Geum.ru

С Корэхито ака Кейт Мервилл

Вид материалаСказка
Подобный материал:
(с) Корэхито ака Кейт Мервилл


Сказка для Ёджи

(по мотивам посиделок в джей-рокерском чате

в ночь с 9 на 10 и с 10 на 11 ноября 2003)


Как обычно, Брэд заранее знал, что сегодня вечером я намылился пошляться по городу. Как обычно, наш драгоценный Оракул устроил мне по этому поводу головомойку, едва я собрался улизнуть. Как обычно, был послан в [медицинский термин] к Фарфарелло – или на [ещё один медицинский термин] к Рэйдзи, на выбор. Как обычно, не пошёл – но от меня отвязался. И вот теперь я – как обычно! – сижу в одном из токийских гей-баров, собираясь подцепить симпатичного парня-на-одну-ночь, медленно цежу алкогольный коктейль и думаю, что слишком много стало в последнее время этих «как обычно». Слишком размеренно течёт моя жизнь, и даже брызжущие адреналином приключения приобрели тусклый налёт обыденности. Ты зажрался и заплыл жиром, Шульдих Шварц. Твоё тело молодо – а вот душа стремительно стареет. И самое страшное, что просвета впереди не видно, всё и дальше собирается идти как обычно: разборки с Брэдли, съехавшая крыша Фарфа, эскапизм Наги, Рэйдзи, Эстет, убийства... Вайс. Вайс, маленькие смешные котята-убийцы, взъерошенные и наивные, сохранившие глупую мальчишескую веру в справедливость... Горько улыбаюсь. Ты ведь тоже когда-то был таким, Шульдих Шварц. А потом пришли Эстет и отняли у тебя твою веру, наградив взамен способностью видеть мир грязным, а людей – ничтожными. Научив видеть в людях игрушки и считать мир своей игровой площадкой. Подарив право быть вне и превыше этой грязи. Только что-то тошно в этой высокой стерильности. В трижды проклятом «как обычно».

Играет негромкая музыка. В свободном от столиков пространстве танцуют пары. Я заказываю второй коктейль, затем третий. К горлу подкатывает тихое бешенство: как окружающий мир посмел предполагать, что сможет превратить меня – МЕНЯ! – в пошлого обывателя, согласного тонуть в собственной сытости? [Слова] с два! Нет, я далеко не пьян – ну что такое для меня три слабоалкогольных коктейля, с моими-то талантами в области вредных привычек! – но бесшабашная эйфория слегка туманит рассудок и толкает на что-нибудь искристо-огненно-безумное, способное взорвать всё и всех к чертям собачьим. Я встаю и медленно выхожу в центр зала. Мне немножко страшно – как мальчишке, впервые сознательно собирающемуся нарушить правила приличия, которые вбивали в него все прожитые полтора десятка лет. Однако... «что делаешь, делай», нэ? Бармен получает мысленный приказ сменить кассету – что-нибудь пободрее, пожалуйста. И, едва раздаются первые аккорды этого самого «пободрее», я начинаю танцевать.

На самом деле, танцевать меня никто не учил. Но сейчас на дворе ХХI век, и с танцами проще: покрасивее двигайся в ритме музыки – и все дела. А уж чувство ритма и умение изящно перемещаться в пространстве в меня вбили как следует, слава Фарфи. (Вообще-то, конечно, бедный псих тут абсолютно ни при чём... просто в его присутствии очень быстро отучаешься поминать боженьку по какому бы то ни было поводу.) Издержки профессии, так сказать.

Я танцую, отдаваясь собственному движению, ловя недоумевающе-восхищённые взгляды. Сначала – ничего особенного, всего лишь сбрасываю излишки энергии. Но взглядов всё больше, танец всё неистовей, а самоконтроля всё меньше – и в конце концов я полностью открываюсь чужим эмоциям, витающим в воздухе. Довольно однозначным, надо заметить, эмоциям. Ещё бы – я могу видеть себя их глазами и понимаю: попадись мне такой рыжик – неделю бы из постели только в сортир выпускал, и то на цепочке, чтоб не сбёг. А чужие эмоции – такая нехорошая штука, которая заметно давит на открытое им сознание. Так что сумасшедший танец плавно переходит в сумасшедший танец с лёгким стриптизом. Так топтать собственные привычки... так выставляться... так ставить публику на дыбы... м-м, как же это прекрасно! Я почти отключаюсь от реальности, становясь тем, что во мне видят и хотят видеть... Брэд, конечно, всё время талдычит о предписанной нам скрытности – но к чёрту Брэда! К чёрту всё! Я танцую.

Я останавливаюсь только тогда, когда обрывается музыка – кончилась кассета. Счастье бурлит в крови – впервые за [слово] знает сколько времени я не чувствую зловещего «как обычно». Мне аплодируют, кто-то протягивает стакан с выпивкой, который я опрокидываю одним залпом, кто-то суёт в руки сброшенную рубашку... Сияющими глазами оглядываюсь вокруг... и упираюсь во взгляд Балинеза. В глазах цвета молодой травы – смесь восхищения, ужаса и ещё чего-то неопределимого. Озорство продолжает кружить голову. Я шагаю к Вайсу, притягиваю к себе за отвороты плаща и дарю долгий поцелуй. Слышу чей-то завистливый вздох... Пепельный блондин в длинном белом плаще неприкрыто любуется нами. В очередь, красавчик, в очередь – у меня тут Балинез умирает.

Бедный Вайс действительно умирает. От смущения. Я заглядываю в его мысли – и едва сдерживаю хохот: подумать только, штатный плэйбой Вайс впервые в жизни целуется с парнем... и сам толком не может решить, нравится ему это или нет. Помогаю ему решить, что нравится (телепат я или где?), и котёнок начинает отвечать на поцелуй. Интересно, кстати – если уж он такой бабник, какого [слова] он делает в гей-баре? Ах, от поклонниц отдыхаем? Вот и отдохнёшь... по полной программе.

Отрываюсь от него, и за руку тащу за свободный столик. Народ уже расползся, нам никто не мешает. Разве только непонятный блондин... отвлекись от нас, лапушка... и приходи завтра, я тебя не забуду... Вот так. Теперь можно и с Балинезом поболтать.

– Чего ты добиваешься? – спрашивает он. – Поиздеваться приспичило? И как ты меня нашёл?

Отметаю его предположения взмахом руки.

– Я не на работе – можешь не дёргаться. Я пришёл отдохнуть, киллерам иногда тоже нужны выходные. Наша встреча – случайность. Но очень приятная случайность, не находишь? Или тебе не понравилось?

Он чуть краснеет. Я смеюсь, протягиваю руку и щекочу его за ухом.

– Ты такой застенчивый, котёнок... Это при твоём-то опыте! Или те легенды, что ходят о твоей любвеобильности – враньё?

– Я? Стесняюсь? – вскидывается он. Склоняется ко мне, и, обхватив за шею, целует меня. Его язык неуверенно прикасается к моим губам... проскальзывает внутрь... проводит по зубам... встречается с моим языком... Так нежно... так сладко... Я встречаю его своим языком, проникаю в его рот... перехватываю инициативу...

Оторвавшись друг от друга, мы, не сговариваясь, осознаем: поцелуем дело не ограничится. И если мы не хотим продолжать прямо под столиком – пора уходить на второй этаж, там есть номера специально для таких нетерпеливых посетителей. Причём уходить быстро, иначе нам станет уже не до соблюдения тех элементарных приличий, которые мы ещё не успели нарушить. Я расплачиваюсь за выпивку и поднимаюсь. Интересно, смогу я романтично дотащить котёночка до постели на руках? Наверное, нет – представляю, сколько может весить эта дылда! Даже при его изящном телосложении. Так что пусть своим ходом идёт.

Я запираю дверь изнутри, включаю свет и шутливо-хищно улыбаюсь:

– Попался, золотистый-пушистый!

Подхожу, начинаю стягивать с него плащ. Он не сопротивляется. Шмотка опадает на пол, но Балинез этого не замечает – потому что мы опять целуемся. Я прижимаю его к себе, сквозь тонкую кожу его брюк чувствуя, что он уже вполне... э-э... готов к употреблению. Я улыбаюсь. Не так быстро, котёнок. Куда нам торопиться, у нас вся ночь впереди.

Продолжая целовать его, задираю его топик. Свою рубашку я так и не застёгивал. Наши обнажённые животы соприкасаются... ух, как он вздрагивает! Боится ведь, до чёртиков боится – но как держится! Ни дать ни взять – герой, идущий на смерть. Я смеюсь:

– Ну и чего ты боишься, нэко-тян? Я вроде бы не собираюсь швырять тебя мордой вниз и трахать, как дешёвую шлюху. Сегодня я хочу быть нежным.

Он нервно хихикает и всё-таки расслабляется.

– Не бойся, котёнок, – шепчу я ему. – Этой ночью нет Шварц и Вайс... есть только мы. Забудь обо всём остальном. Завтра, возможно, нам придётся столкнуться в бою – но сейчас мы принадлежим друг другу...

Провожу языком по его ушку, тщательно исследуя. Он замирает, боясь спугнуть ощущение. Я слегка прикусываю мочку, играя с серёжкой. Его дыхание начинает сбиваться... ну и правильно. Перестань зажиматься, малыш – тебе, как и мне, тоже ой как не повредит расслабиться. К чёрту самоконтроль!

Теперь веду язык вдоль шеи. Его кончик танцует над сонной артерией, дразня и лаская. Когда я, как начинающий вампир, осторожно кусаю, с губ Балинеза срывается стон. Какой ты, оказывается, горячий...

Руки Вайса расслабленно лежат на моей груди. Халтуришь, котёнок! Впрочем, понимаю – слишком много новых впечатлений. Ничего, ты ещё успеешь поработать – а пока мне вполне хватает того, что ты здесь.

Топик начинает мне мешать. Мы ненадолго отрываемся друг от друга – и не обязательно быть телепатом, чтобы почувствовать чьё-то жестокое разочарование! Я таки стаскиваю с него все ненужные тряпки – раз уж мы на это отвлеклись, то надо позаботиться о возможности не отвлекаться в дальнейшем. Он частично выходит из ступора и помогает раздеться мне. А вот теперь, благо до кровати недалеко, можно его и на руки... Ой, [слово], насколько он, оказывается, лёгкий! А я-то переживал...

Мягко приземляю его на кровать, опускаюсь рядом. Начинаю целовать его лицо. Он льнёт ко мне – но я по-прежнему не тороплюсь. Спускаюсь чуть ниже, коротко целую в губы... горло... Он такой беззащитный сейчас, такой доверчивый и трепетно-нежный... Лежит, впитывая моё присутствие, исходящие от меня ощущения... меня... Я прикасаюсь к разуму Балинеза, согревая его собственными эмоциями... Не бойся, маленький...

Тем временем мои губы продолжают своё путешествие вниз. Покрываю поцелуями его грудь, обнимаю губами сосок, щекочу языком. Балинез выгибается ко мне, стонет... прижимается... Подожди, золотистый-пушистый, до всего доберёмся. Я берусь за второй сосок. Сжимаю его зубами. И одновременно рукой касаюсь нежного пушка в низу живота... какой мягкий...

Я знаю, что я садист. Котёнка уже трясёт от нетерпения – а я неизвестно чем занимаюсь. Он так забавно злится на меня... Переворачиваю его на живот. Он напрягается... А я начинаю целовать и гладить его спину... есть такое местечко между лопатками, «кошачье место» называется. Пробегаю языком вдоль позвоночника – быстро вниз, почти до ягодиц, потом медленно-медленно наверх, к «кошачьему месту». Начинаю поглаживать его ягодицы, провожу пальцем между ними, слегка нажимаю... но пока остаюсь снаружи. Ты всё ещё боишься, глупый котёнок...

Снова переворачиваю его на спину. Кончиком языка рисую затейливые узоры на его животе, спускаясь всё ниже. Он часто-часто дышит сквозь стиснутые зубы. Да, маленький, ты правильно понял мои намерения. Тяну губами за золотистый пушок... Балинез всхлипывает, хватается за моё плечо... А я целую его плоть, обхватываю её губами...

Бедный мальчик уже плохо соображает, на каком он свете. Его ладонь лежит на моём затылке, вжимая меня в мягкое золото... Я легко мог бы сопротивляться – но зачем? Мне всегда нравилось доставлять удовольствие своим любовникам таким образом. Я безостановочно двигаюсь, понимая: остановись я, так он просто меня убьёт. И я не останавливаюсь. М-м, какой ты вкусный, котёнок...

Тело Балинеза выгибается в судорогах... он бы, может, и рад вырваться – но сейчас уже я не отпускаю его, вытягивая последние капли, высасывая досуха, растягивая удовольствие... Он издаёт громкий стон и безвольно обмякает. Хорошо. Вот теперь можно и отпустить.

Я ложусь рядом с ним, демонстративно облизывая губы. Он краснеет, я обнимаю его, прижимаю к себе... такого тёплого... мой котёнок... только мой...

Какое-то время мы лежим, отдыхаем, приходим в себя.

– Спасибо, чудо, – шепчу я.

– Тебе правда понравилось? – всерьёз удивляется он.

– Можешь сам попробовать, – предлагаю я. Не особо надеясь, что он действительно попробует – но, трижды пардон, я пока получил гораздо больше морального удовольствия, чем физического. Можно, конечно, сейчас встать, сходить в ванную и там решить все свои проблемы – но какого [слова], я тоже человек, и тоже хочу любви и ласки, а не самообслуживания!

Наверное, я ещё так толком и не закрылся, и он почувствовал мою досаду. Или сам решился... Его губы начинают робко скользить по моей груди, старательно повторяя все мои движения. Вот когда я в полной мере оценил весь свой садизм – ты оказался слишком хорошим учеником, котёнок... Мерзкая маленькая тварь, ну что ты так тянешь... да, радость моя, так... хорошо... убью ублюдка... да, ещё... котёнок, какой ты нежный... У меня давно не было таких великолепных любовников... если ты сам сейчас этого не сделаешь, я тебя заставлю... Смелее, малыш...

Он наконец решается прикоснуться ко мне именно там, где я хочу – и так, как я этого хочу. Я знаю, что он делает это в первый раз – но как же быстро он учится!

У меня остаётся ещё немножко самоконтроля, чтобы, пока его губы и язык исполняют изысканный танец наслаждения, дотянуться до тюбика с кремом, заблаговременно швырнутого на тумбочку рядом с кроватью, и выдавить немного крема себе в ладонь. Как бы ни хотелось забыться – я всё ещё помню, что обещал не причинять ему боли.

Когда ему остаётся совсем чуть-чуть до логического завершения его диверсионной деятельности, я аккуратно отстраняю его. Он поднимает на меня несчастные виноватые глаза:

– Я сделал что-то не так?

– Всё так, котёнок, – улыбаюсь я, – даже чересчур так. Просто, извини за подробности, глотать с непривычки не особо приятно. А я не хочу, чтобы тебе было неприятно. Поворачивайся. Нет, маленький, не на живот – чуть-чуть на бок... да, вот так. Раздвинь ноги, нам обоим будет легче. Расслабься и ничего не бойся, ладно?

Пока он устраивается, я успеваю смазать себя кремом. Не только [медицинский термин], но и пальцы. И осторожно ввожу один палец в тело Балинеза. Знал бы он, чего мне сейчас стоит сдержать своё обещание не швырять его мордой вниз и не трахать, как дешёвую шлюху... Терпение, Шульдих – котёнок тоже ждал и мучился.

Мой палец мягко скользит в нём, прикасаясь к хорошо знакомым мне чувствительным точкам мужского тела. Одновременно я ласкаю... э-э... в общем, ту голову, которой Балинез сейчас думает. Он стонет, прижимается ко мне... начинает двигаться мне навстречу... я добавляю ещё один палец... Котёнок вскрикивает.

– Тише, мой хороший, тише, – успокаиваю я. И опять вливаюсь в его мысли – заодно перекрывая возможные болевые ощущения. Потому что в первый раз без боли обходятся редкие счастливцы... а мой малыш такой узенький... такой горячий и шелковистый там, внутри... интересно, я успел его как следует растянуть?... всё равно... не могу больше!

Я вынимаю пальцы и прижимаюсь к его ягодицам. Продолжая ласкать спереди, согревать и успокаивать мысленно... Наконец пошире раздвигаю его ноги коленом и начинаю входить – как можно медленней, давая ему прочувствовать каждый миллиметр меня, погружающегося в его тело. Нет, маленький, я же сказал – больно не будет. Я телепат или где? Вот видишь... Я уже весь в тебе... ты меня чувствуешь? Вжимаюсь плотнее, ненадолго останавливаюсь – надо дать котёнку время привыкнуть к моим размерам и к ощущению меня внутри... начинаю двигаться, осторожно усиливая толчки, следя, чтобы Балинез получал удовольствие, запрещая его разуму ощущать что-либо кроме удовольствия...

Учитывая, как он успел меня завести, хватает меня ненадолго. Я притискиваю его бёдра ещё ближе, прижимаюсь к его телу так тесно, как только возможно, слегка прикусываю шею, чтобы не закричать... Изливаюсь в него, а он в то же время – в мою ладонь, которой я его обхватываю. Кажется, мы кричим... не помню... плевать... Котёнок...

Нам требуется несколько минут, чтобы вернуться из горних высей в дольний мир. Балинез поворачивается ко мне смущённо-блаженной мордашкой, тыкается носом в плечо. Я подношу к лицу испачканную руку – и, хитро глядя на любовника, начинаю демонстративно облизывать пальцы. Он приходит в ужас от собственной смелости, но начинает помогать мне умываться. Естественно, заканчивается всё это ещё одним поцелуем, во время которого мы оба наслаждаемся вкусом моего котёнка. Я благодарно улыбаюсь:

– А хочешь в следующий раз попробовать себя в роли сэмэ?

– В следующий раз?! – безмерно удивляется он.

– А его не будет?! – ещё больше удивляюсь я.

С минуту мы смотрим друг на друга с выражением «Ну ты и кретин!», потом не выдерживаем и, как по команде, расплываемся до ушей. Вайс уютно устраивается у меня на плече.

– Кстати, – сообщает он, – совсем забыл сказать: вообще-то меня зовут Ёджи.

12 ноября 2003