Т. К. Гладков, Л. Е. Кизя. Ковпак
| Вид материала | Документы |
| Крест на "кресте" |
- В. С. Котельников, Н. П. Алёшин, Э. А. Гладков, А. А. Шельпяков, В. Ф. Лукьянов,, 1128.77kb.
- П. П. Вершигора и А. Н. Сеславин, Д. В. Давыдов и С. А. Ковпак, > Г. М. Кудрин, 53.92kb.
- Новые поступления за второе полугодие 2011 г. Физика. Математика, 447.58kb.
- Г. И. Гладков В. П. Колесов С. Л. Ткаченко, 2628.38kb.
- Партизансько-підпільний рух як чинник перемоги над фашистськими загарбниками, 90.82kb.
- Методика быстрого обучения программированию на основе изучения классов задач, 46.85kb.
- Решение задач управления и оптимизации на основе гибридных интеллектуальных методов*, 142.81kb.
- Г. И. Гладков профессор, координатор мгимо (У) по Болонскому процессу, 641.79kb.
- Н. Э. Баумана Научно-образовательный центр «Инновационная педагогика в техническом, 397.06kb.
КРЕСТ НА "КРЕСТЕ"
Правобережье Украины встретило Ковпаково войско морозами да снегами
второй военной, партизанской зимы.
Пугало ли это Ковпака? Суть в том, что такой вопрос ему просто не
приходил в голову; ведь уже не первая, а вторая для него зима во вражеском
тылу. Следовательно, к ней не привыкать. Более того, партизаны за эти
полтора года научились в своей борьбе с оккупанта-ми относиться к стуже,
метелям, снегопадам, длинным зимним ночам как к добрым союзникам.
Для гитлеровцевже, наоборот, все эти природные факторы оборачивались
сущим бедствием. В хороший зимний день соединение остановилось в селе
Буйновичи, неподалеку от районного центра Лельчицы, раскинувшегося на берегу
реки Уборть. Как доносила разведка, гитлеровцы успели здесь за последние дни
создать сильный укрепленный пункт, приспособив, в частности, для обороны
несколько каменных зданий. В импровизированный дот была превращена даже
каменная глыба пьедестала снятого памятника Ленину. Гарнизон местечка
достигал 500 человек.
В Буйновичах Ковпак неожиданно обнаружил, что местная телефонная связь
каким-то чудом продолжала действовать. И он решил... поговорить с немецкой
комендатурой в Лельчицах. Коменданта на месте не оказалось, как выяснилось
впоследствии, он под благовидным предлогом просто сбежал.
"Со мной разговаривал какой-то офицер, довольно прилично изъяснявшийся
по-русски. Не знаю, известно ли ему было уже об ударе, нанесенном Красной
Армией немецкой группировке под Сталинградом, но этот волк уже напялил на
себя овечью шкуру и научился блеять.
-- Чего вы хотите? -- спросил он, когда я сказал, что с ним
разговаривает командир части Красной Армии, действующей в тылу немцев,
-- Хочу, чтобы и духа вашего не осталось на советской земле... --
ответил я.
-- Да, собственно говоря, я в сам не прочь поехать домой, -- сказал он.
-- В чем же дело?
-- Да, видите ли, у меня есть начальник, и разговаривать с ним на эту
тему совершенно невозможно, он фашист.
-- А вы кто такой?
-- Я простой немецкий офицер,
-- Приказываю гарнизону сложить оружие, в противном случае все вы без
различия будете уничтожены.
-- Хорошо, я передам ваш ультиматум своему начальнику".
Повесив трубку, Ковпак .повернулся к присутствующим здесь же Базыме и
Войцеховичу.
-- Давай, Гриша, и ты, Вася, садись. Операцию распишем. На уничтожение
гарнизона. Понял?
Начштаба и его помощник хорошо знали своего командира: раз Ковпак
приказал -- за работу немедля. В ночь на 2б ноября Лельчицы были окружены со
всех сторон...
Руднев по этому поводу сказал командирам;
-- Ну, держись, хлопцы!
Бой предстоял трудный. Осажденные знали то же самое, что и Ковпак: это
конец, потому отбивались люто. Чтобы разрушить мощные каменные укрытия, Дед
бросил в бой 76-миллиметровые орудия. Гарнизон райцентра был уничтожен. .
К исходу сражения к гитлеровцам подоспело на автомашинах подкрепление
-- разгромили и его. Ковпак это прокомментировал такими словами: "Узяв бог
корову, нехай бере и теля!"
Всего противник потерял в Лельчицах до 300 солдат и офицеров и два
броневика. Ковпаковцы захватили много оружия и боеприпасов, склады с
обмундированием и продовольствием. Отбитое добро Дед приказал, как обычно,
раздать населению, оставив для собственных партизанских нужд лишь то, что
безусловно необходимо. Лишнего -- ни грамма. Первая задача рейда -- прорыв
на Правобережье -- была выполнена.
Пора было приступать к тому, что было главным в походе; разрушению
путей сообщения врага и развертыванию массового партизанского движения в
крае. Соединение расположилось в полесских селах Глушкевичи, Милашевичи и
Приболовичи между Лельчицами и Олевском, близ железной дороги Сарны --
Коростень. Здесь, в Глушкевичах, и бросил Ковпак фразу, выражавшую
несколькими словами давно вынашиваемый замысел;
-- Сарны, пожалуй, пора прибрать к рукам, а то они нам сами руки
пообрывают...
Он был прав. Сарненский железнодорожный узел и в самом деле был
настоящим бельмом на глазу. Через него немцы питали свой фронт жизненными
соками, проталкивая их непрерывным потоком эшелонов. Магистрали Ровно --
Сарны -- Лунинец и Ковель -- Сарны -- Киев образовывали на карте подобие
креста, или, еще точнее, паука. Подолгу изучал старик карту и каждый раз
задерживал взгляд на "сарненском кресте". Если разрубить его -- гитлеровские
перевозки захлебнутся надолго. Свои раздумья он подытожил:
-- Будем ставить крест на этот "крест", а?
Руднев, Базыма, Вершигора, другие командиры были согласны: пора. Но
как? Повторить "Лельчицы" невозможно. В городе сильный гарнизон, подступы
хорошо укреплены, к Сарнам тянутся многие коммуникации, это значит, что
подкрепление не заставит себя долго ждать. Было ясно, что ни в лоб, ни
окружением Сарны не взять.
Когда молчание в штабе стало совсем уж тягостным, Дед вынул из кармана
большой столярский карандаш и четырьмя короткими штрихами словно ударил по
карте в тех местах, где железные дороги пересекали реки. Это была
великолепная мысль: подорвать мосты вокруг узла! В один день, в один час
обрубить щупальца со всех сторон, сразу застопорить движение с запада на
восток, парализовав и обходные пути на юг и север! Легко сказать -- в один
час, когда расстояния между объектами задуманной диверсии достигали 50--60
кило-метров занятой противником территории!
День и ночь не расходились штабные, прокладывая маршруты для боевых
групп и рассчитывая их с точностью до минут.
Командовать группами Дед поручил самым надежным, испытанным командирам.
На Антоновку ушел Цымбал, на юг -- Матющенко, на Горынь -- Кульбака.
Бережному была поставлена вспомогательная задача -- взрывать мосты на
узкоколейке. В составе групп -- лучшие минеры соединения.
Замысел Деда был блестяще осуществлен: в ночь на 5 декабря
железнодорожные мосты вокруг "креста" взлетели на воздух, все враз! К тому
же и Сабуров в это же самое время в пух и в прах разнес две большие станции
-- Томашгруд и Остки. В общем итоге работа сарненского железнодорожного узла
была полностью парализована на полтора месяца, партизаны при этом не
потеряли ни одного человека.
При уничтожении мостов произошел комический эпизод, который в изложении
самого Ковпака выглядит так: "После взрывов мостов подрывники развесили на
уцелевших звеньях огромные кормовые тыквы: взрывчатых веществ не хватило.
Как и следовало ожидать, немцы решили, что тыквы не зря повешены, что
внутри их, несомненно, находятся адские машины партизан. Потом об этих
тыквах ходили легенды. Крестьяне рассказывалинам, что специальная
техническая комиссия немцев больше двух недель ломала себе голову, пытаясь
разгадат секрет механизма скрытых в тыквах мин. И подойти к ним боялись,
издали все разглядывали в бинокль, и расстрелять не решались: как бы не
взлетело в воздух и то, что уцелело от моста".
Ковпак ходил довольный. Все радовало его в эти дни: и крест на
"кресте", и что поднялся с их, сумчан, помощью местный отряд из села Ельск,
что жители соседних сел Боровое и Шугали закрыли для движения немцев все
дороги, разобрав деревянные мосты и устроив завалы, что население польского
села Будки Войткевицке вынесли на собрании решение произвести сбор мяса,
картофеля и фуража для партизан, что наступили погожие зимние дни и выпал
снег...
Кутаясь в знаменитую долгополую шубу, Дед говорил своему ездовому
Политухе:
-- Хвалились полищуки, что у них зимы не бывает. Гляди, сколько снегу
навалило, а мороз, мабуть, градусов двадцать. Зимой сани сподручнее: не
трясет на корневищах и кочках. Помнишь, как прошлой зимой на санях мы
кружили по Сумщине? Бывало, пятьдесят километров за ночь проходили...
-- Помню, Сидор Артемьевич, -- откликнулся подошедший Панин, -- и ваши
сани с кошелем.
Старик развеселился:
-- От чертяка, Попов вез меня... Едем ночью Словутским лесом. Дорога
разбитая, сани кидает. В одном месте сани ударились о дерево, и я выпал. А
Попов: "Но!" и "Но!", назад и не взглянет. Кричать несподручно. Добро, что
сзади были подводы, подобрали. Попов проехал километра два и лишь тогда
заметил, что командира на санях нет! Поднял тревогу: "Командира загубив!"
....Бывали моменты, когда старик задумывался над вопросом, обычно не
беспокоившим его: какова же арифметическая сумма всего сделанного его людьми
за время войны? И каждый раз отбрасывал эту мысль: "Будет время -- будет и
точный подсчет".
А пока Ковпак вел счет -- и строгий притом! -- всему, что прислала ему
Москва. И не только тому, без чего на войне вообще невозможно, -- оружию,
боеприпасам, продуктам, одежде. Он размышлял о том, что не подсчитаешь
предметно, не взвесишь, -- о моральной стороне дела. Старик думал о Родине,
о ничем и никем не заменимой силе самого факта: Родина живет, борется,
ничего не жалеет ни для фронта главного, ни для фронта второго --
партизанского. Дед отлично знал, что тяготы огромные, невыразимые несет
народ в тылу, на Большой земле, что изобилие всего, засылаемого во вражеский
тыл партизанам, добыто ценой лишений, выпавших тем, чьими руками оно
изготовлено, и прежде всего -- женщинам, подросткам, старикам, заменившим
ушедших на фронт мужчин. А потому Сидор Артемьевич с величайшим, трепетным,
священным уважением относился ко всему присланному Москвой, того же требовал
и от партизан....
А война идет. Люди гибнут. Никого не потерял отряд на последних дерзких
операциях, но все же трех бойцов похоронил: скончались от ран, полученных в
лельчицком бою, комсомолки Маруся Медведь и Тамара Литвиненко, умер от
болезни ветеран отряда Прохор Васильевич Толстой... В санчасти не все
благополучно, врач докладывает, что не хватает медикаментов, инструментов,
перевязочных материалов и, главное, квалифицированных сестер. Выслушав,
Ковпак спрашивает:
-- У тебя все?
-- Вроде бы так...
-- Тогда слушай, что скажу. Положение, ясное дело, незавидное. Все
понимаю. Сейчас начнем думать, как быть. Можешь идти.
То же самое повторяется, когда Ковпаку сообщают, что боеприпасы на
исходе. Он снова молча выслушивает, затем коротко резюмирует:
-- Понял, начнем думать...
"Думать" на его языке означает "делать". Он и принимается немедленно за
дело: изыскивает возможность помочь санчасти, наводит порядок в расходовании
боеприпасов.
Между тем гитлеровцы, оправившись после сарненского потрясения, перешли
к активным действиям против партизан. 22 декабря пять батальонов войск СС и
жандармерии с двух сторон повели наступление на Глушкевичи. Ожесточенный бой
длился день и ночь, после чего Ковпак принял решение оторваться от
противника. Все дороги были перекрыты, в селе Бухча, избранном как место
прорыва, также оказалось до батальона немцев. Фактически (включая ночной
марш) партизаны не выходили из боя третьи сутки. И все же в 20-часовом
сражении за Бухчу, когда пришлось брать штурмом каждый дом, они разгромили
вражеский гарнизон. Гитлеровцы потеряли убитыми до двухсот солдат и
офицеров.
Нужно сказать, что к цифрам вражеских потерь, сообщаемым ему
командирами батальонов и рот, Ковпак относился очень строго. По
свидетельству Вершигоры, "Ковпак всегда боролся против дутых цифр. Он
всегда, если только представлялась возможность, проверял эти данные
разведкой. Он знал, за кем из командиров водится скверная страстишка
преувеличивать. Поэтому часто в рапортах, не имея точных данных, он делал
скидку на увлекающуюся натуру командира. Кроме того, он лично опрашивал
бойцов, проверяя таким образом сообщенные ему цифры.
Зайдет к бойцам, поговорит с ними, а потом вызовет...командира... и
тихонько ему скажет:
-- Вот ты тут рапорт написал. Забери его назад. И никогда больше так не
пиши. Если командир начнет доказывать, Дед свирепеет и орет:
-- Вот не люблю брехни! Бойцы только что мне рассказывали. Вот там у
тебя было трое убитых, там вы взяли пулемет, там столько-то винтовок. Чего
же ты пишешь? Чего же ты брешешь? Кого ты обманываешь?"
Но иногда Дед в таких случаях не орал, а спокойно, ни к кому бы вроде
конкретно не обращаясь, высказывал такое:
-- Охотник, убив воробья, говорит, что убил фазана, охотясь на уток,
что перебил лебедей, если одного зайца подстрелит, скажет, что не меньше
четырех...
"Охотник" сидел, обычно потупив голову, и мысленно благодарил Деда, что
тот хоть не назвал его при всех по имени. В этом трехдневном бою серьезные
потери понесло и соединение: пятнадцать партизан было убито, свыше сорока
ранено, в том числе комбат Кудрявский, помощник Базымы по разведке Горкунов,
командир конного взвода Михаил Федоренко.
И снова склонились над картой Ковпак, Руднев, Базыма. Забираются в
глухую глушь, в дебри Полесья, ищут медвежьи углы, куда немцу век не
добраться. И нашли -- село Ляховичи близ Князь-озера, а ныне озера
Червонного. Утонуло оно вместе с селом в кольце непроходимых лесов и болот.
Кроме самих местных, никто сюда не проберется. Дед острием карандаша
касается чуть заметной точки на карте:
-- Годится, Семен?
-- А чего ж...
-- Твое мнение, Гриша?
Базыма пожимает плечами:
-- Сам сатана сюда не полезет.
-- Вижу, единство полное, так, что ли? -- Ковпак удовлетворенно кивает,
выпрямляя уставшую спину и по стариковски покряхтывая.
-- Раз так, готовь, хлопцы, приказ, а с вечера и в дорогу...
Несколько переходов до Ляховичей стоили громадных усилий, но Дед был
доволен: если уж его партизаны еле-еле пробиваются к намеченному месту,
значит немцу туда подавно не добраться. По графику маршрута предполагалось,
что Новый год застигнет колонну на марше, поэтому решили отметить его на
день раньше, на отдыхе в селах Тонеже и Ивановой Слободе. И тут произошел
комичный боевой эпизод. Ковпак, сидя в кругу ближайших соратников, собрался
было выпить чарку, но остановился, услышав пулеметные очереди.
-- Це що таке? --спросил Дед.
-- Кто мешает праздник встречать? Нимци, щоб я вмер, нимци поздравлять
прийшлы. Ну що ж, чокнемось. Он выпил чарку, крякнул и сказал:
-- Пишлы колядныкив калачами угощать!
Оказалось, что ничего не подозревающий батальон немцев въехал прямо в
расположение двух партизанских батальонов в Тонеже! Нарвавшись на
неожиданный встречный удар, гитлеровцы в панике бежали. Опасаясь в темноте
пострелять своих, Ковпак продолжать бой не стал.
Утром автоматчики роты Карпенко обнаружили в лесу множество немецких
трупов и брошенного оружия, в том числе орудие и два миномета. Нашли и
полевую сумку командира батальона майора Штиффеля, а в ней -- адресованный
ему приказ: "Майору Штиффелю. Вам к 23.00.30.XII -- 42 г. выйти на северную
окраину с. Бухчи, в 00 часов 00 минут 31 декабря внезапным ударом разгромить
банду партизан. Затем прочесать лес вокруг Тонежа. При выполнении задачи
учитывать, что с запада, юга и востока партизаны окружены..."
Вершигора вспоминал: "Когда в штабе переводчик читал нам захваченный
приказ и дошел до того места, где майору Штиффелю приказывалось разгромить
партизан в Бухче, Ковпак сидел, хмурился, пощипывал бородку и шепотком
ругался. Но когда переводчик дошел до параграфа, который гласил: "После
уничтожения банды майору Штиффелю прочесать леса вокруг указанного района",
Ковпак откинулся на спинку стула и засмеялся. Переводчик остановился,
недоуменно глядя на командира. Ковпак, захлебываясь от смеха, долго ничего
не мог произнести. Наконец он выдавил:
-- Оце прочесав, ох и прочесав же..."
Пришлось ковпаковцам встречать Новый, 1943-й год еще раз -- уже в
полном соответствии с календарем -- на коротком, четырехчасовом привале.
Ковпак выпил свою чарку, сопроводив ее такими словами:
-- Фашисты сегодня встречают Новый год, за своего ефрейтора поднимают
чарку, а мы тем часом через дорогу, а потом и через Припять -- так и
проскочим!
И проскочили! Второй раз -- но уже с юга -- соединение форсировало
своенравную, капризную реку по ненадежному, прогибающемуся льду. А еще через
день, 3 января 1943 года, соединение вышло к берегу Князь-озера.