Научная задача

Вид материала

Задача

Содержание Лекция xx Ход удельного дробления. обеднение удельных князей. их взаимное отчуждение. Его уделе. сопоставление удельных отношений с феодальными. состав общества в Удельных князей. выводы.

Подобный материал:

• В. П. Лега программа курса наука и религия (научная апологетика) Москва 2012 Тема Введение., 391.46kb.
• В. Ф. Гегель предисловие [I. Научная задача, 637.83kb.
• Программа курса лекций «Математические методы и модели исследования операций», 27.98kb.
• Т. М. Боровська кандидат технічних наук, доцент І. С. Колесник, 118.17kb.
• Отчет о выполнении плана работы «Поэтических переменок», 40.28kb.
• Разновозрастная итоговая проектная задача 1-4 классы, 87.27kb.
• Программа дисциплины Алгоритмы на графах Семестр, 13.21kb.
• Гиперкомплексных Динамических Систем (гдс) задача, 214.67kb.
• План научных мероприятий кафедры «Экономика и управление на предприятии»на 2012, 53.05kb.
• Научная библиотека Читинского государственного университета, 35.18kb.

ЛЕКЦИЯ XX

ЗАМЕЧАНИЕ О ЗНАЧЕНИИ УДЕЛЬНЫХ ВЕКОВ В РУССКОЙ ИСТОРИИ. СЛЕДСТВИЯ

УДЕЛЬНОГО ПОРЯДКА КНЯЖЕСКОГО ВЛАДЕНИЯ. ВОПРОСЫ, ПРЕДСТОЯЩИЕ ПРИ ИХ ИЗУЧЕНИИ.

ХОД УДЕЛЬНОГО ДРОБЛЕНИЯ. ОБЕДНЕНИЕ УДЕЛЬНЫХ КНЯЗЕЙ. ИХ ВЗАИМНОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ.

ЗНАЧЕНИЕ УДЕЛЬНОГО КНЯЗЯ. ЮРИДИЧЕСКОЕ ЕГО ОТНОШЕНИЕ К ЧАСТНЫМ ВОТЧИННИКАМ В

ЕГО УДЕЛЕ. СОПОСТАВЛЕНИЕ УДЕЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ С ФЕОДАЛЬНЫМИ. СОСТАВ ОБЩЕСТВА В

УДЕЛЬНОМ КНЯЖЕСТВЕ. УПАДОК ЗЕМСКОГО СОЗНАНИЯ И ГРАЖДАНСКОГО ЧУВСТВА СРЕДИ

УДЕЛЬНЫХ КНЯЗЕЙ. ВЫВОДЫ.


Нам предстоит изучить следствия удельного порядка княжеского владения.

Но предварительно взглянем еще раз на причину, действие которой будем

рассматривать.


УДЕЛЬНЫЕ ВЕКА. Бросив в изучаемом периоде беглый взгляд на судьбу

юго-западной Руси, мы надолго выпустили ее из вида, чтобы сосредоточить все

свое внимание на северо-восточной половине Русской земли, на верхневолжской

отчине суздальских Всеволодовичей. Такое ограничение поля наблюдения -

неизбежная уступка условиям наших занятий. Мы можем следить только за

господствующими движениями нашей истории, плыть, так сказать, ее фарватером,

не уклоняясь к береговым течениям. В области Верхней Волги сосредоточивались

с XIII в. наиболее крепкие народные силы, и там надобно искать завязки основ

и форм народной жизни, которые потом получили господствующее значение. Мы

уже видели, в каком направлении стала изменяться здесь общественная жизнь

под влиянием отлива народных сил в эту сторону. Старый устоявшийся быт

расстроился. В новой обстановке, под гнетом новых внешних несчастий все

здесь локализовалось, обособлялось: широкие общественные связи порывались,

крупные интересы дробились, все отношения суживались. Общество расплывалось

или распадалось на мелкие местные миры; каждый уходил в свой тесный

земляческий уголок, ограничивая свои помыслы и отношения узкими интересами и

ближайшими соседскими или случайными связями. Государство, опирающееся на

устойчивые общие интересы, на широкие общественные связи, при такой

раздробленной и разлаженной жизни становится невозможно или усвояет

несвойственные ему формы и приемы действия: оно также распадается на мелкие

тела, в строе которых с наивным безразличием элементы государственного

порядка сливаются с нормами гражданского права. Из такого состояния общества

на Западе вышел феодализм; такое же состояние на Верхней Волге послужило

основой удельного порядка. При изучении истории неохотно останавливают

внимание на таких эпохах, дающих слишком мало пищи уму и воображению: из

маловажных событий трудно извлечь какую-либо крупную идею; тусклые явления

не складываются ни в какой яркий образ; нет ничего ни занимательного, ни

поучительного. Карамзину более чем 300-летний период со смерти Ярослава I

представлялся временем, "скудным делами славы и богатым ничтожными распрями

многочисленных властителей, коих тени, обагренные кровию бедных подданных,

мелькают в сумраке веков отдаленных". У Соловьева, впрочем, самое чувство

тяжести, выносимое историком из изучения скудных и бесцветных памятников

XIII и XIV вв., облеклось в коротенькую, но яркую характеристику периода.

"Действующие лица действуют молча, воюют, мирятся, но ни сами не скажут, ни

летописец от себя не прибавит, за что они воюют, вследствие чего мирятся; в

городе, на дворе княжеском ничего не слышно, все тихо; все сидят запершись и

думают думу про себя; отворяются двери, выходят люди на сцену, делают

что-нибудь, но делают молча. Однако такие эпохи, столь утомительные для

изучения и, по-видимому, столь бесплодные для истории, имеют свое и

немаловажное историческое значение. Это так называемые переходные времена,

которые нередко ложатся широкими и темными полосами между двумя периодами.

Такие эпохи перерабатывают развалины погибшего порядка в элементы порядка,

после них возникающего. К таким переходным временам, передаточным

историческим стадиям, принадлежат и наши удельные века: их значение не в них

самих, а в их последствиях, в том, что из них вышло.

СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ. Удельный порядок, следствия которого нам

предстоит изучить, сам был одним из политических следствий русской

колонизации Верхнего Поволжья при участии природы края. Эта колонизация

приносила в тот край те же общественные элементы, из которых слагалось

общество днепровской Руси: то были князья, их дружины, городской

торгово-промышленный класс и перемешавшееся сельское население из разных

старых областей. Мы знаем их взаимное отношение в старой Руси: три первых

элемента были силами господствующими и борющимися при участии духовенства,

обыкновенно умиротворяющем. Областные вечевые города, руководимые своими

"лепшими мужами", знатью торгового капитала, обособляли области в местные

миры, а дружины, аристократия оружия, со своими князьями скользили поверх

этих миров, с трудом поддерживая связь между ними.

Представляются вопросы: какое соотношение установилось между этими

общественными стихиями под кровом удельного порядка и какое участие приняла

каждая из них в действии этой новой политической формы? Эти вопросы и будут

руководить нами при изучении следствий удельного порядка. При этом изучении

мы будем рассматривать удел сам в себе, без его отношений к другим уделам:

этих отношений мы коснемся в истории княжества Московского. Следствия этого

порядка становятся заметны уже в XIII в., еще более в XIV.

ДРОБЛЕНИЕ УДЕЛОВ. Прежде всего этот порядок сопровождался все

усиливавшимся удельным дроблением северной Руси, постепенным измельчанием

уделов. Старая Киевская Русь делилась на княжеские владения по числу

наличных взрослых князей, иногда даже с участием малолетних; таким образом,

в каждом поколении Русская земля переделялась между князьями. Теперь с

исчезновением очередного порядка стали прекращаться и эти переделы. Члены

княжеской линии, слишком размножавшейся, не имели возможности занимать

свободные столы в других княжествах и должны были все более дробить свою

наследственную вотчину.

Благодаря этому в некоторых местах княжеские уделы распадались между

наследниками на микроскопические доли. Я сделаю краткий обзор этого

удельного дробления, ограничиваясь лишь двумя первыми поколениями

Всеволодовичей. По смерти Всеволода его верхневолжская вотчина по числу его

сыновей распалась на 5 частей. При старшем Владимирском княжестве, которое

считалось общим достоянием Всеволодова племени, явилось 4 удела: Ростовский,

Переяславский, Юрьевский (со стольным городом Юрьевом Польским) и

Стародубский на Клязьме. Когда внуки Всеволода стали на место отцов.

Суздальская земля разделилась на более мелкие части. Владимирское княжество

продолжало наследоваться по очереди старшинства, но из него выделились 3

новых удела: Суздальский, Костромской и Московский.

Ростовское княжество также распалось на части: из него выделились

младшие уделы Ярославский и Углицкий. Переяславский удел также распался на

несколько частей:

рядом со старшим уделом Переяславским возникли два младших, из него

выделившихся, Тверской и Дмитрово-Галицкий. Только княжества Юрьевское и

Стародубское остались нераздельны, ибо первые их князья оставили лишь по

одному сыну. Итак, Суздальская земля, распадавшаяся при детях Всеволода на 5

частей, при внуках его раздробилась на 12. В подобной прогрессии шло

удельное дробление и в дальнейших поколениях Всеволодова племени. Для

наглядности пересчитаю вам части, на какие последовательно дробилось старшее

из первоначальных удельных княжеств - остовское. Из этого княжества сначала,

как я сказал, выделились уделы Ярославский и Углицкий, но потом и остальное

Ростовское княжество распалось еще на две половины, ростовскую, собственно,

и белозерскую. В продолжение XIV и XV вв. белозерская половина в свою

очередь распадается на такие уделы: Кемский, Сугорский, Ухтомский, Судской,

Шелешпанский, Андожский, Вадбольский и другие.

Ярославское княжество в продолжение XIV и XV вв. также подразделилось

на уделы Моложский, Шехонский, Сицкой, Заозерский, Кубенский рядом с

предыдущим, Курбский, Новленский, Юхотский, Бохтюжский и другие. Как вы

можете видеть по названиям этих уделов, большая часть их состояла из

небольших округов заволжских речек Сити, Суды, Мологи, Кемы, Ухтомы, Андоги,

Бохтюги и т. д.

ОБЕДНЕНИЕ КНЯЗЕЙ. С этим следствием тесно связано было и другое -

обеднение большей части измельчавших удельных князей северной Руси. По мере

размножения некоторых линий Всеволодова племени наследники получали от своих

отцов все более мелкие части своих фамильных вотчин. Благодаря этому

дроблению большая часть удельных князей XIV и XV вв. является в обстановке

не богаче той, в какой жили посредственные частные землевладельцы

позднейшего времени. К числу ярославских уделов принадлежало княжество

Заозерское (по северо-восточному берегу Кубенского озера). В начале XV в.

этим княжеством владел удельный князь Димитрий Васильевич. Один из сыновей

этого князя ушел в Каменный монастырь на острове Кубенского озера и

постригся там под именем Иоасафа. В старинном житии этого князя-инока мы

находим изобразительную картину резиденции его отца, заозерского князя.

Столица эта состояла из одинокого княжеского двора, недалеко от впадения

реки Кубены в озеро. Близ этой княжеской усадьбы стояла церковь во имя

Димитрия Солунского, очевидно, этим же князем и построенная в честь своего

ангела, а поодаль раскинуто было село Чирково, которое служило приходом к

этой церкви:

"...весь же зовома Чиркова к нему прихожаше". Вот и вся резиденция

удельного "державца" начала XV в.

ИХ ВЗАИМНОЕ ОТЧУЖДЕНИЕ. Удельный порядок княжеского владения по самому

существу своему вносил взаимное отчуждение в среду князей, какого не

существовало среди князей старой Киевской Руси. Счеты и споры о старшинстве,

о порядке владения по очереди старшинства поддерживали тесную солидарность

между теми князьями: все их отношения держались на том, как один князь

доводился другому. Отсюда их привычка действовать сообща; даже вражда из-за

чести старшинства, из-за Киева, больше сближала их между собою, чем

отчуждала друг от друга. Среди удельных князей северной Руси, напротив,

никому не было дела до другого. При раздельности владения между ними не

могло существовать и сильных общих интересов: каждый князь, замкнувшись в

своей вотчине, привыкал действовать особняком, во имя личных выгод,

вспоминая о соседе-родиче лишь тогда, когда тот угрожал ему или когда

представлялся случай поживиться на его счет. Это взаимное разобщение

удельных князей делало их неспособными к дружным и плотным политическим

союзам; княжеские съезды, столь частые в XII в., становятся редки и случайны

в XIII и почти прекращаются в XIV в.

УДЕЛЬНЫЙ КНЯЗЬ. Вместе с этой владельческой замкнутостью князей падает

и их политическое значение. Политическое значение государя определяется

степенью, в какой он пользуется своими верховными правами для достижения

целей общего блага, для охраны общих интересов и общественного порядка.

Значение князя в старой Киевской Руси определялось преимущественно тем, что

он был прежде всего охранителем внешней безопасности Русской земли,

вооруженным стражем ее границ.

Достаточно бросить беглый взгляд на общественные отношения в удельных

княжествах, чтобы видеть, что удельный князь имел иное значение. Как скоро в

обществе исчезает понятие об общем благе, в умах гаснет и мысль о государе,

как общеобязательной власти, а в уделе такому понятию даже не к чему было

прикрепиться. Это не был ни родовой, ни поземельный союз; это даже совсем

было не общество, а случайное сборище людей, которым сказали, что они

находятся в пределах пространства, принадлежащего такому-то князю. При

отсутствии общего, объединяющего интереса князь, переставая быть государем,

оставался только землевладельцем, простым хозяином, а население удела

превращалось в отдельных, временных его обывателей, ничем, кроме соседства,

друг с другом не связанных, как бы долго они ни сидели, хотя бы даже

наследственно сидели на своих местах. К территории удельного княжества

привязаны были только холопы князя; свободные обыватели имели лишь временные

личные связи с местным князем. Они распадались на два класса: на служилых и

черных людей.

СЛУЖИЛЫЕ ЛЮДИ. Служилыми людьми были бояре и слуги вольные, состоявшие

на личной службе у князя по уговору с ним. Они признавали власть его над

собой, пока ему служили; но каждый из них мог покинуть князя и перейти на

службу к другому. Это не считалось изменой князю. Уделы не были замкнутыми

политическими мирами с устойчивыми, неприкосновенными границами, суживались

и расширялись, представлялись случайными частями какого-то разбитого, но еще

не забытого целого: бродя по ним, население мало затруднялось их пределами,

потому что оставалось в Русской земле, среди своих, под властью все тех же

русских князей.

Князья в своих взаимных договорах долго не решались посягать на этот

бытовой остаток единства Русской земли, которое, перестав быть политическим

фактом, все еще оставалось народным воспоминанием или ощущением. Покинув

князя, вольные слуги его сохраняли даже свои права на земли, приобретенные

ими в покинутом княжестве.

ЧпРНЫЕ ЛЮДИ. Таковы же были отношения и черных, т. е. податных людей к

удельному князю. Как отношения служилых людей были лично-служебные, так и

отношения черных были лично-поземельные. Черный человек, городской или

сельский, признавал власть князя, платил ему дань, подчинялся его

юрисдикции, только пока пользовался его землей, но и он мог перейти в другое

княжество, когда находил местные условия пользования землей неудобными, и

тогда разрывались все его связи с прежним князем. Значит, как служилый

человек был военно-наемным слугой князя, так черный человек был тяглым

съемщиком его земли. Можно понять, какое значение получал удельный князь при

таких отношениях. В своем уделе он был, собственно, не правитель, а

владелец; его княжество было для него не обществом, а хозяйством; он не

правил им, а эксплуатировал, разрабатывал его. Он считал себя собственником

всей территории княжества, но только территории с ее хозяйственными

угодьями. Лица, свободные люди, не входили юридически в состав этой

собственности: свободный человек, служилый или черный, приходил в княжество,

служил или работал и уходил, был не политической единицей в составе местного

общества, а экономической случайностью в княжестве. Князь не видел в нем

своего подданного в нашем смысле слова, потому что и себя не считал

государем в этом смысле. В удельном порядке не существовало этих понятий, не

существовало и отношений, из них вытекающих. Словом государь выражалась

тогда личная власть свободного человека над несвободным, над холопом, и

удельный князь считал себя государем только для своей челяди, какая была и у

частных землевладельцев.

ХАРАКТЕР ДЕРЖАВНЫХ ПРАВ. Не будучи государем в настоящем смысле этого

слова, удельный князь не был однако и простым частным землевладельцем даже в

тогдашнем смысле. Он отличался от последнего державными правами, только

пользовался ими по-удельному. Они не вытекали из его права собственности на

удел, как и не были источником этого права. Они достались удельному князю по

наследству от неудельных предков того времени, когда каждый князь, не считая

себя собственником временно владеемого им княжения, был участником в

принадлежавшей Ярославичам верховной власти над Русской землей. Когда

единство княжеского рода разрушилось, державные права удельных князей не

утратили прежней династической опоры, уже вошедшей в состав политического

обычая, получившей народное признание; только изменились их значение и

народный взгляд на них. Удельного князя признавали носителем верховной

власти по происхождению, потому что он князь, но он владел известным уделом,

именно тем, а не этим, не как дольщик всеземской верховной власти,

принадлежавшей всему княжескому роду, а по личной воле отца, брата или

другого родственника. Наследственная власть его не могла найти новой, чисто

политической основы в мысли о государе, блюстителе общего блага как цели

государства: такая мысль не могла установиться в удельном княжестве, где

общественный порядок строился на частном интересе князя-собственника, а

отношения свободных лиц к нему определялись не общим обязательным законом, а

личным добровольным соглашением. Потому, как скоро утвердилась мысль о

принадлежности удела князю на праве собственности, его державная власть

оперлась на это право и слилась с ним, вошла в состав его удельного

хозяйства. Тогда и получилось сочетание отношений, возможное только там, где

не проводят границы между частым и публичным правом. Верховные права

князя-вотчинника рассматривались как доходные статьи его вотчинного

хозяйства, и к ним применяли одинаковые приемы пользования, дробили их,

отчуждали, завещали; правительственные должности отдавались во временное

владение, в кормление или на откуп, продавались; в этом отношении должность

судьи сельской волости не отличалась от дворцовой рыбной ловли, там

находившейся. Так частное право собственности на удел стало политической

основой державной власти удельного князя, а договор являлся юридическим

посредником, связывавшим эту власть с вольными обывателями удела.

Князь-родич XII в.. оставшись без волости, не лишался "причастия в Русской

земле", права на державное обладание частью земли, следовавшей ему по его

положению в княжеском роде. Удельный князь-вотчинник XIV в., потеряв свою

вотчину, терял вместе и всякое державное право, потому что удельные князья,

оставаясь родственниками, не составляли рода. родственного союза:

безудельному князю оставалось только поступить на службу к своему же родичу

или к великому князю литовскому.

ТРИ РАЗРЯДА ЗЕМЕЛЬ. Характер личного хозяина удела с державными правами

выражался в отношениях князя к трем разрядам земель, из которых состояла его

удельная вотчина. Это были земли дворцовые, черные и боярские; под

последними разумеются вообще земли частных собственников, светских и

церковных. Различие между этими разрядами происходило от чисто хозяйственной

причины, от того, что к разным частям своей удельной собственности владелец

прилагал различные приемы хозяйственной эксплуатации. Дворцовые земли в

княжеском поземельном хозяйстве похожи на то, чем была барская запашка в

хозяйстве частного землевладельца:

доходы с них натурой шли непосредственно на содержание княжеского

дворца. Эти земли эксплуатировались обязательным трудом несвободных людей

князя, дворовых холопов, посаженных на пашню, страдников, или отдавались в

пользование вольным людям, крестьянам, с обязательством ставить на дворец

известное количество хлеба, сена, рыбы, подвод и т. п. Первоначальной и

отличительной чертой этого разряда земель было издолье, натуральная работа

на князя, поставка на дворец за пользование дворцовой землей. Черные земли

сдавались в аренду или на оброк отдельным крестьянам или целым крестьянским

обществам, иногда людям и других классов, как это делали и частные

землевладельцы; они, собственно, и назывались оброчными. Сложнее кажутся

отношения князя к третьему разряду земель в уделе.

Весь удел был наследственной собственностью его князя; но последний

разделял действительное владение им с другими частными вотчинниками. В

каждом значительном уделе бывало так, что первый князь, на нем садившийся,

уже заставал в нем частных землевладельцев, светских или церковных, которые

водворились здесь прежде, чем край стал особым княжеством. Потом первый

князь или его преемники сами уступали другие земли в своем уделе в вотчину

лицам и церковным учреждениям, которые были им нужны для службы или молитвы.

Таким образом в вотчине великого князя являлись другие частные вотчины. При

слиянии прав государя и вотчинника в лице князя такое совмещение прав

нескольких владельцев было возможно юридически. Князь, конечно, отказывался

от прав частного распоряжения вотчинами частных владельцев и удерживал за

собою только верховные права на них. Но так как и эти верховные права

считались владельческими и наравне с другими входили в юридический состав

удельной княжеской собственности, то появление в уделе земли, принадлежавшей

частному владельцу, не мешало князю считать себя собственником всего удела.

Так под действием осложнявшихся отношений разделялись различные по природе

элементы в смешанном составе удельной княжеской собственности и

вырабатывалось понятие об общем верховном собственнике удела по отношению к

частным и частичным владельцам. Князь иногда уступал боярину, вотчиннику в

его уделе, вместе с правом собственности на его вотчину и часть своих

верховных на нее прав.

ОТСУТСТВИЕ ФЕОДАЛЬНОГО МОМЕНТА. Возникали отношения, напоминающие

феодальные порядки Западной Европы. Но это - явления не сходные, а только

параллельные. В отношениях бояр и вольных слуг к удельному князю многого

недоставало для такого сходства, недоставало, между прочим, двух основных

феодальных особенностей: 1)

соединения служебных отношений с поземельными и 2) наследственности тех

и других. В уделах поземельные отношения вольных слуг строго отделялись от

служебных. Эта раздельность настойчиво проводится в княжеских договорах XIV

в.

Бояре и вольные слуги свободно переходили от одного князя на службу к

другому; служа в одном уделе, могли иметь вотчины в другом; перемена места

службы не касалась вотчинных прав, приобретенных в покинутом уделе; служа по

договору где хотел, вольный слуга "судом и данью тянул по земле и по воде",

отбывал поземельные повинности по месту землевладения; князья обязывались

чужих слуг, владевших землей в их уделах, блюсти как своих. Все эти

отношения сводились к одному общему условию княжеских договоров: "...а

бояром и слугам межи нас вольным воля". Феодальный момент можно заметить

разве только в юридическом значении самого удельного князя, соединявшего в

своем лице государя и верховного собственника земли. Этим он похож на

сеньора, но его бояре и слуги вольные совсем не вассалы.

РАЗНИЦА ПРОЦЕССОВ. Феодализм, говоря схематически, строился с двух

концов, двумя встречными процессами: с одной стороны, областные правители,

пользуясь слабостью центральной власти, осваивали управляемые области и

становились их державными наследственными собственниками; с другой - крупные

собственники, аллодиальные землевладельцы, став посредством коммендации

королевскими вассалами и пользуясь той же слабостью, приобретали или

присвояли себе правительственную власть в качестве наследственных

уполномоченных короля. Оба процесса, дробя государственную власть

географически, локализуя ее, разбивали государство на крупные сеньории, в

которых державные прерогативы сливались с правами земельной собственности.

Эти сеньории на тех же основаниях распадались на крупные баронии со

второстепенными вассалами, обязанными наследственной присяжной службой

своему барону, и вся эта военно-землевладельческая иерархия держалась на

неподвижной почве сельского населения вилланов, крепких земле или

наследственно на ней обсидевшихся. У нас дела шли несколько иным ходом.

Изменчивые временные княжения Киевской Руси сменились верхневолжскими

суздальскими уделами, наследственными княжествами, которые под верховной

властью далекого нижневолжского хана стали в XIV в. независимы от местных

великих князей. Значительный удельный князь правил своим уделом посредством

бояр и вольных слуг, которым он раздавал в кормление, во временное доходное

управление, города с округами, сельские волости, отдельные села и доходные

хозяйственные статьи с правительственными полномочиями, правами судебными и

финансовыми. Некоторые бояре и слуги, сверх того, имели вотчины в уделе, на

которые удельный князь иногда предоставлял вотчинникам известные льготы,

иммунитеты, в виде освобождения от некоторых повинностей или в виде

некоторых прав, судебных и финансовых. Но округа кормленщиков никогда не

становились их земельною собственностью, а державные права, пожалованные

привилегированным вотчинникам, никогда не присвоялись им наследственно.

Таким образом, ни из кормлений, ни из боярских вотчин не выработалось

бароний. В истории Московского княжества мы увидим, что в XV в. некоторые

великие князья стремились поставить своих удельных в отношения как будто

вассальной зависимости, но это стремление было не признаком феодального

дробления власти, а предвестником и средством государственного ее

сосредоточения. В удельном порядке можно найти немало черт, сходных с

феодальными отношениями, юридическими и экономическими, но, имея под собою

иную социальную почву, подвижное сельское население, эти сходные отношения

образуют иные сочетания и являются моментами совсем различных процессов.

Признаки сходства еще не говорят о тождестве порядков, и сходные элементы,

особенно в начале процесса, неодинаково комбинируясь, образуют в

окончательном складе совсем различные общественные формации. Научный интерес

представляют не эти элементы, а условия их различных образований. При

образовании феодализма видим нечто похожее и на наши кормления и на

вотчинные льготы, но у нас и те и другие не складывались, как там, в

устойчивые общие нормы, оставаясь более или менее случайными и временными

пожалованиями личного характера. На Западе свободный человек, обеспечивая

свою свободу, ограждал себя, как замковой стеной, цепью постоянных,

наследственных отношений, становился средоточием низших местных общественных

сил, создавал вокруг себя тесный мир, им руководимый и его поддерживающий.

Вольный слуга удельных веков, не находя в подвижном местном обществе

элементов для такого прочного окружения, искал опоры для своей вольности в

личном договоре на время, в праве всегда разорвать его и уйти на сторону,

отъехать на службу в другой удел, где у него не было упроченных давностью

связей.

СЛУЖИЛЫЙ КЛАСС СТАНОВИТСЯ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЬЧЕСКИМ. Изложенное историческое

сопоставление поможет нам представить себе, какой вид приняло общество в

рамках удельного порядка. Здесь прежде всего останавливают на себе внимание

бояре и слуги вольные, дружина князя. Среди удельного общества XIV в. этот

высший класс является в значительной степени социальным и политическим

анахронизмом. В его общественном положении находим черты, которые совсем не

шли к удельному порядку, к общему направлению удельной жизни. Строгое

разграничение служебных и поземельных отношений вольных слуг, какое проводят

договорные грамоты князей XIV и XV вв., мало согласовалось с естественным

стремлением удельного княжеского хозяйства соединить личную службу вольных

слуг с землевладением в уделе, закрепить первую последним и тем обеспечить

удовлетворение важной и дорогой потребности княжеского хозяйства, нужды в

ратных людях. Возможность для вольного слуги соединять службу в одном

княжестве с. землевладением в другом противоречила стремлению удельных

князей возможно более замкнуться, обособиться друг от друга политически. С

этой стороны бояре и вольные слуги заметно выделялись из состава удельного

гражданского общества. Положение остальных классов в уделе определялось

более всего поземельными отношениями к князю, вотчиннику удела. Хотя

землевладение теперь все более становилось и для бояр основой общественного

положения, однако они одни продолжали поддерживать чисто личные отношения к

князю, вытекавшие из служебного договора с ним и сложившиеся еще в то время,

когда не на землевладении основывалось общественное значение этого класса.

Такие особенности в положении служилых людей не могли создаться из удельного

порядка XIII - XIV вв.: они, очевидно, были остатками прежнего времени,

когда ни князья, ни их дружины не были прочно связаны с местными областными

мирами; они не шли к Верхневолжской Руси, с каждым поколением подвергавшейся

все большему удельному дроблению. Самое право выбирать место службы,

признаваемое в договорных грамотах князей за боярами и вольными слугами и

бывшее одной из политических форм, в которых выражалось земское единство

Киевской Руси, теперь стало несвоевременным: этот класс и на севере

по-прежнему оставался ходячим представителем политического порядка, уже

разрушенного, продолжал служить соединительной нитью между частями земли,

которые уже не составляли целого. Церковное поучение XIV в. выражает взгляд

своего времени, уговаривая бояр служить верно своим князьям, не переходить

из удела в удел, считая такой переход изменой наперекор продолжавшемуся

обычаю. В тех же договорных княжеских грамотах, которые признают за боярами

и слугами вольными право служить не в том княжестве, где у них земли,

встречаем совсем иное условие, которое лучше выражало собою удельную

действительность, расходившуюся с унаследованным от прежнего времени

обычаем: это условие затрудняло для князей и их бояр приобретение земли в

чужих уделах и запрещало им держать там закладней и оброчников, т. е.

запрещало обывателям уезда входить в личную или имущественную зависимость от

чужого князя или боярина. С другой стороны, жизнь при северных княжеских

дворах XIV в. наполнялась далеко не теми явлениями, какие господствовали при

дворах прежних южных князей и на которых воспитывался боевой дух тогдашних

дружин. Теперь ход дел давал дружине мало случаев искать себе чести, а князю

славы. Княжеские усобицы удельного времени были не меньше прежнего тяжелы

для мирного населения, но не имели уже прежнего боевого характера: в них

было больше варварства, чем воинственности. И внешняя оборона земли не

давала прежней пищи боевому духу дружин: из-за литовской границы до второй

половины XIV в. не было энергического наступления на восток, а ордынское иго

надолго сняло с князей и их служилых людей необходимость оборонять

юго-восточную окраину, служившую для южных князей XII в. главным питомником

воинственных слуг, и даже после Куликовского побоища в эту сторону шло из

Руси больше денег, чем ратных людей. Но сила действительных условий

перемогала запоздалые понятия и привычки. Мы уже знаем, что в XII в.

служилые люди получали от князей денежное жалованье - знак, что внешняя

торговля накопляла в руках князей обильные оборотные средства. В области

Верхней Волги с XIII в. этот источник оскудевал и натуральное хозяйство

начинало опять господствовать. В XIV в. при тамошних княжеских дворах

главным способом вознаграждения служилых людей были "кормление и довод",

занятие доходных судебно-административных должностей по центральному и

областному управлению. Изучая устройство Московского княжества в те века, мы

увидим, как сложно было это управление и какому значительному числу людей

давало оно хлебное занятие. Но и кормления не были достаточно надежным

источником, разделяли тогдашнее общее колебание политических и экономических

отношений. В то время быстро изменялись княжеские состояния, и, за немногими

исключениями, изменялись к худшему: одни удельные хозяйства едва заводились,

другие уже разрушались, и ни одно не стояло на прочном основании; никакой

источник княжеского дохода не казался надежным. Эта изменчивость

общественных положений заставляла служилых людей искать обеспечения в

экономическом источнике, который был надежнее других, хотя вместе с другими

испытывал действие неустроенности общественного порядка, в землевладении:

оно, по крайней мере, ставило положение боярина в меньшую зависимость от

хозяйственных случайностей и капризов князя, нежели денежное жалованье и

административное кормление. Так служилый класс на севере усвоял себе

интерес, господствовавший в удельной жизни, стремление стать сельскими

хозяевами, приобретать земельную собственность, населять и расчищать

пустоши, а для успеха в этом деле работить и кабалить людей, заводить на

своих землях поселки земледельческих рабов-страдников, выпрашивать

землевладельческие льготы и ими приманивать на землю вольных крестьян. И в

Киевской Руси прежнего времени были в дружине люди, владевшие землей; там

сложился и первоначальный юридический тип боярина-землевладельца, основные

черты которого долго жили на Руси и оказали сильное действие на развитие и

характер позднейшего крепостного права. Но вероятно, боярское землевладение

там не достигло значительных размеров или закрывалось другими интересами

дружины, так что не производило заметного действия на ее политическую роль.

Теперь оно получило важное политическое значение в судьбе служилого класса и

с течением времени изменило его положение и при дворе князя, и в местном

обществе.

СЛАБОСТЬ КАПИТАЛА. И остальное общество Верхневолжской Руси во многом

было непохоже на прежнее днепровское. Во-первых, это общество беднее

прежнего, южнорусского. Капитал, который создан был и поддерживался живой и

давней заграничной торговлей киевского юга, на суздальском севере в те века

является столь незначительным, что перестает оказывать заметное действие на

хозяйственную и политическую жизнь народа. Соразмерно с этим уменьшилось и

то количество народного труда, которое вызывалось движением этого капитала и

сообщало такое промышленное оживление городам Днепра и его притоков. Это

сокращение хозяйственных оборотов, как мы видели, обнаруживалось в

постепенном вздорожании денег. Земледельческое хозяйство с его отраслями,

сельскими промыслами теперь оставалось если не совершенно одинокой, то более

прежнего господствующей экономической силой страны; но очень долго это было

подвижное, полукочевое хозяйство на нови, переходившее с одного едва

насиженного места на другое, нетронутое, и ряд поколений должен был

подсекать и жечь лес, работать сохой и возить навоз, чтобы создать на

верхневолжском суглинке пригодную почву для прочного, оседлого земледелия. В

связи с этой переменой можно, кажется, объяснить уже отмеченное мною при

разборе Русской Правды явление, которое представляется неожиданным. В

денежной Киевской Руси капитал был очень дорог:

при долголетнем займе закон Мономаха допускал рост 40%, а на деле

заимодавцы взимали гораздо больше. В удельные века церковная проповедь учила

брать "легко"

- по 12% или по 14%. Можно думать, что такая дешевизна денежного

капитала была следствием сильного падения спроса на него, когда возобладало

натуральное хозяйство.

СЛАБОСТЬ ГОРОДСКОГО КЛАССА. Вместе с тем из строя общественных сил на

севере выбыл класс, преимущественно работавший торговым капиталом, - тот

класс, который состоял из промышленных обывателей больших волостных городов

прежнего времени. В Суздальской Руси ему не посчастливилось с той самой

поры, как сюда стала заметно отливать русская жизнь с днепровского

юго-запада. Старые волостные города здешнего края. Ростов и Суздаль, после

политического поражения, какое потерпели они в борьбе с "новыми" и "малыми"

людьми, т. е. с пришлым и низшим населением заокского Залесья, тотчас по

смерти Андрея Боголюбского, потом не поднимались и экономически; из новых

городов долго ни один не заступал их места в хозяйственной жизни страны и ни

один никогда не заступил его в жизни политической, не сделался самобытным

земским средоточием и руководителем местного областного мира, потому что ни

в одном обыватели не сходились на вече, как на думу, и в силу старшинства

своего города не постановляли решений, обязательных для младших приписных

городов области. Это служит ясным знаком того, что в Суздальской Руси ХШ и

XIV вв. иссякли источники, из которых прежде старший волостной город

почерпал свою экономическую и политическую силу. Вместе с выходом областного

города из строя активных сил общества исчез из оборота общественной жизни и

тот ряд интересов, который прежде создавался отношениями обывателей

волостного города к другим общественным силам. Итак, с XIII в.

общество северо-восточной Суздальской Руси, слагавшееся под влиянием

колонизации, стало беднее и проще по составу.

ОДИЧАНИЕ КНЯЗЕЙ. Наконец, политическому значению удельного князя

соответствовал и уровень его гражданского развития. Несовершенный

общественный порядок успешнее направляет нравы и чувства в своем духе, чем

совершенствуется сам при их подъеме. Личный интерес и личный договор, основы

удельного порядка, могли быть плохими воспитателями в этом отношении.

Удельный порядок был причиной упадка земского сознания и

нравственно-гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о

единстве и цельности Русской земли, об общем народном благе. Из пошехонского

или ухтомского миросозерцания разве легко было подняться до мысли о Русской

земле Владимира Святого и Ярослава Старого! Самое это слово Русская земля

довольно редко появляется на страницах летописи удельных веков.

Политическое дробление неизбежно вело к измельчанию политического

сознания, к охлаждению земского чувства. Сидя по своим удельным гнездам и

вылетая из них только на добычу, с каждым поколением беднея и дичая в

одиночестве, эти князья постепенно отвыкали от помыслов, поднимавшихся выше

заботы о птенцахю. При тяжелых внешних условиях княжеского владения и при

владельческом одиночестве князей каждый из них все более привыкал

действовать по инстинкту самосохранения.

Удельные князья северной Руси гораздо менее воинственны сравнительно со

своими южнорусскими предками, но по своим общественным понятиям и образу

действий они в большинстве более варвары, чем те. Такие свойства делают для

нас понятными увещания, с какими обращались к удельным князьям тогдашние

летописцы, уговаривая их не пленяться суетной славой сего света, не отнимать

чужого, не лукавствовать друг с другом, не обижать младших родичей.

ФОРМУЛА. Таковы были главные следствия удельного порядка. Их можно

свести в такую краткую формулу: под действием удельного порядка северная

Русь политически дробилась все мельче, теряя и прежние слабые связи

политического единства; вследствие этого дробления князья все более беднели;

беднея, замыкались в своих вотчинах, отчуждались друг от друга; отчуждаясь,

превращались по своим понятиям и интересам в частных сельских хозяев, теряли

значение блюстителей общего блага, а с этой потерей падало в них и земское

сознание. Все эти последствия имели важное значение в дальнейшей

политической истории северной Руси: они подготовляли благоприятные условия

для ее политического объединения. Когда из среды обедневших и измельчавших

удельных князей поднялся один сильный владелец, он, во-первых, не встретил

со стороны удельных соседей дружного отпора своим объединительным

стремлениям, боролся с ними один на один, пользуясь их взаимным отчуждением,

непривычкой действовать сообща; во-вторых, этот князь-объединитель встретил

и в местных удельных обществах полное равнодушие к своим измельчавшим и

одичавшим властителям, с которыми они были связаны столь слабыми нитями, и,

убирая их одного за другим, не вызывал в этих обществах дружного восстания в

пользу удельных князей. Всем этим определяется значение удельного порядка в

нашей политической истории: он своими последствиями облегчил собственное

разрушение. Старая Киевская Русь не устроила прочного политического

единства, но завязала прочные связи единства земского. В удельной Руси эти

связи окрепли; перемешанные колонизацией местные особенности слились в

плотное великорусское племя; зато окончательно разрушилось политическое

единство. Но удельный порядок, разрушивший это единство, по характеру своему

гораздо менее способен был защищать сам себя, чем предшествовавший ему

порядок очередной, и его легче было разрушить, чтобы на развалинах его

восстановить единство государственное.

Поэтому удельный порядок стал переходной политической формой,

посредством которой Русская земля от единства национального перешла к

единству политическому. История этого перехода есть история одного из

удельных княжеств - Московского. К изучению судьбы этого княжества мы теперь

и обращаемся.