Предуведомление

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12

Шедевр Возрождения

Петербург прекрасен! - читатель может воспринять мои слова как расхожий и стершийся комплимент городу, который в нем уже давно не нуждается. Ходи по петербуржским улицам, восхищайся по мере развитости вкуса и избегай банальных похвал.

Но в этой неоспоримой и общепринятой оценке Северной Пальмиры я вижу один очень важный аргумент, имеющий прямое отношение к смыслу появления и бытия "града Петрова". Россия считает себя европейской страной и, соответственно, носительницей европейской культуры. Христианство Русь обрела вместе со средневековой Европой. Но выделилась Европа из цепи дремлющих древних евразийских цивилизаций только в эпоху Возрождения. Появление светской культуры, не зависимой от догмы философии, самостоятельной науки, любования красотой мира и человека, шедевров Леонардо, Микеланджело, Шекспира - вот они, приметы европейского Ренессанса. А Россия? Хорошо бы тоже сказать, что он был и у нас, но... Именно отсутствие ренессансных шедевров располагало историков и искусствоведов говорить, что европейский опыт Возрождения впитывался Россией как-то рассредоточено, по частям, по направлениям: через барокко, через классицизм, через киевско - польскую ученость. Ренессанс как бы усваивался не золотым слитком, а разменной монетой.

Так вот я и хочу повторить свои первые слова: Петербург прекрасен, это первый и самый выдающийся шедевр русского Возрождения. Шедевр архитектурный, но не только. Шедевр настолько громадный, что его можно и не увидеть, если слишком близко стоять.

Культура Возрождения - это не просто красивые картины, которые можно повесить на стенку, и изящные сонеты, которые приятно читать, сидя в кресле. Это образ жизни, требующий своего особого материального воплощения. Нужны здания особой планировки для заседаний Коллегий, театральных представлений, балов и ассамблей, лабораторных опытов. Нужны казармы и площади для плац - парадов, сады со скульптурами античных богов и героев для "машкерадов" и фейерверков, залы для "кунстштюков" - музейных экспонатов. Не будь Петербурга, не было бы реальной физической и культурной среды, где бы проросло и оформилось русское Возрождение и развились все последующие культурные эпохи. Спланированность и "регулярность" Петербурга - это воплощенная в материале рукотворность его как ансамбля, как произведения искусства, как "гнезда" новой культуры.

Издали эпоха Возрождения смотрится очень привлекательно, ибо многие ее плоды сладки. Но и корни горьки, и плоды не все услаждают вкус. Времена Леонардо и Шекспира не отличались ни мягкостью правосудия, ни терпимостью, ни заботой о человеке. Шли войны с погромами взятых городов, казни были устрашающими до умопомрачения, кинжал и яд считались дельным средством выяснения отношений - стоит лишь почитать "Макбета" или "Кроля Лира" Шекспира, чтобы удостовериться в этом. Человеком любовались как идеалом, но в реальности он был скорее средством, чем целью. Петербург стоит на сваях - и на костях тех, кто эти сваи вбивал в невские болотистые берега. Именитые жители Петербурга селились во дворцах с пилястрами, балконами, фигурными фризами и обширными окнами - точно в Мадриде или Париже. А сырость, сквозняки, дым от сырых дров, клубящийся в комнатах из камина величиной в портал - это уже наше северное бытие, как за декорацией в театре.

Бытовая жизнь со временем, конечно, наладится, станет уютней. Но главная проблема останется. И не случайной именно в России родился термин "потемкинская деревня". Петербург - один из красивейших городов, столиц мира. Но это самый северный из крупных городов. Он подвержен не только "полуночным" морозам и окружен болотными испарениями. Он еще и сказочен в двух - противоположных - смыслах.

Проводя занятия по Пушкину, я нередко цитировал отрывок из величайшей русской поэмы - из "Медного всадника". И просил слушателей (школьников, студентов) сочинить за Пушкина одну строчку, зачитывая четыре предшествующие. Герой поэмы - сошедший с ума чиновник Евгений, - проходя мимо памятника Петру, вспомнил наводнение годичной давности и узнал:

"И львов, и площадь, и того,

Кто над Невою возвышался

Во мраке медною главой,

Того, чьей волей роковой

... море - город основаться"

Из предложенных слов, сохраняя их порядок, нужно составить стих. Варианты возникали сразу: "У моря город основался", "близ моря", "над морем", "при море". Но у Пушкина было:

"ПОД морем город основался".

Я, конечно, спрашивал в основном питерцев, и большинство из них читали или слышали эти гениальные строки. Но срабатывал защитный механизм: ключевой предлог не осознавался и заменялся сознанием на более щадящий. Страшно жить в городе "под морем".

Петербург, вроде бы, осуществил и старую русскую мечту: словно Китеж - град из воды, "из тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно, горделиво". Город сказочной красоты - и город, который временами "всплывает, как тритон, по пояс в воду погружен", а по ней плывут "гробы с размытого кладбища". И до сих пор не утихают споры о дамбе. А спорят уже не только по поводу наводнений. Ведь достаточно бросить в Финский залив не очень крупную атомную бомбу, и поднявшаяся балтийская волна восстановит в одночасье допетровский "топкий" ландшафт. У каждого века свои проблемы. Но одна для Петербурга остается с момента основания: превратятся ли его жители из средства (строительного, промышленного, торгового, военного, культурного) в цель?

В жителях Петербурга до сих пор заложена память о том, как создавался их город. Его строила вся Россия, и он был "окном в Европу". Поэтому приезжие ценят в петербуржцах, с одной стороны, их "культурность" (своеобразную петербуржскую образованность и вежливость), а с другой - открытость, готовность помочь, объяснить. Здесь непопулярен лозунг: "Петербург - для петербуржцев!" Петербург большой пограничный город, но всего лишь город большой страны. Однако с особой ролью. В Петербурге западное влияние оценивалось на совместимость с общенациональной, русской культурой, а та - проверялась на прочность через "заморский искус". Отсюда были возможны самые разные колебания и издержки.

Петровская европеизация первоначально сделала Петербург центром оторванной от большинства населения культуры. Образованность столичных "кавалеров" на французский лад, на версальский "манер" превращала их в персон, хорошо смотрящихся в парижских салонах, но воспринимаемых крестьянами как чужестранцы. Примерно также итальянский простолюдин Возрождения взирал на вырядившегося в римскую тогу поклонника Цицерона. Но именно в эпоху Возрождения началось сознательное проникновение в национальную культуру, причем национальный язык обретал статус литературного. То же самое случилось и в Петербурге. Выходец из холмогорских крестьян Михайло Ломоносов, собрав древнерусскую книжную мудрость и пройдя выучку в Европе, создал первый вариант русского литературного языка на основе живого великорусского, впитавшего художественную традицию допетровской словесности. В Петербурге заговорили на стилистически богатом и интеллектуально емком русском языке, избавили его от опасности стать туземным. И все же определенная декоративность, фасадность Петербурга осталась. Вспомним, что еще в 1860-е гг. в романе Достоевского "Преступление и наказание" следователь Парфирий Петрович говорит Раскольникову, что тот не убежит от него вглубь России, ибо там обитают "настоящие" мужики, жить с которым хуже каторги.

При повальной неграмотности низов Петербург создавал вершинную мировую культуру - трудами Чайковского, Менделеева, Попова, Врубеля, Шаляпина. Но "опережающие" культурные поиски принимали в том же Петербурге и уродливые формы. Когда Раскольников пытался убедить следователя, что убийство проценщицы - обычная примитивная уголовщина, тот убежденно заявил: это "головное", "идейное" деяние, причем петербургское. Петербург всегда славился дворцовыми переворотами (власть брали в столице). Но в XIX веке именно здесь террористы совершили свои первые громкие дела. Самый крупный либеральный самодержец - Александр II - был убит в центре столицы в 1881 году. Именно в Петербурге стали домысливаться радикальные западные учения, которые скрещивались с анархическими крестьянскими настроениями, образуя весьма опасный гибрид. Именно в Петербурге был устроен октябрьский переворот, после которого вся страна три четверти века проверяла на несостоятельность идеи диктатуры пролетариата и планового хозяйства, родившиеся в голове западных теоретиков. Город же заплатил за это все унижением переименования и смещением в обезличивающую провинцию. Архитектурная жемчужина стала обрастать околицей скучных спальных районов. Грустный анекдот хорошо обрисовывает сложившееся положение: "Вопрос: Что останется от Ленинграда, если произойдет землетрясение? - Ответ: Петербург".

Но в ХХ же веке город доказал, что он - часть тысячелетней России. 900 дней блокады - это не просто подвиг горожан. Это в наиболее выраженном виде повторенное многовековое мученичество, преодолевающее голод и холод. По данным исторической статистики с 1000 по 1700 годы каждый третий год на территории России был голодным - с огромными потерями населения. Можно говорить о недальновидности и циничности властей, бездарно организовавших снабжение осажденного населения (не удосужились даже рассредоточить точки складирования продуктов, а затем допустили уничтожение Бадаевских складов) и эвакуацию людей. Но это лишь рецидив государственной бесчеловечности. А вот реальное мужество и стойкость жителей города проявили их национальное достоинство и одухотворенность. Пережив страшную зиму 1941-1942 годов, жители пришли в августе в Большой зал филармонии слушать в великолепном исполнении оркестра под руководством Карла Ильича Элиасберга 7-ю симфонию Шостаковича. Музы не покинули город. И еще. До сих пор большинство петербуржцев стараются не выбрасывать даже корку хлеба, до сих они не только едят его, а причащаются им. Может быть, поэтому и в начале гайдаровских реформ петербуржцы не паниковали: главное, что хлеб был.

История России оказалась похожей на жизнь солнечной системы, в центре которой была двойная звезда. Сперва этими двумя "светилами" оказались Киев и Новгород. Затем - Москва и Новгород. А далее Петербург - Москва и Москва - Петербург. Все остальные города долго не могли состязаться с ними, хотя у многих из них и была короткая пора расцвета, у дивных городов: Владимира, Ярославля, Ростова Великого. И две столицы порождали всегда некоторое неудобство существования. Однако у каждой из них был исторический акцент. Москва хотела, чтобы ей принадлежал весь мир. А Петербург хотел принадлежать всему миру. И "Третий Рим" царей, и "оплот прогрессивного человечества" коммунистов претендовали на то, чтобы считаться центром, средоточием земли обетованной, вокруг которой "неверные" народы коснеют во грехе. И миссия Москвы состояла в том, чтобы уподобить себе соседей на их же благо. Петербург же стремился воплотить идеалы западников: наделить Россию европейскими благами. И до тех пор, пока жила надежда на европеизацию страны (на достижение свобод социальных, рыночных, политических, юридических), Петербург оставался столицей страны. Переезд правительства в 1918 году в Москву был первым знаком того, что началось строительство железного занавеса. В Петербурге и стены-то нет, за которой можно укрыться, а в Москве есть. Архитектура у нее такая. Петербург - город "першпектив", радиусов; а Москва - город укреплений, поясов, окружностей.

Меньше всего я хотел бы увлечься противопоставлением двух русских столиц, да еще в тонах хвалы и хулы. Когда приезжаешь в Москву и приходишь в ее исторический центр, то дух захватывает от могущественной красоты, сотворенной нашими предками. Москва древнее, ближе к общерусскому бытию и ландшафтом, и архитектурой, и климатом, и многоцветьем убранства. Слушая былину, сказку, старую крестьянскую песню; разглядывая узоры шитых полотенец или расписных деревянных ложек, русский человек, конечно же, подумает сперва о Москве, а не о Питере. Москве это лучше подходит. Этнографический центр России - конечно же, Москва, охваченная "золотым кольцом" сказочных древнерусских городов. Москва могуча, как римский Колизей. Сколько ни разбирали его на строительный материал (веками!), а он стоит в своем грандиозном величии. Запас национальных ценностей в многовековой Москве был столь велик, что даже уничтожение сталинистами 450 церквей не превратило ее в безвкусный "новострой". Великое наследие, может быть, еще краше выглядит на фоне сталинского ампира, а тот - еще более уныло. Но если в Петербурге главный контраст сталкивает центр города и его периферию, то Москва поражает пятнистостью и чересполосицей. Уж слишком бросаются в глаза "ложки дегтя": дворец съездов - в Кремле, долговязая гостиница Россия рядом с храмом Василия Блаженного, с соразмерными человеку архитектурными жемчужинами Зарядья. Москва прочна, капитальна, самодостаточна, - стоит на холмах, опоясана стенами, бойницами, укрепленными монастырями, окруженными железными и шоссейными дорогами. В Москве нации легче выживать. Петербург открыт на водной и земной плоскости, пограничен. В нем проще общаться с внешним миром, искать, творить новое. Но бытие Петербурга именно поэтому несколько эфемерно.

И причиной этому во многом является водная гладь. Древнерусские города тоже часто строились на реках. - Но на высоком берегу, с мощными укреплениями. Поэтому при приближении к ним странник видел золотые купола церквей, красные и белокаменные стены и башни, купы деревьев, в которых тонули дома бояр и обывателей помельче. Как сказал Сигизмунд Герберштейн, издали русские города напоминают Иерусалим, а вблизи - Вифлеем. Знакомство с Петербургом осуществлялось иначе. При входе в Финский залив стоящему на палубе путешественнику открывались пологие берега, поросшие мелколесьем и кустарником. Пытливому взгляду не на чем было остановиться. Зелено-голубая равнина приглушенных тонов почти не меняла вида при скольжении корабля по мелководью невской губы, а потому пугала усилением скуки. Но при въезде в город картина менялась. Ландшафтная горизонталь вскидывалась вертикалью шпилей Петропавловского собора, Адмиралтейства и куполов мощных соборов. Водная низина становилась подножием рукотворной лестницы, ступенями поднимающейся в небо: гранитная набережная - упругие мосты - сады - стены дворцов - купола и шпили зданий и церквей. Зоркий взгляд Пушкина так воспарял с топких берегов:

"В гранит оделася Нева,

Мосты повисли над водами,

Темнозелеными садами

Ее покрылись острова...

И ясны спящие громады

Пустынных улиц и светла

Адмиралтейская игла".

Из воды в небо взмыл корабль, закрепившись на шпиле Адмиралтейства - главного морского ведомства.

Но можно назвать еще одно чудо света, которое стало вертикалью Петербурга - петргофские фонтаны. Мир не знает им равного. Петр хотел создать рай - "парадиз". А рай невозможен без воды - и без фонтана. Тютчев, говоря об обездоленном страннике, "бредущем по знойной мостовой", нарисовал такую картину райского сада, недоступного ему:

Blog

Предуведомление

Шедевр Возрождения