Geum.ru

Великое Восстановление Наук Предисловие 63 text htm glava03 Одостоинстве и приумножении наук. 85 text htm glava04 книга

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   33
Глава II

Учение о методе изложения является основной и главной частью искусства сообщения. Эта дисциплина получает название мудрости сообщения. Перечисляются различные методы и указываются их преимущества и недостатки

Перейдем к учению о методе изложения. Обычно его рассматривают в диалектике. Находит оно свое место и в риторике под именем «расположение». Однако то обстоятельство, что эту дисциплину рассматривали всегда как служанку других наук, явилось причиной того, что очень многое из того, что могло бы быть полезным для познания метода, оказалось упущенным. Поэтому мы решили установить основополагающее и главное учение о методе, которому мы даем общее наименование «мудрость сообщения». Итак, будем стараться скорее перечислить различные роды метода (а они весьма разнообразны), чем установить их подразделения. Не имеет никакого смысла говорить о «единственном методе» и о бесконечных дихотомиях 12. Ведь это было какое-то помрачение науки, которое быстро прошло, нечто, безусловно, несерьезное и одновременно в высшей степени вредное для нее. Ибо, когда сторонники такого подхода извращают явления в угоду законам своего метода, а все, что не подходит под их дихотомии, либо отбрасывают, либо, не считаясь с природой, искажают, они тем самым уподобляются людям, выбрасывающим зерна наук и оставляющим себе лишь сухую и никому не нужную шелуху. Такой подход рождает лишь бессодержательные компендии, разрушая самое основание наук.

Итак, установим первое различение метода: метод может быть либо магистральный, либо инициативный. Под словом «инициативный» мы вовсе не понимаем то, что этот метод должен давать нам только начала (initia) знаний, в то время как первый излагает науку в полном виде; наоборот, заимствуя этот термин из священных обрядов, мы называем инициативным такой метод, который раскрывает и обнажает перед нами самые глубокие тайны науки. Магистральный метод наставляет, инициа-

 

==342

 

тивный приобщает. Магистральный требует веры в свои слова, инициативный скорее стремится подвергнуть их испытанию. Первый передает знания всем без исключения учащимся, второй — только сыновьям науки. Наконец, для первого цель наук (в их настоящем состоянии) — практическая польза; для второго же такой целью является продолжение и дальнейшее развитие самих наук. Второй метод представляется заброшенной и заваленной дорогой; ведь до сих пор науки преподаются у нас обычно таким образом, как будто и учитель, и ученик, словно но уговору, взаимно стремятся к заблуждениям. Ведь тот, кто учит, стремится в первую очередь к тому, чтобы вызвать максимальное доверие к своим словам, а вовсе не к тому, чтобы найти наиболее удобный способ подвергнуть их проверке и испытанию; тот же, кто учится, стремится немедленно получить удовлетворяющие его сведения и вовсе не нуждается ни в каком исследовании; для него значительно приятнее не сомневаться, чем не заблуждаться. Таким образом, и учитель из-за честолюбия боится обнаружить непрочность своей науки, и ученик из-за нежелания утруждать себя не хочет испытать собственные силы. Знание же передается другим, подобно ткани, которую нужно выткать до конца, и его следует вкладывать в чужие умы таким же точно методом (если это возможно), каким оно было первоначально найдено. И этого, конечно, можно добиться только в том знании, которое приобретено с помощью индукции; что же касается того предвзятого (anticipata) и незрелого знания, которым мы располагаем, вряд ли кто-нибудь легко сможет сказать, каким путем он пришел к нему. Однако всякий, разумеется, в состоянии в большей или меньшей степени пересмотреть собственные познания и вновь пройти путь становления своего знания и обретения доверия к нему и тем самым пересадить знание в голову слушателя в таком виде, в каком оно выросло в его собственной голове. Ведь с науками происходит то же, что и с растениями: если просто нужно какое-то растение, то судьба корня для тебя безразлична, если же ты хочешь пересадить его в другую почву, то с корнями нужно обращаться осторожнее, чем с отростками. Так же и тот метод изложения, который получил распространение в наше время, открывает нам своего рода стволы наук, может быть

 

==343

даже и прекрасные, но совершенно лишенные корней; они, без сомнения, очень хороши для плотника, но совершенно бесполезны для садовника. Поэтому если ты стремишься к тому, чтобы развивались науки, то не нужно слишком заботиться о стволах, нужно все старания приложить к тому, чтобы, извлекая из земли корни, не повредить их; пусть даже на них останется приставшая к ним земля. С этим методом изложения имеет некоторое сходство метод математиков, применяемый ими в их науке; что же касается общего применения такого метода, то мне нигде не приходилось видеть его, точно так же как и того, чтобы кто-нибудь занимался его исследованием. Поэтому мы отнесли этот метод к числу предметов, требующих исследования и разработки, и будем называть его «передача факела», или «метод, обращенный к потомству».

Следующее различение метода, близкое к первому по своей цели, на деле является почти полной его противоположностью. Общим для того и другого является то, что они отделяют толпу слушателей от избранных учеников, противоположным же то, что здесь первый метод использует более доступный способ изложения, тогда как второй, о котором мы сейчас будет говорить, — более сложный и недоступный. Таким образом, второе различение метода сводится к тому, что первый метод — экзотерический, второй — акроаматический 13. Дело в том, что то различие, которое древние проводили при издании своих сочинений, мы решили перенести на сам метод изложения. Но и сам акроаматический метод широко использовался древними, которые применяли его разумно и обдуманно. В более поздние времена этот акроаматический, или энигматический, способ выражения был скомпрометирован многими авторами, использовавшими его для создания неверного и обманчивого света, при котором им легче было сбыть свой фальшивый товар. Назначением же такого метода является, как мне кажется, стремление не допустить к тайнам науки непосвященную чернь, используя покровы, представляемые сложным изложением, и допускать в науку только тех, кто либо со слов учителей познакомится с истолкованием смысла аллегорий, либо своим собственным талантом и проницательностью сможет проникнуть за покров тайны.

Следующее различение метода имеет огромное зна-

 

==344

чение для науки. Речь идет о том, что знания могут передаваться или с помощью афоризмов, или методически. Прежде всего необходимо заметить, что во многих случаях у людей вошло в привычку на основании самых незначительных аксиом и наблюдений сразу же воздвигать чуть ли незаконченное и величественное учение, поддерживая его кое-какими соображениями, пришедшими им в голову, украшая всевозможными примерами и связывая воедино определенным способом. Другой же тип изложения, с помощью афоризмов, несет с собой множество преимуществ, недоступных методическому изложению. Во-первых, такой способ дает нам представление о том, усвоил ли автор свою науку поверхностно и несерьезно, или же он изучил ее глубоко и основательно. Ведь афоризмы неизбежно должны выражать самое сущность, самое сердцевину научного знания, иначе они будут попросту смешными. Ибо здесь отбрасываются всякие украшения и отступления, все разнообразие примеров, дедукция и связь, а также описание практического применения, так что у афоризмов не остается никакого иного материала, кроме богатого запаса наблюдений. Поэтому никто не возьмется за создание афоризмов, более того, даже не осмелится мечтать об этом, пока не увидит, что он обладает достаточно широкими и основательными знаниями для того, чтобы писать их. При методическом же изложении

...приятность Много зависит от связи идей, от порядка — их сила и, что очень часто придает видимость какого-то замечательного искусства тому, что при более глубоком рассмотрении, если освободиться от всего внешнего и обнажить сущность, оказывается совершенно ничтожным пустяком. Во-вторых, методическое изложение обладает способностью убеждать и доказывать, но в значительно меньшей степени дает указания практического порядка; ведь такого рода изложение использует как бы круговое доказательство, где отдельные части взаимно разъясняют друг друга, и поэтому интеллект скорее удовлетворяется им; но так как дейстия в обычной жизни не приведены в строгую систему, а беспорядочно перемешаны, то тем более убедительными для них оказываются и разрозненные доказательства. Наконец, афоризмы, давая только какие-то части и отдельные куски науки, приглашают

 

==345

тем самым всех прибавить что-нибудь к этой науке также и от себя; методическое же изложение, представляя науку как нечто цельное и законченное, приводит к тому, что люди успокаиваются, думая, что они достигли вершины знания.

Следующее также чрезвычайно важное различение метода сводится к тому, что знания можно передавать либо в форме утверждений, сопровождаемых доказательствами, либо в форме вопросов, за которыми следуют определения. Если слишком злоупотреблять вторым методом, то он может нанести такой же вред развитию науки, какой могли бы нанести успешному продвижению вперед какого-нибудь войска беспрерывные задержки и остановки перед каждой маленькой крепостью или городком. Ведь если одержать победу в решающем сражении и сосредоточить все силы на главном направлении, то все эти мелкие укрепленные пункты сами сдадутся добровольно. Но я, однако, согласен и с тем, что далеко не всегда безопасно оставить у себя в тылу какой-нибудь значительный и хорошо укрепленный город. Пользуясь этим сравнением, можно сказать, что при изложении научных знаний следует соблюдать меру во всякого рода возражениях, использовать их осторожно и только в том случае, когда необходимо разрушить какие-то значительные предрассудки и заблуждения ума, и ни в коем случае не прибегать к ним для искусственного возбуждения всякого рода пустячных сомнений.

Следующее различение метода выражается в том, что метод приспосабливается к предмету изложения. Ведь по-разному излагаются математические дисциплины, являющиеся самыми абстрактными и простыми (simplicia) среди наук, и политические дисциплины, которые являются наиболее конкретными и сложными науками. Как мы уже сказали, вообще невозможно к многообразной материи успешно применить единообразный метод. Поэтому точно так же, как мы приняли частные виды топики в открытиях, мы в какой-то степени хотим применять частные методы и при изложении материала науки. Это различение метода требует обдуманного подхода к изложению знаний. Оно определяется наличием тех или иных сведений и представлений о предмете преподавания в умах учащихся. Ведь по-разному следует преподавать науку, которая является совершенно новой

 

==346

и незнакомой для слушателей, и науку, которая оказывается близкой и родственной уже воспринятым и усвоенным представлениям. Поэтому-то Аристотель, желая упрекнуть Демокрита, в действительности хвалит его, говоря, что «если мы хотим рассуждать серьезно, то мы не должны стремиться к уподоблениям» 15 и т. д., ставя в вину Демокриту то, что он слишком злоупотребляет сравнениями. Но ведь тем, чьи доказательства основаны на общеизвестных положениях, не остается ничего другого, как рассуждать и логически подтверждать своп выводы. Наоборот, тем, чьи взгляды выходят за пределы общеизвестных истин, приходится выполнять двойную работу: во-первых, необходимо добиться понимания того, что они утверждают, а во-вторых, доказать истинность этих утверждений; таким образом, им по необходимости приходится прибегать к помощи сравнений и метафор для того, чтобы их мысли стали доступны человеческому восприятию. Именно поэтому мы видим, что в эпохи менее образованные, в период младенчества наук, когда те понятия, которые теперь стали уже общеизвестными и банальными, были еще необычными и неслыханными, на каждом шагу употреблялись метафоры и сравнения. А иначе все новые мысли либо, не встретив должного внимания, остались бы незамеченными, либо были бы отброшены как парадоксальные. Ведь существует своего рода правило искусства изложения, на основании которого «всякое знание, не совпадающее с предшествующими представлениями, должно искать себе опору в аналогиях и сравнениях» 16.

Вот что следовало сказать о различиях в методах, которые до сих пор не были отмечены другими исследователями. Что касается остальных методов — аналитического, систатического, диеретического, а также криптического, гомерического 17 и т. п., то они совершенно правильно установлены и распределены, так что, как мне кажется, нет никакой нужды задерживаться на них.

Таковы разновидности метода. Частей же у метода две: первая часть касается архитектоники всего труда, т. е. содержания какой-либо книги, вторая — ограничения предложений. Ведь искусство архитектуры занимается не только строением всего здания в целом, но и формой колонн, балок и т. п. Метод же — это своеобразная архитектура науки, в этом отношении Рамус скорее за-

 

==347

служивает благодарности за то, что он восстановил великолепные старинные правила (katholoy proton, katà panthôs, kath'auto 18 и т. д.), нежели за свой единственный метод u дихотомии. Однако неизвестно почему (как это часто изображают поэты) всегда самое драгоценное, что существует у людей, поручается самым опасным и ненадежным сторожам. И действительно, попытка Рамуса тщательно обработать предложения привела его ко всем этим эпитомам и посадила его на мель в науке. Ведь нужны поистине счастливые предзнаменования и покровительство какого-нибудь доброго гения тому, кто попытается сделать научные аксиомы обратимыми, не превращая их в то же время в круговые или обращающиеся в самих же себя. Тем не менее я не отрицаю того, что попытка, предпринятая Рамусом в этой области, была несомненно полезной.

Остаются еще два вида ограничения предложений (помимо того, что предложения становятся обратимыми) : один из них касается расширения, другой — продления предложений. Действительно, при правильном взгляде на вещи мы заметим, что наука помимо глубины обладает еще двумя другими измерениями, а именно шириной и длиной. Глубина характеризует истинность и реальность той или иной науки, а именно определяет ее основательность. Что же касается двух остальных измерений, то ширина может быть постигнута и измерена при сопоставлении одной науки с другой, длина же рассматривается как расстояние от самого высшего до самого низшего предложения одной и той же науки. Первая включает в себя установление истинных пределов и границ каждой науки для того, чтобы научные положения рассматривались в соответствующих областях науки, а не беспорядочно и чтобы можно было избежать повторений, отступлений и, наконец, вообще всякого смешения. Вторая устанавливает критерий, помогающий решить, до какого предела, до какой степени подробности следует выводить положения данной науки. Вне всякого сомнения, следует что-то оставить и на долю испытания и практики, ибо нужно избегать ошибок Антонина Пия, не превращаясь в науке в людей, разрезающих тминное зерно, и не увеличивая до бесконечности число подразделений. Поэтому вполне заслуживает рассмотрения то,

==348

в какой степени мы сами соблюдаем надлежащую меру в этом отношении. Ведь мы знаем, что слишком общие положения (если только они не подвергаются дедукции) дают слишком малую информацию; более того, они даже делают науку объектом насмешек со стороны практиков, потому что приносят так же мало пользы в практической деятельности, как всеобщая география Ортелия для поездки из Лондона в Йорк. Поистине нельзя отказать в меткости сравнению прекрасных правил с металлическими зеркалами, в которых вообще-то можно увидеть изображения, но только после того, как они будут отполированы. Точно так же правила и наставления оказываются полезными лишь после того, как они подверглись испытанию на практике. Однако если бы уже с самого начала эти правила могли оказаться прозрачными, так сказать хрустальными, то это было бы лучше всего, поскольку в таком случае не было бы необходимости в тщательной практической проверке. Но о науке, изучающей метод и названной нами мудростью сообщения, сказано достаточно.

Однако не следует обходить молчанием и то, что некоторые скорее чванливые, чем ученые, люди немало усилий потратили па создание некоего метода, который в действительности не имеет никакого права называться законным; это по существу метод обмана, который тем не менее оказывается весьма привлекательным для некоторых суетных людей. Этот метод как бы разбрызгивает капельки какои-нибудь науки так, что любой, нахватавшийся верхушек знаний, может производить впечатление на других некоей видимостью эрудиции. Таково было искусство Луллия 19, такова же и созданная некоторыми писателями типокосмия; все эти методы представляют собой не что иное, как беспорядочную груду терминов какой-нибудь науки, дающую, однако, возможность всякому владеющему этой терминологией казаться владеющим и самой этой наукой. Такого рода мешанина напоминает лавку старьевщика, где можно найти множество тряпья, но нельзя найти ничего, что имело бы хоть какую-нибудь ценность.

 

==349

Глава III

Об основах и назначении риторики. Три приложения к риторике, относящиеся только к промптуарию; иллюстрации добра и зла, как простого, так и сложного. Антитезы. Малые формулы речи

Мы подошли к учению об иллюстрации изложения. Это учение называется риторикой, или ораторским искусством. Наука эта, замечательная уже сама по себе, великолепно разработана в трудах многих писателей. Конечно, если здраво оценивать вещи, то красноречие, вне всякого сомнения, уступает мудрости. Насколько последняя выше первого, мы видим из божественных слов, обращенных к Моисею, когда тот отказался от порученной ему миссии, ссылаясь на недостатки красноречия: «У тебя есть Аарон, он будет твоим вестником, ты же будешь ему богом» 20. Что же касается непосредственных плодов и популярности, то в этом отношении мудрость далеко уступает красноречию. Именно об этом говорит Соломон: «Мудрого сердцем назовут мудрецом, но сладкоречивый вития добьется большего» 21, совершенно ясно давая понять, что мудростью можно снискать какую-то славу и восхищение, но в практической деятельности и повседневной жизни красноречие оказывается особенно полезным. Что же касается разработки этого искусства, то ревнивое отношение Аристотеля к риторам своего времени и страстное и пылкое стремление Цицерона всеми силами прославить это искусство в соединении с долгим практическим опытом в нем явились причиной того, что в своих книгах, посвященных ораторскому искусству, они буквально превзошли самих себя. Богатейшие же примеры этого искусства, которые мы встречаем в речах Демосфена и Цицерона, вместе со всесторонним и глубоким теоретическим анализом удвоили успехи риторики. Поэтому если в этой науке что-нибудь и нуждается, с нашей точки зрения, в дальнейшем развитии, то это касается скорее всякого рода сборников, которые, подобно слугам, должны всегда находиться неотступно при ней, а вовсе не теории и практики самого искусства. Ведь когда мы, говоря о логике, упомянули о необходимости создания определенного запаса общих мест, мы пообещали более подробно разъяснить этот вопрос в разделе риторики.

 

ссылка скрыта

==350

Однако, для того чтобы, но нашему обыкновению, немного взрыхлить почву вокруг корней этого искусства, примем за основание, что риторика в такой же мере подчинена воображению, как диалектика — интеллекту. Если вдуматься поглубже, то задача и функция риторики состоят прежде всего в том, чтобы указания разума передавать воображению для того, чтобы возбудить желание и волю. Ведь, как известно, руководящая роль разума может быть поколеблена и нарушена тремя способами: либо софистическими хитросплетениями, что относится к области диалектики, либо обманчивой двусмыслицей слов, что уже относится к риторике, либо, наконец, насильственным воздействием страстей, что относится к области этики. Ведь подобно тому как в отношениях с другими людьми мы можем поддаться хитрости или отступить перед грубостью и насилием, так и во внутренних взаимоотношениях с самим собой мы ошибаемся под влиянием обманчивых доказательств, приходим в беспокойство и волнение в результате постоянного воздействия впечатлений и наблюдений или нас может потрясти и увлечь бурный натиск страстей. Но человеческая природа отнюдь не устроена настолько неудачно, чтобы все эти искусства и способности лишь мешали деятельности разума и ни в какой мере не содействовали его укреплению и упрочению; наоборот, они в значительно большей степени предназначены именно для этой последней цели. Ведь целью диалектики является раскрытие формы доказательств, необходимой для защиты интеллекта, а не для обмана его. Точно так же цель этики состоит в том, чтобы так успокоить аффекты, дабы они служили разуму, а не воевали с ним. Наконец, цель риторики сводится к тому, чтобы заполнить воображение такими образами и представлениями, которые бы помогали деятельности разума, а не подавляли его. Ведь злоупотребления искусством возникают здесь лишь побочным образом, и их нужно избегать, а не пользоваться ими.

Поэтому Платон был в высшей степени неправ (хотя причиной этого было вполне заслуженное негодование против риторов его времени), когда он отнес риторику к развлекательным искусствам, говоря, что она подобна поварскому искусству, которое так же много портит полезной пищи, как много вредной делает съедобной благодаря применению всякого рода приправ и специй22.

 

==351