П. Г. Щедровицкий "Концепция или понятие культурной политики" Доклад

Вид материалаДоклад
Подобный материал:
1   2   3
актуально развертывающихся ситуациях мыследеятельности, и не только понимать, то есть самоорганизовываться в пласте коммуникации, но и, возможно, организовывать свою собственную и чужую деятельность, в том числе и ту, которой еще нет сейчас. Следовательно, тот, кто строит понятие, имеет в качестве своего предмета мысли некоторые актуальные ситуации мыследеятельности, понимания или, наоборот, непонимания, и такие ситуации, как ситуации соорганизации различных типов деятельности в одной ситуации мыследеятельности (или для решения одного комплекса задач).

Эта проективная составляющая понятийной работы вроде бы заставляет делать нас чрезвычайно сильное утверждение. Использование такого исторического, историко-критического или археологического анализа опирается на предположение такого свойства, что все прошлые смысловые организмы потенцированы в ситуации мыследеятельности здесь и теперь, присутствуют в ней. И ситуация, с которой мы имеем дело, в которую мы попадаем и которую мы строим, только в той мере является ситуацией мыследеятельности, в которой в ней в скрытой форме, латентно - в этом смысле потенцировано - существуют, присутствуют, представлены все эти смысловые организмы, и они могут проявиться, или высветиться через поведение, понимание и непонимание. Они определяют понимание, непонимание, а также действие и мышление актуальных участников сегодняшней, или данной (или ситуации вообще) - ситуации мыследеятельности.

Никулин. Но я вроде бы про это же и спрашивал?

Щедровицкий. Конечно, я тебе поэтому и говорю, что не спеши.

Никулин. Когда Вы говорите, что все в ситуации присутствует, то это высказывание стремится к некоторому абсурду.

Щедровицкий. Умхгум!

Никулин. Что значит "все"? Все - из какого перечня?

Щедровицкий. Вот все, которые были там!

Никулин. Все, которые понимаются и рефлектируются участниками ситуации мыследеятельности?

Щедровицкий. Нет.

Никулин. А какие? Вообще все? От Адама и Евы?

Щедровицкий. Да, и смотри - я теперь переворачиваю все это - и только в той мере, в которой они здесь потенцированы, эти ситуации являются ситуациями мыследеятельности.

Никулин. По пафосу мне очень близко, но ведь абсурдно!

Щедровицкий. А кто сказал, что онтология должна быть здравосмысленной? Итак, двойное оборачивание: первый момент - обращение при реконструкции смыслового контура понятия к историческому анализу имеет в качестве своего основания предположение, что эти ситуации, эти смысловые организмы значимы для данной ситуации здесь и теперь, с одной стороны, что эти смысловые организмы представлены в ситуации мыследеятельности, и второе - что только в той мере, в какой они представлены, эта ситуация может квалифицироваться как ситуация мыследеятельности.

Никулин. Давайте измерим: а если представлены, но не все?

Щедровицкий. Следовательно, ситуация мыследеятельности, если в некотором стандартном языке, я бы должен сказать, что она исторична, но в том повороте, который я этому придаю: то есть в ней представлен весь набор этих смысловых организмов.

Никулин. Что такое весь набор, я вот чего не понимаю?

Щедровицкий. Откуда я знаю, что такое весь набор?

Никулин. Как отграничить те ситуации, которые должны быть представлены, от тех ситуаций, которые могут не быть представлены? За счет чего? Может, за счет какого-то тематического ограничения?

Щедровицкий. Вопрос в чем?

Грановский. Я попытался перевернуть это, когда ты говорил сначала первый вариант, но когда я переобернул это, то для меня вообще это различение исчезло, я вообще не понял первого варианта, а откуда в первом варианте берется обращение и появляется историчность? Она ведь появляется в той мере, в какой она есть настоящее, как настоящее не в смысле категории прошлое - будущее, а в той мере, в какой она вообще присутствует? А потом ей вторично присваивается статус историчной.

Щедровицкий. Естественно, и что?

Грановский. А вот теперь историчность есть как бы особый маркер, а не историчность в смысле…

Щедровицкий. Конечно, и в этом смысле никакой истории нет.

Грановский. Тогда нужно оговорить, что это совершенно другое употребление, вне контекста “прошлое - настоящее - будущее”.

Щедровицкий. Естественно, и более того, надо слово это выкинуть.

Грановский. И для этого было использовано слово “археология”.

Щедровицкий. Естественно. Но теперь смотрите, что вроде бы получается. Я могу здесь в качестве планшетика ввести планшетик, на котором изображена эта самая схема мыследеятельности, это будет нужно дальше, но я теперь в качестве рамочной конструкции ввожу следующее предположение: все то, что мы считали историей, как набор смысловых организмов, присутствует здесь и теперь в той мере, в какой эта ситуация является ситуацией мыследеятельности. Пока в потенцированной форме. Но что значит: "пока в потенцированной форме?" Я же теперь должен связать это с механизмом актуализации. Я утверждаю очень простую вещь: следовательно, гипотеза, которую я высказал, имеющая предположительно онтологический статус, дает возможность для существования мыслительной имитации, или мышления как имитации, или мышления как понимания, которое высвечивает потенцировано присутствующие в ситуации смысловые организмы и делает их явными.

Грановский. Насколько я понимаю, помня твои доклады перед съездом, дальше прояснение этого тезиса будет заключаться в построении уровней, или нахождении топики, или задаче этой топики, этих разных типов смысловых образований. Я бы все-таки остановился на том вопросе, который задал Олег (Филюк), что каждая смысловая организованность соответствует определенной ситуации деятельности, и прорисовка этой топики и есть условие этого исторического понимания, историчного во втором смысле. Оно задает это понимание, понимание в смысле осознанности, то есть рефлектирующего понимания.

Щедровицкий. Предположим, я тебе говорю: "Да". И что? Что ты говоришь в данном случае?

Грановский. Я понял, что нужно дальше делать, чтобы продолжать конструктивно то, что ты говоришь, хотя можно дальше обсуждать основания и восстанавливать вторую, третью и четвертую рамки. Ты будешь идти вторым путем.

Щедровицкий. Каким вторым?

Грановский. Ты будешь сейчас восстанавливать эти рамки.

Щедровицкий. Естественно, но эти рамки проецируются сюда, потому что я ведь теперь тоже могу нечто говорить про это на основе введенных принципов.

Грановский. А потом это отдельно будет обсуждаться? Или результатом прорисовки всех этих рамок будет одно из оснований свободного проецирования туда-сюда?

Щедровицкий. Естественно, поскольку я ведь обсуждаю в методологическом плане один вопрос: что такое переход с оргдеятельностной на онтологическую доску? И отвечаю, что это есть переход, который тесно связан с понятием рамки и рамочными техниками.

Грановский. И с понятием организованности.

Щедровицкий. И с понятием организованности, но про рамочные техники самое главное, поскольку я устроил две предыдущие игры на усвоение рамочных техник. Поэтому я со всеми, кто прошел, теперь обсуждаю этот вопрос: при каких условиях возможен этот переход? Почему он не делается? Не делается за счет отсутствия рамочных техник, за счет неумения ими пользоваться.

Грановский. У меня по ходу возникшей здесь дискуссии замечание: когда Вы обсуждаете присутствие истории в этом правом поле, то я бы сказал, что это не в той мере, в какой здесь ситуация мыследеятельности, но я бы добавил сюда эпитет исторического мыследействования.

Щедровицкий. Мне это уже безразлично. У меня есть возможность то, что Вы называете историей, снять через механизм функционирования мыследеятельности.

Грановский. Да, но в дискуссии, которая здесь прошла, Ваша вертикальная черта может рассматриваться как торец той плоскости, того самого представления, сквозь которое Вы то проходите в историю, то возвращаетесь обратно. Вот если бы этот торец развернуть и выложить, то можно было бы ответить на вопрос, что есть представление и как они там устроены.

Щедровицкий. Значит, Вы приняли тот тезис, что история и мыследеятельность есть два названия одного и того же?

Грановский. Да, но можно смотреть, как они там пересекаются, выделить их в чистом виде, как химические элементы, и соединить потом произвольным образом.

Щедровицкий. Отлично, значит теперь осталось выделить и объективировать логическую действительность, которая один раз называется историей, а другой раз объективируется и называется мыследеятельностью.

Грановский. Так и надо делать, если не бояться бинарики. Меня сильно вот эта натурфилософская бинарика смущает.

Флямер. Мне не очень понятны Ваши рассуждения по отношению к рамке, поскольку Вы все время произносите странный текст, который расслаивается на суждения о перспективности понятия и перспективности субъекта, имеющего дело с теми или иными ситуациями и превращающего эти ситуации в мыслительные. Какая перспективность будет дальше ведущей и содержательной?

Щедровицкий. Вопрос здесь в другом. Я-то вроде бы в результате этих рассуждений прихожу к тому, что этой границы опять же нет, потому что я только в той степени субъект, в какой моя субъективность совпадает с протесом актуализации смысловых организмов, а значит, в той мере, в какой я делаю потенциальную структуру актуализированной в данном контексте или данной ситуации. Поэтому вчера мне пришлось это обсуждать с Андреем Сергиным на конкретных примерах, и я приводил такую химическую аналогию: если некто X несет на себе снятый продукт или результат многих ситуаций мыследеятельности, фактически несет на себе машину индивидуализированной мыследеятельности, то он приходит в любую ситуацию, и возникает химическая реакция.

Никулин. Там сразу начинается история!

Щедровицкий. Там сразу начинается мыследеятельность, она же история. Теперь ты спрашиваешь: про какую перспективность я говорю: про перспективность мыследеятельности или субъекта? Я говорю: да нет никакой разницы! Нет этой разницы, потому что теперь все дело в торце. Правильное замечание. Но в каком смысле в торце? В том смысле, в каком за этим стоит определенная система логических техник или логик, которые позволяют эту актуализацию производить.

За счет чего происходит высвечивание? Это мой следующий тезис, который я, наверное, проговорил слишком поспешно. Гипотеза о том, что вся история представлена в ситуации мыследеятельности, или что история является генетическим разложением ситуации мыследеятельности, это предположение делает для меня возможным использование техники мыслительной имитации, или понимающей имитации и работы в ситуации мыследеятельности, направленной на восстановление этих смысловых организмов. Я теперь начинаю использовать наработанный интеллектуальный ресурс для того, чтобы потенциальное сделать актуальным, скрытое - явным. И не просто сделать явным, а сделать фактом данной ситуации и начать с этим работать. Теперь ты спрашиваешь: кто работает - ты работаешь или мыследеятельность? Или точнее - субъект или мыследеятельность работают? Применять надо средний род: оно работает!

Грановский. Как-то очень быстро. Понятно, но если попытаться понять это в логических ...

Щедровицкий. Подожди про логическое, давай про рамочки. Итак, рамочки уже две: первая рамочка - принцип губки: положил губку на воду - она воду впитала. Спрашивается: есть ли вода или нет воды? Есть история или нет истории? Если сжать губку, будет! В этом состоит принцип. Все, что происходило, впиталось и присутствует, хотя и не видно, ты можешь двумя пальчиками поднять губку - и даже ничего не потечет. Но стоит нажать - начнет течь. Это первый момент и первый принцип.

Второй принцип: он теперь отображается на мою ментальность, и в моей ментальности должен появиться такой набор техник, который называется "техники мыслительной имитации, или понимания". Дальше со всеми немецкими добавками: вчувствование и т.д., то есть весь подсобный арсенал, который позволяет мне понимать не людей, а видеть в ситуации мыследеятельности эти смысловые организмы, скрытые, хотя они могут быть посажены на конкретных людей или группы - профессиональные, социальные, культурные, национальные и т.д.

Я за счет этой способности, за счет этого специального менталитета вижу эти скрытые смысловые ситуации и смысловые организмы, и следовательно, могу производить работу по их актуализации. Но это еще не все, про эту вторую рамочку, потому что в этой второй рамочке надо теперь более подробно разделить два момента, а именно: какая концепция ментальности за этим стоит и какие техники того, что методологи называют проблематизацией. И чего не понимают, как выяснилось, в Америке. Я сегодня разговаривал с Поповым, он мне жаловался, как он 47 дней ездил по Америке и повстречал там 400 человек, с которыми он разговаривал. Говорит: "Надо же, нет проблематизации!" Техники нет этой.

Грановский. Здесь в языке прозвучало слово "Я" и проблематизация как одно и то же. "Я начинаю высвечивать, я теперь могу", а потом переброс к проблематизации. То есть эта иллюстрация не такая уж иллюстративная, а содержит смысл. Я начинаю работать не с людьми, а с мыследеятельностью, и в этом смысле не "Я", хотя "Я" в этом смысле тождественно мыследеятельности?

Щедровицкий. Да, я про это и говорю. "Я" в смысле "индивидуализированная машина мыследеятельности, номер такой-то, дробь такой-то, выпуск 1982-го года".

Грановский. Вот это было непонятно, сначала я слушал в языке "Я", а теперь нужно различить то, что относится к проблематизации. Это можно было бы немножко пояснить?

Щедровицкий. Буду пояснять специально.

Никулин. Можно ли в связи с этим повторить тезис, который я говорил на съезде по поводу того, что проблематизация - это не то, что обычно про нее думают, а способ восстановления исторических обертонов понятий? Что вообще проблематизация осуществляется так и только так?

Щедровицкий. Да. Но смотри, весь вопрос в следующем: зачем мне нужны эти реальные фигуры? Вот, например, ты видишь этот смысловой организм, отрефлектированный и описанный в монадологии Лейбница, и теперь говоришь: "Лейбниц про это писал!" Спрашивается: зачем тебе нужен Лейбниц? Если ты и так видишь смысловой организм? Присутствующий в зале человек не знает никакого Лейбница и его не читал, но видит.

Меня это в свое время поразило до глубины души, когда я буквально случайно прочитал ряд культурологических работ из сборника по философии культуры, который был издан в Институте философии, и затем мы проводили игру в Минске (я имею в виду октябрь 1989 года): я видел движение коллектива и восстановление всей проблематики, которую описывают эти авторы. Коллектив на следующий день делает шажок, восстанавливает это проблемное поле и проходит. Кто там, Хабермас это обсуждает? Отлично, на пятый день игры тетя Маша из ПТУ N 34 обсуждает то же самое, что и Хабермас. При этом у нее нет никаких проблем. Если ты ей скажешь "Хабермас", она решит, что ты ее ругаешь нехорошим словом. Но она-то это уже видит и может обсуждать, и при этом ее обсуждение осмысленно. Это не то, что она повторяет за кем-то, она действительно это поняла. И какую роль тут играет Хабермас? Зачем нужно на него ссылаться, если этот смысловой организм существует в ситуации мыследеятельности? Вернее, "существует" - плохо. Присутствует. Присутствует и актуализируется.

Никулин. Я утверждаю, что проблематизация есть актуализация и восстановление этих смысловых организмов вокруг какого-то понятия, а упоминаются или не упоминаются при этом персоналии, наверное, не так важно.

Щедровицкий. Отлично.

Филюк. Но при этом тетя Маша находится в актуальности, а не в потенциальности, поскольку потенциальность привносится со стороны ...

Щедровицкий. Нет. Что значит "со стороны"? Мыследеятельность-то коллективна. Что ты мне рассказываешь? Ты мне рассказываешь, что на отдельном человеке она не живет. Но я и без тебя знаю, что не живет, она потому и коллективная мыследеятельность по понятию.

Филюк. Но если эта потенциальность несется, то может и на одном человеке.

Щедровицкий. Нет! Актуализироваться - нет, поскольку нужна коммуникация. И все невербалисты крупно неправы. Хотя кое в чем при этом правы, но вообще-то по-крупному неправы. Еще вопросы! Нет?

А вот теперь - ход к твоему. Если мы выявили этот принцип присутствия, и выявили этот момент как бы механики ситуации мыследеятельности, при котором эти смысловые организмы фактически оказываются механизмами развертывания, или проявления, мы должны сказать, что очень правы были некоторые французские методологи, которые говорили о том, что идеи - они же силы. И принцип Фурье - принцип идей-сил - является здесь центральным моментом, но при этом оказывается, что принцип бессознательности, сформулированный Эдуардом фон Гартманом, является чисто логическим принципом, а поэтому психоанализ является частной техникой.

Никулин. Археологии.

Щедровицкий. Археологии, точно так же, как и марксистский социологизм.

Никулин. По чистой случайности возник раньше.

Щедровицкий. И по чистой случайности возник позже марксова социологизма на основе концепции идей-сил как предметный вариант идеи бессознательного, если за этой идеей мыслить то, о чем я только что говорил, то есть этот момент присутствия и продвижения. А принцип бессознательного как логический принцип (в том понимании, как я об этом говорю) является ключевым моментом всех наук о культуре. То есть присутствие этих смысловых организмов в ситуации мыследеятельности как сил.

Никулин. Неявных.

Щедровицкий. Неявных, а поэтому теперь вопрос о соотношении мыследеятельности и сознания можно поставить еще раз, но в онтологической картинке, которую я прорисовываю. Принцип бессознательного в смысле, в котором я его употребляю, чтобы не путать его с психоаналитическими предметными трактовками, является основанием гуманитарного знания, или гуманитарного мира. Все они были большими умниками, но их предметная ориентация, скорее всего, им мешала. Теперь надо посмотреть, потому что я читал когда-то давно, но ничего не помню, что же там было.

Сергин. Вы были бы правы, если бы не было Фрейда.

Филюк. Мне опять хочется ввести исторический контекст и понимание истории как определенного объема темпоральности, есть классическая хайдеггеровская онтология, причем со всеми модальными экспликациями.

Щедровицкий (шепотом). Я не читал Хайдеггера!

Филюк. **

Щедровицкий. В чем вопрос? В этом здании теперь все уместно.

Немытова. Про идеи-силы не очень понятно ...

Щедровицкий. Пока нет вопроса.

Флямер. Вы сказали уже про ....

Щедровицкий. Нет, я ничего пока про это не сказал, я пока произвел конкретизацию, или дополнение, первого пункта.

Флямер. То есть это та же самая рамочка?

Щедровицкий. Та же самая. А вторая была про менталитет, но ее я еще не развернул. И, наверное, даже не разверну - в том, что я сейчас про это буду говорить, но скажу так ...

Флямер. Я понял - смысл первой рамочки ...

Щедровицкий. Нет, смысл первой рамочки - в идее бессознательного. И она же - последняя, потому что вторую я еще не вводил, я про вторую только сказал, что она есть, и заключается она в технике мыслительной имитации и проблематизации.

Вопрос. Если Вы говорите о механизме, и Ваша работа носит аналитический оттенок, потому что Вы все проанализировали и расчленили на элементы, то надо было бы нас снабдить стрелочками, которые бы указывали на связи между элементами. Это замечание к технике визуализации, черчения. Если Вы ставите вертикальную разделяющую не как торец уже, а как кол, вокруг которого Вы оборачиваете ситуацию прошлого в ситуацию работы сейчас, и снабдите это стрелочкой, то станет гораздо яснее механизм. Я - инженер. А пока это - набор деталей к механизму, пока не видно рычагов - переходов. Может быть, немножко детализировать схему, и она будет более механистична.

Щедровицкий. Спасибо. Еще

Сергин. Я бы хотел, чтобы Вы уточнили свое понимание словосочетания "идеи как силы". Почему? Потому что я знаю, что существуют такие идеи, которые не субъективны, и в этом смысле с силами ассоциироваться не могут. Идеи - как нормативные элементы. Ведь сила - это понятие, которое ближе к физике, и в этом смысле, приписываема субъекту. Субъекту не в смысле субъект-объектных отношений, а субъекту вообще действующему.

Земля притягивает Луну, и это есть то действие, которое может выполнять Земля, и мы начинаем говорить о силе гравитации. А есть идеи другого плана, которые обладают нормативной структурой, и в этом смысле субъекту не принадлежат, например, когда геометр вводит аксиому и говорит, что "гипотенуза равна половине суммы катетов", это есть некоторый другой нормативный элемент, и он обладает другим характером. (Оживление в зале.)