ваххабитам, однако скорее представляют собой местную разновидность радикального фундаментализма. Они противостоят другим бытующим здесь формам мусульманской религии: шафиизму - одной из религиозно-правовых школ, к которой относит себя часть верующих мусульман; мюридизму - суфийскому (мистическому) течению в исламе; «народному исламу» - адаптированным к кавказским историческим реалиям мусульманским традициям и обычаям.

Следовательно, с одной стороны, появление «ваххабизма» на Северном Кавказе и партии Хизб ут-Тахрир в Киргизии связано с тем, что ислам усиливает здесь роль компоненты общественного сознания и образа жизни, все быстрее превращается в существенный фактор обретения национальной идентичности. Нарастающее влияние исламских стран Ближнего и Среднего Востока и распространенных там направлений ортодоксального ислама в немалой степени способствует этому. Однако, с другой стороны, формирование этого религиозно-политического течения связано с внутренним фактором - социально-экономической нестабильностью, безработицей, обнищанием населения, незащищенностью личности и засильем клановой системы в мусульманских северокавказских субъектах.

Поскольку принципы этого религиозно-политического движения вступают в противоречие с прочно устоявшимися на Кавказе традициями быта, обычаев и культуры, образцами светского поведения и этикета, это нередко вызывает негативную реакцию со стороны рядовых верующих. Есть и другое объяснение враждебности к этому явлению. Местные религиозные и политические высокостатусные группы усматривают в реформистских призывах идеологов нового течения покушение на свою власть, а потому обвиняет сторонников «чистого ислама» в «подрыве устоев», экстремизме и других грехах. Тем более что иногда этому имеется основание: под религиозными знаменами на Северном Кавказе объединяются в настоящее время не только верующие, но и радикальные политики, и те, кто бросает вызов территориальной целостности России.