Geum.ru

Мировое соглашение: проблемы заключения и исполнения при банкротстве

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
Мировое соглашение: проблемы заключения

и исполнения при банкротстве


Согласно п.1 ст.121 Федерального закона "О несостоятельности (банкротстве)" мировое соглашение должно быть заключено в письменной форме. В дальнейшем текст подписанного мирового соглашения вместе с другими документами, включая протокол собрания кредиторов о заключении мирового соглашения, представляется в арбитражный суд для утверждения (ст.123). Таким образом, заключение мирового соглашения происходит в три этапа: принятие решения собранием кредиторов, подписание текста мирового соглашения, утверждение мирового соглашения судом. Каждый из этих этапов имеет свое назначение и по-своему важен, однако гражданско-правовой сделкой мирового соглашения могут считаться лишь действия по подписанию текста мирового соглашения. На наш взгляд, действующий Закон уделяет недостаточное внимание моменту подписания мирового соглашения, искажая смысл гражданской сделки, что затрудняет применение данного института при рассмотрении дел о банкротстве.

Первоначально рассмотрим проблему гражданской сделки с точки зрения кредиторов. Согласно п.2 ст.121 Закона со стороны кредиторов мировое соглашение подписывает представитель, уполномоченный собранием кредиторов. С учетом того, что представительство всегда характеризуется презумпцией публичной достоверности юридического правомочия представителя на их совершение, складывается впечатление, что данный пункт такого представителя собрания кредиторов делает законным представителем всех кредиторов. Однако факт голосования кредитором за заключение мирового соглашения на собрании кредиторов (п.2 ст.120) и факт подписания кредитором мирового соглашения имеют различное юридическое значение. В первом случае - это действие, в результате которого в совокупности с другими условиями может возникнуть ненормативный правовой акт, во втором - это юридическая сделка. Поэтому нельзя считать, что если решение собрания кредиторов распространяется на всех кредиторов, то по этой же причине на всех кредиторов распространяются и условия мирового соглашения. Например, как можно решением собрания кредиторов обязать лицо совершить новацию в виде замены денежного обязательства на обязательство по приобретению лицом, скажем, недвижимого имущества? Или как можно заставить лицо без его согласия совершить прощение долга? Полагаем, что включение в текст Закона названной нормы преследовало цели чисто технические, состоящие в упрощении порядка подписания мирового соглашения с большим количеством кредиторов. Но, на наш взгляд, техническое упрощение не должно подменять правовой институт представительства, в противном случае нужно будет признать, что представитель, избранный на собрании кредиторов, вправе распоряжаться правами не только тех кредиторов, которые присутствовали на собрании кредиторов и голосовали "за", но и тех, которые не только не присутствовали на собрании, но и прямо выразили свое несогласие участвовать в мировом соглашении. Вообще правовое положение лиц, отказавшихся от подписания мирового соглашения, осталось вне поля зрения Закона.

Другая проблема гражданской сделки мирового соглашения заложена в диспозиции нормы п.2 ст.121 Закона, предусматривающей, что со стороны должника мировое соглашение подписывает внешний или конкурсный управляющий на соответствующей стадии рассмотрения дела о банкротстве.

Включение названной нормы в Закон, на наш взгляд, совершенно необоснованно, так как эта норма вступает в противоречие с тем, как тот же закон определяет правовое положение арбитражного управляющего и самого должника. Как известно, и несостоятельный должник, и арбитражный управляющий являются самостоятельными субъектами права, предпринимателями, поэтому в реальности существуют два лица, причем совершенно автономно, обладая только им присущими юридическими качествами и правоспособностью.

Состояние должника после введения внешнего или конкурсного производства характеризуется отсутствием у него какой-либо способности совершать юридически значимые действия не только по отношению к своему имуществу, но и по отношению к любым правовым объектам. За должника все эти действия осуществляет арбитражный управляющий, деятельность которого нельзя рассматривать как "восполнение правоспособности" должника, так как в правовой реальности "восполнение правоспособности" одного лица правоспособностью другого представляется абсурдным. Речь может идти только о "восполнении дееспособности", если лицо само не в состоянии совершать какие-либо юридические действия. Но неспособность юридического лица совершать юридические действия не может возникнуть вследствие недееспособности, так как юридические лица всегда дееспособны.

Вот почему такие последствия, как прекращение полномочий органов управления юридического лица (ст.69 и 101), могут означать лишь утрату юридическим лицом правоспособности. Указание же Закона на то, что полномочия органов управления должника переходят к внешнему, конкурсному управляющему, противоречит смыслу п.3 ст.103 ГК РФ, определяющей иные основания и порядок передачи таких полномочий. Приоритетное применение норм ГК РФ по сравнению с нормами анализируемого закона, что прямо закреплено в ст.3 ГК РФ, исключает возможность приобретения арбитражным управляющим полномочий органов управления должника, обрекает арбитражного управляющего на осуществление своей деятельности не в соответствии с "приобретенными" полномочиями, а только в соответствии с полномочиями "собственными". Иными словами, арбитражный управляющий действует от своего имени и приобретает права и становится обязанным по заключаемым мировым соглашениям лично. Но являются ли действия внешнего или конкурсного управляющего сделкой?

Как известно, каждая гражданская сделка есть результат воли субъекта, то есть определенного интеллектуально-психологического состояния лица. Каждое предприятие, банк и т. д. существуют как форма реализации управленческой идеи "лидера", под которым можно понимать как отдельного руководителя, так и совокупность лиц, например, акционеров, реально управляющих компанией. "Юридическое лицо составляет живое продолжение индивидуальных лиц, личность и воля этих последних продолжает жить в создаваемых ими образованиях"*(1). Поэтому условия мирового соглашения должны не только объективно соответствовать интересам названных людей, но пройти через их личное осознание, они должны быть восприняты и определить цель их поведения, а следовательно, и поведение самого юридического лица.

Только присутствие воли рождает право, поэтому "система права есть царство реализованной свободы, мир духа, порожденный им самим как некая вторая природа"*(2).

Отсутствие же осознания лицом сделки как правового акта исключает не только существование, но и возникновение правовых интересов, делая саму сделку нерецептивной, то есть сделкой, которая в своем материальном и формальном смысле для лица просто не существует. Нерецептивность в нашем случае означает отсутствие воли должника на совершение данной сделки, и непризнание правом лежащего в основе сделки действия делает его неправомерным. В свете обсуждаемой темы можно согласиться с мнением Ф. С. Хейфеца, считающего, что "правомерность действий - это конститутивный элемент сделки, отличающий ее от правонарушения. Отсутствие в конкретной сделке элемента правомерности означает, что возникшее по форме как сделка действие на самом деле является не сделкой, а правонарушением"*(3).

Неучастие должника лично в заключении мирового соглашения указывает на то, что возникшее по форме как сделка действие арбитражного управляющего на самом деле является не сделкой, а правонарушением, так как нерецептивные сделки имеют такое же право на существование, как и сделки с участием неправоспособных лиц.

Полагаем, что действующая система регулирования несостоятельности определяет правовое положение должника и арбитражного управляющего таким образом, что без изменения самой системы регулирования несостоятельности мировое соглашение становится возможным лишь на стадии наблюдения; все остальные случаи заключения мирового соглашения (на стадии внешнего управления или конкурсного производства) должны быть из Закона исключены. Должник должен самостоятельно заключать мировое соглашение, самостоятельно инициировать те или иные его условия, доказывая свою способность их выполнения, то есть свою жизнеспособность.

Заключение же мирового соглашения внешним или конкурсным управляющим не только затрудняет выяснение того, в чьих интересах было заключено мировое соглашение, но и нарушает самый главный принцип гражданского права - никто не может быть принужден к занятию предпринимательской деятельностью. Ведь, как известно, непроявление должником самостоятельного интереса к заключению мирового соглашения (Закон даже не ставит задачи выяснить действительную волю должника) может означать отсутствие такого интереса. Но заключение мирового соглашения влечет восстановление должника во всех его правах и принуждает его к активной предпринимательской деятельности, не говоря уж об исполнении заключенной сделки мирового соглашения, стороной которого, как уже говорилось, он фактически не является.

Все вышеназванные проблемы применения института мирового соглашения касались вопросов "определенности" права, то есть тех положений права, которые определяют, какими правами и в каких случаях могут обладать несостоятельный должник и его кредиторы, если они пожелают самостоятельно справиться с возникшими проблемами. Описание же прав будет неполным, если не остановиться на проблеме их "гарантированности". На наш взгляд, сама принадлежность института мирового соглашения к сфере правосудия обязывает законодателя к усилению правовых гарантий исполнения мирового соглашения, так как мировое соглашение является не просто актом договорного права, но актом, который возникает в результате деятельности суда. Этим, на наш взгляд, и объясняется то, что исполнение мирового соглашения, заключаемого в исковом производстве, гарантируется последующей выдачей исполнительного листа.

Учитывая, что действующий Закон исходит из добровольности исполнения мирового соглашения должником, гарантии исполнения мирового соглашения, заключаемого при банкротстве, должны состоять в сохранении правового режима наблюдения в течение всего срока исполнения мирового соглашения.

Объясняется это тем, что правовое положение кредиторов, участвующих в мировом соглашении, не может быть хуже, чем оно было до заключения мирового соглашения. В частности, кредиторам должна быть предоставлена возможность осуществления контроля за деятельностью должника в целях исключения злоупотреблений с его стороны. По меньшей мере несправедливыми кажутся ситуации, когда в результате новации обязательств, которая, как правило, всегда имеет место при заключении мирового соглашения, кредитор, основывавший ранее свои требования на решении суда, утрачивает возможность принудительного взыскания долга, не получая взамен от государства никаких "гарантий" исполнения обязательства, возникшего после новации.

Правовой режим наблюдения формально определяется как результат публично-правового воздействия на личность должника: вводятся ограничения прав, устанавливается механизм контроля и экономической оценки деятельности должника, а в случае нарушения установленного режима наблюдения применяются "карательные" меры в виде отстранения исполнительного органа от управления и другие. Нормы, определяющие правовое положение должника и кредиторов в мировом соглашении, являются гражданско-правовыми. Поэтому предлагаемое соотношение публично-правовых норм Закона, регулирующих процедуру наблюдения, и гражданско-правовых норм, регулирующих заключение и исполнение мирового соглашения, будет в полной мере отражать старый как само право принцип: publicum jus pactis privatorum mutari non potest ("публичные положения не могут быть изменены частными соглашениями"). Исходя из названного принципа, применительно к рассматриваемым вопросам, мировое соглашение, как соглашение частных лиц, не должно отменять обеспечительные меры, вводимые процедурой наблюдения, ведь факт заключения мирового соглашения еще не означает, что должник уже восстановил платежеспособность и стал полностью кредитоспособным. Кроме того, Закон сам называет мировое соглашение процедурой банкротства (ст. 23), то есть самостоятельной стадией дела о банкротстве, которая предполагает в рамках ее осуществления целенаправленные действия и мероприятия, ведущие к достижению целей Закона. Такой целью процедуры мирового соглашения, полагаем, является восстановление платежеспособности должником.

Прекращая же производство по делу, суд еще не достигает целей судебного производства, поскольку определение суда в данном случае основывается не на факте восстановления платежеспособности должником, а на факте заключения мирового соглашения, тогда как для судебного производства по делу о банкротстве имеет значение не столько сам факт заключения мирового соглашения, сколько результаты его исполнения. Отсюда вывод: заключение мирового соглашения не должно влечь прекращения производства по делу о банкротстве.


С.А. Рухтин,

адвокат (г. Краснодар)


"Журнал российского права", N 7, июль 2001 г.


—————————————————————————————————————————————————————————————————————————

*(1) Покровский И. А. Основные проблемы гражданского права. М., 1998. С.158.

*(2) Гегель Г. Ф. Философия права. М., 1990. С.67.

*(3) Хейфец Ф. С. Недействительность сделок по российскому гражданскому праву. М., 1999. С.15.


Комментарий автора:

Данная статья была написана в период действия Федерального закона от 8 января 1998г. и ей затронуты проблемы применения данного закона, которые в новом Федеральном законе от 26 октября 2002г. были учтены законодателем и устранены. В первую очередь, это относится к тому, Федеральный закон от 26 октября 2002г. предоставляет, с одной стороны, минимальные правовые гарантии не участвующим в мировом соглашении кредиторам, тем, что вводит обязательность определения условий денежного обязательства перед каждым кредитором, а, с другой – дает возможность каждому кредитору своей волей устанавливать в отношении себя особые условия мирового соглашения.

Утверждение же о том, что «заключение мирового соглашения не должно влечь прекращения производства по делу основывалось на позитивных положениях Федерального закона от 8 января 1998г. и было продиктовано логикой нормы его статьи 127. Согласно данной нормы мировое соглашение «может быть признано судом недействительным, если его исполнение может привести должника к банкротству». Следовательно, мировое соглашение как правовая сделка по смыслу закона обретает поддержку со стороны правопорядка и становится юридически действительной при условии, что юридической целью мирового соглашения является положительный экономический результат, достижение которого, как мне казалось, не может не обеспечиваться «продолжением» контроля со стороны арбитражного суда и кредиторов. Данная позиция встретила обоснованную критику со стороны других автором (см. например, Рожкова М.А. Мировое соглашение в процедуре банкротства. «Законодательство» №2, февраль 2004г.). А опыт применения законодательства о банкротстве показал, что в действительности логика названной нормы ст. 127 «старого» закона противоречит логике права. Ведь если считать «положительный экономический результат» результатом исполнения гражданской сделки, то действительность мирового соглашения не может быть подвергнута сомнению, исходя только из того, что логика права не позволяет действительность гражданского обязательства ставить в зависимость от качества его исполнения.