Geum.ru

Мария Андреевна Белицкая

Вид материалаДокументы

Содержание


Гадание на крещение
Взятие снежного городка
Никто из дочек Мораны не позаботился оградить свою предводительницу, никто и охнуть не успел, а Осока уже тащила упирающуюся Сме
Кулачные бои
Потом тяжеловесно и основательно сдвинулись мужские «стенки», и лед загудел.
Святым кулаком, да по окаянной шее… – ухали в ответ Белки.
Празднование масленицы
Подобный материал:

Мария Андреевна Белицкая

МГУ имени М.В. Ломоносова

Москва, Россия



ОБРЯД КАК ЭЛЕМЕНТ МИФОЛОГИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА СЛАВЯН


Исследуя русскую языковую личность, нельзя не задаться вопросом о том, как язык отражает особенности национального самосознания. Ответ, на наш взгляд, надо искать в историческом прошлом – не только русского народа, но и всего славянского племени. В данной работе предлагается рассмотреть обусловленность национальной языковой картины мира мифологическими представлениями славян.

Многие русские фольклористы, В.Я. Пропп, Г.Ф. Миллер, В.П. Аникин и другие, называли обрядовые действа и игрища неотъемлемой частью языческого культа, бытовавшего в Болгарии – до IX века, а на Руси и в Польше – вплоть до конца X в. Некоторые из этих действий в сознании русских людей стали фреймами, например: ГАДАНИЕ НА КРЕЩЕНИЕ (этот христианский праздник пришелся на языческие Святки), КОЛЯДОВАНИЕ НА РОЖДЕСТВО, БИТВА ЗА СНЕЖНЫЙ ГОРОДОК НА МАСЛЕНИЦУ, ПРЫЖКИ ЧЕРЕЗ КОСТЕР И ГАДАНИЯ В ДЕНЬ ИВАНА КУПАЛА. Читая описания праздников в работах исследователей или в интерпретациях беллетристов, мы можем выделить не только сами фреймы, но и их составляющие. В докладе прослеживается, как эти фреймы находят отражение в современной литературе, в частности, в произведениях Марии Васильевны Семеновой, и соотносятся оставшиеся в славянской культуре реликты с исходным обликом древнеславянских праздников. Обозначим набор понятий, которыми мы будем оперировать.

О.А. Корнилов пишет, что «результат осмысления мира <…> фиксируется в матрицах языка» [Корнилов 2003: 4]. Ю.Н. Караулов в книге «Лингвокультурное сознание русской языковой личности» отмечает, что языковая картина мира (ЯКМ) «складывается из элементов, которые представляют собой отражающие окружающий мир единицы знания о мире» [Караулов, Филиппович 2009: 9]. Итак, ЯКМ – это отражение действительности в сознании носителя языка с помощью лексических и грамматических средств. Национальная языковая картина мира (НЯКМ) – это, соответственно, языковая картина мира, обусловленная национальной культурой. На наш взгляд, имеет смысл говорить и о мифологической картине мира (МифКМ), так как система религиозных представлений и обрядов, сформировавшаяся у древних славян, несомненно, оказала самое прямое воздействие на дальнейшее развитие национального славянского менталитета и, как следствие, языка славянских народов. МифКМ – это ЯКМ, сложившаяся на основе мифологических представлений народа. Еще одно понятие, используемое в данной работе, – это фрейм, под которым мы понимаем структуру данных для представления определенной стереотипной ситуации (см. [М. Ли Мински 1972]). Ю.Н. Караулов понимает фрейм как единицу знания о мире, когнему.

Как предположил В.Я. Пропп (см. [Пропп 1963]), изначально языческий культ складывался из набора ритуальных действий, к которым впоследствии прибавилось и «слово», а порой они даже стали замещаться словом (например, в заговорах). Другие же обряды со временем практически утратили свою значимость как элементы культа и превратились в яркие праздники, игрища, например, Святки, Масленица или день Ивана Купала, органично влились в жизнь народа. Праздники давали людям возможность отдохнуть от повседневных тягот, проявить смекалку, «потешить» светлых богов, которые, несомненно, смотрят на них с небес, а иногда и помогают. Многие из этих «гуляний» были характерны не только для славянской общности, но и для всех народов индоевропейской семьи. (Так, разжигавшиеся в день Ивана Купало ярильные костры, имели место отнюдь не только на Руси и соседних с ней странах; подобное, хотя и в несколько отличных формах, происходило и в странах Европы, о чем есть письменные свидетельства, например, пуританского писателя XVI века Филиппа Стаббса.) Однако только в славянских (и особенно в восточнославянских) странах языческие традиции самым невероятным образом переплелись с христианскими и сформировали у этих народов совершенно уникальную ЯКМ, без понимания которой невозможно в полном объеме изучать культуры и языки славянской общности. В данной работе мы рассматриваем некоторые языческие праздники, легшие в основу такого переплетения религиозно-мифологических представлений, прослеживаем их интерпретацию в романах М.В. Семеновой, создателя особого жанра – славянского фэнтези.

Праздники древних славян делились на две большие группы: те, которые ежегодно совершались в одно и то же время, и те, дата которых могла варьироваться. Весь годовой цикл «неподвижных» праздников делился на четыре части сообразно «солнцеворотам» (дни осеннего и весеннего равноденствия, зимнего и летнего солнцестояния). «Святки праздновались в период зимнего солнцеворота, встреча весны праздновалась ко времени весеннего равноденствия. Иван Купало приходился на летний солнцеворот. Менее определенно можно говорить о праздновании осеннего равноденствия», – пишет В.Я. Пропп в книге «Русские аграрные праздники» (см. [Пропп 1995]). Следует отличать православные Святки, ставшие известными славянским народам лишь в IX–X веках, от языческих, насыщенных разнообразными гаданиями, магическими поверьями, приметами и т. д.

«Самым веселым праздником в году, когда веселились все, от мала до стара, была масленица» [Пропп 1995: 132]. Этот праздник можно рассматривать как фрейм, в качестве составляющих которого можно выделить различного рода состязания: взятие снежного городка, кулачные бои, а в более поздний период – и конские ристалища (гонки), которые, впрочем, были в основном развлечением «господ», как указывает В.Я. Пропп. И.М. Снегирев полагает, что празднование масленицы было посвящено языческому богу Велесу (Волосу), покровителю земледелия и скотоводства. Как указывает М.В. Семенова в словаре к роману «Меч мертвых», «…согласно преданиям, некогда Волос похитил молодую жену Перуна и украл с неба Солнце, а у людей отнял скот и “залег” земные воды, лишив поля плодородия; так продолжалось много лет, пока Перун не сразился с ним и не восстановил справедливость. <…> Ученые полагают, что Волос – это воплощение стихийных, необузданных начал в природе и животной стороны в самом человеке» (см. [Семенова, Константинов 1997]). Это станет видно в дальнейшем анализе, при выделении основных черт славянских обрядовых празднеств. Основной же целью данного праздника было изгнание зимы и установление господства весны.

Первым рассматриваемым нами фреймом, входящим в более широкий фрейм МАСЛЕНИЦА, является ВЗЯТИЕ СНЕЖНОГО ГОРОДКА, в котором обосновались силы зимы, а вместе с ней и смерти. В.Я. Пропп описывает это как состязание двух партий – конницы и пехоты, защищающей городок, – но вряд ли у древних славян этот обряд был связан с политической борьбой (см. [Пропп 1995: 133–134]). Городок строили изо льда и снега за несколько дней до масленицы, после чего уже на сам праздник одна группа участников должна была отвоевать снежную крепость у другой. В конце возможно разрушение крепости: по версии Н. Румянцева, с целью ускорить ломку льда и таяние снега. Вс.Ф. Миллер (см. [Миллер 1984]) выдвигает идею, также обыгранную Семеновой, о том, что захват ледяной крепости в сознании славян был напрямую связан с плодородием почв, и если защитникам Зимы удавалось отстоять ее, это грозило бесхлебицей и скудным приплодом: Поди-ка навскидку сообрази, каким образом можно какое там разрушить эти Врата, даже просто около них удержаться? Не слишком ли постарались в этом году изобретательные строители Взгорка и Врат?… Не случится ли превеликого срама, чреватого, ко всему прочему, неурожаем.

У русских детей и по сей день сохранилась игра «взятие снежной крепости», впрочем, не приуроченная ни к какому празднику: одна группа игроков строит крепость и защищает ее, другая пытается захватить и разрушить. И хотя сейчас это детское развлечение кажется скорее имитацией военных действий, вполне возможно, на самом деле оно восходит к масленичному состязанию.

Вот как описывает День Рождения мира М.В. Семенова:

У их [рода Зайцев и рода Белок] дочек и жен было издавна заведено в Праздник ледолома завоевывать и сокрушать Ледяную Башню, неприступное логово Мораны Смерти. Действо неизменно получалось настолько захватывающим, веселящим кровь и возвышающим дух, что многие мужчины не на шутку завидовали подругам. Да что поделаешь! Допускать мужиков к исконно женскому делу никто не собирался. Вот помогать возводить Башню и подступ к ней – Ледяной Мост – это пожалуйста. Но побеждать Морану на самом празднике следовало именно дарительницам жизни, и это было правильно и хорошо.

Башню и Мост с его Преградами загодя строили всем миром. Долбили толстенный, почти в человеческий рост, лед, выпиливали в нем громадную Прорубь, а выпиленные глыбы чистейшего льда волокли на строительство Башни, Взгорка и Врат. Скрепляли сверкающие глыбы снегом, замешанным с водой, а когда мороз надежно прихватывал ледяную кладку, вновь обильно поливали всю постройку водой. Выходили Башня и Мост с Преградами каменно прочными. И благодаря дневному уже теплому солнышку – невозможно скользкими. Пройти Мост само по себе было испытанием. А уж захватить Башню, которую со всей яростью отстаивали слуги Мораны… надо ли говорить!

<…> Нынче незавидная участь войска Мораны досталась Бельчихам. Что поделать, так уж лег жребий. Метали его на зимний Солнцеворот, и случалось, что одни и те же защищали Башню и год, и другой, и третий подряд, но если посмотреть лет за двадцать – так на так и выходило.

Вс.Ф. Миллер объяснял эту игру тем, что «снежный городок представляет собой зиму, которую разрушают или изгоняют силы весны» [Миллер 1884: 32]. Интересно сравнить эту гипотезу с интерпретацией М.В. Семеновой: «…побеждать Морану на самом празднике следовало именно дарительницам жизни, и это было правильно и хорошо», – пишет автор [Семенова 2007], тем самым предполагая, что взятие городка было олицетворением торжества жизни над смертью, весны над зимой, нового начала над той силой, что пыталась это самое начало погубить еще на корню. Особая роль в состязании отводилась воде: изо льда строили городок, в прорубь сбрасывали прислужниц смерти, чтобы превратить их из своих врагов в своих союзников:

Никто из дочек Мораны не позаботился оградить свою предводительницу, никто и охнуть не успел, а Осока уже тащила упирающуюся Смерть топить в Проруби.

<…> Сумей Осока увлечь Морану в Прорубь, это была бы, уж что говорить, всем победам победа, из тех, о которых и через сто лет бабки рассказывают внучатам…

Осока, увлекаемая разгоном, вместе с Белкой выкатилась во Мглу… <…> Когда новая прислужница Смерти наконец поднялась и шагнула из Мглы, подруга немедленно сбила ее милосердной подножкой и бросила в Прорубь, возвращая на Светлую сторону.

По версии писателя, способ перехода на светлую сторону был таковым потому, что омовение считалось символом очищения (как и в день Ивана Купала, о котором речь пойдет ниже). Кроме того, зимой вода, «притоптанная Смертью», сама становилась опасна, но по мере того, как ее согревали солнечные лучи, таяла и снова превращалась в светлую дарительницу жизни. Это делает возможным предположить, что вода, по понятиям наших предков, вместе со сражающимися была то на стороне Мглы, то на стороне Света.

Взятие снежного городка было лишь одним из развлечений на масленицу. Другое соревнование, которое также можно рассматривать как фрейм, – КУЛАЧНЫЕ БОИ. «Издревле <…> борьба и кулачный бой составляли одну из забав народных <…>: на улицах и на реке бьются сам на сам или один на один. Это стенной бой, стенка на стенку» [Снегирев 1839: 132–133]. Д.К. Зеленин полагает, что кулачные бои – пережиток поминального обряда, который справляли также на масленицу. «В кулачных боях, – пишет исследователь, – мы усматриваем воспоминание о древней тризне, которая состояла в состязании на могиле умершего (“дратися по мертвеци”). До сих пор сохранилась некоторая связь кулачных боев с поминальными днями» [Зеленин 1927: 352].

М.В. Семенова описывает это состязание так:

Потом тяжеловесно и основательно сдвинулись мужские «стенки», и лед загудел.

– Кулаки у вас добрые, да плечи хлипкие… – укоряли противников могучие Зайцы.

–  Святым кулаком, да по окаянной шее… – ухали в ответ Белки.

И охаживали друг дружку, кому с кем пришлось. («Бусый волк»)

Из романа «Волкодав»:

«Бою дай! Бою!..» – ревели снизу, из-под высокого обрыва, мужские низкие голоса. Женские, чистые и высокие, вторили им отчаянным, веселым и воинственным визгом. Девки и мужатые бабы тоже вышли на лед Светыни. В праздничных кожушках, в расшитых боевых рукавицах стояли они чуть-чуть в стороне от мужского тяжеловесного строя. Кому не охота потешиться в великий день Корочуна, погреть кулачным искусством душу и плоть да хоть мало помочь светлому Богу Солнца в его ежезимнем борении с Темнотой?..

<…> «Бою дай! Бою!..»

Почтенные старейшины концов со своими большухами уже прошли между готовыми сдвинуться потешными ратями, строго напоминая нерушимый закон: рукавиц не снимать, гирек и монет в кулаках не таить, по лицу и голове не охаживать, лежачих не трогать. Иначе получится уже не бой во славу Богов, а драка без толку и красоты, достойная бессмысленных пьяниц. Бойцы величаво кивали, но каждый отлично знал: в этом году, как и в прошлом, и в позапрошлом, и вообще всегда, у кого-нибудь непременно возобладает лихой задор. Придется скопом ловить, вразумлять и, спустив для сраму портки, выпроваживать с поля долой.

<…> Потеху всегда начинали подростки и молодые девчонки. Для затравки они кидались снежками, потом сходились вплотную. И уж за ними, раззадорившись и раскачавшись, с утробным гулом сшибались взрослые стенки. (День Корочуна – не синоним масленицы. Этот праздник справлялся в самые короткие дни – 22–23 декабря. «В это время отмечалось “воскрешение солнца”; согласно верованиям, прощались грехи уходящего года, и миру давался шанс обновиться» (см. [Семенова, Константинов 1997]). Мотивация боя, помощь светлым богам, и сам принцип боя – «стенка на стенку» – в оба праздника были одинаковы).

Фрейм ПРАЗДНОВАНИЕ МАСЛЕНИЦЫ можно представить в виде следующей схемы:




Другим ярким и веселым славянским праздником был день Ивана Купало. До принятия христианства он справлялся 20–22 июня по старому стилю и назывался Купалье – в честь языческого бога Купалы (водяного). Празднование было приурочено к самой короткой ночи в году, но после крещения было совмещено с днем в память Иоанна Предтечи и потеряло астрономическое соответствие летнему солнцевороту (современное название праздника – Иван Купало – как раз является наложением друг на друга этих двух совмещенных праздников).

В Иванов день следовало непременно искупаться, хотя в некоторых областях и бытовало поверье, что этого, наоборот, делать нельзя, иначе разгулявшаяся нечисть может утащить неосторожных с собой на дно – ведь именинником в этот день был сам водяной. На Купалье также разводили очистительные костры, через которые каждый должен был перепрыгнуть, чтобы уберечь себя от хворей и напастей на весь будущий год. Эти костры назывались ярильными – в честь дарителя жизни, бога солнца Ярило. В самую короткую ночь в году все – мужчины, женщины, дети, старые и молодые – уходили в лес, развлекались до утра, а после приносили в дом березки и ветви деревьев, чтобы украсить свои дома. Жены уединялись со своими мужьями, невесты – с женихами, да и все остальные, если хотели, могли участвовать в празднике дарения жизни. Кроме того, в эту веселую ночь вообще творили всяческие «безобразия» (считалось, что в Ивановскую ночь нельзя спать, иначе разгулявшаяся нечисть может зло подшутить над уснувшим или даже убить его).

Мария Семенова пишет:

«На излете ярильных ночей, когда наступает пора умеривать благое любострастие и возвращаться на обычные жизненные круги, молодые венны – а с ними и люди зрелые, но не избывшие в душе задора и озорства, - предаются бесчиниям.

Если лукавые игры девчонок и парней возле костров можно назвать отрицанием повседневных любовных обычаев, но таким отрицанием, которое на самом деле их подтверждает, – так и бесчиния суть временный отказ от всего, что в обычные дни направляет поведения человека. И, конечно, отказ этот совершается не затем, чтобы хоть немного отдохнуть от опостылевших установлений. Нет! Скорее ради того, чтобы доказать и себе самим, и всем, способным увидеть, – какая воцарится неразбериха, если праматеринские, прадедовские установления окажутся однажды отринуты. В самом деле, это что же получится, если венны, испокон веку не страдавшие от покраж, позабудут разницу между своим и чужим? Если, к примеру, усомнятся, где следует хранить кормилицу-соху: то ли в сарае, то ли на крыше избы?.. Да еще и не своей, а соседской, потому что соседская показалась удобней?.. Если топоры начать складывать не где всегда, а в колодец? Если разобрать поленницу и заново воздвигнуть ее на чьем-то крылечке, прямехонько перед дверью?..»

Писатель мотивирует разгул, имевший место на Купалье, стремлением убедить себя и всех остальных в непоколебимости, правильности и святости порядков, заведенных предками. Как пишет В.Я. Пропп, после таких разгулов непременно совершались очистительные обряды, чтобы смыть с себя нажитую за время бесчиния скверну: «Эта свобода противоречила выработавшимся моральным нормам и требованиям. Человек на время терял обличие человека, а затем вновь его должен был обретать. В этом состояло значение очистительных обрядов, которыми эти празднества заключались» [Пропп 1995: 143]. Здесь мы видим связь с тем, о чем уже говорилось выше: в обоих праздниках мы наблюдаем временную потерю людьми своей человеческой сущности и приближение к миру животных и потустороннему миру. Конечно, высказывание В.Я. Проппа больше относится уже к тому времени, когда славяне приняли крещение, однако такие же традиции бытовали и в языческий период, только подоплека их, скорее всего, была другой. Например, омовения и прыжки через костер имели целью «вытравить» нажитые за год несчастья и болезни. В.Я. Пропп также пишет об очистительных омовениях, о которых мы уже говорили применительно к Дню Рождения мира. Видимо, вода действительно была наравне с огнем символом и средством избавления от скверны. В некоторых областях в огне сжигали одежду, в которую был одет больной человек, проводили через небольшие костры скотину, «чтобы не хворала». Таким образом, если Масленица была связана с борьбой за зарождение новой жизни, то день Ивана Купала – непосредственно с самой этой жизнью в ее разгаре. Так же, как зазывание и встреча весны обычно считалось «детским» праздником (т. е. сельские ребятишки пели веснянки, лепили из теста и подвешивали на заборы фигурки жаворонков и так далее (см. [Пропп 1995: 41–44]), а праздник сбора урожая – праздником взрослых, женатых людей, основных работников на селе, так Купалье было связано с молодыми юношами и девушками, мужчинами и женщинами. Представим фрейм КУПАЛЬЕ в виде схемы.





Данные фреймы являются неотъемлемой частью языковой картины мира славян, и то, что при чтении романов М.В. Семеновой эти когнемы легко выделяются носителем славянской культуры, еще раз доказывает данный факт. Как пишут Е.М. Верещагин и В.Г. Костомаров, «новый язык выступает в качестве приобщения человека к иной национальной культуре» [Верещагин, Костомаров 1990: 5]. На наш взгляд, выделение и анализ употребления фреймов в художественных текстах, таких, как, например, произведения М.В. Семеновой, поможет иностранным учащимся лучше понять славянский национальный характер, приобщиться к русским культурным ценностям и историческому прошлому Руси. Система упражнений, направленная на выделение фреймов и их составляющих, будет способствовать не только более быстрому усвоению иностранцами нового языка, но и формированию у них способности мыслить «по-славянски», что не менее важно, чем умение «по-славянски» говорить.


Литература
  1. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: Лингвострановедение в преподавании русского языка как иностранного. 4-е изд., перераб. и доп. М., 1990.
  2. Зеленин Д.К. Russische (Ostslavische) Volkskunde. Lpz., 1927.
  3. Караулов Ю.Н., Филиппович Ю.Н. Лингвокультурное сознание русской языковой личности. М., 2009.
  4. Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. 2-е изд., испр. и доп. М., 2003.
  5. Миллер Вс.Ф. Русская масленица и западноевропейский карнавал. М., 1884.
  6. Мински М. Ли. Фреймы для представления знаний. 1972//ссылка скрыта
  7. Пропп В.Я. Русские аграрные праздники. Л., 1963.
  8. Снегирев И.М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. Вып. 2. М., 1838.
  9. Семенова М.В. Волкодав. Т. 1, 4. Русский проект, 1995
  10. Семенова М.В. Тедеев Д. Бусый волк. Азбука классика, 2007
  11. Семенова М.В. Константинов А.Д. Меч мертвых. Русский проект, 1996