Сон в красном тереме. Т. Гл. I – XL
| Вид материала | Документы |
- Размышлизмы о красном флаге, 204.41kb.
- Григорий Яблонский, Анастасия Лахтикова Сон Татьяны: «магический кристалл» и преображение, 314.08kb.
- Отдых на красном море с экскурсиями 8 дней / 7 ночей Вылет во вторник и пятницу, 110.72kb.
- И. А. Гончаров назвал «Сон Обломова» «увертюрой» всего романа. «Сон Обломова» сперва, 29.51kb.
- Сон и бодрствование, 61.17kb.
- 5-я российская с международным участием школа-конференция «сон окно в мир бодрствования», 95.64kb.
- «актуальные проблемы сомнологии», 1552.94kb.
- «Сон Обломова». Своеобразие эпизода и его роль в романе» «Сон Обломова» это особая, 20.9kb.
- Анализ эпизода по роману Н. Г. Чернышевского «Что делать» «Четвертый сон Веры Павловны», 22.32kb.
- Дины Рубиной «Всё тот же сон!», 231.94kb.
Глава пятьдесят первая
Сюэ Баоцинь слагает стихи о древности;
невежественный лекарь прописывает негодное лекарство
Итак, в ответ на предложение Баоцинь сочинить десять стихотворных загадок о достопримечательных местах раздались одобрительные восклицания:
– Замечательно! Прекрасно!
Баоцинь быстро записала стихи, и все бросились их читать. Вот какие это были стихи:
Вспоминаю о прошлом Красных стен
Река так много трупов увлекла,
Что перестала течь у Красных стен[82].
Сверкали зря на флагах имена[83], —
Былая слава превратилась в тлен.
Был крик и шум. И жгучий столб огня.
И ветер дул – безжалостный и злой[84].
Бессчетное число отважных душ
Скитается уныло под водой…[85]
Вспоминаю о прошлом Цзяочжи[86]
Как колокол из меди, восстает
Встряхнувший мир в глухие времена[87].
О славе, прогремевшей на земле,
И жун, и цян – узнали племена[88].
А Ма Юань, чьих не сочтешь заслуг,
И в старости не изменил делам,
Пусть Песнь железной флейты скажет вам
О том, что он второй герой Чжан Лян[89].
Вспоминаю о прошлом гор Чжуншань[90]
Присущи ль тебе
Благородные сердца порывы?
И все ж по указу
Ты в мир водворен суетливый!
Заботам твоим
Нет числа, а ведь ты лицедей![91]
Как много на свете
Достойных насмешки людей!
Вспоминаю о прошлом Хуайиня[92]
Славный Муж да от злых собак
Не потерпит грубых обид![93]
Он в Трех Ци себя утвердил[94],
После смерти стал знаменит.
Все ж потомки должны иметь
Снисхожденье, его браня:
Он убогой прачки еду
Не забыл до последнего дня[95].
Вспоминаю о прошлом Гуанлина[96]
Цикады стрекочут, вороны галдят, —
Все как наяву предстает.
Но где они, дамбы династии Суй
Былые краса и почет?
Он был неуемным, Ян-ди – государь,
Любитель красот, жизнелюб,
Издревле болтлива людская молва,
Язык человеческий груб!
Вспоминаю о прошлом Таоеду[97]
Засохшую траву, ленивые цветы
Пруд обмелевший отразил, – и больно,
Что персика листва летит от веток прочь
И что разлука ждет сердца влюбленных.
Грустна судьба лючаоских господ,
Их знатности завидовать не надо:[98]
Ведь толку нет от лика на стене
И имени, начертанного рядом![99]
Вспоминаю о прошлом Темной обители[100]
Как ни беспредельна ширь – беспредельней скорбь.
Задохнувшись, не течет Черная река[101].
Струны превратились в лед, грустно отзвенев[102],
Но в ушах ее звучит прежних дней тоска.
Пред потомками смешным и ничтожным слыть
За порядки и дела будет Ханьский двор.
Всем сановным, всем чинам, челяди гнилой,
Десять тысяч лет не смыть подлости позор![103]
Вспоминаю о прошлом горы Мавэй[104]
Безжизненно лицо. На нем лишь пудры след[105].
И, каплями светясь, застыл холодный пот.
Тепло и нежность – все исчезнет навсегда
И растворится вдруг в безбрежности пустот.
Что было – то прошло, и ветер отшумел,
Ее веселых дней не возвратить назад.
Могильная земля укутала ее,
Но даже под землей не тает аромат!
Вспоминаю о прошлом храма Пудунсы[106]
Душа малютки Хун ничтожна,
И правил в ней порок один[107],
Когда, как сводня, приглашала
Чжан Шэна к девушке Инъин.
Пусть пытке старшей госпожою
Хуннян подвергнута была, —
Влюбленные нашли друг друга,
Их жизнь дорогу обрела!
Вспоминаю о прошлом Обители цветов мэйхуа[108]
Придя, он встанет возле мэйхуа,
А может быть, недалеко от ивы.
Но не ему ль дано портрет узреть
Той девушки – воистину красивой?[109]
Сойдясь, не будут вспоминать Чуньсян[110],
Сказавшую, где Ду Линян могила, —
И так уж год, как западных ветров
Он о разлуке слышал стон унылый![111]
Прочитав стихотворения, все пришли в восторг и захлопали в ладоши.
– Первые восемь стихотворений исторически достоверны, – произнесла Баочай. – Чего нельзя сказать о последних двух. А жаль. Надо было и их написать в том же духе.
– Нет, нет! – запротестовала Дайюй. – Напрасно сестра Баочай придирается! Конечно, в официальной истории вы ничего подобного не найдете. Это скорее неофициальные жизнеописания. Но на подобных сюжетах часто строятся пьесы, их знают даже трехлетние дети! А о сестре Баочай и говорить нечего!
– Дайюй права! – заметила Таньчунь.
– Ведь Баоцинь побывала в тех местах, о которых пишет! – поддакнула Ли Вань. – Пусть этого нет в официальной истории, но из уст в уста передаются предания, и люди им верят. Я собственными глазами видела четыре могилы наставника Гуаня! Кстати, наставник Гуань лицо вполне реальное. Но потомки слагали о нем легенды, и точно неизвестно, где именно он захоронен. В «Описании земли», например, говорится, что у некоторых знаменитых людей много могил. Происхождение большинства древних реликвий вообще неясно. Два последних стихотворения хотя и недостоверны исторически, но их содержание часто служит темой для романов и пьес. Эти пьесы всем хорошо известны, а отдельные реплики из них даже употребляются как пословицы. В общем, не так опасно слушать арии из «Западного флигеля» и «Пионовой беседки», как читать вредные книги. Впрочем, все это придирки сестры Баочай.
Баочай ничего не могла возразить и умолкла. Затем все принялись отгадывать загадки, но ни одной не могли отгадать.
Зимой дни короткие, быстро стемнело, и сестры отправились ужинать к госпоже Ван.
Вдруг пришли и доложили:
– Приехал Хуа Цзыфан, старший брат Сижэнь. Мать Сижэнь тяжело заболела и просит дочь приехать.
– Можно ли не отпустить дочь к матери?! – промолвила госпожа Ван. – Мать и дочь – единое целое.
Госпожа Ван велела Фэнцзе отправить Сижэнь домой. Фэнцзе позвала жену Чжоу Жуя и сказала:
– Сопровождать Сижэнь пошли женщину, которая при выездах следует за госпожами. Ты тоже поезжай. Возьми с собой двух девочек-служанок. Коляску, в которой поедет Сижэнь, пусть сопровождают четверо слуг. Во второй коляске поедешь ты, в третьей – девочки-служанки.
– Слушаюсь, госпожа! – ответила жена Чжоу Жуя и собралась уходить, но Фэнцзе ее окликнула:
– Сижэнь очень бережлива, но ты передай, что я велела ей одеться получше и взять побольше платьев. Да упакуйте все как следует и не забудьте захватить грелку для рук. Пусть Сижэнь ко мне непременно зайдет, я сама все проверю.
Жена Чжоу Жуя кивнула и вышла.
Спустя немного Сижэнь пришла к Фэнцзе вместе с женой Чжоу Жуя и двумя маленькими служанками, которые несли узел с платьями и грелку для рук.
Фэнцзе внимательно оглядела Сижэнь. Прическу ее украшали золотые шпильки, на руках сверкали браслеты с жемчугом; из-под накидки, подбитой горностаем, виднелась черная атласная безрукавка на беличьем меху. Зеленая юбка была расшита золотом.
– Этот наряд тебе очень идет, его подарила госпожа, я знаю, – произнесла Фэнцзе, оглядев Сижэнь с ног до головы, – но безрукавка все же мне кажется простоватой, да и замерзнуть в ней недолго. Надо бы потеплее одеться!
– Госпожа обещала мне подарить в конце года накидку на пушистом меху, – ответила Сижэнь.
– У меня есть накидка, только мне не нравится, что она отделана мехом, – сказала Фэнцзе. – Я давно собиралась ее переделать, но ладно, дам тебе поносить. А потом переделаю, когда к Новому году госпожа подарит тебе другую.
Все засмеялись.
– Вы и так раздарили уйму вещей, – возразила, смутившись, Сижэнь. – То говорите, что от себя дарите, то – что от старой госпожи. Но все это так, ради смеха.
– Госпоже такое и в голову не приходит, – улыбнулась Фэнцзе. – Но разве это важно? Главное – не уронить достоинства. Нечего и говорить, что мне приходится нести убытки, – зато служанки хорошо одеты и не страдает мое доброе имя. Ведь не над служанкой станут насмехаться, если она неказиста, как подгорелая лепешка, а надо мной, скажут, будто, управляя хозяйством, я довела вас чуть ли не до нищеты.
– Вы – сама мудрость, госпожа! – растроганно вздыхали служанки, слышавшие этот разговор. – Вы и старшим госпожам угождаете, и нас не забываете!
Между тем Фэнцзе приказала Пинъэр принести безрукавку из темного набивного шелка, подбитую восемью шкурками голубого песца, и отдала Сижэнь, после чего осмотрела содержимое узла, – там были две безрукавки и два халата. Фэнцзе приказала Пинъэр принести шелковый платок цвета яшмы, завязать в него плащ, защищающий от снега, и тоже отдать Сижэнь. Пинъэр вышла и вскоре вернулась, неся два плаща: темно-красный, поношенный, и поновее – из голландского сукна.
– Хватит и одного, – возразила Сижэнь.
– Возьми себе темно-красный, – сказала Пинъэр, – а второй передашь по пути барышне Син Сюянь. Вчера все так красиво выглядели на фоне снега – кто в меховой накидке, кто в плаще на меху! Одна Син Сюянь дрожала от холода в своей плохонькой одежде, жалко было ее! Так что плащ ей пригодится!
– Вы только на нее посмотрите! – вскричала Фэнцзе. – Не спросись, вздумала дарить мои вещи! Будто я мало потратилась!
– Барышня Пинъэр знает, что вы всегда готовы угодить госпоже, к тому же добры к служанкам! – сказали все хором. – Что вы не мелочны, не стараетесь побольше урвать для себя, заботитесь о прислуге. Иначе она не посмела бы так поступить!
– Да, Пинъэр хорошо меня знает! – рассмеялась Фэнцзе и обратилась к Сижэнь:
– Если с твоей матерью случится несчастье и ты задержишься, пришли человека предупредить, я велю тебе отвезти постель. На домашней постели не спи и туалетными принадлежностями там не пользуйся. – Затем она сказала жене Чжоу Жуя:
– Тебя учить незачем, ты знаешь, какой у нас заведен в доме порядок.
– Не извольте беспокоиться, – поспешила ее заверить жена Чжоу Жуя. – Как только приедем, всем домочадцам велим удалиться. А уж если задержимся, прикажем отвести две отдельные комнаты.
Сказав так, жена Чжоу Жуя попрощалась с Фэнцзе и вышла следом за Сижэнь. Она приказала мальчикам-слугам зажечь фонари и сопровождать коляску. Они направились к дому, где жил Хуа Цзыфан. Но об этом мы рассказывать не будем.
Между тем Фэнцзе вызвала двух мамок со двора Наслаждения пурпуром и приказала:
– Выберите одну из старших служанок потолковее и пошлите на ночь дежурить в покои Баоюя, Сижэнь вряд ли сегодня вернется. Да смотрите, чтобы он чего-нибудь не натворил.
Мамки удалились, но через некоторое время вернулись и доложили:
– В покои второго господина Баоюя мы послали Цинвэнь и Шэюэ, а сами вчетвером по очереди будем неотлучно находиться в прихожей.
– Проследите, чтобы Баоюй пораньше лег и пораньше встал, – наказала Фэнцзе.
Мамки обещали в точности исполнить ее приказание и возвратились в сад Роскошных зрелищ.
Вскоре вернулась жена Чжоу Жуя и сообщила Фэнцзе:
– Сижэнь пока останется дома, ее мать умерла.
Фэнцзе немедленно передала эту весть госпоже Ван, а сама приказала одной из служанок пойти в сад Роскошных зрелищ за постелью и шкатулкой с туалетными принадлежностями. Баоюй велел Цинвэнь и Шэюэ собрать все самое необходимое.
Вскоре пришла служанка и взяла у Цинвэнь и Шэюэ все, что они приготовили для Сижэнь. Затем Шэюэ и Цинвэнь сняли украшения, переоделись на ночь, и Цинвэнь села греться у жаровни.
– Не строй из себя госпожу! – заворчала Шэюэ. – Мне надо помочь, а ты ни с места!
– Я и одна могла здесь управиться, – ответила Цинвэнь. – Но раз уж ты взялась, пошевеливайся, а я хоть сегодня отдохну!
– Дорогая сестра, – попросила Шэюэ, – я постелю второму господину, а ты занавесь зеркало и задвинь верхние занавески – я не достаю, ты выше ростом.
С этими словами она пошла стелить Баоюю постель.
– Стоило мне присесть, как она сразу подняла шум! – пробормотала вслед ей Цинвэнь. Это услыхал из своей комнаты Баоюй, опечаленный вестью о смерти матери Сижэнь. Он встал, опустил занавеску на зеркало и, выйдя в прихожую, обратился к Цинвэнь:
– Можешь греться, я все сделал.
– Все время греться не будешь, – с улыбкой ответила Цинвэнь. – Я только что вспомнила, что не принесли постельных грелок.
– А тебе какая забота! – перебила ее Шэюэ. – Второму господину не нужны грелки, нам и жаровни достаточно.
– Если вы не ляжете спать в моей комнате, мне будет страшно и я всю ночь проведу без сна, – сказал Баоюй.
– Я останусь здесь, – успокоила его Цинвэнь, – а Шэюэ пусть ляжет у вас.
Наступила вторая стража. Шэюэ опустила занавески и полог, принесла светильник, подбросила благовоний в курильницу, помогла Баоюю лечь и легла сама. Цинвэнь примостилась возле жаровни.
Во время третьей стражи Баоюй стал сквозь сон звать Сижэнь. Никто не ответил, и он проснулся. Тут он вспомнил, что Сижэнь уехала, и готов был над собой посмеяться.
Цинвэнь тоже проснулась и крикнула Шэюэ:
– Я в соседней комнате и то проснулась, а ты лежишь рядом и ничего не слышишь, как мертвая!
– Ведь он звал Сижэнь! При чем здесь я? – отозвалась Шэюэ и, зевая, перевернулась на другой бок.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она наконец Баоюя.
– Принеси чаю.
Шэюэ накинула халат из красного шелка и направилась к двери.
– Возьми мою накидку, замерзнешь! – крикнул ей вслед Баоюй.
Не говоря ни слова, Шэюэ взяла поданную Баоюем накидку, подбитую соболем, спустилась вниз, вымыла руки, налила в чашку теплой воды и вместе с полоскательницей отнесла в комнату. Затем вытащила из ящика с чайной посудой чашечку с блюдцем, налила и подала Баоюю. Сама она тоже прополоскала рот и выпила полчашки чаю.
– Милая сестрица, – попросила Цинвэнь, – дай и мне глоток!
– Совсем обнаглела! – всплеснула руками Шэюэ.
– Дорогая сестра, завтра прислуживать буду я, а ты можешь всю ночь отдыхать, – сказала Цинвэнь. – Ладно?
Шэюэ наконец согласилась, подала ей воды прополоскать рот и налила полчашки чаю.
– Вы тут побеседуйте, – сказала Шэюэ, – а я пойду прогуляюсь.
– Во дворе темно, как бы тебя злой дух не утащил! – засмеялась Цинвэнь.
– Пусть выйдет, ночь нынче лунная, – проговорил Баоюй. – А мы поболтаем! – И он дважды громко кашлянул.
Шэюэ отодвинула занавеску и приоткрыла дверь. Ночь действительно была светлая. Шэюэ вышла.
Едва она скрылась за дверью, как Цинвэнь пришло в голову ее напугать. Она считала себя очень здоровой и, как была, в одной кофте, выбежала на мороз.
– Постой! – окликнул ее Баоюй. – Так и простудиться недолго!
Но Цинвэнь махнула рукой и скрылась. Двор залит был лунным светом. Вдруг налетел порыв ветра, пронизав девушку до костей, волосы у нее встали дыбом от безотчетного страха, и она подумала: «Недаром говорят, что нельзя разгоряченной выходить на сквозняк! Как бы в самом деле не заболеть!»
И все же мысль напугать Шэюэ не покидала Цинвэнь. В это время Баоюй крикнул:
– Цинвэнь убежала!
Поняв, что план ее провалился, Цинвэнь поспешила вернуться в дом.
– Разве ее напугаешь! – воскликнула она. – А вы, как старуха, всех жалеете!
– Да не жалею я, – возразил Баоюй, – просто боялся, что ты схватишь простуду! К тому же, напугай ты ее, она принялась бы кричать, перебудила всех, и не миновать скандала! Никому в голову не пришло бы, что это шутка. Стали бы говорить, что не успела уехать Сижэнь, и начались безобразия. Иди-ка лучше сюда, поправь одеяло!
Цинвэнь поправила одеяло и сунула под него руки.
– Какие холодные! – воскликнул Баоюй. – Ведь говорил, что замерзнешь!
Баоюй погладил раскрасневшиеся, будто нарумяненные, щеки Цинвэнь и почувствовал, что они холодны как лед.
– Скорее залезай под одеяло! – заторопил ее Баоюй.
Но тут с шумом распахнулась дверь и в комнату влетела смеющаяся Шэюэ.
– Ну и напугалась же я! Представьте, иду и вдруг вижу: в тени горки на корточках сидит человек! – затараторила она. – Я уже готова была закричать, но тут поняла, что никакой это не человек, а золотистый фазан, он взлетел и опустился в том месте, где ярко светила луна! Закричи я – воображаю, какой поднялся бы переполох!
Она ополоснула руки в тазу и продолжала:
– А где Цинвэнь? Что это ее не видно? Наверное, хочет меня напугать!
– А это кто? – Баоюй указал рукой в ту сторону, где лежала Цинвэнь. – Она греется. Не позови я ее, она непременно напугала бы тебя.
– Незачем мне было пугать эту дрянную девчонку, она сама напугалась! – отозвалась Цинвэнь, высунув голову из-под одеяла и снова прячась.
– Ты бегала на улицу в одной кофте? – удивилась Шэюэ.
– Конечно, – ответил Баоюй за Цинвэнь.
– Ах ты, несчастная! – вскричала Шэюэ. – И кожа у тебя от мороза не потрескалась?
Шэюэ сняла медный колпак с жаровни, перемешала угли и, подбросив туда немного благовоний, снова надела колпак. Затем прошла за ширму, убавила свет в лампе и легла.
Цинвэнь дважды чихнула под одеялом.
– Вот видишь, – воскликнул Баоюй. – Все же простудилась!
– Она с самого утра жаловалась, что ей нездоровится, и весь день почти ничего не ела! – сказала тут Шэюэ. – Ей лечиться надо, а она на морозе бегает, людей пугает! Заболеет, пусть пеняет на себя!
– Жар есть? – спросил Баоюй у Цинвэнь.
– Обойдется! – ответила та, снова чихнув. – Что я, неженка?
Дважды пробили в прихожей часы, и послышался голос старухи:
– Спите, барышни, смеяться будете завтра!..
– Давайте спать, хватит разговаривать, – понизив голос, произнес Баоюй, – а то расшумятся старухи.
В комнате воцарилась тишина, и вскоре все уже спали.
На следующее утро Цинвэнь почувствовала, что у нее ломит все тело, а нос заложило.
– Никому ни слова об этом! – наказал Баоюй служанкам и обратился к Цинвэнь: – И ты молчи! Узнает моя матушка, отправит тебя болеть домой. Там тебе, конечно, будет неплохо, но здесь все же теплее. Лежи, а я прикажу потихоньку позвать доктора.
– Так нельзя, – возразила Цинвэнь. – Старшей золовке Ли Вань надо сказать. Ведь могут спросить, зачем звали доктора! Что тогда?
Баоюй счел этот довод разумным, позвал старую мамку и сказал:
– Пойди к старшей золовке, передай, что Цинвэнь простудилась, но серьезного ничего нет. Домой уезжать ей не надо, тогда вообще никого не останется – ведь Сижэнь нет! Доктора пусть пригласят, но госпоже говорить об этом не нужно.
Мамка ушла. Ее не было довольно долго, наконец она появилась и сообщила:
– Старшая золовка велела передать, чтобы Цинвэнь попринимала лекарство. А не поможет – придется ее отправить домой, время сейчас нездоровое. Не беда, если она заразит служанок, только бы вы и ваши сестры не заболели.
– Да что у меня – чума? – возмутилась Цинвэнь. – Все здесь боятся, как бы за мной не пришлось ухаживать! Ну, уеду я домой, так ведь другие могут заболеть?!
Сказав это, она решила подняться с постели.
– Не сердись! – стал уговаривать девушку Баоюй. – Это ее долг – предупредить. Она боится, как бы матушка не узнала и не сделала ей выговор. Ты вечно сердишься по пустякам, а сейчас тем более, потому что тебе нездоровится.
В это время появилась служанка и доложила о приезде доктора. Не успел Баоюй скрыться за этажеркой, как пришли две старухи, дежурившие у ворот сада, а следом за ними врач. Служанки тоже попрятались. С Цинвэнь остались не то две, не то три мамки. Они поспешно опустили над кроватью Цинвэнь полог, из-под которого девушка выставила руку. Заметив два длинных ногтя, красных от бальзамина, врач отвернулся, и служанки поспешили прикрыть руку Цинвэнь шелковым платком. Внимательно обследовав пульс, врач вышел в прихожую и сказал мамкам:
– В такую погоду не мудрено простудиться, а от простуды у барышни застой крови. Простуда легкая, к тому же барышня умеренно ест и пьет. Пусть попринимает лекарство, и все обойдется.
Проходя по саду, врач любовался живописными видами, но не встретил ни одной женщины: Ли Вань послала людей предупредить, чтобы не попадались ему на глаза.
В домике для привратников доктор выписал рецепт, и тут одна из мамок ему сказала:
– Почтенный господин, задержитесь немного, молодой господин хочет вас о чем-то спросить.
– Неужели я осматривал юношу? – изумился врач. – Судя но убранству, комната принадлежит девушке, да и полог был спущен во время осмотра.
– Вы не знаете в нашем доме порядков, поскольку впервые пришли, – произнесла мамка. – Потому и говорите так. Какая же это женская спальня? Это комната нашего младшего господина, а осматривали вы служанку! К барышне вас так просто не провели бы!
Старуха взяла рецепт и удалилась.
Баоюй внимательно посмотрел рецепт и, увидев, что в состав лекарства входит нанкинская мелисса, корень платикодона, японская пепета и прочие травы и еще дикая говения и стенник, возмущенно воскликнул:
– Чтоб он пропал, негодяй! Такие лекарства принимают только мужчины! Разве можно девушке принимать дикую говению и стенник? Кто позвал этого лекаря? Велите ему убираться вон! И пригласите другого, которого знают у нас в доме.
– Мы в рецептах не разбираемся, – стала оправдываться мамка. – А за доктором Ваном можно послать хоть сейчас. Этого лекаря не знаю, кто звал, главный управляющий тоже не посылал. Но заплатить придется.
– Сколько? – спросил Баоюй.
– Кажется, лян серебра, – ответила мамка, – так у нас в доме заведено, меньше не платят – неловко.
– А сколько берет доктор Ван? – осведомился Баоюй.
– Доктор Ван и доктор Чжан бывают у нас постоянно, – ответила мамка, – поэтому отдельно за каждый визит им не платят, зато четыре раза в году, в каждый сезон посылают кучу подарков. Этот же лекарь явился впервые, так что надо ему заплатить.
Выслушав мамку, Баоюй велел Шэюэ принести деньги.
– Не знаю, где сестра Сижэнь их хранит, – ответила Шэюэ.
– Я видел несколько раз, как она доставала деньги из маленького шкафчика, инкрустированного перламутром, – проговорил Баоюй. – Пойдем вместе поищем!
Они отправились в комнату, где Сижэнь обычно хранила вещи, открыли шкафчик. На верхней полочке лежали кисти, тушь, веера, благовония, вышитые кошельки разных цветов, полотенца для вытирания пота. На нижней – несколько связок медных монет, и только в самом низу, в выдвижном ящичке, они нашли несколько слитков серебра и небольшой безмен.
Шэюэ взяла наугад один из слитков, положила на безмен и обратилась к Баоюю:
– Посмотрите, сколько в нем?
– Ты шутки ради спрашиваешь? – смутился Баоюй. – Неужели не знаешь или же только что родилась?
Шэюэ захихикала и хотела пойти спросить у других служанок, но Баоюй ее удержал.
– Выбери слиток побольше и отдай, – сказал он. – К чему мелочиться? Мы не торговцы!
Шэюэ взяла другой слиток, взвесила на ладони.
– По-моему, тут ровно лян, – сказала она, – а если и больше, не беда! Лучше передать, чем недодать, а то будут над нами смеяться. Лекарю в голову не придет, что мы не умеем пользоваться безменом, он просто подумает, что мы скупы сверх меры.
– В этом слитке, пожалуй, два с половиной ляна! – заметила стоявшая в дверях служанка. – Во всяком случае, не меньше двух. Его следовало бы убавить наполовину, вот только щипцов нет! Лучше, барышня, выберите поменьше!
Однако Шэюэ уже заперла шкафчик и, подавая ей серебро, с улыбкой промолвила:
– Да что там выбирать? Сколько есть, столько и отнеси!
– И вели Бэймину пригласить другого врача! – произнес в свою очередь Баоюй.
Женщина взяла серебро и ушла. Спустя немного явился доктор Ван, которого пригласил Бэймин. Осмотрев Цинвэнь, он нашел у нее совершенно другую болезнь и лекарство выписал другое. В нем не было ни дикой говений, ни стенника, зато значилась белая гортензия, зоря и другие лекарственные травы, все в небольшом количестве.
– Вот это самое подходящее лекарство для девушки! – воскликнул обрадованный Баоюй. – То лекарство тоже было жаропонижающим, только доза очень большая! Помню, в прошлом году, когда я простыл, доктор Ван не рекомендовал принимать дикую говению, стенник и другие сильнодействующие средства. Ведь человек все равно что молодая бегония, которую осенью подарил мне Цзя Юнь! И если мне, мужчине, вредны такие лекарства, то что говорить о девушках? Даже самые здоровые из них подобны тополю, выросшему на могиле, – посмотришь – он как будто могучий и пышный, а внутри пусто…
– Неужели на могилах не растут сосны и кипарисы? – перебила его Шэюэ. – По-моему, нет дерева хуже тополя. Высокий, а ничего на нем нет, кроме листьев, да и те шумят на ветру! Видно, вкуса у вас совсем нет, раз вы сравниваете девушку с тополем!
– Не с сосной же ее сравнивать и не с кипарисом! – улыбнулся Баоюй. – Еще Кун-цзы сказал: «Сосны и кипарисы теряют иглы лишь в сильный мороз». Нет, сосны и кипарисы чересчур благородны, чтобы упоминать их по всякому поводу!..
Пока они разговаривали, старая служанка принесла лекарство. Баоюй приказал налить его в серебряную чашку и подогреть на жаровне.
– Лучше это сделать на кухне, – заволновалась Цинвэнь. – А то все здесь пропахнет лекарством.
– А по мне запах лекарства лучше аромата цветов! – воскликнул Баоюй. – Недаром бессмертные и небожители только и знают, что собирать целебные травы и готовить лекарства! Так же и прославленные люди, и отшельники с гор, и ученые. Каких только ароматов нет в моей комнате! Не хватает только запаха лекарства! Вот и настаивайте его здесь для полной гармонии!
Пока готовили лекарство, Баоюй приказал старой мамке отнести кое-какие вещи Сижэнь и передать, чтобы не очень горевала, берегла здоровье.
После этого он отправился к матушке Цзя и госпоже Ван поесть и справиться об их самочувствии.
Когда пришел Баоюй, Фэнцзе как раз держала совет с матушкой Цзя и госпожой Ван.
– Погода холодная, рано темнеет, – говорила Фэнцзе, – поэтому пусть барышни и Ли Вань не приходят сюда, пока не станет теплее, а едят дома.
– Ты, пожалуй, права, – промолвила госпожа Ван, – А то ведь ходят и в ветер, и в снег. Поедят – и на мороз! А это очень вредно. Носить им еду – тоже не годится. По дороге все стынет. Лучше всего в большом пятикомнатном доме у внутренних ворот сада устроить кухню и там готовить для барышень. Отпускать овощи можно прямо туда, за счет главного управляющего. Также дичь и всевозможные яства…
– Я тоже об этом думала! – обрадовалась матушка Цзя. – Только боялась, что с устройством кухни будет много хлопот.
– Не так уж много! – успокоила ее Фэнцзе. – Расходы те же: здесь прибавили, там убавили. А будет немного больше хлопот, ничего страшного, главное, чтобы барышни не простыли. Особенно сестрица Линь Дайюй, да и у других девушек здоровье слабое. Баоюй тоже не терпит холода.
Если хотите узнать, что ответила матушка Цзя, прочтите следующую главу.